[Регистрация]
[Обсуждения]
[Новинки]
[English]
[Помощь]
[Найти]
[Построения]
[Рекламодателю]
[Контакты]
|
|
|
Аннотация:
|
--
Александр Хабаров
(биография в конце файла)
ЖЕСТЬ И ЗОЛОТО
--
--
ПОХОДНАЯ ЖИЗНЬ ТРОФИМОВА
Памяти Сережи Евсеева
Болеет сердце. Я здоров, как бык.
Молчит душа, свирепствует свобода.
Я прочитал семьсот священных книг,
когда, как все, вернулся из похода.
А что ждало ушедшего в поход?
Пещера ли без дна? Даль океана?
Зачем вы мне заглядывали в рот,
которым я дышал легко и пьяно?
Не суждено осужденным кричать,
а я иду, во всем подозреваем, -
не стоило, товарищ, руку жать,
ведь мы друзей руками убиваем.
Что ждет тебя-меня, везущих груз
через Баграм, погрязший в мести мерзкой?
Неужто не отметится Союз
за нас, убогих, честью офицерской?
Пока ты, гад, раскуривал косяк
и плакался в жилетку всякой мрази,
наш экипаж клепал отбитый трак
и жизнь свою выталкивал из грязи...
Ну что ж, прости... Тебя не ждет никто.
За перевалом нет библиотеки,
и не спасет тебя стишок Барто
О мячиках, что наполняют реки.
Там ждет тебя, водитель, путь зверей
под перезвон нетронутых копилок.
Тебя спасет начитанный еврей
В ковчеге из прессованных опилок...
Куда бы ты не выполз - быть беде.
Кровь - оправданье, но твоя - едва ли....
И те, что задыхались в БМД,
Не зря тебя так часто поминали.
На черном, знали, черное - видней;
Они теперь белее серафимов.
Куда уполз, как змей, из-под огней
Боец несостоявшийся Трофимов?
Там ждут тебя тюремные клопы
С бойцами вологодского конвоя,
Картины мира на телах толпы,
И шепоток густой заместо воя.
А тот, кто за тебя ушел в поход,
вчера воскрес и найден на покосе;
Живым железо - яблочный компот,
а тот, кто мертв - и не родился вовсе...
Убитым не поможет айкидо,
Живым не быть играющему в прятки.
Хотел быть после, а остался до,
Мечтал в моря, а сел, как все, за взятки....
Все зря... не зря... Весь мир у наших ног,
и боль, и страх, и пьяная отвага,
Всё знать дано... но отличает Бог
кресты от звезд, и грека от варяга.
Что ждет тебя? Кто бил тебя под дых?
Досталась ли тебе любимых жалость?
Немного нас осталось, золотых.
Серебряных - и вовсе не осталось.
ЧУДЕСНЫЙ МИР
Белый свет уж не мил, и закон не указ;
Что мне эта ржаная свобода?
Коли солнце не спалит, так вышибет глаз
Корифей високосного года...
И за что мне такая чудная напасть -
Жить и жить посреди, а не справа?
Долго длится проезд, и не держится власть,
И суставами щелкает слава.
Что же делать, убившему столько своих
И убитому трижды - своими?
Сколько раз призывал я друзей и святых,
А остался с одними святыми.
Велика ты, Россия, да негде присесть.
Всюду холодно, голодно, голо.
Вместо имени шлейф, вместо лирики - жесть,
И трава не растет для футбола.
Мнит синоптик себя... да Бог ведает, кем,
Может, даже самим Даниилом....
Только ветер-то, ветер-то - он не из схем,
А все больше по нашим могилам...
И чудес я не жду, ни к чему они мне.
Если что-нибудь вдруг и случится,
То уж точно не всадник на бледном коне -
Конь в пальто костылем постучится.
Я ПЬЮ
Я пью за тех, кто нам дырявит лодки,
стоящие у черных берегов.
За женщин, умирающих от водки,
за реки, разводящие врагов.
За эти магазинчики ночные,
за эти фонари без всяких ватт,
за эти наши взгляды ледяные,
за то, что я и в этом виноват.
