Okopka.ru Окопная проза
Михайлов Максим
Арабская петля

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 7.94*14  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война за деньги достуна для каждого... Сегодня легко встать на этот путь. Но что ожидает в конце?

  Арабская петля
  
  Кролики
  Легкий ночной ветерок после раскаленного, будто в аду на сковородке проведенного дня освежал, как глоток хрустально чистой и свежей родниковой воды. "Тихая прохлада..." - пришло на ум не то услышанное в каком-то фильме, не то вычитанное в забытой книге определение. Там оно означало венец стремления человека, абсолютный покой и тишь, полное отсутствие необходимости что-то делать и куда-то стремиться. Такая вот несколько грустная интерпретация рая. В расплывчатом зеленом свете ночника вроде бы знакомая как свои пять пальцев местность приобретала необычные сюрреалистические очертания, открываясь пытливому глазу наблюдателя все новыми и новыми гранями. Словно попал на другую планету, вертящуюся под бледным зеленым светом незнакомой на тысячи парсеков удаленной звезды. Лишь привычно скрипевшая на зубах, покрывавшая тонким мягким слоем лицо, одежду и оружие вездесущая мелкая песчаная пыль с беспощадной реальностью свидетельствовала о том, что перед глазами никакой не звездный пейзаж, а все та же изрядно опостылевшая за два месяца Джамахирия, мать ее через колено. Все тот же чертов Эль-Хабр! Тот же долбанный район полуразвалившихся строенных из сырого кирпича халуп местной бедноты примыкающий к нефтебазе и охватывающий ее цепким жадным объятием с севера и востока. Красная зона, если обзывать по пиндосовски. А по-русски проще и лаконичней - жопа! Амеры они такие, слегка ошалевшие от нескольких веков демократии и свалившегося на голову мирового господства. Тяжела она шапка Мономаха, мозги немного разжижает! Ну и вообще бремя белого человека - нести дикарям цивилизацию кока-колы, оно довольно тяжкое, вот и дуреют потихоньку. Ишь, "красная зона", придумают же! Какого черта хаджи, с легкой руки все тех же амеров это жаргонное обозначение местных арабов прижилось и употреблялось повсеместно, не спалили эту нефтебазу, было не ясно. В первые дни вторжения коалиционных сил они жгли нефтяные запасы с поистине маниакальным энтузиазмом - мол, хрен вам по всей морде, гяуры! Здесь же однако, что-то то ли не сработало, то ли пошло не так, как намечалось, кто же теперь точно скажет? Только небольшая база с огромными бочками резервуарами оказалась абсолютно целой и даже насосы и прочее оборудование работали исправно. И вот ее то со всем имуществом, а за одно уж и двумя десятками душ обслуживающего персонала и держали под охраной специально нанятые гарды Компании.
  - Внимание! Сработка на третьем датчике! Сработка на третьем датчике! Группа "Браво", как поняли?
  Отвечать не хотелось. Что сегодня ночью будет сработка он знал заранее, и даже приблизительно вычислил время. Снайпер приходил регулярно, как на работу - ночь через ночь. И пару раз уже натыкался на датчики, вот только ничего хорошего до сих пор из этого не выходило. В лабиринте запутанных кривых улочек полуразрушенных бедняцких кварталов состоящих из развалин одно, реже двухэтажных домишек вычислить его лежку не представлялось возможным. И группа, напрасно проблуждав до утра, до последней грани истрепав и так постоянно натянутые нервы, возвращалась на базу не солоно хлебавши. Снайпер, конечно, замечал их потуги и, похоже, от души забавлялся, глядя на эту игру. Но это пусть, забавлять мы готовы кого угодно, лишь бы платили. Вот только этот гад еще и стрелял, на счету неуловимого невидимки уже было двое контрактников. Погибший первым здоровяк по прозвищу Борман в какой-то мере стал жертвой своей собственной глупости. Снайпер застрелил его классически, когда разомлевший от ночной прохлады Борман закурил сигарету на втором наблюдательном посту, на крыше конторского здания. Пуля попала точно в голову, выбив на хрен всю затылочную часть черепа. Собственно нельзя сказать, что Борман, прошедший несколько горячих точек в регулярной армии и почти столько же частным образом, был настолько кретином, что не помнил о вреде курения на посту. Помнил, конечно, просто долгая спокойная жизнь на объекте его несколько расслабила, внушив понятие ложной безопасности, и то сказать, последний обстрел случился больше месяца назад, да и тогда палили неприцельно, хоть и азартно и естественно никого даже не зацепили. О снайперах в их районе на тот момент никто и не слышал. Наоборот, ежедневно видя основную массу неприкаянно шатавшихся оставшихся после полного и окончательного разгрома вооруженных сил без средств к существованию местных силовиков, бойцы проникались к ним все большим презрением, уж больно неприглядно и жалко те выглядели. Куда уж им снайперить. Даже хваленные "паблики" - республиканские гвардейцы, которых откровенно побаивались пиндосы, и те смотрелись совсем непрезентабельно. Неубедительно, что ли, одним словом несерьезно.
  Вот из-за этого ложного впечатления собственной крутизны и лоховатости местных, которое всего одним выстрелом развеял снайпер, парни на базе и впали в тихую панику, хотя практически для всех подобное положение было не раз испытанным, чуть было не сказал привычным, но вспомнил, что привыкнуть к постоянно смотрящей тебе в спину оптике все же нельзя. Притерпеться можно, а вот привыкнуть нет. Еще масло в огонь подлили юристы Компании как дважды два доказавшие, что Борман погиб по собственной неосторожности, а соответственно обещанная страховая выплата в размере ста тысяч баксов будет снижена до двадцати тысяч. Хлоп! И ваших нет! Так то вот, супермены, закон есть закон! Если уж совсем честно, то никто из набранного в странах СНГ и Восточной Европы отряда и не рассчитывал всерьез на то, что его жизнь будет стоить таких денег, давно выработанным всевозможными реформами чутьем понимали, что обязательно нае... как обычно бывало. Но видно все же теплился где-то в глубине души огонек надежды, мол, капиталисты все-таки, настоящие с Запада, там у них все конкретно, а как понятно стало, что Запад Западом, а при любой возможности все равно свое у тебя из глотки вырвут, так и приуныли парни, еще и снайпер этот...
  А снайпер тем временем принялся шляться к нефтебазе регулярно. Приходил под утро по темноте, весь день лежал, затаившись в развалинах, наблюдал, на закате в последние минуты перед падением на землю густого покрывала темной южной ночи стрелял. Всегда только один раз, попал, не попал, без разницы, и тут же уходил, потом сутки не беспокоил. Вот эта регулярность и пугала, казалось, снайпер смеется над всеми попытками его изловить. Чего только не делали перепуганные и от этого озверевшие гарды: ставили мины на старых лежках, днем накануне наступления роковой ночи прочесывали окрестные развалины, напихали где только возможно дефицитные и жутко дорогостоящие вибродатчики и наставили сигналок. Однако все было бесполезно: стрелял снайпер каждый раз с нового места, а чтобы качественно прочесать забытый богом лачужный район требовалось не менее батальона бойцов, а уж никак не две группы по десятку, то же с датчиками и сигналками - слишком много их было необходимо для надежного перекрытия местности.
  Следующей жертвой стал Пшик - невысокий пшеничноусый поляк, ни фига не рубивший по-русски и объяснявшийся при помощи ломанных английских слов и жестов. Прозвище его произошло от измененного пшек, как звали его наиболее просвещенные члены отряда, однако для основной массы это показалось сложно и совсем неприкольно. Так пшек превратился в Пшика, веселого и забавного парня, никогда не унывающего и готового по любому поводу скалить зубы. Снайпер подловил его во время пересменки постов, ну не захотелось гордому шляхтичу даже в опасную ночь ползком елозить до поребрика окружавшего крышу конторы. Решил быстренько пробежаться пригнувшись. Пробежался... И опять пуля точно в голову. И опять срезанная страховка. Как же! Нарушение мер безопасности! Ну прям как на каком-нибудь отечественном заводе!
  После этого случая за снайперюгу взялись всерьез. Больше не доверяя ни минам, ни датчикам начали по ночам выводить в район специальные команды охотников, надо сказать, что представители Компании категорически отказались устанавливать для них какие-либо надбавки за риск, ну хоть срезать страховку не угрожали, и на том спасибо. Команды, ориентируясь на сигналы вибродатчиков шерстили развалины, надеясь перехватить снайпера на подходе. До сих пор результата не было, хотя техника засекала вражину не раз, правда и прицельных выстрелов стало заметно меньше, все же нервничал снайперюга, берег себя родимого, однако упорно возвращался к нефтебазе каждую вторую ночь.
  - Стасер, ты что заснул? Третий датчик сработал! Это же рядом совсем! Щас реально этого козла за яйца взять можно! - змеей зашипел ему в левое ухо, прижимавшийся рядом к осколку глинобитной стены тонкокостный дерганый боец по прозвищу Хунта.
  У Хунты свой счет к снайперу, с Борманом он давно приятельствовал и успел побывать не в одной переделке. Остальные, надо сказать, восприняли гибель двух членов отряда довольно равнодушно: раньше были не знакомы, сдружиться толком не успели, так что сдохли и хрен на них... Главное, чтобы подобная неприятность не случилась лично с тобой, а товарищи по оружию интересуют лишь в плане наличия или отсутствия качественной огневой поддержки, если вдруг начнется заваруха. Но тут уж ничего не поделаешь - такова специфика любого наемного отряда. Каждый сам за себя и свою выгоду, остальное на втором плане. Умный, конечно, понимает, что о товарище надо всячески заботиться, тогда и он тебя в случае чего спасет и прикроет, но не так уж их много, умных то. Так что и сам Стасер, и вся группа Браво мстить снайперу за Бормана и Пшика отнюдь не рвались. Затоптать гниду, чтобы прекратил лично мне угрожать это да! А такая абстрактная категория как "мне отмщение и аз воздам" у профессионалов не прокатывает, нерентабельно это. Иное дело Хунта. У того аж слюна сочиться начинала от предвкушения, что он с этим снайперюгой сделает, когда возьмет. Он ему такие пытки и мучения на досуге придумывал, что маркиз де Сад просто слезами в гробу обливался. Вот и сейчас, аж трясется весь от нетерпения, верхняя губа по-волчьи в оскале вздернулась, зубы еле слышно скрежещут, пальцы цевье тискают. В свете ночника видок тот еще - жуть вампирья!
  - Тормозни, братишка! Третий как раз на развилке. Подождем, какой дальше отметится: второй или четвертый, а то опять три квартала чесать придется, как в прошлый раз.
  Свистящий шепот, на пределе слышимости. Хрен его знает, снайперюгу, какой у него слух, того гляди, спугнешь, ночью в мертвом городе звуки далеко несутся. Замерли, даже в "совиные глазки" ни черта не видать, как снайпер в такую тьму ориентируется в лабиринте местных развалюх, один Аллах ведает. Зато уши в ущерб все равно бесполезному сейчас зрению у парней только что не шевелятся, так старательно ловят они малейший звук, который соизволит подарить им, пропустив из под своего черного ватного покрывала, южная ночь. Долгое время однако их терпение и выдержка ничем не вознаграждаются, вокруг стоит абсолютная тишина, ни шороха, ни скрипа. Впрочем, это неудивительно с появлением снайпера эту территорию оставили все пытавшиеся поселиться в брошенных развалинах бродяги и местные бомжи. Ушли от греха подальше даже животные - разъяренные и напуганные потерями гарды стреляли на любой звук, любое смутно мелькнувшее в развалинах движение и в первые дни после гибели Бормана около нефтебазы частенько можно было наблюдать свежезастреленную ночью бездомную псину.
  Стасер опустил глаза весь обратившись в слух, стараясь даже дышать как можно медленнее и размереннее сливаясь с теплой, еще не остывшей после раскаленного дня саманной стеной покосившейся развалюхи, более всего напоминавшей слегка подросший скворечник. Где-то на периферии мозга тут же мелькнула удивленная мысль о том, что неужели люди, жившие в этих вот хибарах, действительно могли чем-то всерьез угрожать безопасности такой закованной в броню сверхдержавы, как Соединенные Штаты. Ой, что-то слабо верится... Конечно многие из них фанатики, готовые идти на смерть ради торжества исламистских идей, бесспорно их Хусейн тоже тот еще пряник, само собой братских чувств к американцам не питавший, но не полный же он даун, чтобы пытаться создать ядерную бомбу для борьбы с ними. Вряд ли он вообще всерьез помышлял о таком противостоянии, у него и своих проблем было выше крыши, а уж связываться с Америкой ему и в страшном сне поди не приснилось бы, слишком не равны весовые категории... Тем не менее вот что мы имеем: связался и получил по морде. Небось до последнего надеялся, что обойдется как в прошлый раз одними бомбардировками уничтожившими лишь те цели, которыми сознательно решили пожертвовать. Но нет, шалишь! В этот раз расклад сил в мире малость другой оказался, и не побоялись янкесы наземной операции. И на свою кровь и на мнение мирового сообщества просто положили. А чего уж там после Югославии стесняться, насыпай от пуза! И побежали хваленные "паблики" раздавленные, раскатанные в тонкий блин техническим превосходством противника.
  Одного не учли полководцы и политики дяди Сэма, позабыли в гордыне новых хозяев планеты - разбить армию любой страны третьего мира, имея в своих вооруженных силах по пять компьютеров на каждого бойца, да пятикратное превосходство в технике, большого ума не надо. Гораздо сложнее победить народ, это пока еще не удавалось никому, а уж в азиатских странах и подавно. Разбитые, рассеянные дивизии Саддама давно прекратили сопротивление, генералы и высшие функционеры партии Баас оказались в бегах, либо за решеткой и тут вдруг все пошло совсем не так, как хотелось завоевателям. Вместо того чтобы радоваться обретенной свободе и, как и положено всем недалеким туземцам радостно менять бесценные природные богатства своей страны на демократические стеклянные бусы и консервные банки, иракцы, будто постепенно просыпаясь ото сна, словно выздоравливая от оцепенения в котором они находились все короткие дни, что смогла продержаться против коалиционных сил регулярная армия, начали оказывать сопротивление захватчикам. И чем дальше, тем компания неповиновения больше набирала обороты. Началось с того, что во вновь создаваемые органы государственной власти и национальную гвардию добровольно идти пожелали вовсе немногие, и что еще более удивительно, эти немногие в большинстве своем оказались вовсе не новыми людьми, а все теми же бывшими работниками Баас среднего и нижнего звена. Истинные последователи ислама отнеслись к вторгшимся в страну гяурам с подобающим презрением и само собой сотрудничать с ними не желали, так что особого выбора у штатовской военной администрации не было. Они даже объявили о том, что согласны принять во вновь формируемую национальную гвардию офицеров прежней армии до майора включительно, однако на этот призыв отозвалось не слишком много желающих и явно, не убежденных сторонников нового режима, а просто несчастных людей доведенных до отчаяния голодом и безработицей.
  А вскоре дело дошло и до стрельбы, оружия у местного населения на руках оказались просто неисчерпаемые запасы и сколько его не изымали во время плановых рейдов и зачисток, меньше его не становилось. А если прибавить к этому, то обстоятельство, что сразу же после образования местной полиции и национальной гвардии появилось великое множество поддельных удостоверений этих структур, позволявших легально носить с собой хоть гранатомет, то сразу станет понятно, что задача разоружения иракского народа на ближайшее время представлялась насквозь невыполнимой. Стреляли чем дальше, тем больше, по расположению коалиционных войск, по городкам иностранных советников, наблюдателей и специалистов, просто по проезжающим колоннам машин. Стреляли ежедневно, в самых неожиданных местах и частенько попадали в цель. Традиционная партизанская тактика блошиных укусов начинала приносить свои плоды - иракская земля в прямом смысле слова горела под ногами оккупантов, а покрытые звездно-полосатыми стягами цинковые гробы нескончаемой вереницей двинулись через океан в сытую и благополучную Америку.
  Надо сказать, что разленившиеся и ожиревшие от благополучной и спокойной жизни западные демократии с большим негодованием относятся к фактам гибели где-то за рубежом их граждан. Их жителям по большому счету наплевать на высокую политику и государственные интересы в отличие от голодных и злых славян, привыкших к жизни при тоталитарном строе, предполагающим приоритет общественного над личным. Добропорядочный американский обыватель хочет гарантий спокойствия и благополучия как для себя лично, так и для любого гражданина своей страны, и то, что какие-то недоразвитые грязные арабы где-то на другой стороне океана имеют наглость убивать таких замечательных американских парней, принесших им демократические ценности в обмен на нефть, вызывает у него просто шок, а во всем, что его шокирует обыватель привык традиционно винить президента. Короче так и до импичмента недалеко... Вот собственно для сбережения драгоценных нервов налогоплательщиков, командование коалиционных сил и новая иракская администрация и начали обращаться за помощью к частным военным компаниям.
  О компаниях этих следует рассказать особо, так как явление это насколько интересно, настолько и малоизвестно широкой публике. История их началась в печально памятный период африканских войн за независимость. После окончательного падения режима апартеида в Южной Африке тысячи профессионалов из армии и полиции этому режиму служившие остались не у дел. А в то же самое время соседние страны просто полыхали чередой вооруженных конфликтов, межплеменных и межклановых войн, революций и переворотов. Понятно, что профессиональные солдаты без работы пробыли недолго. Но это был лишь первый этап, время одиночек: рыцарей без страха и упрека, романтиков, убийц и садистов. Эти парни действовали на свой страх и риск, порой объединяясь в группы и даже целые батальоны под предводительством сильного авторитетного лидера. Действуя таким образом, они пролили немало крови жителей экваториальной и западной Африки, хотя и сами щедро удобрили африканский буш своими телами.
  Но за эпохой героев всегда приходит время купцов и банкиров, так случилось и на этот раз. Очень скоро возникла первая международная частная военная компания, предлагавшая услуги военных специалистов, как для обучения и тренировки вооруженных сил клиента, так и для личного участия в конкретных военных операциях. Называлась она Executive Outcomes (EO). Подчеркнуто невыразительное название можно перевести с английского как "эффективное исполнение". Фирма была основана в 1989 году в Южной Африке. Известность пришла к Executive Outcomes после операций в Анголе и Сьерра-Леоне. В последней наемники просто спасли законное правительство страны. В Сьерра-Леоне в 1992 году началась гражданская война, правительственные войска терпели одно поражение за другим, а мятежники занимали всё новые и новые территории. Наконец, правительство обратилось за помощью к наемникам. Прибывшие на место боевых действий сотрудники Executive Outcomes быстро переломили ход событий. Граждан Сьерра-Леоне особенно тронуло то, что под воздействием наемников преобразились и сами вооруженные силы страны. Раньше недисциплинированная армия терроризировала и грабила местное население. Наемники ввели другие порядки. Солдат, пойманных в пьяном виде или обвиненных в "недостойном" поведении, попросту били. Уже через несколько месяцев мятежники обратились в бегство. Однако вся эта история имела и оборотную сторону. За удачно проведенную военную операцию правительство небольшой африканской страны заплатило фирме 15 миллионов долларов. Кроме того Executive Outcomes получила долю в торговле алмазами и другими полезными ископаемыми на территории Сьерра-Леоне.
  Неудивительно, что подобный финансовый успех вызвал целую бурю подражателей по всему миру. В одночасье частные военные компании как грибы после дождя начали возникать в США, Великобритании, Франции, Испании и даже Малайзии и Индонезии. Недостатка в работе у поставленных на коммерческую основу наемников не ощущалось, конец двадцатого века был чрезвычайно щедр на военные конфликты разной интенсивности. А деньги, которые законные и не очень правительства готовы были платить за выигранные чужими руками войны, с лихвой перекрывали зарплаты военных специалистов, в которых после окончании холодной войны и распада блока Варшавского Договора недостатка не ощущалось. Что ж, спрос рождает предложение. Причем руководство военных компаний имело настолько влиятельных покровителей, в высших эшелонах власти стран определяющих само понятие международного права, что к их сотрудникам считалось абсолютно не правомерным применение понятия "наемник", со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сами бойцы тоже избегали таких затасканных штампов как "псы войны" или "дикие гуси", предпочитая нейтрально именовать себя специалистами. Действительно "специалист по контролю безопасности освобожденных территорий", звучит гораздо благозвучнее, чем более близкое по сути "каратель", а "специалист по острым акциям" заведомом благороднее, чем "диверсант и наемный убийца".
  В Ираке частные военные компании появились после того, как окончательно стало ясно, что идеи построения проамериканской исламской демократии потерпели полное поражение, и командование коалиционных сил стоит перед лицом все разгорающейся партизанской войны, которая не кончится до тех пор, пока не будет жестко зачищена вся территория страны, либо незваные демократизаторы не уберутся восвояси. Поток гробов через океан с каждым днем уплотнялся, а под президентом Бушем ощутимо закачалось президентское кресло. Вот тогда то и пошли заключения контрактов с частными военными компаниями, причем подписывали их не кто-нибудь, а министерства и ведомства правительств США и Великобритании собственной персоной, не удержалась от вербовки частных солдат, для охраны своих миссий в Ираке и мировая здравоохранительная организация, а также само собой и новообразованное Иракское правительство. Частников тут же засунули в самые горячие и опасные места, с облегчением отведя оттуда регулярные армейские части. Официальные потери мгновенно сократились, что дало повод глубокомысленно рассуждать с экранов телевизоров о наметившейся стабилизации обстановки.
  Действительно прошедшие огонь и воду профессионалы гибли значительно реже, чем пусть даже хорошо обученные и технически оснащенные, но необстрелянные бойцы коалиционных сил. Гибли реже, чаще убивали сами, практически несдерживаемые никакими правилами и нормами, наученные на личном опыте главному закону войны: "стреляй первым, там разберемся", частные специалисты в короткий срок заставили партизан себя уважать. А яркие эмблемы фирм держащих под охраной те или иные объекты вскоре стали пользоваться сколь широкой столь и мрачной славой по всей территории страны. Достаточно перечислить наиболее известные названия: Custer Battles - охрана аэропорта Багдад, Blackwater Security Consulting, Erinys Iraq Limited - охрана нефтяных полей и трубопроводов, Hart Group - охрана энергетической системы Ирака, Kroll - сопровождение конвоев ООН, Military Professional Resources, Inc. - обучение национальной гвардии Ирака, Titan Corporation - контроль тюрем и многие, многие другие...
  Стасер с усмешкой скосил глаза на левый рукав своей черной рубахи, украшенный шевроном с которого скалил в зверской гримасе белоснежные передние зубы облаченный в лихо заломленный десантный берет кролик. "Wild rabbit" гласила витиеватая надпись по верхнему краю нашивки. Да в юморе устроителям компании не откажешь, надо же такое придумать - дикий кролик! Интересно, а такие в принципе бывают? Или есть только домашние? Да в общем какая разница? Кто подставил кролика Роджера? Вот вопрос достойный внимания этой ночью...
  - Браво, сработка на четвертом датчике. Как меня слышите? Сработка на четвертом датчике! Он идет на вас, парни! Сделайте этого пидора!
  - Понял, начинаю движение, - по-змеиному тихо прошипел в равнодушный эфир Стасер.
  - Удачи, мужики! Возвращайтесь живыми!
  - И тебе не хворать, - задумчиво проговорил Стасер, жестом подзывая бойцов группы. - Значит так, парни. Этот урод выходит прямо на нас, скорее всего он идет к "Горбатой" двухэтажке...
  - Это к той, что рядом со сквером, развалюха на верблюда похожая? - перебил Хунта.
  - Да, к ней. В той стороне больше нет удобных вышек, с которых базу видно. Не с первого же этажа ему стрелять. Так что наверняка он именно туда прется, ну или кругом совсем в другой сектор. Только это вряд ли, на кой ему тут лишние круги нарезать, знает же, что мы его пасем. Короче расклад такой: делимся на две группы, первую веду я, вторую - Хунта и выходим к "Горбатой" с двух сторон. Перекрываем пути отхода и смотрим, там наш друг или нет. Ясно? Вопросы? Хорошо. При движении таблом не щелкать, это мы думаем, что он на "горбатой" засядет, а он поверх нашего расчета запросто свой написать может. Так что внимательно там, и без необходимости в эфир не шелестеть, говорим только я и Хунта, хрен его знает у него и сканер на нашу волну настроенный может оказаться.
  Бойцы, призрачно зеленоватые в свете ночника, деловито кивали, впитывая подробности инструктажа. В принципе, все они тут были не раз и не два проверенными в деле, обстрелянными, битыми жизнью и войной профессионалами, но, тем не менее, диктуемые Стасером прописные истины выслушивали, не ропща и не пытаясь бравировать своей крутизной. Знали, лишнее напоминание не помешает, слишком много крови стоит "звездная болезнь" в их профессии, вспомнить хоть бедолагу Бормана.
  - Так. Со мной пойдут Чуча, Барс, Негатив и Ариэль. Остальные с Хунтой. На подходе к "Горбатой" связь по эфиру. Двинулись, "кролики"!
  Неслышными тенями скользнули вдоль улицы, стараясь держаться в густой тени домов, практически сливаясь с ночной темнотой, бесплотными призраками пересекая редкие освещенные выглянувшей из-за туч луной прогалины. До "Горбатой" двухэтажки было не больше десяти минут ходу, даже вот в таком настороженном режиме, постоянно вертя головой на триста шестьдесят градусов и каждую секунду ожидая автоматной очереди из глубины развалин или встречи нос к носу с врагом. Стасер чувствовал, как взмокли холодным потом ладони, и пробежали по пояснице быстрые неприятные мурашки, верные предвестницы грядущей схватки, тело на бессознательном уровне реагировало, на хоть и полученную мозгом, но старательно игнорируемую информацию, оформляющуюся лишь в неясное предчувствие. Да в этот раз без драки, похоже, не обойдется, уж больно все сошлось в цвет и невидимке-снайперу, столько времени их терроризировавшему просто некуда деться. Стасер, если честно, дорого бы дал, за то, чтобы этот ночной шакал вышел сегодня на позицию также неудачно, только на участке другой группы. Он давно уже переболел романтикой войны и совершенно справедливо считал, ее скорее нудной и тяжелой на пределе душевных и физических сил работой, чем рискованным приключением, так что когда выпадала такая возможность, он с удовольствием оставлял героические подвиги другим, довольствуясь ролью обычного чернорабочего этого безумного процесса уничтожения себе подобных. Однако сегодня не сложилось - снайпер вышел именно на него и теперь придется драться, хочется ему этого или нет, значит нужно, все сделать как можно аккуратнее и без лишнего риска, хватит нам уже потерь, право слово.
  Занятый этими невеселыми мыслями Стасер чуть не прозевал выход к небольшому скверику возле "Горбатой". Видимо здесь когда-то до войны обитал араб чуть более зажиточный, чем его соседи и обнесенный остатками глинобитной стены сквер служил ему местом отдыха и выгула жен. Даже сейчас тихий шелест листвы под прохладным ночным ветерком настраивал на умиротворенный благодушный лад. Плодовые деревья, кое-где были немилосердно искорежены ударами взрывной волны и осколками, в свое время пиндосы вывалили немало авиабомб на этот район. Интересно, чем он так сильно им угрожал? Или это случайность? А как же хваленное точечное бомбометание? Сам дом тоже изрядно пострадал от прямого попадания чего-то видимо очень небольшого, так как стены все-таки устояли, лишь полностью стесало восточный угол строения, превратив его как бы в макет в разрезе, этакий гигантский домик Барби. Не плохо было бы подарить такой внукам Буша, пусть играют в своего деда и устроенную им войну...
  Над плоской крышей второго этажа выдавалась невысокая башенка на манер европейского пентхауза, совершенно не характерная для местной архитектуры, именно за нее двухэтажка и была прозвана "Горбатой", или "Верблюдом", тут уж кому как нравится. Строение было весьма приметным и считалось одним из официальных ориентиров при пристрелке секторов и целеуказаниях. Если снайпер действительно решил сегодня стрелять со столь известного места, то видимо Аллах лишил его разума. Хотя если вспомнить, что темнее всего под фонарем, то, возможно, все это не так и глупо, как могло показаться на первый взгляд. В любом случае, если стрелок здесь, то сидеть он должен как раз в той самой расположенной на крыше башенке. Больше просто негде, достаточный обзор только оттуда, а если уж рисковать и вообще пользоваться столь заметным строением, то странно было бы не использовать все даваемые им преимущества.
  Стасер махнул рукой, приказывая своим бойцам рассыпаться вдоль остатков ограждающей сквер стены и наблюдать, готовясь к атаке, и сам осторожно прилег возле теплого приятно шершавого на ощупь выступа, внимательно вглядываясь в воздушно-нереальный в зеленом свете силуэт "Горбатой". Он знал, что Хунта со своей группой подойдет к намеченному рубежу не раньше, чем через десять минут, слишком большой крюк по кривым узким улочкам необходимо ему для этого сделать. Подходить к "Горбатой" раньше, чем все загонщики будут на местах, смысла не имело, поэтому пока можно передохнуть, подышать по специальной методике, нормализуя тревожно бухающее в груди сердце, расслабить и посжимать в кулаки, непроизвольно подрагивающие пальцы, постараться успокоить звенящей струной натянутые нервы. Конечно, достичь полного спокойствия не удастся, это он точно знал по опыту, но привести себя хотя бы в относительный порядок можно. Само собой уже одного того факта, что где-то там впереди, укрытый ночной темнотой, затаился твой смертельный враг, который ни секунды не сомневаясь, нажмет на спусковой крючок, едва ты неосторожно мелькнешь в прицеле его винтовки, вполне достаточно для того, чтобы вывести из равновесия любого. Но правильный настрой, для таких вот ситуаций выработать в себе все равно можно, а если хочешь выжить на работе в частной военной компании, то просто необходимо.
  Стасер лежал, полностью расслабив мышцы, растекаясь подобно жидкому киселю по утрамбованной земле и камням, сливаясь с ними, растворяясь в окружающем пейзаже, даже дыхание его стало медленным и поверхностным, почти как у спящего человека. Сейчас в полную силу работали только органы чувств, фиксируя малейшее изменение в окружающем мире, ловя каждый скрип, каждый шорох, до рези в глазах вглядываясь в зеленое марево нереального лунного пейзажа. Остальные бойцы его группы сейчас были заняты тем же самым, но все же первым врага засек Стасер. Куча мусора справа от дверного проема на первом этаже "Горбатой" вдруг шевельнулась, задрав в небо что-то длинное и тонкое до чрезвычайности напоминающее автоматный ствол, блеснула высвеченным луной металлическим боком плоской фляжки и вновь приняла прежнее положение. Стасер почувствовал, как предчувствие охотничьей удачи нервной дрожью пробило поясницу. Кто это? Снайпер? Тогда какого хрена он тут делает? Лежит притворяясь кучей бесполезных обломков... Да с этой позиции ему виден только клочок улочки по которой они сюда просочились, как он только их не засек? Хотя без ночника тут хрен чего увидишь, такая ночь, хоть глаз коли, лишь изредка луна выглядывает... Но это нам прямо скажем повезло, заметил бы так попластал на подходе очередями, мало бы никому не показалось... Попластал очередями? Точно... Вот тебе и ответ на вопрос... Никакой это не снайпер! Он вооружен автоматом, это прикрытие! Стасер в очередной раз подивился способности мозга вытаскивать в нужный момент отмеченные подсознанием, но не отфиксированные на сознательном уровне детали. Конечно, ведь когда этот урод поворачивался, Стасер какие-то доли секунды мельком видел его оружие и вот, поди же ты, мозг сам по себе успел за это время идентифицировать автомат.
  - Стасер, это Хунта, мы на месте, - прошипел искаженный помехами голос в наушнике. - Здесь какой-то клоун, под стеной разлегся, похоже прикрытие.
  - Серьезно. У нас тоже. Осмотритесь внимательнее, может это еще не все.
  - Понял, делаю.
  - Внимание, группа, это Стасер. Ариэль, осторожно сползай, посмотри, нет ли кого сзади дома, потом мне доклад. Чуча, со своим снайперским автоматом ко мне. Барс, Негатив, приготовились, как только мы снимем этого хмыря, рывок к дому и входите на первый этаж. Только на первый, дальше не суйтесь. Все поняли?
  - Ариэль принял.
  - Барс слышал.
  - Негатив понял.
  - Чуча?
  - Чуча уже здесь, начальник, - хитро улыбнулся, неслышно возникая из-за обломка стены, боец.
  - Видишь его? - показал направление Стасер.
  - Вот того, который из себя кучу говна изображает, правее входа? Отлично вижу.
  - Сможешь отсюда его гарантированно снять?
  - Легко, начальник, пулю на выбор в любое предсердие или желудочек.
  - Хорошо, жди. По моей команде свалишь его.
  - Стасер, это Хунта, мы проверили вокруг чисто.
  - Отлично, по моей команде, валите своего клоуна и броском выходите к зданию, дальше первого этажа не идти, как понял?
  - Понял, делаю.
  - Стасер, это Ариэль. Сзади чисто.
  - Хорошо будь там, присматривай.
  - Принял.
  Вот вроде бы и все: парни расставлены по местам, задачи определены, ждут только его слова. Сейчас он рявкнет: "Вперед!", и судьба всех этих людей сделает крутой поворот, пойдя по абсолютно новому пути и уже ничего нельзя будет изменить. Прикрывающие снайпера хаджи умрут мгновенно, даже не успев понять, что произошло, за это Стасер мог поручиться, все-таки в группе только профессионалы. Чуть позже умрет и засевший на позиции снайпер, и, вполне возможно, кто-то из "кроликов". Но даже если нет, даже если вдруг обойдется, все равно, все пережившие сегодняшнюю ночь люди уже никогда не будут прежними, никогда не станут вновь теми, кто, хлопая остающихся по плечу и гогоча над заезженными шутками, уходил перед закатом на ночное дежурство. Каждый бой необратимо меняет психику человека, все ближе и ближе подталкивая его к той страшной невидимой черте, за которой, оскалив белоснежные клыки, стережет его разум безумие.
  Решительно закусив губу и поймав в прицел притворявшегося кучей мусора боевика, Стасер судорожно сглотнув, выговорил в микрофон:
  - Внимание всем! Приготовились к работе. Даю обратный отсчет: пять, четыре, три, два, один... Пошли!
  Автомат ласково и надежно ткнулся резиновым затыльником приклада в плечо, приглушенный ПББСом звук выстрелов прозвучал не громче, чем хлопает пробка, покидая бутылку шампанского. И тут же каким то шестым, или седьмым чувством Стасер понял, что промаха не будет, показалось даже, что услышал глухие удары разогнанных пороховыми газами кусочков металла в мягкую податливую человеческую плоть. Пристроившийся слева Чуча окатил его целым ворохом раскаленных гильз, его "калаш" оборудован ночным прицелом, так что ему стрелять еще проще, хотя на дистанции меньше сотни метров не промазал бы и полный чайник. Затвор противно залязгал над самым ухом. "Охренительно бесшумное оружие!" - мелькнула шальная мысль, поди на другом конце города слышно.
  Боевик даже не вскрикнул, только несколько раз конвульсивно дернулся, да загремел металлом покатившийся по камням автомат. Барс и Негатив, две размытые от невероятной скорости движения фигуры уже преодолели половину дороги к дому. Несутся так, что любой чемпион-спринтер позавидует, еще бы, сейчас от скорости бега зависит их жизнь, главное успеть заскочить в дом до того, как снайпер сообразит, что случилось с его прикрытием. С другой стороны дома доносится громкий стук покатившихся под чьей-то неосторожной ногой камней. Значит, вторая группа тоже справилась со своей задачей и теперь изо всех сил рвется к зданию.
  - Ну я тоже пошел. Ты оставайся здесь и посматривай по сторонам. Только осторожно, чтобы этот скунс с крыши по тебе не пальнул.
  - Будь спок, начальник! Все будет тип-топ, как у дедушки! Ты сам гляди там...
  Провожаемый столь расплывчатым пожеланием Стасер выскочил из-за укрытия и изо всех сил, будто черти за ним гнались, кинулся к дому, пытаясь на ходу изображать что-то вроде бега зигзагами. На замусоренной, заваленной битыми кирпичами и обломанными ветками территории сквера это получалось из рук вон плохо, ладно хоть бежать было не далеко, десяток секунд и он уже нырнул в спасительный дверной проем. И вот тут же сразу и услышал этот звук, такой знакомый и такой страшный, тот самый, что несмотря на окружающую суету и толкотню, громом тревожного набата перекрыл все остальные - хлопок сработавшего запала. Еще только краем сознания, больше инстинктивно осознав, что случилось нечто ужасное, он как на моментальной фотографии, будто на сработавшем стоп-кадре ясно и четко увидел всю картину происходившего внутри дома.
  Драные остатки ковров и какие-то пыльные тряпки на полу, тут же деревянные обломки, невесть почему не растащенной соседями и бродягами мебели. Сбившиеся в кучу внизу бойцы, в надетых ночниках выглядящие на манер агрессивных инопланетян, ведущая наверх узкая лестница, и замерший на ней Негатив, (куда же тебя, сука, понесло, ведь предупреждал!). Потом картинка смазалась, пришла в движение, в уши ударила целая какофония звуков, мат в основном. Парни уже валились на пол, норовя упасть друг за друга, прикрываясь от готового хлынуть по сторонам смертельного веера визжащих осколков чужими телами. Почему-то в памяти намертво отпечатался приседающий в дальнем углу Барс, набычившийся, подставляющий вот-вот разразящемуся стальному ливню каску, заученно прикрывающий пах и центр корпуса автоматом. "На такой дистанции не поможет!" - успел подумать Стасер, спиной вперед выпадая из ставшей смертельной ловушкой комнаты и с наслаждением ощущая, как надежно прикрытое легким бронежилетом тело с размаху ударяется об камни и неясного происхождения мусор, в изобилии усеивающие подступы к "Горбатой". В голове бьется бессмысленно-восторженное: "Успел!". В этот момент и раздается взрыв. Слишком быстро для обычной гранаты, видимо местные Кулибины специально укоротили замедлитель, Стасеру уже приходилось встречаться с такими переоборудованными гранатами. Как правило, их использовали только для ловушек. А доработка заключалась в том, что трубку замедлителя аккуратно надпиливали в пятнадцати миллиметрах от края и потом просто обламывали. Когда таким образом усовершенствованный запал вставляли в гранату, он обеспечивал ее подрыв примерно через две секунды вместо положенных четырех с половиной, не оставляя шансов укрыться сорвавшему растяжку или опрокинувшему под ноги гранату помещенную над приоткрытой дверью врагу.
  Взрывная волна с ног до головы окатила его взвесью мелкой пыли, заставив судорожно чихать и спазматически прочищать забитое горло. Однако рассиживаться и приходить в себя некогда, там наверху готовится к своему последнему бою затаившийся снайпер и сколько жизней он заберет с собой в поля вечной охоты, сейчас напрямую зависит от быстроты реакции нападающих, от их умения справиться с возникшими обстоятельствами, действовать смело и решительно, переламывая ситуацию в свою пользу. Вскочив на ноги, Стасер стремглав кинулся обратно в дом.
  Влетев внутрь, он как раз успел отфиксировать спины нескольких бойцов исчезающих в ведущем на второй этаж проеме. Сверху уже доносились раскаты свирепой матерщины, топот тяжелых ботинок и какой-то истошно-тонкий визг, короче за снайпера можно было уже не беспокоиться. Отброшенное ударом взрывной волны вниз тело Негатива сломанной куклой лежало в углу. По неестественно вывернутой голове, явно свидетельствующей о переломе шейных позвонков и набухшей в нескольких местах темной венозной кровью одежде, Стасер понял, что помощь здесь уже не требуется. Кровь из ран не текла, а лишь лениво сочилась, напитывая собой жадную серую пыль. "Значит, сердце однозначно уже не бьется, и кровоток внутри организма полностью остановлен", - тупо отметил про себя Стасер. Рядом с телом сидел на корточках и тихонько раскачивался, сжимая голову руками, боец из группы Хунты, звали его, кажется Миха.
  - Ты как? - окликнул его Стасер.
  Боец никак не прореагировал, продолжая медленно и плавно качаться из стороны в сторону.
  - Эй, военный, я спрашиваю, ты живой? - в этот раз для убедительности вопрос подкреплялся легким пинком ботинка по карману разгрузки с торчащим из него магазином.
  Миха вскинул на Стасера совершенно безумные глаза и неожиданно в полный голос проорал:
  - Наверху этот пидор! Наверху! Негативу сразу п... пришел, это он на растяжку на лестнице напоролся! А меня глушануло, ни хрена не слышу! П... какой-то! Парни уже наверху! П... теперь пидору, полный п...!
  Будто в подтверждение его слов по ведущим наверх ступенькам затопали тяжелые шаги и на лестнице показался Хунта без всякой деликатности волочащий кого-то вниз прямо за волосы. Остальные парни топтались сзади, норовя придать пленнику ускорения добрым пинком. Стасер с облегчением выдохнул и привычным движением указательного пальца вернул на место предохранитель автомата. На сегодняшнюю ночь война похоже закончилась.
  - Браво вызывает Базу, - Стасер старался говорить четко и размеренно почти по слогам.
  - База на приеме, - тут же отозвались в наушниках.
  - Нахожусь у "Горбатой". Снайпер взят. У меня один ноль двадцать первый. Высылайте транспорт.
  - Отлично, парни. Ожидайте, транспорт будет через пятнадцать минут.
  - Принял. До связи.
  Подошедший Хунта грубо швырнул так и не сумевшего подняться на ноги снайпера на каменный пол и тут же от всей души врезал ему тупоносым десантным ботинком под ребра. Снайпер тоненько взвизгнул и завалился на бок. Стасер нагнулся над скорчившимся от боли худеньким телом, одетым в мешковато сидевший, явно с чужого плеча, камуфляж республиканского гвардейца и откинул в сторону густые пряди черных волос, закрывавшие лицо. Глубокие и черные, как два бездонных колодца глаза, смотрели куда-то мимо него, буквально выплескивая из расширенных зрачков тяжелую волну страха и боли, лопнувшая от удара верхняя губа сочилась ярко блестевшей струйкой крови. Секунду Стасер внимательно вглядывался в эти искаженные смертельным ужасом и, тем не менее, правильные и мягкие черты, слишком правильные и мягкие для мужчины, даже для мальчишки. Какое-то время он осмысливал неожиданную догадку, потом, чтобы окончательно убедиться потянулся к груди, одним движением, скорее досадливым, чем злым отбросив в сторону подбородок попытавшейся его укусить девчонки. Да сомнений быть не могло, едва сформировавшаяся, по-детски упругая, с кулачок размером грудь могла принадлежать только женщине, точнее девочке лет пятнадцати-шестнадцати, как теперь ясно видел Стасер.
  - Блядь, вот блядь... - выдохнул он просто не находя слов. - Хунта, удод, ты кого мне приволок? Это что, снайпер?! Это же девка! Причем сыкуха малолетняя!
  - Кто?! Вот это?!! - видимо и так державшийся на пределе душевных сил, Хунта мгновенно впал в дикую ярость и, изловчившись вновь пнул лежащую на полу девчонку.
  Попавший в бедро удар вызвал тихий стон, лицо жертвы перекосила болезненная гримаса.
  - А ну прекрати истерику! - рявкнул Стасер отпихивая норовившего приложиться еще раз Хунту в сторону.
  - Это у нее сейчас истерика будет, когда я ее живьем на куски резать начну! - всхлипнул Хунта. - Ты за кого впрягаешься, командир?! Тебе ее винтовку показать?! Эй, кто там! Где винтарь этой суки?!
  Откуда-то сзади в руки Хунты сунули потертую эсвэдэху, и он тут же протянул ее Стасеру.
  - На смотри! На приклад обрати внимание! Зарубки посчитай! А то давай у нее плечо проверим?!
  Стасер быстро осмотрел протянутое оружие. Особо разглядывать там, правда, было нечего: стандартная советская винтовка, 1973 года выпуска, ровесница, на прикладе действительно обнаружились аккуратные надпилы, с десяток примерно. Ствол пах лишь железом и свежей смазкой, значит, в ближайшее время из винтовки не стреляли, но это собственно ни о чем не говорило, понюхал ствол Стасер просто автоматически. Отстегнув магазин, он щелкнул затворной рамой, тускло блеснувший металлом патрон весело звякнул об каменный пол. "Современный, со стальным сердечником", - машинально отметил Стасер.
  - Ну?! Убедился?! - все еще вздрагивая в нервном ознобе, прокричал Хунта. - Она это! Сто процентов она, командир!
  Стасер лишь молча покачал головой. Приходилось признать очевидное, действительно страшным неуловимым снайпером столько времени терроризировавшим базу оказалась сопливая девчонка.
  - Я этой суке в манду ствол запихаю и выстрелю! - в голосе Хунты звенели злые слезы.
  - Уймись, - брезгливо отворачиваясь, процедил Стасер. - Заберем ее на базу, потом сдадим амерам, пусть разбираются.
  - Да ты что, командир, какой заберем! Эта тварь убила Бормана, ты что забыл?! Да я ее голыми руками в клочья разорву! Ты просто Бормана толком не знал! Это же был такой парень! Он лучший был! Он меня от смерти спас! И его застрелила вот эта... - на секунду Хунта поперхнулся словами, подбирая наиболее соответствующее определение.
  - Все, я сказал, прекрати истерить! - считая разговор законченным, Стасер отвернулся от подчиненного.
  Пленная, скорчившись на полу и ощутимо дрожа всем телом, как загнанный зверек, напряженно вслушивалась в возникшую перепалку, видимо понимая, что эти страшные здоровенные мужики спорят сейчас о ее дальнейшей судьбе.
  - Поживешь еще, хотя может и зря я это...
  Закончить мысль не дал отразившийся в глазах девчонки, глядящей ему за спину поверх плеча, мгновенный испуг. Уже осознавая, что случилось непоправимое, что он зря вот так беспечно отвернулся от совершенно обезумевшего Хунты, Стасер попытался волчком крутнуться вокруг своей оси, явно запоздалым движением вскидывая ставший вдруг неимоверно тяжелым автомат. Он еще успел поймать краем глаза горящий ненавистью взгляд Хунты и стремительное размазывающееся в воздухе движение его гибкого тренированного тела... А потом был звонкий удар приклада о каску вибрирующей басовой струной загудевший в ушах и багровая муть с ярко-алыми высверками мелких звездочек непроглядным туманом окутавшая голову. "Надо вставать. Иначе добьет. Надо вставать", - стучалась в виски назойливая мысль. Видимо сознание его все-таки на какую-то долю секунды покинуло, потому что когда он резко тряхнул головой, разгоняя пляшущие перед лицом багровые сполохи, драться уже было не с кем. Хунта неестественно выгнувшийся в спине, вздернутый на носки и неистово хрипящий был накрепко схвачен в замок приземистым крепышом по прозвищу Крот, автомат его валялся далеко в стороне, а до висящего на поясе ножа ему было не дотянуться.
  - Пусти! - рычал, пытаясь вырваться из могучих объятий, Хунта. - Пусти, сука! Пристрелю!
  - Ага, прям щас, разбежался, - совершенно спокойно гудел в ответ Крот. - