Okopka.ru: Иванов Николай. Тридевятое царство

ТРИДЕВЯТОЕ ЦАРСТВО

(новелла)

Грудки были такие маленькие, что хватило двух камушков, чтобы прикрыть их от солнца.

- Везёт же некоторым.

Покрывало, раскладываемое рядом, овеяло Алёну жарким ветерком. Глаза можно не открывать -- Зинка-продавщица из Военторга. А вот уши бы замуровать...

- Мне в детстве говорили, что я копия отца. Радовалась - худенькая буду. А сейчас в зеркало гляну: "Здравствуй, мама!" Кто-то весь торт съест -- и ничего, я же только гляну на него, а по бокам уже по 5 килограммов нависло. Ничего, что я рядышком?

Господи, неужели не наговорилась в своём Ванькином торге? И только бы не начинала о своём разводе...

- Я тут подумала, почему у меня не сложилась семейная жизнь: кольцо свадебное я ведь сама себе купила! Пожалела мужа, чтоб не вкалывал по ночам. А он и не стал вкалывать. После свадьбы тем более... Глянь-ка, что тут можно сделать?

Воентрог, конечно, желудок армии, но при чём здесь нервы подруг, прилегших позагорать в послеобеденный отдых? Что ещё?

- Женихи все ноги оттоптали, - попробовала оправдаться за плохо подогнанные берцы Зина, отдирая лейкопластырь со сбитых пяток. - А на что они мне? - Несмотря на возглас, тема была ей приятна: - Это девки любят красивых, а мы -- уже порядочных, - то ли превознесла себя, оправдав отсутствие женихов, то ли опустила напарницу.

- Зайдёшь ко мне -- смажу, - вернула камешки на место приподнявшаяся было Алёна. На войне нет разницы в днях недели, но вот напомнила, что понедельник -- день по-прежнему тяжёлый.

- Он у меня как прогноз погоды был -- всё всегда не вовремя.

Похоже, она сама всегда была в семейной жизни не вовремя. Так что лейкопластырь на рот клеить надо, а не на пятки...

- Я ж ещё не успела согрешить, только в мыслях, а уже -- расплата. Сам, небось, направо и налево... Уходишь?

Убегает. Лучше к больным и раненым, чем в чужие семейные дрязги:

- Надо прическу какую-никакую сделать.

Масксеть, укрывшая пляжную полянку, рассеивала не только солнце, но и возможные мужские взгляды. Да и принявший под опеку женский лагерь командир морской пехоты из Балтийска старший лейтенант Мережко не только расположил свои палатки по периметру женской обители, но и наставил вдоль колючки сигнальных мин-ловушек. Сам не ам, и другому не дам...

Подоспело и известие, что старлей одинаково хорошо играет и на гитаре, и на снайперской винтовке. По крайней мере, один из командировочных майоров, вздумавший "нежданчиком" проверить караульную службу пехотинцев, научился плясать лезгинку именно под пулями, впивавшимися под его подошвами. После этого стало окончательно ясно, что даже в госпиталь, располагавшийся средь женских палаток, можно попасть лишь двумя путями -- раненым с поля боя или с температурой в сопровождении ротного санинструктора. Лагерь окрестили "Тридевятым царством", намекая и на контингент "Особо Охраняемого Объекта", и на географическую принадлежность морпехов из Калининградской области, по автомобильным номерам отнесённой к 39 региону. А высшей похвалой Мережко стало то, что со временем название женского лагеря перешло сначала на весь военный городок, а затем даже в радиопереговоры между "духами".

- Какая операция? - послышался среди палаток голос начмеда, и Алёна торопливо застегнулась до последней пуговички на халате. - Пусть гороскоп глянет -- все созвездия раком стоят. Операция ему... Если зимой умирать неудобно, то весной -- жалко. Так и передай хирургу. Мухой.

Меж палаток не мухой, конечно, но запущенным по воде "блинчиком" - плюх-плюх-плюх - пропрыгал дежурный по медбату: видать, берцы и впрямь в последней партии завезли слишком жёсткие, если хромает каждый второй. Алёна упорхнула вслед за попрыгунчиком, а Зоя, отложив бутерброд с любимым паштетом и огурчиком сверху со шпротинкой для усиления вкуса, схватила оставшиеся бесхозными камешки. Примерила на свою вольготно расплывшуюся грудь. Размера не хватило укрыть даже коричневый ореол, и продавщица, словно Алёна была виновата в её дородности, связала уход медсестры со своей прошлой жизнью:

- Причёски у неё нет... Подойди к мужу, назови козлом, и он тебе такой начёс соорудит!

За причёску Алёны она могла бы не беспокоиться: мужа у той не имелось, а что заглядывается на неё капитан-вертолётчик, так об этом разве что плакаты на строевом плацу не сообщали. Однако следовало быть честным: своё личное отношение к летуну она не выказывала, так что надеялся на благосклонность местной дюймовочки и командир разведроты, про чью симпатию к Алёне не прошелестела ни одна травинка. Тайну морпеха мог бы распознать Зигмунд Фрейд, расшифровав рвение старлея по охране "Тридевятого царства", да только в армии в начале девяностых были ликвидированы даже обыкновенные военные психологи: мало ли что нашепчут человеку с ружьём, к чему призовут и кого любить заставят! Боялась армию новая власть, а Чечня позволяла держать наиболее толковых офицеров подальше от Москвы!

- Маликова! - раздалось средь палаток, и Алёна застыла, зажмурившись от досады: не успела прошмыгнуть мимо начмеда. И хотя погон не носила, повиновалась общему порядку и повернулась к начальнику по-военному.

Подполковник сидел на ящике из-под артиллерийских снарядов, служившим лавочкой у перевязочной палатки. Махнул рукой -- подойди, я набегался. Право подзывать женщин давали не два просвета на погонах, а красные нашивки за ранения, да ещё обе в ноги.

- Ты мне дисциплину здесь не расхолаживай, - отчитал первым делом, но было непонятно, имел он в виду вертолётчика или извивы белого тела сквозь масксеть. - Думаешь, одна тут? У них, - кивнул за колючую проволоку, намекая на мужчин, - душа, конечно, радеет о работе, но ноги просятся в санчасть. И нет бы по нужде, а то ведь из-за таких красивых, как ты.

И вновь никакой конкретики. Просто виновата. На всякий случай! Ноздри раздуваются, как голенища, на избитом оспинами лице сжатые в линеечку полные губы. А ведь фамилия у него самая добрая из всех возможных медицинских -- Сердцев. Подполковник Сердцев. Только вот ни к обличью, ни к характеру, видят Бог и Гиппократ, она не подходит. Да и не держатся пришлёпки на старом асфальте: говорят, менял он её. Тоже с почти медицинской, кстати -- Могильщиков. В начале службы, дурачась, даже вывешивал её в самой яркой и крупной табличке на дверях кабинета: милости прошу на приём. Улыбался, глядя, как напрягаются пациенты. Однако после первой Чечни фамилия стала столь реально зловещей, что в отпуске переписал удостоверение личности. К сожалению, потока раненых и "двухсотых" это не остановило...

- Что дома? - совершенно неожиданно, как если бы вместо лекции о международном положении на сцене запел оперный певец, поинтересовался начальник.

- Мамка ждёт, - пропела свою арию Алёна.

- Мамка, - пробурчал подполковник, помассировав щиколотку. Видать, полоснуло ногу именно там. - Женихи должны ждать. Возьми на складе сорок ИП, отнеси Мережко. И под роспись!

- Сорок? - переспросила Алёна. Начмед никогда не ошибается, но и выдавать столько дополнительных индивидуальных пакетов... Морпехи идут на задание? И какое оно должно быть, если майор прогнозирует столько ранений?

Сердцев так зыркнул, что Алёна, как только что дежурный, понеслась к складу едва ли не над тротуарной крошкой.

- Сорок, - повторил начмед для себя. Именно сорок, потому что слишком хорошо знал район будущего десанта. Верхняя красная нашивка -- оттуда.

Из палатки вышел, блестя бинтом на культе, священник. Улыбнулся счастливо солнцу. Ещё бы -- жив остался, хотя руку не уберёг: отрубили в плену, чтобы не крестился и не молился. - Присаживайся, батюшка. Через недельку-полторы начнём заниматься протезом.

Священник, по возрасту не старше капитана, а потому никакой для подполковника не отец Иоанн, неуверенно перекрестился культяшкой, сам пока не зная, можно ли осенять себя левой рукой. На всякий случай подбодрил себя короткой молитовкой - словно маковым зёрнышком сдобу приправил. Божье слово -- оно всегда слева направо читается, ему хоть обе руки утрать, а правда останется посредине. В сердце.

- Там Мережко на боевые готовится. Можно было бы среди бойцов походить, - скорее предположил подобную возможность, чем попросил Сердцев. Тем более, что кивнул на культю -- в те края собирается, где оставил руку.

Замполитов, как и психологов, в армии тоже сократили аккурат под чеченскую кампанию, посчитав заботу о душе и настрое солдата на войне советским анахронизмом. Или, опять-таки, не веря в командиров, непонятно на что способных подбить подчинённых. Лучше уж оставить командиров их один на один с боевым приказом, оружием, боеприпасами, сухпайком, медициной, связью, артиллерией, авиацией. Вот тут уж им точно будет не до политики. И всё бы ничего, только вот солдатики -- они вчера ещё в школе учились, мамку слушались, они ещё в разговор по душам верят. Тем более перед боем. А разговора нет, потому что командир с оружием, боеприпасами, жратвой, взаимодействием с авиацией и артиллерией...

Солдат развлекал белобрысый вертолётчик, рассевшийся на вытащенном из палатки стульчике. Автомат рядом с ним и малюсенькая щепотка подвявших горных цветочков в руках говорили о его недавнем возвращении с задания. Кому предназначался букетик, гадать тоже не приходилось, и даже если капитан ущипнул цветочки с горной гряды на лету, высунувшись из кабины, это лишь ещё больше указывало на адресата, ради которого можно делать пируэты в небе.

- Она сейчас будет, за второй партией ИП побежала, - дали капитану целеуказание морпехи. - Товарищ капитан, а...

Ни получить вопрос, ни тем более ответить на него вертолётчик не успел: к палатке торопливо шёл Мережко. Развязавшиеся шнурки хлестали по ногам плетьми, но он, всегда щёголь, на этот раз не замечал небрежности в экипировке. Его бесил приказ с непонятным исходом и спешка, с которой требовалось оседлать одну из горушек, простреливаемую со всех сторон. А тут ещё посторонние по лагерю, как гуси в проходном дворе...

- Дежурный!

Сержант едва не вынес на своих плечах палатку, как плащ-накидку, и памятником замер перед командиром.

- Почему посторонние на территории лагеря?

- Да это же капитан с "вертушки", на которой неделю назад...

- Я говорил, что любого заходящего на нашу территорию, вне зависимости от регалий, пугать так, чтобы потом воробей мимо них пролетал -- а они боялись? Сдать повязку!

В армии нет у человека аксельбанта -- нет при нём и адъютанта. Сержант, стянув с рукава красную полоску, из повелителя времени и душ солдатских превратился в неотёсанную глыбу, случайно оказавшуюся на пути командира.

Голос Мережко не понижал, и прорезиненная ткань палаток превратилась в сплошное солдатское ухо. Городок затих, и только вертолётчик, оставшийся в одиночестве, продолжал покачиваться на ножках стула. Солнце слепило глаза, и он прикрыл веки, что давало возможность не смотреть на разбушевавшегося по поводу порядка в городке морпеха. Если кто не знает: когда Бог раздавал на земле дисциплину, лётчики были в воздухе.

- Товарищ капитан, попрошу вас...

Капитан приоткрыл один глаз. В мареве изламывалась фигура солдатика, первым попавшегося под руку Мережко и произведённого в дежурные. Идёт изгнание из рая. Значит, табачок окончательно врозь. Но ничего, Устав -- он на всех один, и тут ещё надо посмотреть, кто знает его лучше.

- Товарищ солдат, вас что, командиры не научили обращаться к старшим по званию?

Голос тоже не понизил. Не дело, конечно, двум офицерам при подчинённых выяснять, сколько стоят две копейки, но раз пошла такая пьянка...

- Вспомните Устав Внутренней службы и обратитесь строго по нему.

- Товарищ капитан, разрешите обратиться?

- Не разрешаю!

Всё! Устав соблюдён, ответ дебильный, из которого нет выхода, потому как его разработчики не могли даже предположить подобное. Но да, он, капитан Руслан Летников, просто не разрешает младшему по званию обращаться к себе. Извини, конечно, парень, но... Не я войну начал. И имею право вновь прикрыть глаза.

Послышались шаги Мережко - тяжёлые и стремительные одновременно, наверняка выбивавшие искры из каменной крошки. Будет сшибать стул с разгона? Главное, не открывать глаза. При грозе это лучшее детское средство спасения. Вот рядом. И - мимо! Конечно мимо, что он сделает. Хлёст полога в палатке. Тявкнула, словно собачонка, задетая ногой гитара. Вот и вся музыкальная комедия, и стоило ли начинать? Зато можно теперь уходить. Самому, а не под конвоем.

Капитан собрал на колене окончательно поникшие цветочки, потянулся за автоматом, дежурившим у ножки стула. Тот, предатель, юркнул от страха перед морпехом за спину хозяина, и Руслан встал. Где ты, подлый трус? Выползай.

Автомата не было! Ни под стулом, ни в собственной тени Летникова, ни около палатки. Куда положил-поставил?

- Дежурный, общее построение, - словно выходя теперь уже на арену цирка, распахнул полог палатки Мережко. С автоматом на плече. Ясно, что со своим. Остановился рядом с Летниковым, но словно пустой стене сообщил: - Извините, у меня построение. Прошу покинуть расположение.

- Не задержусь. Сейчас автомат отыщем...

- Оружие своё надо беречь. Солдат без оружия, как... ясно что в проруби.

Не уничижительное сравнение, а усмешка в уголках губ не понравилась вертолётчику. А что, если... Нет-нет, не может быть! Но и мимо стула проходил только он, Мережко. Он подхватил автомат? Бредни! Ведь это оружие, а не бутерброд для Халявы.

- Он стоял у меня здесь, - указал Летников даже не на стул, а на саму тропинку, по которой проходил морпех.

- Ничем не могу помочь! - О, как насмешливо вновь тронулись уголки губ. И впрямь ковёрный в центре цирковой арены. Уважаемая публика. Впервые на арене. Алле-оп! - Становись!

- Но автомат... Я не уйду без оружия!

Над городком пролетела на форсаже "Сушка", затмив все переговоры.

- Ничем не могу помочь! - не потратился на лишние слова старший лейтенант, едва стих небесный гром.

Летников снова осмотрелся вокруг. Да не может такого быть, чтобы оружие пропало. Что за игры?

Вытерев пот со лба, поёжился от озноба. Взгляд раз за разом притягивался к приоткрытому пологу палатки, единственно оставшейся не осмотренной. Бликуют, смеясь прямо в глаза, пластиковые бутылки с водой, висящие по её углам на случай тушения искр из "буржуек". Пожар уже есть, уже надо гасить тревогу, Мережко. Не солдаты же позволили себе так шутить!

Из-за палаток выпорхнула Алёна с охапкой перевязочных пакетов. Упёрлась в солдатский строй перед собой, хотела увернуться - укололась об Руслана. Верхний пакет выскользнул из рук, девушка попыталась поймать его, да только кто ж без подготовки сможет жонглировать двумя десятками тугих медицинских скруток?

Сержант, не успевший отвыкнуть от роли дежурного, дёрнулся из строя на помощь, но команда от Мережко не продублировалась, и наклонившаяся камуфляжная гора восстановилась, замерла на прежнем месте. Не успел подбежать в своей рясе и показавшийся батюшка, хотя какой жонглёр из однорукого? Ретивее всех оказался вертолётчик, но и ему досталось лишь собирать рассыпавшуюся медицину под взглядами пехотинцев. И только Мережко остался безучастным к происходящему. Не только приказ командующего группировкой был тому причиной. Ещё вчера медсестра шептала ему: "Засушу все твои поцелуи. Закатаю на зиму в банку, а когда тебя не окажется рядом, буду доставать по одному". А сегодня ей уже интересен спустившийся с небес летун? Выгадывает лучшую партию?

Летников донёс пакеты до своего стульчика, выложил на сиденье. Чтобы не ставить Алёну в неудобное положение под солдатскими взглядами, кивнул ей и баюкавшему, словно ребёнка, спеленатую культю священнику, и направился к выходу. Не понимая, что произошло за время её отсутствия, Алёна беспомощно огляделась. Увидев упавшие на землю цветочки, подняла их, положила на ладонь, поскольку держаться на увядших ножках они уже не могли. И хотя требовалась роспись капитана за полученные ИП, решила не встревать в мужские разборки. Петляя средь натянутых растяжек от палаток, заторопилась обратно в медбат.

А вот Летников вернулся достаточно быстро, Мережко только-только успел поставить роте боевую задачу.

Вместе с вертолётчиком к грибку часового подошёл и незнакомый майор с аккуратной бородкой в сопровождении двух капитанов. Часовой, помятуя о гневе ротного, попытался преградить им дорогу, но майор с улыбкой показал удостоверение, да ещё на всякий случай двинул вперёд плечо с большой звёздочкой. Как ни страшен был командир для часового, но от него в худшем случае ему светил наряд вне очереди, а тут шла прямая угроза уйти под трибунал.

- Старший лейтенант Мережко? - поинтересовался для порядка старший группы у вышедшего навстречу офицера. - Майор Павлов, особый отдел. Женщина, - позвал идущую через городок Зину. Та приосанилась грудью -- первым и самым видимым, что всегда у той имелось под рукой. - Женщина, побудете понятой. Вы тоже! - узрел выглядывающую издалека, никуда не ушедшую Алёну. Дождался её. И для окончательного авторитета будущего процессуального действа едва ли не с хлебом-солью распростал обе руки перед священником: - Отец Иоанн, я вас тоже попрошу поприсутствовать. Пройдёмте все в палатку.

Несмотря на то, что края тента, как подол у юбки, были у неё закатаны, а внутренность продувал ветерок, внутри было липко и душно. Жаворонков первым делом оглядел помещение, отыскивая автомат. Смотреть-то особо негде -- кровать, тумбочка, стол, шкафчик. Майор с непроходящей ехидной улыбочкой, выработанной всесильностью должности, дождался, когда палатку покинут прибиравшиеся в ней пехотинцы, и только после этого протянул старшему лейтенанту листок. Чтобы не терять времени на чтение бумаги, пояснил и ему, и замершим от любопытства женщинам:

- В особый отдел группировки от капитана Летникова поступило заявление, что вы воруете оружие. Не исключено, что для возможной продажи боевикам.

Пока Мережко хватал ртом воздух, майор дал волю сопровождающим его капитанам:

- Приступить к обыску.

Старший лейтенант ещё с первого раза не успел набрать воздуха, как он потребовался снова. А капитану хватило двух-трёх движений, чтобы обнаружить автомат под откинутым матрацем.

- Номер вашего автомата? - принимая находку от подчинённых, посмотрел майор на вертолётчика.

- ЛМ 13 84.

- Под матрацем на койке, принадлежащей старшему лейтенанту Мережко, - начал наговаривать протокол обыска особист, - обнаружен автомат под номером ЛМ -- Люба, Маша, номер 13 84, исчезнувший у капитана Летникова. Арестовать!

На запястьях старлея в ту же секунду щелкнули всегда готовые к подобной работе наручники. Не менее громко щелкнула челюсть у Зины. Но здесь всё понятно, про них ей даже мать говорила: "С такими челюстями похудеешь! Ешь как три козы сразу". Алёна, ощущая слабость в ногах, ухватилась за центральный стояк палатки.

Вертолётчик потянулся за оружием, желая убедиться в точности цифр на ствольной коробке, но майор желанию не потрафил, оставил вещественное доказательство себе. Зато Жаворонков перехватил умоляющий взгляд Алёны. Она не то что просила спасти главного охранника "Тридевятого царства", в её взгляде прочиталось недоумение: разве так можно? Ты так можешь?

Может. Вот так:

- Товарищ майор, я вспомнил. Извините. Но это я положил туда автомат. Мы пили чай, я и засунул, чтоб не облить кипятком. Старший лейтенант гитару, а я автомат.

Теперь в палатке вообще никто ничего не понимал. К старлею возвращалась незапятнанная карьера, к Летникову -- оружие, к Алёне -- уважение. Зина, ставшая невольным и прямым свидетелем разыгравшейся прямо перед её глазами драмы, предвкушала счастье - быть первой среди новостей "Тридевятого царства". Отец Иоанн, освобождённый от свидетельских показаний, невольно перекрестил своего избавителя-лётчика. Всё ещё по привычке культёй. И только майор, выставленный идиотом, пристально впивался взглядом в вертолётчика, пощипывая трёхдневную, слегка тронутую седым инеем, бородку: парень, это ты заварил кашу, и крайним лично я оставаться не намерен.

- Я забираю своё заявление, товарищ майор, потому что оказался неправ.

- Вы не просто неправы, товарищ капитан. Вы в боевой обстановке оклеветали командира подразделения. Вы понимаете, чем Вам это грозит?

Летников пока не понимал, но ради теплеющего взгляда Алёны он готов был на многое. Да и не лёг грех на душу, батюшка свидетель. Хотя морпех - полный кретин, которого стоило проучить...

- Вы точно...

- Точно, - практически эхом повторил вертолётчик майора. И, как и он, посмотрел на понятых -- для возможного протокола. - Я сам оставил автомат здесь. И забыл. Напряжение. После полёта...

Майор кивнул подчинённым, те с неохотой сняли наручники с морпеха. А благодарность от начальства за бдительность была так близка...

Напряжения в палатке добавили ворвавшиеся командиры ещё более высокого ранга -- низенький, квадратненький вертолётчик полковник Громак и сам начальник гарнизона полковник Играев. Каждый из них подался к своему подчинённому, но возгласы получились практически одинаковые и одновременно:

- Наигрались? Орёлики, ланцепупы, фунтуклеи! Делать больше нечего? Развели тут... - оглядели женщин, дав понять, что причина конфликта ясна, как песня чукчи: - ...царство!

Поняв, что их миссия свидетелей закончена, Зина и Алёна с поклонами попятились от греха подальше. В палатке загрохотало, едва они добежали до грибка часового. Солдатик тоже с перепугу отдал им честь, собачонка Халява, пристроившаяся рядом в скособоченной от навеса тени, собственной шкурой почувствовала, что лучше и не гавкать, но и не провожать.

- Что это они? - спросила Зина, понимая, что всё же пропустила какое-то главное звено.

- Все мужики - козлы, - подыграла продавщице Алёна, вспомнив её определение мужскому полу. Разыгравшаяся из-за неё схватка её совершенно не устраивала, не грела и не придавала авторитета, а если начнутся разборки, то в любом противостоянии любая копейка -- союзник рубля. И Зину лучше держать в подругах.

- Козлы, - с сожалением согласилась буфетчица. - Да только бы все вернулись.

- Откуда? Что всё-таки намечается?

- Говорили утром в очереди про Аргунское ущелье.

Среди всевозможных "прелестей" Аргунского ущелья Чечни, где основной помехой для войск являлась труднодоступность местности, оно славилось и добычей гравия.

Работа считалась достаточно лёгкой, приспособленной для лентяев: с вершины горы к подножию спускалась полутораметровая металлическая труба со штырями внутри. Требовалось лишь подносить и бросать в жерло трубы камни, которые под собственной тяжестью летели вниз, самостоятельно дробясь в мельчайшую щебёнку о штыри. И всё бы ничего, если бы гравий не добывали русские пленные и рабы, пробивавшие в горах дорогу в приласкавшую боевиков Грузию. Время от времени "борцы за веру" бросали в трубу вместе с камнями провинившихся или ослабевших пленников -- в назидание остальным. Имелось в такой публичной казни и прикладное значение: на ней закаляли сердца и психику "воины Аллаха" из школы смертников, расположенной на соседнем горном плато.

Войска дважды пытались войти в этот район, но если на равнине для успешного наступления создаётся четырёхкратный перевес над врагом, то в горах это соотношение увеличивается в разы. И нет разницы, какой век на дворе -- 19 или 21. Великая Отечественная лишь подтвердила данную стратегию. Так что 1 к 10 -- и к гадалке ходить не надо, а тем более заканчивать академию Генштаба.

К чему-то подобному, судя по всему, готовилась и рота Мережко. Десятки будущих погибших ещё подкрашивали белилами камешки вдоль дорожек, доедали штык-ножами перловку из нанизанных на шомпола, подогретых на костерке банок. Исходя из этих деталей, выход намечался ближе к ночи, хотя влезать в ущелье в темноте... Значит, соотношение становится 1 к 15, как минимум. И тут хоть десантную, хоть морскую тельняшку на груди рви, а... а маленькая собачка -- она всегда в глазах щенок, наступающий всегда на мушке обороняющегося. Стариков бы деревенских генералам послушаться: если пить, то на своей меже...

- Так куда, что? - вернувшись перед ужином за подписью, тронула за руку командира роты Алёна.

- Каменоломни в Аргунском, - не стал делать секрета из общеизвестного всем старший лейтенант, выбривая ямочку на подбородке.

Электробритва от недостаточности тока уже нагрелась, уже можно было мазаться кремом, но Мережко не изменял себе: за ворота лагеря офицеру Военно-Морского флота позволительно выходить лишь гладко выбритым и отутюженным. Даже если вместо свидания с дамой в ресторане его ждали в ущелье головорезы Хаттаба.

- Я буду ждать, возвращайся, - похоже, Алёна окончательно определилась между соперниками. И чмокнула старшего лейтенанта сверху в затылок, где вели гнезда две макушки - народный признак того, что человек будет женат дважды. А тут хотя бы один раз...

Признание прозвучало вовремя -- в палатку втиснулся батюшка. Соблюдать деликатность в палатке сложно: дверей нет, стучать не по чему, а отцу Иоанну ещё и не было чем, поскольку в единственной руке он держал за лямки рюкзак. Попросился голосом:

- Разрешите?

Глянул на медсестричку, помялся, но посчитал её доступной для собственной просьбы:

- Товарищ старший лейтенант, возьмите меня с собой. Я знаю все в лагере пленных. Пригожусь.

Электробритва какое-то мгновение стригла воздух, замерев в руке морпеха. С военной точки зрения лучшего проводника и желать не приходилось, но...

Бритва вернулась к подбородку, но тут же замолкла: электричество от генератора вырубилось окончательно. Но Мережко продолжал сидеть без движений. Нежданная просьба батюшки ему была особо приятна тем, что после стычки с вертолётчиком и особистами палатка его не только не опустела, но и наполняется новыми людьми. Только и цена вопроса несоизмерима.

- Я в штаб группировки, - дал себе люфт на отказ Мережко. Хотя можно и доложить руководителю операции о батюшке и уже с чистой совестью сообщить тому предсказуемый итог. - Так, здесь все подписано, - передал листочки Алёне, - а вы подождите меня.

Тронул на ходу струны гитары: ты тоже подожди. На улицу вышли вместе с Алёной. Солдаты шныряли уже с оружием в руках, в банданах на головах, и это снова красноречивее всего говорило о приближении выхода.

- Может, успею купить чего? Я к Зинке в Военторг могу заглянуть, там черешню завезли, - позаботилась Алёна о разрывающимся на минутки Мережко.

- Черешня - это хорошо. Но - время. Я побежал. До возвращения.

На удачу, вдоль колючки пролетел какой-то сумасшедший БТР, подняв столб пыли. Свои-то ездят по-кошачьи, если и поднимая пыль, то по щиколотку колёс, а тут залётный дал возможность спрятаться от всех в бархатной завесе, поймать руки друг друга, даже прижаться на миг. Но когда воздух, как вода в океане, абсорбировался, очистился от пыльной взвеси, Мережко в расположении роты уже не было.

Ровно через сутки его имя зазвучало и не сходило с уст в штабе группировки. Вызванный к командующему полковник Громак застал там Играева, который перед заходом к генералу успел сообщить причину вызова:

- Мережко тяжело ранен. Его группа в засаде.

Вбежавший вслед за вертолётчиком в приёмную Сердцев знал меньше всех, но времени на объяснения не оставалось, и адъютант распахнул дверь в кабинет генерала.

Тот вышел навстречу, пожал руки, разрешая не представляться по-уставному. Время, судя по всему, не терпело, но он замер у окна, глядя вдаль со второго этажа бывшей сельхозконторы, приспособленной под штаб. Офицеры ждали. Месяц назад у командующего в совершенно неожиданной засаде там же, в Аргуне, погиб сын и, возможно, он примерял ситуацию с Мережко вновь на себя. И в который раз наверняка крутилось сомнение, а всё ли сделал для спасения сына.

Вообще-то Чечня многим удивляла, и в первую очередь Москву. Как там в песенке:

Нам давала ордена

Удивленная страна:

Умный, мол, ворует,

А дурак воюет.

И пока министры делили заводы и фабрики, депутаты -- влияние на этих министров, пока телевизионщики поносили армию и её командиров, эти самые генералы закрывали бреши своими сыновьями: семь офицеров, надевших в своё время погоны по примеру отцов-генералов, остались не в Арбатском военном округе протирать штаны, а полегли на склонах и в ущельях Чечни. Статисты вдруг обнародовали и другую удивительную цифру: процентное соотношение офицеров, закрывших своей грудью от пуль солдат, превысило показатель Великой Отечественной войны, когда именно солдаты закрывали собой командиров. Что-то поменялось в обществе, но стоящие в кабинете офицеры и генерал, сами отцы, сами не менее других желавшие, может быть, отдыхать на Канарах, думали не о нефти, яхтах, яйцах Фаберже, фотографиях в глянцевых журналах, а о спасении подчинённых. "Тридевятое царство" выбивалось из общего ритма, задаваемого Москвой, оно казалось другой планетой, населённой инопланетянами. А по сути совками, рашкой, потому что от них за версту несло Советским Союзом, где за людей не только волновались, но и несли моральную ответственность. И понятие Родины сошлось на конкретном человеке -- морском пехотинце, старшем лейтенанте из тридцать девятого автомобильного региона.

- Группа блокируется на этой высоте, - ткнул генерал карандашом в коричневые извивы с зелёными кляксами лесов. Громак по лётной привычке распахнул планшетку, "перенёс" район на свою, более подробную карту: в воздухе на это времени нет, и хотя никто пока в полёт не посылает, ясно, что это всего лишь вопрос времени. Затоптался на месте: ясно, куда бежать, но пока неведомо, что делать. - Старший лейтенант Мережко ранен, осколок застрял в голове, требуется срочная операция. Если до утра и доживет, то станет... дурачком.

Генералу не хотелось произносить этого слова, но иного не подобралось. А может, он просто повторил слова батальонного врача, передавшего о состоянии командира. Посмотрел на Сердцева. Тот непроизвольно дёрнул головой: и дурачком вряд ли будет, потому как до утра не доживёт.

- Как быстро может добраться техника в этот квадрат? - повернулся командующий к Играеву.

- Я бы её не рискнул посылать, товарищ генерал. Пожгут. Дорог особых нет, имеющиеся заминированы. Ночь впереди. Пожгут.

Это командующий прекрасно знал и сам. Словно информация вновь, как и с сыном, ушла из-под рук -- по крайней мере, встречи с Хаттабом хотя и искали сами, но надеялись на столкновение хотя бы к утру. Опередил араб, львом прыгнул, учуяв наживу. Потому и держал генерал последнее слово за вертолётчиком, своей крайней палочкой-выручалочкой. Плотный, коренастый, которого одень в "гражданку" поплоше, и покажется вылитым докером-механизатором, то есть грузчиком в порту, ему и придумывать ничего не осталось, кроме как встать по стойке "смирно":

- Если взлетать немедленно, до наступления темноты можем успеть.

- На гору садится туман. Видимость 300 на 3, - проявил свои навигационные познания генерал. Значит нижняя граница видимости -- 300 метров, по горизонту -- 3 километра. Пока терпимо, но наверняка всё будет меняться только в худшую сторону. И всё же основная беда в другом: при наличии "духов" второй вертушке не приземлиться, ведомому придётся кружить рядом и отбиваться.

- Сколько человек забирать с раненым?

- Всех! Это 35 человек. Они свою задачу выполнили.

Офицеры удивленно посмотрели на командующего. У Играева свои брови наверх: операция сворачивается, не начавшись, а командир говорит об её выполнении? Громаку своя головоломка: морпехов высаживали три вертушки, а забирать на одной? Но из штанов ещё никто не выпрыгивал, такое количество народу просто физически не втиснется в машину. Тут, если по-честному, хотя бы одного Мережко вывезти...

- Товарищ командующий, если лететь -- то лететь. Время, - посмел поторопить начальство вертолётчик. Количество -- оно потом, по ходу движения, сначала надо добраться до крайней точки.

- Товарищ генерал, будет правильно, если полечу и я, - вдруг сделал шаг вперёд Сердцев. - И на месте буду ориентироваться на состояние раненого.

Возможно, именно это и хотел услышать от подчинённых генерал. Чтобы без приказа. Потому что в горах для них всё будет не то что непредсказуемо, а обречённо.

- Действуйте! Остальные вопросы по авиации буду решать с вашим начштаба, его срочно ко мне. Полковник Играев, останьтесь.

К аэродрому Громак и Сердцев бежали, прекрасно зная, что бегущий офицер в мирное время вызывает улыбку, а в военное -- панику. Указания отдавали и получали ответы по рациям на ходу.

- Товарищ командир, в районе видимость 100 на 1.

- Чёрт...

- Товарищ подполковник, хирургическая сумка доставлена.

- В кабину! Со мной хирургическую сестру.

- Сестру отставить, лишнее место. Батальонный врач будет на подхвате.

Аэродром. Как же тревожно кровав сегодня закат, удлиняющий вдвое самую малую травинку.

- Товарищ полковник, экипаж к полёту готов!

- Экипажа не будет. Лечу один.

Возглас удивления второго пилота утонул в грохоте -- из салона "Ми-8" выкатился на бетонку жёлтый, дополнительный топливный бак, занимавший едва ли не одну треть "вертушки". Значит, демонтировать успели и минимум ещё человек семь втиснутся. Вместо второго пилота и борттехника -- ещё двое. Хотя нет, один. Сердцев же летит! Сидячих мест 17, как в московской маршрутке. Если набить народ вповалку, как дрова, авось все 35 и втиснутся. Но раненого ведь придётся укладывать на пол да освободить простор для врача. А это сразу минус семь-восемь человек...

Словно Копперфильд, беспрепятственно прошёл сквозь тень вертолёта. Взбежал по пружинистым ступенькам в салон. Едва не поскользнулся на коврике, заботливо постеленном перед кабиной: борттехник так и не закрепил его. Не хватало ещё спотыкаться перед полётом. Значит, получит по полной. И зря, ох, зря подумал об этом под руку, а точнее, под ногу: споткнулся вновь, на этот раз о бронеплиту, укреплённую под сиденьем. Чур, не нас, и третьего раза не будет. Забыли о приметах. Сердцев захлопнул дверцу и остался стоять за спиной, упёршись руками в проём. Опытный: в вертолёте абсолютно не страшно лететь, если смотришь вместе с лётчиком через стекло вперёд.

Громак утвердился в кресле. Пристегнул ремни, надел ЗШ -- защитный шлем. Лётчики, по сути, правосторонние участники движения и ПДД, поскольку место командира, как у водителя авто, слева. Так что не японцы с праворульными машинами и не англичане с угандийцами с левосторонним ходом -- русский боевой лётчик занимает свой эшелон. С Богом! Буквально вчера борттехник, выцыганивший у калининградцев янтарную иконку с Николаем Чудотворцем, по сговору со вторым пилотом прикрепил её к панельной доске. Что ж, помощь свыше, скорее всего, сегодня не помешает. Благо, и ставший напротив кабины батюшка осенил искалеченной рукой машину белым крестом.

- Я -- "Мотоцикл - 333". Запрашиваю погоду.

Не взлёт, не поддержка и взаимодействие -- царицей войны для вертолётчиков является именно погода в районе боевых действий.

- Видимость 50 на 0,5.

Предел. Ниже нижнего. При 100 на 1 в небо поднимаются только лётчики 1-го класса, а когда видимость до земли всего 50 метров и 500 по горизонту -- это что кораблю в сплошной туман плыть средь рифов без каких бы то ни было ориентиров. Ну, товарищ Сердцев, держись. Будем надеяться, что твоя новая фамилия всё же пересилила предыдущую.

Руки в привычной последовательности, практически вслепую защёлкали тумблерами. Пропустил только висящий над головой вентилятор: не жужжи, не мельтеши, не отвлекай. Вертолёт задышал, в нетерпении пружиня на резиновых круглых лапах. Словно самурайскими мечами, начал вертеть и кромсать винтами небо над собой. На приборной доске вместе с десятком стрелок задрожала и прямо на глазах отстала от панели иконка Николая Чудотворца, укатилась прямо к красноватому от заката стеклу. Что за приметы сегодня! Хотя кто тут выдержит постоянную вибрацию, кроме самих лётчиков? В боковой блистер, наполовину укрытый бронещитком, увидел, как в стремлении не отстать от командирской машины, разгоняла винты "восьмёрка" ведомого. Кто там запрыгнул на сопровождение?

- Я - "Мотоцикл -- 12", к работе готов.

Руслан Летников? Этот ланцепуп и фунтуклей, посмевший вчера поставить личные амбиции выше армейского товарищества? Почему за штурвалом? Утром перед строем ведь лично расписался под приказом об отстранении его от полётов, вплоть до выяснения всех обстоятельств по утере оружия и личному поведению! Вкупе с выкрутасами Мережко, конечно, но тот лежит с осколком в голове, рваные края которого царапают мозг. Война большая, а воюют одни и те же...

Что-то менять времени не было. Скорее всего, капитан просто первым прибежал на взлётное поле, когда он дал команду начштаба незамедлительно готовить "пару" на взлёт. Любой разбор, начиная с коврика, по возвращении. А пока прокатимся. По ухабам, раз связисты обозначили эскадрилью на этот радиосезон мотоциклистами. Только вот 50 на 0,5 - это совсем плохо...

Набрав упругости, "Ми-восьмые" оторвались-таки от решётчатых железных настилов, на которых, как на насесте, готовились заночевать. Едва приподнявшись над землёй, летчики увидели вдали, у подножия гор белые полоски, подсвеченные красными отблесками. Туман ложился плотно, пеленая собой, как бинтами, израненные чеченские горы. Где-то в них вцепилась в одну из вершин группа Мережко. До утра не дотянет не только командир, но и весь десант: за ночь Хаттаб покроет расстояние до горы. Боеприпасов морпехам хватит не более, чем на два часа боя. Зачем так бездумно бросали мужиков на заведомую гибель? Смотрим карту. Где-то мелькала дорожка по склону. Хотя и она в тумане.

- Роспуск! - дал команду ведомому.

На языке лётчиков -- расходимся, пробиваемся в точку каждый самостоятельно. Сам перешёл на шаг-газ, снижая рычагом "вертушку" и подныривая ею под белое одеяло. Скосил глаза влево на радиовысотомер, который только и мог помочь при полёте на ПМВ -- предельно малой высоте. Больше обычного задрожал Николай Чудотворец, вместе с усилием машины стараясь удержать её на вытянутую руку от склона. На нём обозначилась более светлым фоном уходящая вверх тропинка, и, едва ли не став передним колесом на неё, Громак "запрыгал" по ней. Со склона сметалась каменная крошка, секла не успевавшие отбежать и спрятаться в пелене кусты. Главное, чтобы не выбежали навстречу полюбопытствовать на суматоху дубы, которые можно задеть лопастями, а тем паче "духи". Расстояние -- из рогатки подбить можно. Что же так сердечко у Сердцева колотится! Дрожит один человек, а трясёт всю машину! Надо будет подколоть по прилёту. А вот Летникова не видно. Парень хороший, но в небе от авиации требуется только опыт и ничего, кроме мастерства. Шустрые -- они не всегда помощники, к сожалению. Как же вывозить людей? Двумя ходками? Дай Бог назад спуститься этим же маршрутом-тропинкой, хотя люди Хаттаба наверняка уже бегут на звук...

Тропинка не только не давала потеряться в мутном пространстве, она ухитрялась и бежать впереди вертолёта, огибая валуны и чудом удерживаясь на обрывах. Вместе с ней огибал опасные места и Громак, опасаясь споткнуться и сломать "восьмёрке" переднюю ногу, а себе шею. В какой-то миг серой бурой громадой спящего медведя посреди тропы вырос валун, приглашая посидеть, отдохнуть, поразмышлять о бренности жизни. Потом, это тоже потом. Пока же первым делом хочется ослабить хватку шаг-газа, через рычаг которого идёт дрожь до самой макушки. Не будь ЗШ, мозг бы вылетел от этой трясучки.

- Вон, вон, - не услышал, конечно, а увидел Громак палец врача, уткнувшийся в стекло. Господи, сколько на нём налипшей мошкары, только сейчас стало заметно. Борттехник после предыдущего полёта не отдраил, оставил, надеясь на выходной. Всё же получит своё "от" и "до". И за коврик тоже.

В белой пелене запрыгали несуразные тени. Почему-то люди всегда прыгают, когда видят спасение с неба. Сейчас, мужики, сейчас. Только левым колесом приткнуться к тропинке, всё легче держать махину. Это в небе она кажется легкой птичкой, а попробуй, удержи одним рычагом семь с половиной тонн. Это всё равно, что стоять на стуле с одной ножкой...

Вертолёт качнуло: Сердцев распахнул дверцу, сбив, нарушив поток воздуха. Морпехи, упираясь, уже несли сквозь ветер на руках раненого, а целая группа, ощетинясь автоматами, прикрывала командира живым кольцом. Приказ на эвакуацию, видимо, им уже поступил по рации, и щупленький морпех, по распоряжениям рук которого можно было догадаться о его офицерском звании, выстраивал очередность посадки.

- Сначала всех в хвост, потом раненого, - прокричал, сдвинув окошко, Громак.

Офицер не расслышал, его занимала погрузка командира, и Громак обернулся через плечо: ведь догадаются же не ногами вперёд заносить и укладывать. Всё же ногами! Но зато под правую руку врачу. Пусть разбираются. Главное, мимо окровавленного старлея, даже без сознания лежавшего на полу в струнку, аккуратистом, протискивались в хвост салона десантники. Ох, ребята, быстрее. И дурацкий щлем, из-за которого не смахнуть пот с бровей!

- Быстрее, - шептал Громак, хотя морпехи и так едва не затаптывали командира.

Один курносый, шмыгающий носом солдатик, боясь задеть синхронные с командиром педали и штурвал, залез с ногами на место второго пилота. Ещё один уселся в проёме кабины, подстелив, стервец, путавшийся у всех под ногами коврик. А за бортом всё оставались и оставались люди во главе с щупленьким взводным и охранявшим его огромного роста сержантом.

Офицер, заглянув в салон, обернулся и скрестил для оставшейся семёрки руки перед собой. Для водителей это знак -глушить мотор, но и для пехоты всё понятно. Мест больше нет.

Страшны руки, которые опускаются вместе с оружием! В них столько обречённости, тоски и отчаяния, что поневоле поверишь: именно к ним первым приходит осознание предстоящей трагедии. Да и не скрывалось ведь -- прогнозируемые потери один к десяти. Даже к пятнадцати. Хотя семь -- тоже много...

Вертолёт покачивало, и десантники, ощущая его неустойчивость, лежали не шевелясь. Громаку наконец удалось резким движением головы сбить с бровей огромные водяные шары пота. Но что же с вами делать, братцы остающиеся? Хоть за колёса хватайтесь, как лягушка-путешественница.

- Цепляйтесь за шасси, - мысль, навеянная сказкой, ещё не успела стать зримой, а уже сорвалась с языка. "Вертушка" заваливалась. Ей, не цапле, стоять на одной ноге без умения ловить равновесие, держась лишь на воздушном вихре от винтов, становилось всё сложнее, и нежданная сказочная подсказка несла выход из тупика.

- Цепляться, цепляться за шасси! - прокричал Громак в салон, надеясь на передачу команды по цепочке.

Прошла! Морпехи побежали под брюхо "восьмёрки", на ходу снимая автоматы и удлиняя на них ремни. Всё правильно, можно пристегнуться за стойки шасси, балочные держатели и блок под "нурсы". Имея по двадцать неуправляемых ракетных снарядов под задницей -- где ещё так прокатишься? Не лягушки, а чистые бароны Мюнхгаузены. Пробуйте, мужики. Авось получится!

Подгоняя десантников и пробуя на вес машину, слегка качнул её. Сидевший на кресле, как на насесте, солдатик замахал руками -- вниз, не успели, назад. А машине хотелось упругости, она рвалась в небо, - пусть стылое, непрозрачное, но там был воздух. А в воздухе везде опора.

Сердцев, став на колени перед Мережко, уже осматривал металлический кусок, торчащий над ухом старшего лейтенанта. Поймав взгляд Громака, умоляюще выкрикнул глазами:

"Быстрее".

Сам понимал, что его просьба ни на секунду не сдвинет время и возможности, молниеносно надел белые перчатки, протянул руку к батальонному врачу: инструменты. Значит, операция без промедления. Солдатик, державший голову командира в ладонях, отвернулся. Может, даже не из-за вида крови, сочившейся по металлу и собирающейся красным озерцом в его ладонях, а что впервые видел своего командира осунувшимся, пыльным и небритым. Значит, точно война. И если даже ротного достал осколок, то что говорить об обычном солдате!

Громак, опережая врача, вновь качнул вертолёт, проверяя "лягушек". Петушок на корточках на этот раз промолчал, и полковник начал осторожно крутиться вокруг собственной оси. И чтобы лично убедиться, что никто не оставлен на склоне, и давая возможность привязавшимся, вцепившимся мёртвой хваткой за что ни попадя, морпехам привыкнуть к высоте и качке, и приноравливая врача к вибрации, и отыскивая дорожку домой. С горы домой должно получиться быстрее.

И пошёл вниз "Ми-8" - многоцелевой, второй в мире по применению, боевой транспортный. И висели на автоматных ремнях пехотинцы, перебирая в воздухе ногами, словно шли по небу. И колдовал вокруг осколка подполковник Сердцев, сам постанывая от боли, потому что собственные ранения не предусматривали столь долгого стояния на коленях. И перед самым вылетом из тумана, там, где тропинка первый раз приглашала отдохнуть при походе к вершине, из-за валуна-приманки раздались выстрелы. Успел, успел Хаттабушка превратить дорожку спасения в тропу войны. И некуда было деться от огня "лягушатам" на внешней подвеске. Да и брюхо машины для разрывных -- что фольга для иголки. А Мережко распластался как раз по центру днища, как "десятка" в мишени, так что все пули, даже случайные -- его. И нет возможности шугануть "нурсами", так как висят и сидят на них орёлики, фунтуклеи и ланцепупы. Морская пехота Балтфлота, гордость и краса армии. Переусердствовали лишь конструкторы, когда при усовершенствовании "восьмёрки" убрали курсовой пулемёт в хвост машины. Или не ведали, что русские чудеса на сказках не заканчиваются, и может случиться так, что в салоне не окажется борттехника, он же стрелок? И туман, ещё минуту назад проклинавшийся, вдруг оказался хоть и тончайшей, как вуаль, но последней и единственной защитой. Как же быстро она истаивала!

Зато усиливался огонь с земли. Трассеры прошли перед кабиной, перед взором Николая Чудотворца, и даже попытавшийся отвернуться от них петушок на жердочке всё равно увидел их росчерки на стекле защитного шлема лётчика. А у забортной семёрки, ставшей живыми мишенями, принесёнными "духам" на блюдечке с голубой каёмочкой, руки должны были опускаться не на горе, а сейчас. Потому что, оставаясь даже в одиночестве на вершине, они имели хотя бы теоретический шанс остаться в живых. Хоть кто-нибудь...

Но когда первый толчок от попадания пули ударил под бронеплитой, из вечернего сумрака и грязного тумана вынырнул "Мотоцикл-12". Летников, круживший в зоне досягаемости. Прежде чем Громак вышел с ним на связь, ведомый поднырнул и стал под "восьмёрку" командира. И вся разрывная свора, предназначавшаяся "Триста тридцать третьему" с его грузом, полетела ему в брюхо. В его лопасти, его хвостовое оперение, в стёртые, без единого намёка на протекторы, колёса. Кто там вёл статистику, что командиры в Чечне заслоняют собой подчинённых? А ведь у него полный дополнительный бак керосина на сотни литров. Размером на треть салона. Держись, "Двенадцатый". Судьба и связисты не дали же тебе тринадцатый номер, приберегали для чего-то. Пусть это будет день нынешний.

Огонь ослабел: всё же не все "духи" успели выйти на перехват, добежали лишь самые шустрые. И понеслись "вертушки" к себе домой в "Тридевятое царство". Громак, выносящий из боя всех до единого морпеха. Летников -- пустой, но с двумя десятками пробоин в фюзеляже. И полулёжа, не надеясь больше на свои ноги, которых просто не чувствовал, перевязывал Мережко подполковник Сердцев. Шептал больше успокоительно для солдатика, помогавшего держать голову:

- Ничего. Теперь всё обойдётся. Ещё, даст Бог, и послужим.

И светил верхний краешек закатного солнца прямо в глаза Николаю Чудотворцу, оказавшемуся ближе всех к родному аэродрому. А с него, с родной бетонки, выстраиваясь клином, поднимались все имевшиеся в распоряжении командующего "восьмёрки" с новым десантом на бортах. "Тридевятое царство", освещённое одновременно и солнцем, и электрическим светом, посылало своих воинов в темноту и мрак ущелий, где кишели твари, бросавшие людей в жерла камнедробилок. И в проёме первой машины стоял с сияющим крестом на груди батюшка Иоанн, вглядываясь в земные ориентиры, по которым месяц назад выползал из ущелья. Единственный за все годы войны, кто смог это сделать. Издевалась охрана, заставляя одного из местных мулл, не принявшего новые порядки в Чечне, впрягаться в телегу и возить православного батюшку под кнутами любопытных. Не выдержав издевательств, в один из таких заездов он опрокинул телегу с отцом Иоанном с самого крутого обрыва, по которому охране было быстро не спуститься. По ком стреляли боевики -- по нему, кувыркающемуся вместе с камнями, но (!) не в трубе, или решившему умереть мулле, то осталось неизвестным. Дай Бог, сейчас прояснится, когда отряд Мережко оттянул на себя с каменоломни основные силы банды Хаттаба, а генерал дал команду на начало основного этапа операции по освобождению пленных.

На кромке оставшегося пустым аэродрома лишь стояла, не выключая мотора, "санитарка" в ожидании Мережко. Алёна, не сдерживая эмоций, металась перед включёнными фарами, путаясь в лезущей под ноги Халявы, оставшейся без хозяев. Обоих остановила Зина с огромным пакетом.

- Не метусись. Смотри, черешню перебрала. Половина гнилой пришло. Но для ребят отобрала. Я ж их просила вернуться! Халява, фу, тебе ничего нет. Ой, что это? Падают? - села от неожиданности на бампер "санитарки", увидев болтающихся под вертолётом людей. Завыла и собака, с тревогой задрав мордочку: это нормально ведь, да? Это хозяева всегда так возвращаются домой? Не страшно?

Подивиться чудом подскочил на "уазике" и майор Петров с двумя неразлучными сопровождающими. Капитаны зашли с двух сторон осевшей под весом продавщицы машины, тоже уставились в небо. Лишь майор сумел сохранить невозмутимость и, подойдя к медсестричке, поинтересовался с неизменной улыбкой, словно не запомнил при обыске в палатке Мережко:

- Алёна Маликова?

Та настороженно кивнула, хотела отойти от любопытного особиста, но по бокам уже стояли капитаны. И не успела Зина от удивления выронить пакет с черешней, как на запястьях дюймовочки щёлкнули наручники.

х х х

"Командующему объединённой группировкой войск (сил) на Северном Кавказе.

Рапорт.

В результате оперативно-розыскных мероприятий, проводимых в рамках обнаружения источника информации боевиков, задержана Маликова А.С., завербованная два года назад в Москве представителями одной из исламистских группировок, запрещённых на территории Российской Федерации. Наряду с отвлекающим десантом ст. л-та Мережко была организована утечка срочной оперативной информации для пяти человек, подпадавших под подозрение. Методами и средствами радиоэлектронной борьбы выявлен источник, державший связь с посредником Хаттаба. Им оказалась служащая Российской Армии хирургическая сестра медико-санитарного батальона Маликова А.С., вышедшая на связь с находившимся под электронным контролем посредником.

Данный случай показывает, что на территории России осуществляется вербовка лиц славянской национальности, в том числе и женщин, с целью их проникновения в органы государственной власти, воинские части, непосредственно ведущие операции по установлению конституционного строя в Чеченской Республике.

Задержанная Маликова А.С. дала первые признательные показания.

Более подробная информация будет изложена в докладной записке.

Начальник особого отдела группировки войск (сил) на Северном Кавказе

майор Петров".

Комментарии: 12, последний от 09/06/2017. © Copyright Иванов Николай (ivanovnf@yandex.ru) Размещен: 07/06/2016, изменен: 07/06/2016. 54k. Статистика. Рассказ: Чечня, Проза Скачать FB2	Оценка: *9.2610** Ваша оценка:

Иванов Николай Тридевятое царство

Иванов Николай
Тридевятое царство