Я пью за то, чтоб было больше снега,
Чтоб ветер стих, и ночь была легка,
чтоб сам я не остался без ночлега
и не упал спиною в облака;
Я пью за вас, сподвижники и други,
за то, чтоб вас не вынесло на свет,
чтоб занесли вас золотые вьюги
на весь остаток уходящих лет.
Я пью за тех, чей шаг всегда неровен,
Зато струной натянут каждый слог;
я пью за то, в чем я навек виновен,
и чем оправдан, может быть, дай Бог....
ЗЕМЛЯ МОЯ
Земля моя, ты прах... И я таков,
И я из праха вышел, червь двуногий...
И что с того, что девять пиджаков
Имею от щедрот терминологий?
Вещизма раб, я так люблю предмет,
Щелчок и хруст, удобство рукояти,
Защелку, зажигалку, пистолет
И кнопку "пуск" в секретном агрегате.
Люблю весь мир, как собственность свою,
Как часть, как малость, розданную нищим.
Земля моя! Как черную змею -
Люблю тебя, чтоб ты под сапожищем...
Да я и сам давно лежу во тьме,
Окутанный безбрежными снегами,
Как вещь в себе, как частное в уме,
Как черная земля под сапогами...
ЗАЛОЖНИК
Сволокли меня сволочи в яму
я лежу в полумраке сыром
я заложник вселенскому сраму
на одной из враждебных сторон
Что ж тут сыпать на голову пепел
коли сам не дурак и не пьян
не тебя вынимали из петель
не тебе подложили наган
Не кружи белокрылая птица
я не вижу полетов твоих
я и сам еще в силах кружиться
по окружностям мертвых кривых
Темным городом нынче прикинут
я раскинулся в яме сырой
из нее меня ангелы вынут
расчитавшись на первый-второй
и поднимут куда еще выше
не видать ни земли ни огня
На хрустальные хрупкие крыши
местью праведной сбросят меня
ЗАСТЕНОК
За стеной я слышу голоса,
музыку, ходьбу и звон стакана:
светлая, как пиво, полоса
в чьей-то жизни длится без обмана...
Хорошо им там, где нет меня,
весело сдувать пивные пенки,
увели да продали коня,
празднуют, а я томлюсь в застенке...
Взвыла вдруг нежданная гармонь,
топнули едва - и враз затихли.
Видно, водки нет. Пропал огонь,
И свинец застыл в тяжелом тигле.
Зашептали что-то, ... поймешь,
сразу все, как пиво, потемнело,
Мне плевать, но знаю - шепчут ложь,
делят неприкаянное тело.
Так они в застенке, без меня,
мучатся делением всеобщим;
хорошо, что началась резня,
лишь бы не дошло до поножовщин...
СЕДЬМАЯ
Седьмая жизнь проходит. Жду звонка.
Как страшен этот мир, когда нет Бога,
как ненавистны эти облака
и в никуда ползущая дорога.
Поэзия, как грязь под сапогом,
все чавкает и чавкает, покуда
не назовут идущего врагом
всего живого, в том числе и люда.
Да кто это считает до семи
вон там, в кустах, и слева, ..., и справа?
Я умереть хотел, но здесь, с людьми,
и чтоб вином почудилась отрава.
А эта ночь длинее жизни всей,
и хлеба нет, и нет вина в достатке;
скрипучий деревянный Колизей
глазеет на земные беспорядки.
Кричат придурки: взять его! ату!
Но ветер все сильней, а час короче;
пока я кровь свою носил во рту,
Бог сотворил поэзию из ночи.
СМЫСЛ ЖИЗНИ
Легка моя жизнь, и не ноша она, не дорога,
Река безымянная: сохнет, осталось немного...
Качаются в ней пароходы, размокли бумаги;
То в греки течет из варягов, то снова в варяги...
А я загребаю то правой, то левой, однако...
То с берега машут платками, то лает собака,
То женщина плачет, что я не плыву - утопаю,
Спасателей кличет, а я уж двумя загребаю...
Не нужен спасатель, родная; глубок мой фарватер;
Но я же за круг не цепляюсь, не лезу на катер;
Плыву себе тихо, без цели, хватаясь руками
За воды, за звезды, за небо с его облаками...
СМЕРТЬ
Как ни вертись, а умирать придется...
Да где же смерть? А вот она, крадется,
на лимузине поддает газку,
с подельничком стаканчик допивает,,
кудлатым псом у дома завывает
и тянется к запястьям и к виску.
Она живет в тепле, светло и сыто,
фигурки наши лепит из пластита,
обводит красным черную беду,
железо плавит, мылом трет швартовы,
скребется в дверь, и мы уже готовы
поверить в технологии вуду,
в судьбу-злодейку, в неизбежность рока,
в бессмысленные речи лже-пророка,
в безумный сон, в газетный полубред...
Листаем гороскопы, рвем страницы...
Могли бы жить как лилии и птицы,
И знали бы, что смерти вовсе нет...
--
АЙ-ПЕТРИ
Хорошо на Ай-Петри,
Хоть и выше - Тибет...
Торжество геометрий
Там, где Родины нет...
Ветер лижет подножья,
Дремлет в сердце змея.
Правда - горняя, Божья...
Ложь - земная, моя...
Унесло бы, как птицу,
Вверх, где смерть коротка.
Вот уж ночь-плащаницу
Принесли облака.
Но давно уж не тот я,
И устал, и утих...
Ветер треплет лохмотья
Притязаний моих.
Отлетели, как сажа,
И труды, и мечты..
Я давно уж не Саша,
Хоть и крикнули: "Ты!..."
Постою у подножья,
Тишиною объят...
Правда горняя, Божья,
Ложь - моя, говорят...
--
АФЕРИСТ
Не от тяжких трудов, а от легкой руки
я пальто заложил и продал башмаки;
вот уж тело висит на костях барахлом -
приценился какой-то к нему костолом...
В ход пошли пепелище, жилище, трава;
песней звякнула медь - разменял на слова.
Ночь сменял на зарю, а зарю - на пальто.
Ну, и кто я теперь? А теперь я - никто.
Ничего своего, ни лица, ни кольца;
скоро крикнут: вяжите его, подлеца!
Но спроста не возьмешь, я и сам с хитрецой,
голосок обменял на другой, с хрипотцой...
Встану в очередь красно-коричневых лиц,
накуплю вермишели, портвейну, яиц;
когда грянут "Варяг" - подпою втихаря:
нате, братцы, пальто! Вот вам, братцы, заря!
И прикинусь, что нищ, что, как перст, одинок...
А начнут выкликать - обману, что стрелок;
И в секрет попрошусь - меж камней, среди лип...
А как выстрелят в грудь - обману, что погиб...
--
БЕЛАЯ РУБАХА
--
Зачем, скажи, мне белая рубаха?
В таких идут на смерть, отринув страх;
В таких рубахах, брат, играют Баха,
А не сидят за картами в Крестах.
Пора менять свободное обличье
На черный чай, на сигаретный дым,
Пора сдирать овечье, резать птичье,
Пора обзаводиться золотым.
Пора точить стальное втихомолку -
Под скрип зубов, под крики из ночей.
Пора отдать без спора волчье - волку,
А человечье - своре сволочей.
Пора искать надежную дорогу
Туда, на волю - Родину, сиречь...
Пора отдать вон то, святое, Богу,
А это, в пятнах, - незаметно сжечь.
Пора идти, не предаваясь страху,
На острый взгляд и на тупой оскал;
Ведь для чего-то белую рубаху
Я в этом черном мире отыскал?
--
БРОДЯГА
Шел себе один бродяга,
Никакой он не святой,
На ремне пустая фляга,
В сумке пряник золотой.
Миновал мосты, могилы.
Где же небо, где звезда?
Иссякают волчьи силы,
Человечьи - никогда...
Хорошо босыми топать,
Тропки льдистые колоть...
Хорошо крылами хлопать,
Если выдал их Господь.
Вот и шел он белым-белым
Полем, озером, леском,
Утомлялся бренным телом,
Затянулся пояском...
Много их, таких хороших,
Измеряло пядь земли.
Сколько их согнуло в ношах,
Даже тела не нашли...
