- Хорошая у тебя обувь.- Сказал Магомед Идрису, разглядывая его кирзовые сапоги, и поскреб, заросшую седой щетиной, морщинистую шею.
- Как раз по нашему положению обувь. Теплая и ноги не потеют. А я вот не догадался, теперь в этих резинках хожу.- Он оглядел свои резиновые, с коротким голенищем сапоги.
- Зато твои мыть легче. Зашел в любую лужу и все, они чистые, а мои тереть и тереть.-
- Это, оно так конечно. Но твоя обувь лучше. Не зря же вся армия в Советском Союзе в кирзу была обута. В кирзу, а не в резину. Знали, в те времена, что для человека лучше, кирза или резина.-
- Да, Магомед в те времена власть знала, что для людей лучше, а что хуже. Потому, что та власть о людях думала, а нынешняя только о своем кармане.- Идрис, наставительно поднял здоровенный, указательный палец и, погрозив им кому-то, хлопнул лопатообразной ладонью по коленке.
- О людях думала... А эти сапоги в прошлую войну мне один военный дал. Русский. Увидел мои порванные галоши и говорит, на, дед, носи на здоровье, а то простудишься еще. Хороший человек оказался. А теперь вот пригодились. Да, наверное, у них и никого не было с такой ногой.- Он, отставив ногу, критически оглядел свою ступню, на которую и в мирное время было проблемой найти обувь подходящего размера. Щуплый, угловатый, словно подросток Магомед, усмехнулся.
- Да, с такими лапами хорошо только на белхи* саман месить. После этой войны, когда люди снова будут отстраиваться, тебе цены не будет, очередь за тобой будет стоять.- Идрис, шумно вздохнув, ответил с самым серьезным видом.
- Знаешь, Магомед, я согласен всей республике, всю жизнь, саман готовить, лишь бы один час не быть в таком положении как мы сейчас с тобой. Да оградит Дэла от такой участи и мусульман и христиан. -
- Тут ты, конечно, прав, кто спорит. Если бы ты саман месил, я бы твоим помощником был бы. Сидел бы у тебя на плече, у тебя там двое, таких, как я, уместятся, и показывал бы, где надо лучше месить.-
- Вот так вы ингуши и сидели всю жизнь у чеченцев на шее. Даже сейчас не можете от этого отказаться.-
- И правильно делали. Вам же без умных людей никак не обойтись. Вот ушли мы и вы в одну войну вляпались, а теперь и во вторую. Никак вас без присмотра нельзя оставлять, как дети малые. Смотри, чайник уже вскипел. -
- Куда он денется, конечно, вскипит, он же на огне стоит. А если вы такие умные что же вы с осетинами войну начали? -
- Это не мы начали, а осетины. Ты чайник будешь снимать или ждешь, пока вся вода выкипит? -
- Снимаю, снимаю. Что ты раскричался? Не зря же в прежние времена, таких как ты, ростом не вышедших, на базар только после обеда пропускали, когда все нормальные люди разойдутся. Очень уж вы низкорослые скандальный народ. Чуть что сразу в драку лезете.-
Они сидели под навесом во дворе дома Идриса. В импровизированном очаге, из нескольких кирпичей, накрытых листом железа, тлел маленький костер, который и вскипятил закопченный железный чайник.
Это была их вторая война. В первую они ушли из Грозного вместе со всеми, когда федеральные войска обложили город и стали обстреливать его днем и ночью. Потом когда жителям разрешили вернуться они не нашли в своих домах ничего целого. Все, что можно было унести, унесли мародеры или солдаты, а то, что осталось было безжалостно побито и простреляно. В эту войну оба соседа старика решили остаться дома, чтобы сохранить то немногое что удалось приобрести их детям в короткий период между первой и второй войной.
- Ты кушать хочешь? Я вчера картошку отварил, мясо вяленное осталось. -
- Нет, не хочу. Чай выпью, пить хочется. Мне утром Разет занесла кусок курицы с бульоном. - Разет, пятидесятилетняя женщина, у которой в прошлую войну убили мужа и двух сыновей, жила на одной с ними улице через два дома от Магомеда и осталась в городе ухаживать за парализованной свекровью. Идрис покачал головой.
- Бедная женщина. Как они там?- Магомед протянул ему кружку и, подождав пока Идрис нальет чай, ответил.
- Старуха совсем уже сдала. Все время, на сноху ругается и сына к себе требует, потом вдруг плакать начинает. Спросишь, почему плачет, оказывается, вспоминает, что в детстве ее соседский мальчик камнем ударил. Замучалась с ней Разет.- Они спокойно выпили по кружке чая и уже, собрались было, наливать по второй, как резкий свист снаряда и грохот разрыва заставивший содрогнуться землю подбросил их на ноги.
- Началось! - Закричал Магомед, подхватывая чайник и кружки. - Давай спускаться в подвал!- Он подтолкнул растерянно озиравшегося по сторонам Идриса, к входу в подвал. Со свистом, пролетая над их головами, снаряды совсем близко, через улицу, взрывались один за другим. Очнувшись от толчка соседа, Идрис грузно заспешил к подвалу и так же грузно и неповоротливо стал спускаться по узким ступенькам вниз. Следом спускающийся Магомед, слышал какое-то невнятное бормотание, но только когда они спустились в безопасную глубину подвала, Магомед спросил его что это он за молитву читал при спуске. Может быть, какой-нибудь заговор от снаряда и бомбы он знает, так надо бы и соседа этому научить. Держа одну руку у сердца, а другой, вытирая крупные капли пота с побледневшего лица, Идрис отдышался и ответил, только тогда, когда дыхание немного выровнялось и ладонь, придерживающая готовое выскочить из груди сердце, бессильно опустилась на колено.
- Валлахи, Магомед, я такого ядовитого человека как ты в жизни своей не видел. Ты даже среди ингушей большая редкость. Какая молитва, какой заговор! Я проклинал того каменщика, который сделал эти ступеньки! Ну, мог же он их хоть на полкирпича шире сделать, а? Мог, но не сделал, чтоб отец его со свиньей рядом был похоронен! И проход в подвал такой узкий оставил. Что за люди, за что я им только деньги в свое время платил, а? -
- Как ты заплатил, так он и сделал. Кто же знал, что нам по подвалам придется бегать? Если бы я, в те времена, знал, что вы чеченцы такие дураки, чтобы с русскими воевать, я бы в Назрани дом построил, а не среди вас. А теперь вот бегаю вместе с вами.- Идрис только рукой махнул.
Обстрел, непрерывно, то, удаляясь, то, приближаясь, продолжался до самого вечера. О том, чтобы покинуть подвал не могло быть и речи. Магомед, благоразумно не стал рисковать, пытаясь попасть в свой дом. Здесь же в подвале они сделали и обеденный, и вечерний намаз. Идрис, уже намеревался согреть что-нибудь на ужин, тут же на бетонном полу разведя огонь, как обстрел прекратился и Магомед засобирался к себе. Зная, что бесполезно уговаривать соседа остаться на ночь, Идрис вышел следом за ним.
На дворе было светло от разгорающегося где-то на соседней улице пожара. Первым делом они торопливо обошли дом Идриса, высматривая, не загорелась ли где-нибудь кровля или дворовые пристройки, но ничего не обнаружив, подошли к калитке в высоких железных воротах на улицу.
- Ты смотри!- воскликнул Идрис. - А мы с тобой ничего и не слышали! Раз, два, три...пять дырок в воротах! Будьте вы до седьмого колена прокляты! Пять дырок! Думал, хоть в эту войну, ворота целые останутся! -
- Оставь ты свои ворота.- Сердито перебил его Магомед. - Вон, смотри, у людей дома горят, а ты о своих воротах плачешь. Хумида дом горит, твоего тезки Исламова, а этот, третий, чей горит, я не знаю. Ты его знаешь? -
- Нет, не знаю. Он только месяц назад сюда переехал, вроде бы из Дагестана. В твоей стороне, слава богу, не видно чтобы горело.-
- Дойду, увижу - горит или нет. Надо же, как человеку не повезло. Жил бы у себя в Дагестане, так нет же...Ладно, пойду я. Все равно мы ничем им помочь не сможем. Только зря расстраиваться, здесь стоять. -
- Я провожу тебя. Подожди, я пальто накину. Подожди.- Магомед покачал головой.
- Ты меня проводишь, а потом мне тебя надо будет провожать. Так, что ли? Ты же пять метров пройдешь и полчаса отдуваешься, за сердце хватаешься. Провожать он меня собрался. -
Пока они препирались, из-за поворота показалась группа вооруженных людей и пошла по улице в их сторону.
- Кто бы это мог быть?- Пробормотал Идрис и на всякий случай потянул Магомеда за рукав к калитке.
- Ты совсем, что ли, ослеп? Наши защитники идут. Кто бы еще мог быть здесь в такое время?- Магомед нервно выдернул рукав из рук Идриса. Когда группа боевиков подошла ближе, они заметили, что состоит она в основном из молодежи не старше двадцати, двадцати пяти лет. Некоторым было не больше пятнадцати. Четверо на плечах несли носилки, на которых завернутый в ватное одеяло лежал то ли убитый, то ли раненный.
- Ассаламу алейкум. Да будет ночь ваша доброй.- Вежливо поздоровался идущий впереди группы плотный чернобородый крепыш, навьюченный двумя гранатометами, пулеметом и длинной винтовкой.
- Ва алейкум салам. Пусть и у вас она будет доброй.- Ответили старики. Крепыш немного помялся.
-Извините, хлеба у вас не найдется. Сколько ни есть. Третий день ничего не ели, сами понимаете...-
- Есть, конечно! - Спохватился Идрис. - Я как раз сегодня утром две лепешки испек. И сухари есть. Заранее приготовил, сейчас вынесу.- Крепыш, смущенно улыбнувшись, махнул рукой.
- Раз уж просить то все просить. Ваша*, если вода есть, то немножко и воды бы.- Идрис скрылся за воротами. Магомед, сняв шапку, платком вытер выступивший на лбу пот. От близко горящего дома ощутимо тянуло жаром.
- Ну, теперь мы его не скоро дождемся.- Магомед кивнул на ворота, за которыми скрылся Идрис.
- Тем более если он торопится. Все будет забывать, все у него будет из рук валиться. Такой вот у меня сосед. А вы далеко собрались? -
- К Алдам выходим, ваша. Сегодня будем из города уходить. Уходили бы и вы тоже. Завтра, послезавтра здесь уже русские будут. Невозможно с ними воевать. Мы их не видим, а они бьют и бьют, пушками, самолетами, ракетами. Четверых, убили и вот пятого несем. Не знаем только, до утра доживет или нет.- Магомеду так и подмывало сказать, что с самого начала надо было это предвидеть и не подставлять горожан и не давать повода для разрушения города, но сдержался.
- Да, времена когда только кинжалами дрались давно прошли. Давно.- Идрис обернулся на удивление быстро. Запыхавшись, он грузно вывалился из калитки с полным пакетом хлеба и сухарей и с двумя пластиковыми бутылками воды. Боевик с благодарностью принял хлеб и воду.
- Дэла, да будет вами доволен. Пусть это будет сагой от вас. -
- Да хранит вас Дэла.- Они постояли, глядя, как он побежал догонять своих товарищей. Заряженные гранатометы на бегу глухо постукивали головками гранат друг друга.
- Если они взорвутся от него и кусочка не останется. А ты, наверное, весь хлеб им отдал?-
- Да, весь. Но у нас мука есть, так что, с голоду не помрем. -
- Я не об этом. Хорошо, что отдал. Мы - то, как-нибудь перебьемся, а этих вот жалко. Пацанва.- Последнее слово Магомед добавил на русском языке. Идрис посмотрел на него с интересом.
- Раньше тебе их совсем не жалко было, а что теперь случилось? -
- Раньше, раньше... Одно дело когда о них в общем говоришь и совсем другое когда этих сопляков перед собой видишь. Конечно, жалко. И этих, дураков, жалко и тех, кто из-за их геройства, вот как мы с тобой и Разета, страдают тоже жалко. И родителей их жалко, будь они прокляты, что детей своих на войну эту отпустили! Что я еще могу о них сказать?! Ладно. Пойду я. Оставайся свободным.- Он резко повернулся и зашагал вниз по улице к своему дому.
Он еще подумал, что правильно сделал, что не сказал Идрису о том, что боевики покидают город. Разволнуется еще, всю ночь спать не будет, тем более с таким сердцем. Идрис, глядя ему вслед, решил, что он сейчас замесит тесто, а когда завтра утром Магомед придет, то через пять минут будут готовы тонкие лепешки, которые его сосед так любит кушать горячими, прямо со сковородки. Запоздало пробормотав,
- Иди свободным и ты.- Он зашел во двор и закрыл за собой калитку.
На горящий и разрушенный Грозный опустилась еще одна бессонная ночь.
Рассвет не успел пробиться сквозь пелену дыма от горящих нефтяных скважин, как российские войска открыли по окруженному ими городу шквальный огонь. Стреляли, кажется, из всего, что у них было на вооружении, что могло с ревом, воем и визгом выплевывать на город смерть и разрушение. Тяжелым бомбовым громом к артобстрелу присоединилась и авиация. Земля застонала, ежесекундно вздрагивая от рвущих ее в пыль и пламя ударов.
Вскинутый с постели первыми разрывами, Идрис, спросонок, в панике заметался по подвалу, тщетно пытаясь отыскать в нем место, где бы не ощущалась сводившая его с ума дрожь земли. Придя в себя, он с ногами взобрался на лежанку и стал громко, нараспев читать все, которые он помнил, молитвы, вздрагивая при каждом ударе земли. Такого сильного обстрела и бомбежки как сегодня ему еще не приходилось переносить. Через, как ему показалось, час этого ада, он вдруг понял, что если еще на минуту задержится в подвале, заполненном пылью и тяжелым кислым запахом от близко рвущихся бомб и снарядов сердце может не выдержать. Взяв в руки четки и продолжая читать молитвы, он открыл дверь подвала, вышел на воздух и, пригибаясь, добрался до дивана, на котором они вчера сидели вместе с Магомедом.
Холод несколько освежил его. Сердце перестало биться так, будто оно собиралось выскочить из груди. Идрис подумал, что умереть ему будет лучше здесь, чем в подвале, тут хоть небо видно над головой. Забыв о молитвах, он начал смотреть по сторонам, высматривая, чем можно было бы закрыть лицо, чтобы, когда он будет лежать мертвым, его не погрызли собаки и не поклевали птицы. Тут он вспомнил, что если накроет лицо, то не увидит неба, наверное, лучше спуститься в подвал. Страшный треск, раздавшийся прямо над головой заставил его съежиться. Куски разлетевшегося шифера и кирпича застучали по земле. Подняв голову, он увидел, что навес, под которым он сидел, прогнулся и может вот-вот рухнуть. Позабыв о том, что он только что собирался умирать Идрис резво отбежал в сторону и в ту же секунду навес рухнул, засыпав диван грудой битого кирпича и осколками шифера.
Крыши над домом Идриса не было. Половина ее, вместе с приличным куском стены, была снесена начисто, а другая половина, оставшись без единого листа шифера, топорщила в небо жалкие остатки уцелевших стропил.
В бессильном гневе и отчаянии Идрис поднял к небу руки. Земля гудела, содрогаясь. Взлетали к небу черные, с колючим желтым пламенем внутри вихри разрывов. В щепки, в дым разносились дома. Мир, сошедший с ума, доживал последние минуты, а во дворе маленького дома на окраине Грозного бесновался семидесятилетний старик, посылая проклятия тем, кто стреляет, тем, кто бомбит, тем, кто начал эту войну. Он проклинал и федералов и боевиков, и Масхадова и Ельцина, проклинал себя за то, что построился когда-то на этом месте, проклинал свою жизнь, которая на старости лет обернулась таким кошмаром. Он проклинал и ругался сразу на русском и чеченском языках. Когда иссяк весь запас ругательств и проклятий он, тяжело дыша, опустился на краешек выглядывающего из-под мусора дивана. Посидел, бессмысленно разглядывая двор, потом опять встал на ноги, молча, погрозил небу громадным кулаком и, взяв лопату, стал убирать мусор.
Дом этот было единственное, что он оставлял сыну. Это было все, чем он мог помочь ему и двум своим внукам перед лицом старости и смерти. Он остался в городе, несмотря на протесты, сына и снохи, только для того чтобы сохранить эти стены и крышу. Как будто, от того, что он будет здесь находиться, снаряды могут облетать дом стороной, а сброшенная из поднебесья бомба счастливым образом не взорвется. Теперь он понял, сколь эфемерны были его надежды. Идрис, не знал еще одного. Он даже не догадывался, что, выругавшись от всей души и после этого взявшись за лопату, он спас себя от неминуемого инфаркта.
Он этого не знал и не мог знать и, скорее всего, даже если бы у него появилась такая возможность, не хотел бы знать. Он сейчас занимался привычным для себя, осмысленным и полезным делом. И этим он бессознательно огораживался, спасался, от хаоса, разрушений и смерти беснующихся вокруг него.
Убрав осколки кирпича и шифера, он отставил в сторону лопату и, найдя веник, первым делом смел мусор с дивана, а потом стал аккуратно, не торопясь подметать двор. Только когда он вымел весь двор и взялся за дужку мусорного ведра полного мелкого сора, чтобы отнести его на задний двор он обратил внимание на тишину и понял, что обстрел закончился.
Тут же поставив ведро на место, он направился к выходу на улицу. Надо было проведать Магомеда. Железные створки ворот сейчас были похожи на дуршлаг от обилия мелких и крупных дырок пробитых осколками. Но Идрис, скользнув по ним взглядом, только головой покачал. После снесенной крыши ворота были такой мелочью, что не стоило обращать на них внимания. С трудом, открыв калитку, видно при обстреле столбы, на которых крепились ворота, перекосились, он вышел на улицу.
Он ожидал, что разрушения будут, но то, что они будут такими катастрофическими, он не мог предположить. Улицы практически не осталось. Насколько он мог видеть из-за дыма и тумана целым остался его дом и еще два или три. Дымились и горели свежие развалины. Сердце заколотилось, застучало, перед глазами закружился рой мелких черных точек. Опершись одной рукой о ворота, а другой, придерживая левую сторону груди, где неровно колотилось сердце, он немного переждал, прежде чем тронуться в путь к дому Магомеда. Он спускался вниз по улице, к повороту, сразу за которым жил Магомед, а сердце, коварно-услужливо, подсказывало ему, что вместо дома Магомеда он увидит дымящиеся руины, среди которых он будет напрасно звать соседа.
Магомед показался из-за угла так внезапно и неожиданно, будто он вырос из-под земли. Райской музыкой прозвучал для Идриса его резкий голос.
- Ассаламу алейкум! Ты далеко собрался?- Но Идрис только рукой махнул и молча присел на ствол поваленного взрывом дерева, с улыбкой глядя на своего соседа. Ему надо было отдышаться и прийти в себя, говорить сил просто не было. Магомед, подошел к нему понимающе заглянул в глаза и сел рядом.
- Можно и посидеть. Делать нам с тобой все равно нечего. Почему не посидеть, не отдохнуть, когда бы мы с тобой еще вот так на улице посидели? Правильно говорю?- Его черные, обычно колючие глаза в глубоких глазницах скрытых за седыми кустиками бровей с плохо скрытой тревогой оглядели Идриса. Заметив, что у него с лица постепенно начинает сходить, испугавшая его нездоровая бледность, Магомед с облегчением выдохнул.
- Слава богу! Ты с таким видом больше на улицу не выходи. Ингуши в Назрани таких сразу же на кладбище уносят, думают, что покойник из могилы вышел и по улицам шляется, людей пугает. -
- Повезло мне, что на этой улице ты только один из ингушей. Вы бы закопали человека и глазом не моргнули. Как ты? -
- Я то хорошо, а вот ты куда собрался, куда тебя понесло, коряга старая?-
- Решил тебя проведать. Давно не виделись. Соскучился. -
- Считай, что проведал. А теперь вставай и мы с тобой, потихоньку пойдем обратно. Посидим, чайку попьем. Как ты себя чувствуешь? -
- Хорошо. - Идрису действительно стало значительно лучше и теперь он досадовал на себя за то, что показался перед соседом в таком болезненном состоянии.
- А к себе значить не приглашаешь? Тут пройти осталось десять метров, а ты от порога гостя заворачиваешь. Вот такие вы ингуши, нехорошие. -
- Знаешь Идрис, как сюли говорят - лучше с ишаком дружить, чем чеченцу хорошее сделать. Ты только половину пути прошел ко мне. А как ты обратно будешь вверх по улице идти, с твоим-то сердцем? А обстрел опять начнется?- Так препираясь, они потихоньку дошли до дома Идриса. Увидев снесенную крышу, Магомед только головой покачал.
- Вам значить тоже досталось. А что ворота как сито стали так это даже лучше. Не надо будет калитку открывать и выглядывать, кто к вам пришел. Все видно.- Зайдя внутрь, он увидел разбитый навес и чисто подметенный двор. Седые кустики бровей Магомеда удивленно дернулись ко лбу.
- Ты это сам все прибрал? Да, о чем я спрашиваю, кто к тебе мог прийти. Значить пока они стреляли и бомбили, ты двор убирал, так выходит?- Идрис развел руками.
- Валлахи, Магомед, если бы я чем-нибудь не занялся, с ума бы сошел. До того расстроился, когда увидел, что они с моей крышей сотворили. Да ты садись, не стой, я нам сейчас чай сварю. Как там Разета, не знаешь?- Магомед сел на диван еще раз оглядел двор и покачал головой.
- Разету, русские от одной обузы освободили. Теперь ей не надо будет за курами ухаживать. Снаряд прямо в курятник попал. Двух раненных кур она успела зарезать, а остальных выбрасывать придется.-
- Да будут они жертвой за нее. А у тебя как, дом не пострадал? -
- Да, что с ним будет, стоит себе. Так, поцарапало немного. -
- Слава богу. Я, такого как сегодня обстрела, не припомню. Думал, что они решили город с землей сравнять. Как сумасшедшие стреляли и бомбили.
- Боевиков в городе нет, вот они и стреляют. Им же надо все эти бомбы куда-то списывать. -
- Как это, их в городе нет? А куда же они делись, вчера же здесь ходили? -
- Вчера они и ушли из города. Мне об этом тот, которому ты хлеб давал, сообщил. Сегодня, говорит, из города все будем уходить. Сказал, чтобы и мы уходили. Так что, скоро надо будет твоих сватов ждать.- Сноха Идриса была русской и Магомед при нем, всегда называл русских его сватами.
- Что делать, Магомед? Будем встречать, куда деваться.-
Они выпили чай, посидели еще немного, молча, глядя на догорающий костер. Говорить обоим расхотелось. Каждый думал о том, как зайдут войска и как состоится их первая встреча. Весёлого, во всем этом, было мало. Где-то стороной, невидимые со двора пролетели вертолеты. Магомед поднялся с дивана.
- Пойду я Идрис. Ты в подвале из чего-нибудь стенку перед кроватью своей выложи. Так, чтобы если гранату тебе вбросят, чтобы осколки в тебя не попали. Они, первым делом, гранату бросают, а потом спрашивают, есть кто-нибудь или нет. Такие вот свиньи эти твои родственники.- Идрис озадаченно почесал затылок, раздумывая, из чего он будет выстраивать эту стенку.
- Ты на моих родственников не наговаривай. Какие есть, такие и есть. Куда ты заторопился, может еще по кружке, выпьем? До вечера далеко, что ты там один будешь сидеть?-
- Нет, Идрис. Пойду я.- У самой калитки он обернулся к Идрису и сказал.
- Ты только не вздумай сейчас на крышу залезть. Толь или рубероид настелить. Сразу со снайперской винтовки выстрелят. Ты меня понял? И еще, когда русские зайдут, не вздумай ко мне идти, проведать меня. Дня два, три, пока они не успокоятся, надо будет подождать. Я сам к тебе приду. Хорошо?- Идрис кивнул и стоял у калитки до тех пор, пока Магомед не скрылся за поворотом.
В этот день больше не стреляли. Только откуда-то со стороны гор временами доносились глухие раскаты взрывов. Город замер в тревожном ожидании. За ночь Идрис несколько раз подходил к калитке и прислушивался. Было на удивление тихо. Только часто взлетали разноцветные ракеты в тех местах, где окопались федеральные войска, да иногда оттуда же выстреливали какой-то мощной ракетой, освещавшей как днем полгорода. В этих случаях Идрис, торопливо, от греха подальше, спускался в подвал.
Первого солдата он увидел утром следующего дня. Посреди улицы, скрежеща гусеницами по булыжнику, ехали две танкетки с длинными тонкими стволами пушек развернутыми в разные стороны так чтобы под прицелом были обе стороны разрушенной улицы. Несколько военных сидели на броне, другие устало вышагивали за танкетками. Впереди колонны шли два сапера, небрежно поводя длинными щупами миноискателей. Появление Идриса они восприняли как-то очень равнодушно. Только когда передняя танкетка поравнялась с ним, один из военных на броне обратился к нему, перекрикивая шум двигателя и лязг гусениц.
- Здорово, дед! В доме есть еще кто-нибудь кроме тебя?- Идрис в ответ на приветствие кивнул, а на вопрос ответил тем, что отрицательно замотал головой и для убедительности развел руками. Военный, равнодушно отвернувшись, что-то сказал своему спутнику и больше не обернулся. Офицер, подумал Идрис, глядя вслед чадящей машине. Он так подумал потому, что был тот на вид лет тридцати, а все кто вышагивал по улице, были обыкновенными мальчишками призывниками. Замурзанные, закопченные в больших касках наползающих им на глаза, в тяжелых бронежилетах, они шли по его улице с таким видом, будто выполняли тягостную повинность. Идрис этот момент, момент первой встречи с военными представлял себе совсем не так. Точнее говоря, он совсем не предполагал, что это будет так буднично и просто. И он никак не мог соотнести бомбежки и обстрелы, свою сорванную крышу с этими юными солдатами устало вышагивающими мимо него.
- Здравствуйте, дедушка.- Из-под каски на него смотрели особенно яркие на грязном лице голубые мальчишечьи глаза.
- Здравствуй, сынок, здравствуй.- Наверное, хочет что-нибудь попросить, подумал Идрис. Но солдат ничего не попросил. Тихо, так, чтобы не услышали его товарищи, он сказал Идрису.
- Дедушка, уходите отсюда. За нами идут другие, они очень плохие.- И не оборачиваясь, пошел дальше. Идрис озадаченно посмотрел ему вслед. Надо бы обсудить эту новость с Магомедом, но к нему сейчас среди всего этого воинства не пройти. Да и сам он вчера сказал подождать пока сам не придет.
Заложив руки за спину, он несколько раз прошелся по двору, хотел, было, развести костер и согреть чайник но, раздумав, спустился в подвал, помолился и опять вышел во двор. Было тихо. Постояв у ворот, он решил, что будет лучше поступить так, как сказал Магомед и дождаться завтрашнего дня, а завтра видно будет, что и как делать. А сейчас надо чем-нибудь себя занять, от этой тишины, от слов этого голубоглазого солдата, от всей этой неопределенности с ума можно сойти. Зайдя под навес, он, оглядевшись, решил, что надо еще на один кирпич поднять стенки импровизированного очага.
В этот момент он и услышал пронзительный и страшный своей неожиданностью женский крик, оборвавшийся короткой автоматной очередью. Кирпич выпал из рук Идриса. Крик донесся снизу, там, где их улица, повернув в сторону Магомеда, пересекала шоссе. С колотящимся сердцем он побежал к заднему двору, оттуда в зимнее время, когда деревья были обнесены, просматривался кусочек шоссе. У крайних к шоссе домов он увидел БТР-ы, суетящихся военных, даже на таком расстоянии он определил, что это были не мальчишки призывники, а взрослые люди. Ветер дул от Идриса в сторону военных и когда он стихал, до него доносились их крики, иногда можно было различить отдельные голоса. Судя по ним некоторые из них, если не все, были пьяны. Они потащили кого-то, волоча по земле к БТР-у. То, что это была женщина, Идрис понял только тогда, когда она, вырвавшись из их рук, в развевающемся платье бросилась бежать в сторону шоссе. Несколько очередей слитно прогремели ей вслед. Перевернувшись через голову, беглянка неподвижно замерла посреди дороги, которую она не успела пересечь. Ослепительной белизной сверкнула на грязном асфальте кожа высоко оголенных женских ног.
Только теперь, похолодевший от ужаса и непоправимости происшедшего, Идрис заметил, и другие бронемашины медленно ползущие вверх по улицам. Некоторые БТР-ы таранили ворота, опрокидывали их, следом заходили военные и тогда, из этого двора, доносился глухой звук разрыва гранаты заброшенной в дом или подвал, и иногда звучали автоматные очереди.
Идрис, сразу же вспомнил слова солдата. Значить, пока он ходил у себя по двору, размышляя, чем себя занять, они уже убивали людей, но ветер относил от него все звуки и если бы он не стих, то он заметил бы их только тогда, когда они, проломив ворота, ворвались бы к нему во двор. Он огляделся, высматривая место, где мог бы укрыться. Первым делом, бросился к подвалу, но, вовремя вспомнив о гранатах, остановился. Укрыться в доме это было все равно, что спускаться в подвал. К счастью он догадался не прятаться в помещениях, а пробежал на задний двор и укрылся в высоких зарослях репейника. Он уже лег в густые сухие заросли, но тут же встал и, пригибаясь, неуклюже поспешил к воротам. Здесь он с лязгом вытащил из пазов железную трубу, поперек закрывающую ворота, штырь, которым фиксировались закрытые створки и, отложив все это в сторону, опять неуклюже и пригибаясь, побежал обратно. Теперь, если их протаранят, то створки просто распахнутся, а сами ворота останутся целыми.
Магомеда солдаты тоже предупредили о том, что за ними будут идти другие и чтобы он или ушел или спрятался. Как позже выяснилось, солдаты срочники предупреждали об этом всех кого они встречали, продвигаясь по их району. Получив это сообщение, Магомед спустился в подвал, чтобы оборудовать тайник, где он мог бы временно укрыться. Закладывая кирпичом, маленький закуток в дальнем и темном углу обширного подвала, он не сразу услышал треск автоматных очередей. Выбравшись наружу, он прислушался. Ниже по улице, примерно там, где жила Разет, он услышал какие-то мужские крики. Кажется, и стреляли в той стороне. Поколебавшись, Магомед, все-таки, решил посмотреть, что там происходит.
Пригибаясь и прячась за выступами разрушенных стен, он стал пробираться до дома Разет.
Ему оставалось пересечь двор соседнего с Разет дома, когда он услышал грубые голоса матерящихся мужчин и ее пронзительный крик - Ва-а Дэла! - оборвавшийся вместе с жутким, чавкающим звуком удара, разрывающим живую плоть. В то же мгновение кто-то закричал, что его обрызгало кровью.
Разет лежала на земле лицом вниз, а из разрубленной шеи тонкой алой струей фонтанировала кровь. Трое стояло вокруг нее, один из них с топором в руке непрерывно ругаясь, осматривал свою одежду. Еще несколько военных толпились вокруг одного из своих товарищей, пытаясь перевязать ему залитое кровью лицо. Раненный вырывался и пьяно кричал, что она выбила ему глаз, и что они все за его глаз ответят.
Тот, что был с топором, по-прежнему ругаясь, повернулся в сторону Магомеду. Камуфляжная куртка впереди была залита кровью Разет, кровь была и на лице. Какое-то мгновение они смотрели прямо в глаза друг другу. Оказывается Магомед, потрясенный увиденным и, не отдавая отчет своим действиям, встал во весь рост, и голова его возвышалась над забором. Военный, перестав ругаться, отбросил топор и, не отрываясь от него взглядом, потянулся к автомату, висевшему у него за спиной. Опомнившись, Магомед бросился бежать. Сзади раздались крики и топот ног, несколько очередей прошли над головой, взбивая розовую пыль, с кирпичных стен скрываясь за которыми он уходил от погони.
Мощно взревел двигатель БТР-а, выкатившегося на середину улицы. Гулко застучал башенный пулемет, длинными очередями простреливая дворы, в которых он мог укрыться. Часть преследователей, судя по крикам, бросилась бежать вверх по улице, чтобы отрезать ему путь к плотно застроенному жилыми домами участку. В развалинах, которых, он мог легко от них спрятаться. Следом за ними покатил и БТР, изредка простреливая подозрительные места. Несколько военных попытались догнать Магомеда, приблизительно определяя путь, по которому он мог от них скрыться. При этом они непрерывно стреляли, бросали в окна уцелевших домов гранаты, ждали, пока они взорвутся и только потом шли дальше. По всей видимости, боялись слишком далеко заходить в развалины. Вскоре они отстали.
Маленького роста, верткий Магомед, не останавливаясь, пробежал свой двор, дворы еще троих соседей живущих вверх от него по улице и, задыхаясь, ввалился во двор к Идрису. Бежать дальше у него не было сил. Уже слышно было, как, приближаясь, возбужденно перекликаются голоса его преследователей.
Магомед не стал спускаться в подвал, он чувствовал, что тот, с топором, его запомнил и если бы его нашли в подвале, то вместе с ним убили бы и Идриса. А так у Идриса был хоть какой-то шанс остаться в живых. Затравленно оглянувшись по сторонам, Магомед полез под диван, сидя на котором он еще недавно пил с Идрисом чай. Если бы ему в то время сказали, что под этот диван сможет спрятаться человек, он бы не поверил. Под диван Магомед проскользнул ужом. Вот только голову пришлось повернуть набок из-за нехватки места, уж очень низко стоял диван, да вдобавок оказалось, что основой дивана была какая-то металлическая сетка с острыми крючками.
Идрис лежал в зарослях, когда во двор, топоча ногами и громко ругаясь, вбежали военные. Идрис услышал, как глухо взорвалась в подвале граната, так же глухо прозвучала автоматная очередь. В подвале стреляют, догадался Идрис и еще он как-то отвлеченно удивился тому, что они стреляют в подвале, непонятно что им в пустом подвале могло угрожать. Потом кто-то крикнул, что тут никого нет и что, скорее всего, он - они кого-то ищут, догадался Идрис - побежал дальше и надо прочесать другие дворы, но найти его, во что бы, то ни стало.
Они все так же, топоча ногами и ругаясь, выбежали из его двора. На улице послышался шум двигателя, крики, удар железом о железо и треск. Соседские ворота снесли, догадался Идрис. Опять послышались глухие разрывы гранат и автоматная стрельба.
Уже начало темнеть, военных давно не было слышно, когда Идрис решил покинуть свое укрытие. Он бы лежал здесь еще и еще, но холод ощутимо стал пробирать грудь и Идрис побоялся простыть. Получить воспаление легких, в его положении было равносильно смерти.
С трудом, встав на ноги, он тихо подошел к дому и выглянул из-за угла. Двор был пуст. Стараясь ступать бесшумно, вошел во двор, пересек его и подошел к воротам. Одна створка была распахнута, другая из-за перекоса ворот вызванного последней бомбежкой, нижним углом намертво уперлась в землю. Идрис подумал, что правильно сделал, оставив ворота открытыми, иначе они были бы снесены машинами военных. На улице никого не было видно. Оглянувшись, он увидел, что входная дверь в дом выломана. Осторожно ступая, Идрис вошел в дом и огляделся. Кажется, помимо выломанных дверей других разрушений не было. Холодильник и телевизор стояли целые их даже не прострелили, как это обычно делали военные в первую войну. В подвал он заглянул со ступенек, заходить не решился из-за дыма, видно после взрыва гранаты стала тлеть какая-то тряпка. Оставив дверь открытой, чтобы проветрился подвал, он прошел под навес и сел на диван.
Малейший шум на улице заставлял его вскакивать с места и прислушиваться. К спорадически возникающей то тут, то там стрельбе слух уже привык. Главное было уловить приближение к дому военных. Иногда он подходил к воротам и смотрел на улицу и чаще смотрел в ту сторону, откуда обычно показывался Магомед. Он ждал его с минуты на минуту. Идрис, если бы у него сейчас спросили, не мог бы объяснить, почему он уверен в том, что Магомед сегодня покажется. Не было у него никаких оснований так думать. Тем более и Магомед его заранее предупредил, что дня два или три надо потерпеть. Все это Идрис понимал, но одновременно с этим он был непоколебимо уверен в том, что Магомед, если у него все хорошо, просто не мог не показаться. Уж очень хорошо за эти годы он изучил настырный и упорный нрав этого ингуша. А если его нет, но об этом Идрис даже думать боялся, значить что-то случилось. Ведь и крики и стрельба сегодня слышались как раз оттуда, где живет Магомед.
Когда совсем стемнело, Идрис решился. Он вышел на улицу и крадучись, часто останавливаясь, чтобы прислушаться к малейшему звуку в ночи, пошел вниз по улице. Он шел к Магомеду. Ему надо было туда попасть, ему надо было узнать, что случилось с его соседом, жив он или нет? А может, он ранен и нуждается в его помощи? Только бы не нарваться на военных. Ему говорили, что в прошлую войну они делали по ночам засады и убивали всех, кто ночью вздумал выйти на улицу. Так он дошел до поворота и, убедившись, что и на этом участке улицы никого нет, повернул за угол. Отсюда уже просматривался дом Магомеда.
Только Магомед успел спрятаться под диван, как буквально следом во двор ворвались военные. Первым делом они бросили в подвал гранату и прострочили его из автоматов. Внутренне сжавшись, Магомед ждал, что они сейчас скажут, что кроме какого-то старика в подвале никого нет, но военные выбежали из подвала и стали ломать входную дверь в дом. Значить Идриса в подвале не было, либо же он спрятался так, что его не смогли найти. Магомед успокоился. Он уже отдышался и теперь, все его внимание, было занято военными. Вернее шумом, который они производили, так как видеть он мог только подошвы и немного верх пробегающих перед его диваном солдатских сапог.
Обыскав двор и дом и не найдя его военные выбежали на улицу. Перед уходом один из них, как показалось Магомеду, нарочито громко, сказал своим товарищам, что его здесь нет и что надо проверить другие дома. Магомед понял, что они готовят для него ловушку. Большинство уйдет, а один или двое останутся и будут тихо его поджидать. В этой ситуации побеждал тот, у которого будет больше терпения и выдержки.
Как он и думал, спустя какое-то время послышались тихие шаги. Кто-то вышел из-за заднего угла дома и крадучись шел по двору. Перед диваном опять прошлись солдатские сапоги. Военный прошел к воротам, постоял там, потом зашел в дом, а после этого опять прошелся по двору. Магомед злорадно подумал, что терпения у военных оказалось не слишком много. Впрочем, тут же поправил он себя, им то, что, ведь речь идет о моей жизни, а им только на курок нажать. Так что и терпения у меня, а не у них, должно быть больше.
Магомеду казалось, что он предусмотрел все. Но то, что случится в следующую минуту, он никак не мог предположить. Военный, походив по двору, грузно опустился на диван. Только чудом можно было объяснить то, что Магомед не вскрикнул. Острый крючок сетки, разодрав кожу на лбу, уперся в кость. Ему показалось, что от боли он сейчас потеряет сознание. Кровь из раны стала обильно стекать в глазницы. Магомед зажмурился, с невероятным трудом, удерживая готовый вырваться из груди крик.
Если бы он просто сидел на диване, не двигаясь, боль еще как-то можно было вытерпеть, но военный постоянно елозил и крючок сетки, раздирая все новые и новые участки кожи, казалось, искал в черепной коробке Магомеда слабое место, чтобы, пробив ее, впиться в мозг. В самый последний момент, когда он уже готов был выдать себя, но только прекратить эту пытку, военный встал. Воспользовавшись этим, Магомед попытался головой нащупать какую-нибудь ямку, но двор Идриса был, как назло, гладко заасфальтирован. Единственное, что он успел за время, которое военный провел на ногах, так только немного сместиться под диваном. С тем, чтобы проклятый крючок не мог больше коснуться его лба. Этой боли он уже не выдержал бы. Из-за залитых кровью глазниц он не мог открыть глаза и ориентировался только на слух. Военный, встав на ноги, никуда не отошел, а постояв так несколько минут опять сел. В этот раз крючок разодрал щеку Магомеда. Теперь кровь стала стекать по губам, но эту боль еще можно было вытерпеть.
Военный часто вставал с дивана, осторожно прохаживался по двору и опять садился, а проклятая железка опять впивалась в щеку. В те минуты, когда он вставал и отходил в сторону, Магомед начинал шевелить лопатками, разгоняя кровь. Спину ощутимо начало схватывать от холода. Когда военный или совсем ушел, или, может быть, решил спрятаться в другом месте и там его подстеречь, Магомеду уже было все равно.
С трудом, заставив себя выждать несколько минут, после того как стихли его шаги, он выполз из-под дивана и первым делом соскреб с век и губ коросту засохшей крови, ежесекундно ожидая окрика или выстрела из темноты. Когда он убедился, что этого не происходит, что эта сволочь действительно ушла и что ему теперь ничего не угрожает, его охватил страшный озноб. Только теперь он понял, насколько сильно промерз за это время, пока лежал на холодном асфальте.
Дрожа всем телом, он еще немного постоял во дворе, прислушиваясь к ночи, затем спустился в подвал. Закрыв за собой дверь, Магомед чиркнул спичкой и быстро оглядел помещение. Конечно, по поведению военных он знал, что Идриса здесь не должно быть, но одно дело знать и совсем другое убедиться в этом своими глазами.
- Алхамдуллилахи.- Прошептал он с облегчением. Осторожно открыв дверь, он несколько минут неподвижно постоял на ступенях подвала. Где-то ближе к центру города иногда начинали стрелять длинными пулеметными очередями, со стороны гор доносились глухие раскаты бомбовых ударов. Переменившийся ветер унес сизое облако дыма от горящей нефти, последние дни плотным одеялом висевшее над городом и в этот вечер свет от, гулкими факелами горящих скважин, багровый и зыбко колеблющийся, ярко освещал руины города.
Теперь надо было проверить дом. В том, что Идриса не должно быть и в доме Магомед догадался по поведению своих преследователей, но для очистки совести он добросовестно осмотрел его сверху, до низу. Идриса не было. Теряясь в догадках, что могло случиться с этим ненормальным чеченцем, и куда он мог уйти, Магомед вышел из дома и спустился в подвал. Здесь было гораздо теплее, чем на улице, а ему необходимо было согреться. Дрожь от озноба продолжала безудержно сотрясать его тело. Он смел с поднара осколки от разбившейся, при взрыве гранаты, посуды и лег, с головой завернувшись в толстое, стеганое одеяло. Надо было перевязать раны на лбу и щеке, но к этому времени они перестали кровиться, да и где бы он сейчас нашел что-нибудь чистое для перевязки.
Он думал, что не сомкнет глаз, просто полежит пока не согреется, но на какое-то время сон незаметно принял его в свои объятия.
Его вывели во двор и поставили у стены, чтобы расстрелять. Рядом поставили Разет. Шея у нее была перерублена и когда она поворачивала к нему голову кровь брызгала из ее шеи и заливала ему лицо, а он брезгливо отворачивался. Потом Разет исчезла, а его бросили в могилу и живым стали засыпать землей. Очнулся он в поту с бешено колотящимся сердцем. Откинув одеяло, Магомед сел, пытаясь сообразить, сколько времени у него ушло на сон. То, что он вспотел, было хорошим знаком, значить простуда ему не грозит. Оставалось только, не выходя на улицу, подождать пока пот не высохнет.
Идриса не было, и где он мог сейчас находиться, для Магомеда оставалось загадкой. Во дворе своего дома лежала убитая Разет, скорее всего, что и свекровь ее тоже убита. Завтра надо будет похоронить обеих прямо во дворе дома. Потом, когда можно будет передвигаться, родственники перезахоронят их на кладбище. Сунув под поднар руку Магомед нащупал пластмассовый кумган откуда его обычно доставал Идрис для омовения перед намазом, смочил носовой платок и осторожно оттер лицо от крови. Пот уже высох и теперь можно было пробираться домой.
Он вышел на улицу и, стараясь держаться в тени развалин, направился к своему дому. Магомед подошел к повороту, когда услышал какой-то шум. Он осторожно выглянул из-за угла. Снизу улицы там, где она пересекалась с шоссе, показалась колонна машин. Впереди шла гусеничная танкетка. Лязг ее гусениц и долетел до его ушей и спас ему жизнь. Потому что через пару шагов он должен был выйти из тени на освещенный участок улицы в виду тех, кто ехал в колонне.
Отпрянув назад, он побежал обратно, к дому Идриса и, остановившись у ворот, стал наблюдать за колонной. Танкетка, выехав из-за поворота, остановилась и затем, задом сдав в развалины, развернулась длинным тонким стволом в его сторону. Следом идущий БТР остановился на другой стороне улицы и повернул башню в противоположную сторону. Солдаты, спрыгнув с брони, стали прочесывать развалины близлежащих домов. Подъехал еще один БТР и УАЗ, вышедшие из него военные, оглядевшись, зашли в угловой дом. Магомед вздохнул. Судя по всему, они собирались остаться в этом доме надолго.
Идрис не нашел Магомеда. Он тщательно обыскал весь дом, подвал, походил по огороду, негромко окликая соседа, но все было бесполезно. Решив, что ему надо заглянуть к Разет, а вдруг Магомед у них задержался, Идрис, не рискуя выходить на улицу, через проломы в ограде вышел к ее дому.
Ночь была удивительно светлой из-за ярких огней с неумолчным гулом пылающих на окружающих Грозный, Терском и Сунженском хребтах, нефтяных вышек. Переменившийся ветер выдул из котловины, в которой находился город, сизое облако удушливого дыма от горящей нефти и пожаров и теперь свет нефтяных факелов свободно изливался на то, что осталось от города. Разет он увидел сразу же, только ступив во двор. Она лежала на земле лицом вниз, рядом валялся топор. И топор, и огромное черное пятно вокруг ее головы не оставляло никаких сомнений в том как она умерла
Ему стало дурно. Прислонившись к стене, он переждал приступ тошноты и, переступив через черную полосу застывшей крови, зашел в дом. Подвала у Разет не было и все эти дни, она пережидала бомбежки и обстрелы в доме, ни на шаг, не отходя от больной свекрови. Когда ей говорили, что надо бы хоть какую-то ямку выкопать, где можно было бы спрятаться, она отвечала, что не сможет таскать старуху туда сюда и если суждено умереть, то пусть они умрут вместе и в своем доме.
Свекровь лежала на кровати. Зажженная Идрисом спичка маленькой искоркой отразилась в ее широко раскрытых мертвых глазах. Старуху просто расстреляли. Блестящие автоматные гильзы, из которых вылетела смерть, которую она, скорее всего и не почувствовала, обильно перекатывались под ногами Идриса.
Он вышел во двор и тяжело опустился на скамейку под виноградником. Теперь ему было все равно. Скорее всего, что они убили и Магомеда. Отвели куда-нибудь в сторону и убили. Поэтому он и не может его найти. Он посидел еще немного на скамейке, сгорбившись, безвольно свесив большие кисти рук меж колен. Сейчас он никуда не спешил и ни о чем не думал. Он просто сидел и слушал, как постепенно его сердце, начинает входить в нормальный ритм и, когда оно успокоилось, Идрис тяжело поднялся на ноги.
Первым делом надо было прибрать женщин. Он вынес из дома суконное одеяло и перевалил на него Разет, поднять ее он бы не смог. Так, на одеяле, волоком и затащил ее в дом. Немного передохнув, снял с кровати старуху и уложил ее на пол, рядом с Разет. Обе лежали головами в сторону далекой Каабы. Накрыв тела женщин одеялами, он вполголоса прочел заупокойную молитву и вышел из комнаты, тщательно закрыв за собой дверь.
Идрис стоял во дворе, когда со стороны шоссе показалась колонна из военных машин. Первой, гремя гусеницами по булыжникам и высекая искры, шла танкетка. За ней, прикрывая УАЗ, шли два БТР-а с солдатами на броне. Колонна остановилась у углового дома. Солдаты попрыгали на землю из УАЗ-а вышло несколько военных один из которых приказал осмотреть окружающие дома. Солдаты по трое стали осматривать развалины домов.
Идрис вздохнул. Домой теперь было не пробраться и оставаться здесь становилось опасным. Он зашел за дом и по огороду Разет пробрался в соседний двор, потом в следующий, и остановился, только дойдя до разрушенной пятиэтажки, у шоссе. В подвале пятиэтажки он провел ночь, а утром, увидев, как по шоссе идет группа женщин, с белыми тряпками в руках, присоединился к ним. Их подобрала машина МЧС и вывезла в Надтеречный район, в лагерь для беженцев.
Здесь его через неделю разыскал сын. У Идриса обнаружилось двухстороннее воспаление легких и около двух месяцев, пришлось провести в больнице. В Грозный, он попал только в начале апреля. К тому времени ему уже было известно, что Магомед жив и здоров, что его тоже, с сильной простудой, родственники через знакомых в МЧС вывезли в Назрань. Откуда, через неделю он опять приехал в Грозный и принялся за ремонт дома.
Они встретились в теплый весенний день. Идрис, сидел на том самом диване и, положив подбородок на рукоятку трости, с которой он в последнее время не расставался, ждал, когда приедет сын, которого он послал за Магомедом. Когда на улице послышался шум подъехавшей машины, и, захлопали дверцы, он, опираясь на трость, мелко вздрагивающими после болезни, руками, поднялся на ноги.
- Ассаламу алейкум, брат мой! Как твое тело? Как ты без меня это время прожил?- Черные, глубоко запрятанные в глазницах, глаза Магомеда увлажнились, когда он обнял Идриса.
- Садись, садись, не стой.- Он первый опустился на диван.
- Так ты уже с помощником стал ходить.- Он повертел в руках трость Идриса.
- Не рано ли в старики хочешь записаться? А саман кто месить будет, или ты забыл, о чем мы с тобой на этом диване договаривались?- Магомед улыбнулся и, сняв мятую шляпу, вытер вспотевший лоб. Идрис, близоруко прищурившись, подался к нему. На лбу и щеке Магомеда с правой стороны лиловели уродливые рубцы шрамов.
- А это у тебя, когда случилось?- Идрис, сочувственно покачал головой. Магомед засмеялся.
- Ты не поверишь, но эти метки мне твой диван оставил!- И Магомед, посмеиваясь, рассказал, как он под этим диваном прятался от военных, как один из них его сторожил сидя на этом диване. Но он все вытерпел и как видишь, остался цел и невредим, а шрамы пустяк, они ему нисколько не мешают.
- Подожди, подожди!- Перебил его Идрис. - А ты этого военного видел?-
- Как я его мог видеть, что ты говоришь? Только сапоги его и видел из-под дивана, когда он вставал и начинал туда сюда ходить. -
- Только сапоги, говоришь. - Идрис, медленно вытянул перед собой ногу, обутую в те самые солдатские сапоги. - А они не такого размера у него были?- Магомед долго смотрел на его сапог, потом поднял глаза на Идриса, и они засмеялись. Оба соседа смеялись долго, до самых слез. Окружившие их родственники уже давно перестали смеяться, а два старика, опустив головы и мелко вздрагивая плечами, все вытирали и вытирали выступавшие на глаза слезы.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
