Автоматные очереди овчарками навели порядок в сбившемся стаде баранов-пленников. Да и зря они торопятся увидеть перед собой свежевырытую могилу. В их положении именно темнота и неизвестность давали ещё хоть какую-то иллюзию на спасение.
Становлюсь за спины пленников. Я для них бестелесное исчадие ада, демон, вселенское зло, которое может появиться в любое мгновение в любом обличье. Они должны бояться простого ожидания моих безмолвных команд. Моего настроения. Моих желаний. Мне не то что нравится их мучить, но растоптать, сломить, растереть в прах - как десерт к утренней кружке чая, который к тому же ещё не выпил.
Поднимаю руку. Мои головорезы берут пленников за волосы. У кого они короткие, удобно цепляться за глазницы.
А вот теперь отмашка!
Головы несчастных синхронно вздёргиваются вверх. Хотели видеть мир после пленения? Радуйтесь ему: на краю могилы бойцы сдирают шкуру с тушки барана. Две девчушки безмолвно валятся в обморок. Мало. Рассчитывал на большее количество...
- Смотреть!
- Не опускать головы!
- Глаз не отводить, я сказал!
Моя автоматная очередь над головами уже как удар пастушьим хлыстом.
- Разделиться на пары!
Светловолосая худенькая девушка тянется мизинчиком с ободранным маникюром к стоящему рядом парню в камуфляже. Зря так сделала, милая. Когда-то, давным-давно, подобным образом тянулся и я, выцарапывая у скамейки расстояние до одной девушки. Но, видать, слишком длинной оказалась та скамья. И напоминать об этом мне не стоило. А вот вашу лебединую верность испытать на излом интересно.
Пинаю влюблённых ногой в спины - взять их!
Остальных мимо осыпающейся, втягивающей в свою глубину могилы ведут к бензовозу, усаживают на солнцепёке вдоль борта. Мелочей в моих действиях нет, здесь ничто не случайно: при малейшей попытке освобождения пленных одного зажигательного патрона по бензобаку окажется достаточно, чтобы поднять всех в небо одним клубком огня и дыма. Я ведь никогда не обманываю пленников: сказал, что спасение в темноте, так и цеплялись бы за мешки на головах, лелея надежду на недоразумение, которое вот-вот кончится.
Сам иду за капонир, на ходу надевая маску-чулок и снимая орденские планки с ещё советскими наградами. Были времена... Усаживаюсь за приготовленный столик, с наслаждением впиваюсь в красный полумесяц арбузного ломтя. К стекающим по маске каплям устремились осы, и приходится отмахиваться от них кинжалом. Подошедшей парочке охрана бьёт по ногам, приучая стоять перед старшими на коленях. Бросаю им под нос обглоданный полумесяц, натравливая на пленников и ос.
- Короче, так, - вытаскиваю чёрно-белые чётки.
Психология: бесцветные мало привлекают внимания, а вот к чёрно-белым горошинам у приговорённых к смерти притяжение магическое. Мой перебор ими как гадание на ромашке: расстреляю - не расстреляю - в могилу спихну - к Аллаху пошлю. А как хотели? Бросали блондинки и нас...
- С каждой пары в живых оставляем одного. Ты, - протыкаю кинжалом взгляд парня и демонстративно выставляю чёрный кругляш, - бежишь в сторону леса. Ты, - полоснул, как бритвой, по взгляду девушки, заодно пролистывая, как книжную страницу без картинок, белую горошину, - стреляешь в него. Попадёшь - останешься жить, - задерживаю белую масть, чтобы глотнула воздуха. Как же знаком завиток у виска! У всех блондинок он такой? - Если он уйдёт, придётся расстрелять тебя, - выбрасываю масть чёрную. У меня всё рядом, хватает одного движения пальчиком. Это вам не на скамейке сидеть с томиком Цветаевой и отодвигаться, отодвигаться...
Зато влюблённые в один миг, на глазах стареют. Так-то испытывать судьбу мизинчиками! А вот теперь выбор, кому остаться в живых. И за счёт кого. И как потом с этим жить.
Хотя насчёт жизни торопиться тоже не стоит, надо ещё будет и победителю выиграть у меня белую фишку. Я ведь не говорю, что поле заминировано, а в автомате холостые патроны. Мне важно, чтобы девушка взяла в руки оружие. Для видеосъёмки. Парня, если не подорвётся, пристрелим сами, но девица не докажет никому никогда, что это не она нажала курок. Нам же в отряд нужны отчаявшиеся, загнанные в угол смертники со славянскими лицами.