Вот и этот стер предплечья,
Все свое с собой волок...
Ох ты, доля человечья,
Божьих промыслов залог...
Хорошо идти по свету,
Умирать в ночном пути;
Хорошо, что крыльев нету -
Можно по миру идти...
--
****
...Снег рушится. Трещит под ним земля.
Кто не богат, тому уж не до шуток,
Когда сияют в морду соболя
Медлительных валютных проституток.
Они купались в пенистом "клико",
Лобзали людоеда и француза;
Пусть хоть потоп! Им дышится легко
И жрется от залапанного пуза.
А на вокзале кашляет народ,
Несущий Бога в потайном кармане
Меж крошек и отсутствия банкнот,
Профуканных в дорожном ресторане.
Куда несет он Господа Христа
На крестике из потемневшей жести?
В какие отдаленные места
Сошлют его за драку в ближнем месте? -
Не всё ль равно? Снег рушится стеной;
Всем холодно; мир рушится лавиной,
Тут косточки трещат... Грозят войной,
Запугивают выбитой витриной...
Еще полно чудес, припасов, благ,
Воспоминаний, адресов забытых...
Всё так же дышит в трубку старый враг,
Оставленный взамен двоих, небитых...
Живем - как жили. Всё переживём:
Кулачный подступ вятского размаха,
В Москве француза, в Киеве погром,
Валютных проституток, шведа, ляха...
Уж повидали на своем веку.
К заутрене, сбиваясь в вереницы,
Потянемся по талому снежку:
Работники, разбойники, блудницы...
--
ЗАСТОЛЬНАЯ (1983 год)
Россия, пей! от Бреста до Камчатки
поднимем переполненные чарки!
За здравие и за помин души -
Россия, пей! Россия, пой-пляши!...
Баян в разнос, а душу наизнанку;
еще стакан - и грянем "Варшавянку!
Еще стакан - затянем "Брянский лес"!
Еще стакан - и воем без словес!
За тех, кто нам зализывает ранки,
за тех, кто потерялся на Лубянке,
за вены, перебитые "Невой",
за Пушкина с повинной головой! -
Россия, пой! Россия, пей до гроба,
до черного паскудного озноба,
до бесенят в хрусталиках очей,
до голосов из пропасти ночей!...
Россия, пей! Полнее лей и чаще!
Заглушим смерти холодок ледащий!
Рви, гитарист, серебряную нить!
Россия, пей! Нельзя, чтобы не пить!
За тех, кого судьба не сохранила,
за тех, кому Отечество - могила,
за тех, кто жил, а не входил сверлом!
За тех, кто плакал, а не пел щеглом!
Россия, пей! Ни дна и ни покрышки!
Вино больней, чем женщины и книжки!
Вино красней, чем кровь и шелк знамен!
А кто не пьет - пускай выходит вон..
--
ВЕК ДВАДЦАТЫЙ
Отсвистело время сквознячком,
Сотня лет рассеялась как дым.
Век двадцатый помер старичком,
А хотел - погибнуть молодым...
Уж его морили в лагерях,
Мерили сосновый макинтош;
Он плескался в огненных морях,
Пропадал за фунт, за рупь, за грош...
Он стрелял и в запад и в восток,
Возводил руины, жег мосты,
Ухмыляясь, сплевывал в исток,
Смахивал топориком кресты...
И сошел на нет, растаял враз,
Словно дым "Герцеговины Флор",
Отгорел, как уренгойский газ,
В ночь ушел с награбленным, как вор...
Все казалось - нет ему конца,
Вечностью грозился стать, подлец...
А ушел - забыли, как отца,
Что от водки помер наконец.
--
СЛОВЕСА
А. Г. Найману
Куда ни глянь - повсюду словеса,
Они роятся в воздухе и в дыме,
Они звенят, тревожа небеса
Неверными октавами своими.
Они молчат, как ангелы, в ночи
И крыльями трепещут, словно птицы,
Их пичкают бессмертьем палачи,
Невинной кровью пачкая страницы.
Они живут... ну, ближе к потолку,
В сиянии светильников Люмьера;