- Беги!
- Стреляй!
Ах, как же ненасытно вкусны первые арбузы!
2.
Самое неприятное при захвате заложников - это ранний подъём. Лягушки ещё квакают в затонах, а солдату - мотай портянки. Утешает лозунг, который однажды пришлось увидеть в одной из тюрем: "Кто не с нами, тот у нас". А у нас в руках должны были оказаться два десятка столичных студентов-волонтёров, пожелавших работать в "горячих точках" с гуманитарной миссией. Слово-то какое красивое для них придумалось - комбатанты. Идущие с войсками. Но - доходятся! Без моего желания, без разрешения здесь ни одна миссия невыполнима. Остановлю любого и там, где пожелаю. Вот только жаль, что не высплюсь. Но тем хуже для остальных, потому что буду злее!
Под фонариком экипировались, на ощупь проверились. С Богом! Нас ждут великие дела.
К рассвету отряд слился с кустами, рытвинами, кочками. Месяц, всю ночь горбатым пастухом стороживший стадо звёзд, рассвет всё же проспал, и стадо разбежалось, оставив старика висеть бледным свернувшимся калачиком средь редких облачков.
В бинокль стал постепенно различаться недалёкий аул и старик, развозивший по полю навоз в старенькой детской коляске. Около его избы красовался свежевыкрашенный сруб над колодцем. Вечером исследовал его - полный тины и лягушек. Поставить новые венцы на нечищеные колодцы и считать свой долг перед народом выполненным - это в крови у нынешней власти. Потому я и не в ней. Из захламленного предгорного бурелома подслеповато выглядывает замшелый, скрюченный непогодой и временем плакат "Берегите лес". Лес сбережём. Ни один сучок не треснет, ни одна птица не спугнётся. У меня рюшечки на старых колодцах не пройдут, я пью чистую воду!
На узкую дорогу, пыльным деревенским половиком легшую среди кустов, нужный нам автобус выполз раздутым оранжевым жуком. Выпучив глаза-тарелки, вытянула в ожидании развязки длинную ребристую шею вышка сотовой связи. Но здесь связь никому не поможет, мешок для сбора мобильников подготовлен. А вот почитать чужие смс-ки на досуге будет занимательно. Какие же глупцы те, кто не стирает перед дальней дорогой свидетельства личной жизни. Они для шантажа - лучшая подпитка.
"Бережёного Бог бережёт, небережёного - конвой стережёт", - вспомнилась ещё одна присказка конвойных войск. Ребята там служат весёлые. У них много подобных прибауток: и что если и ходят они в театр, то только в камерный, и что даже картошку они - сажают! А мы ничего сажать не станем, мы просто воткнём в землю носом полтора десятка наивных глупцов-миротворцев, навсегда отбивая у них желание лезть в войну со слюнявчиками. Фон для нашей работы более чем благоприятный, со вчерашнего дня на границе Чечни и Ингушетии идёт боестолкновение. Раненые пошли и среди мирного населения, так что в район пошли конвои с гуманитарной помощью, а мы студенческую "гуманитарку" на нашем участке сравняем с землей...
Ползущего меж чёрных асфальтовых заплат жука видят все, и команд стараюсь не дублировать, пробуждая у своих волчат звериный инстинкт, готовность действовать самостоятельно. На повороте голосует моя подстава - солдатик с перевязанной рукой. Подобрали. Добрые? Лучше бы тимуровцами помогли старику развезти навоз. А дружбу водить с военными, да если они ещё с оружием, не следовало бы. Это потом аукнется...
Первыми выстрелами убираются водитель и сопровождающие. Дальше картинку можно представлять с закрытыми глазами. В окна остановившегося автобуса полетят дымшашки, едкий оранжевый дым сам погонит пассажиров из салона, и нам у дверей останется только набрасывать на головы заложников мешки. А точнее, наволочки. Для волонтёров это менее героично, зато для нас удобно. Руки заложников схватываются пластмассовыми автомобильными хомутиками: они жёстче наручников, у них нет хода назад, а узкая полоска врезается в кожу так больно, что лишний раз никто не пошевелится. И со всех сторон стрельба, тычки, противоречивые команды, чтобы оглушить противника, заставить его растеряться, какие приказы выполнять и откуда ждать очередной удар.
Открываю глаза. Сбоев и впрямь нет, всё идёт как по нотам, можно снимать учебный фильм. Без дублей и каскадёров. После подрыва опустевшего автобуса в нос бьёт запах горящей резины, по спинам распятых на земле студентов-гуманистов сыграли последний ноктюрн взметнувшиеся комья земли.
А вот теперь, ребята, проза. С текстом из одних повелительных глаголов: бежать, приседать, идти гусиным шагом, мешки снять, мешки надеть, ползти на коленях, пластаться, подхватываться и опять бежать. На первых порах это самое важное - сбить дыхание пленников. Заставить их думать только о том, как выжить, а не как сбежать. Руки приказано держать вытянутыми вперёд, касаясь спины соседа. При этом забавно время от времени подсовывать под хватающие воздух пальцы раскаленный ствол автомата или холодную бородавчатую лягушку. Сороконожка-даун на пуантах! И преодолеть-переползти ей пять ручьёв, бурелом, заросли крапивы и две канавы. Маршрут выбирал не как для себя.
К концу гонки грязных, вымотанных студентов запихиваем в кузов "Урала". Но это не отдых, мотать на ухабах по днищу будет так, что уберечь бы голову. А мне своя задача - сломать психику ребят к моменту фотосъёмки...
3.
Девочка делает то, что нужно - берёт в руки автомат.
Бойцы тут же начинают наседать, безостановочно орать над головой "Стреляй, стреляй, стреляй". Заложница, чтобы прервать этот пресс, нажимает курок и разворачивается с оружием на меня. Глупышка с пустышкой. Холостыми не убьёшь. А вот оператор успевает поймать в кадр дёргающийся, изрыгающий огонь автомат именно в её руках. И кто после этого герой, кто дурак? Вокруг убегающего парня начинают взрываться минные ловушки, в небо шипящими искрами шампанского уходят сигнальные ракеты, и он от неожиданности со всего размаха падает в траву. Видеооператор с усладой ловит и этот, завершающий кадр. Картинка про романс о влюблённых снята. Оскар в номинации "Документальное кино". Цветов главным актёрам никто, правда, не несёт, потому что парень застыл в траве, а девушка, бросив оружие и схватившись за голову, осела в истерике на землю.
Задержав врача, сам подсаживаюсь к ней, прижимаю к груди. Глажу по жиденьким волосам с запутавшимся в них репейником: успокойся, родная, всё позади. Как тебя зовут? По списку - Аня. Прости меня, Аннушка. А знаешь, ты ведь очень похожа на мою первую любовь. Только её звали Леной. Елена Прекрасная... Главное, не подумай, будто я мщу тебе из-за неё. Всё ровно наоборот. Это изуверство нужно в первую очередь тебе самой. Потом "спасибо" скажешь. Возьми баранку. Завалялась в кармане, но сушке и полгода - не возраст. Погрызи. Можно запить водичкой. Она чуть подсолена, но это чтобы не произошло обезвоживание организма. И полежи спокойно. Смотри, и горбун на небе уже истаял. Завтра начинается полнолуние, а затем месяц обернётся вокруг себя и предстанет добрым молодцем. Всё наладится и у тебя, Ленушка. То есть Аня. Успокойся и отпусти меня, потому что мне пора вздёрнуть на дыбу очередную пару...
- Откуда у тебя документы ФСБ?
- У меня нет никаких доку...
- У вас никогда ничего нет, когда попадаете к нам! Воинское звание?
- Я не служил.
- Прячешься за спинами других? Не мужик! Расстрелять! А ты кто такая? Кто послал к нам?
- Никто, я...
- Молчать! Домашний адрес?! Сколько за тебя заплатят?
- Мы вдвоём с мамой, у нас нет де...
- Плохо. Тогда нам нет смысла с тобой возиться - расстрелять! Следующих.
- С тобой ехал раненый контрразведчик. Вы из одной группы?
- Мы просто подобрали его по дороге...
- С оружием? А ты что, не знаешь, что обращаться с вами в таком случае будут, как с вооружённым противником?
- Да она снайперша!
- Сколько наших людей убила?
- Я не...
- А это мы сейчас посмотрим. Держи автомат.
- Я не...
- Держи, я сказал!
- Я не беру в руки оружие. Я не снайпер. Дайте мне связаться с моим начальством.
- Твой начальник сидит на Лубянке?
- Да как вы не поймёте...
- Понимать будешь ты. В яму её. В крайнюю, с водой и змеями, пока не заговорит.
Девицу поднимают с колен. Спортивные брюки, по моде еле державшиеся на бедрах, спадают гармошкой к кроссовкам, и девчонка приседает, скрывая наготу. Попытки подскрести одежду занемевшими пальчиками придавливаю коленом в спину: замри и подумай, в какой экипировке нужно ездить на войну. Цыкнул на бойцов - не цирк, хотя и смешно! Кинжалом поддеваю пластмассовый жгутик на запястьях: приводи себя в порядок, модница. Сушек, даже завалящих, больше нет, так что успокаивать не буду. Лишь толкаю поддерживающую брюки пленницу за кирпичную кладку рядом с капониром. Там трупиком лежит, глядя по моему совету в начинающееся раскаляться небо, первая расстрельная парочка. Наверное, никто ни среди моих подчинённых, ни тем более среди заложников не поверит в то, что мне искренне жаль их всех, попавших в наши сети. В мои руки! Ещё мать говорила, что я слишком добрый для войны, и потому до высоких чинов не дослужусь...
Но пока мне хватает полковничьих погон, пусть и скрытых под лямками разгрузки, а более всего власти над предгорьем, над этим утром, над людьми, для которых я и царь, и Бог, и воинский начальник. И кто бы ни был среди студентов на кого-то похож, я доделаю до конца то, под чем подписывался. А про слова матери догадываться никому не позволю.
- Следующих!
Опережая заложников, торопится мой помощник Наум с листком бумаги:
- Нам тут срочная телефонограмма из Москвы.
Всегда ненавидел срочные просьбы из Москвы!
4.
В лагерь возвращаемся к обеду. Едем всем скопом - и захватчики, и заложники в пыльном, скрипящем "жуке". Показывается новенький колодец, народ в автобусе начинает облизывать сухие губы, но разрешения на остановку не даю.
Идущий с огорода старик с детской коляской сходит на обочину, и это правильно: главной является та дорога, по которой едет танк. Или хотя бы автобус с бойцами спецназа. Плохо, конечно, что мы стреляем на сельских задворках, но не инопланетяне же бегают здесь по горам, отец, все свои... Так что и отвечать за местный бедлам нам всем вместе, несмотря на заверения политиков, будто человек с ружьём национальности не имеет. Если чукчи и ненцы у себя не бегают, про них ведь и не говорим!
- Головы ниже! Ниже, я сказал! - вдруг рычит мой заместитель команду, с которой гоняли студентов по буеракам всё утро.
Заложники улыбаются возможности не выполнять её, а девичий голосок с заднего ряда игриво вопрошает:
- А кто это из вас хотел взять меня пятой женой в свой гарем? Пообещал - женись!
Голову смущенно опускает снайпер, за неимением места сидевший на ступеньках автобуса в обнимку с винтовкой - на данный момент со своей первой, единственной, самой верной и любимой женой. Под глазом синяк, значит, боец молодой: "снайперка" даёт сильную отдачу и те, кто не приноровился к её норову, обречены на "фонари". Всё как в семейной жизни...
Своих бойцов я едва знаю в лицо, не то что по именам. На моё знакомство с ними определили сутки, и всё имевшееся в распоряжении время потратил на тренировки: и чтобы довести молодёжь до грани выживания, и исключить травмы. Я же говорю, что добрый. Вернее, мать говорила, а я теперь вынужден не подводить её. Но звёздочки-то на погонах настоящие, а на орденских планках боевые, а не юбилейные награды.
- Надо взять заложников, - месяц назад попросил меня в Москве в вальяжном, дорогущем кафе Дома журналистов седой поджарый мужчина. Он, конечно, представился, но если сразу не повторишь имя собеседника, оно растворяется в сотне иных случайных знакомств.
- Мы заплатим, - поспешил заверить Наум.
Его запомнил, потому что себя он назвал трижды - и отдельно имя, и с отчеством, и с фамилией и должностью, давая право называть себя на любой манер.
За соседним столиком, похоже, испуганно замерли, уловив наш разговор, потому что Наум с улыбкой кивнул в ту сторону: и вам заплатим тоже, если поможете. Шутка вроде прошла, но не успели мы дождаться своего кофе, как над нами нависли четверо в штатском. Картинно, по-киношному, а по-иному, наверное, это и не сделать, открыли удостоверения, цепочками пристёгнутые к ремням.
Пришлось достать своё. Этого оказалось мало, и Наум вытащил из потрёпанного портфеля, пережившего перестройку, дефолт и Чубайса, стопку документов: мы из Союза журналистов, готовим курсы для студентов, желающих работать в "горячих точках". Мне в этих планах как раз и предписывалось показать ребятам на практике, как, почему, где и когда происходят захваты в заложники, как следует вести себя в плену, держаться на допросах. А в первую очередь подумать, готовы ли они к возможным испытаниям...
И вот смотрю на своих подопечных, бывших романтиков. Парень в камуфляже пытается очистить причёску девушки от репейника, она уже не мизинчиком - вцепилась в него обеими руками. "Пятая жена" снайпера что-то увлечённо набивает на клавишах возвращённого мобильника. Лишь Наум грустен и растерян. Понять можно: телефонограмма из Москвы предписывала срочно отправить самых подготовленных студентов в зону конфликта, о котором я не к добру вспомнил утром. Потому что мы ближе всех к нему. И потому что это гуманитарная миссия, а кому-то в Москве захотелось показать свою оперативность.
Но у нас пока нет хорошо подготовленных волонтёров. Есть убойное, сырое пушечное мясо, которое только-только на сегодняшних занятиях почувствовало возможные реалии войны и ещё не определилось, надо ли им вообще заниматься подобным. Которые способны наделать кучу глупостей и подставить себя под реальный плен и реальный расстрел. Так что я однозначно не подпишу ни одного сертификата, позволяющего отпустить ребятишек в зону конфликта.
"Ты не знаешь Москвы", - смотрит на меня Наум.
"И знать не хочу", - пускаю по кругу свою бутылку с минералкой.
Это для ребят тоже продолжение урока: хранить влагу до последнего. На войне самый надёжный и ценный солдат тот, кому командир доверяет нести фляжку с последними каплями воды.
"Но раз они решили, всё равно заставят", - пожимает плечами Наум.
"Меня - нет!"
- Тогда они просто закроют наши курсы, как не выполняющие своего предназначения. А кто будет готовить людей? - шепчет Наум на ухо, потому что такое объяснение взглядами не передашь.
Подъезжаем к повороту, где производился захват. Сапёры набрасывают на плащ-палатки землю - это она затем летит на спины заложников, имитируя подрыв автобуса. Так же готовится к поджогу автомобильная покрышка. Работаем уже для следующей группы. И всё пойдёт по кругу.
Но уже без меня. Я могу погордиться этими сопливыми, пусть пока и со сползающими брюками, ещё наивными мальчишками и девчонками, променявшими брожения по улицам с бутылкой пива на работу в "горячих точках". Из таких формируется стержень нации, а потому ни под какими объяснениями не позволю отправить их на убой.
Хотя ехать - тут и Наум, и Москва правы, - и впрямь кому-то надо, люди ждут помощи...
Достаю телефонограмму, плохо сложенным уголком царапающую мне грудь. Аннушка словно что-то почувствовала, замерла, уставившись на меня. Ну, а ты что для себя решила, героиня? Остаёшься в волонтёрах? Эх, Аннушка-Ленушка, зачем ты оказалась на моём пути, взбудоражила память...
Минуту раздумываю, и под облегчённый вздох Наума вписываю фамилию. Отдаю листок. Киваю влюблённой парочке: всё будет хорошо, ребята. И никогда не отпускайте руки. А то некоторые давным-давно, когда в Афгане давали советские ордена, разжали их...
Наум торопливо сверяет вписанную фамилию с общим списком студентов, потом недоуменно поднимает голову.
Да, Наум, да. Это моя фамилия.
На войну поеду я.
5.
...Меня освободили из плена через полгода в результате спецоперации. Среди вытаскивавших меня из ямы оперативников узнал одного из тех, кто подходил к нам в кафе у Дома журналистов. А может, просто показалось: в тот момент, когда впервые после зиндана увидел небо, всех готов был принимать за самых родных и близких людей.
В Москве во Внуково вместе с журналистами меня встречал и Наум. С букетом цветов.
- От Анны, одной из наших студенток, - протянул он мне их. И, заранее извиняясь, прошептал не для телекамер давно продуманное: - Слушай, а хорошо, что это ты поехал тогда на войну. И что именно ты попал в плен. Из студентов бы никто не выжил.
Я понюхал белые, беззащитные на первом морозце, розы от девочки с репейником в волосах и, как ни странно, согласился: хорошо, что я...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
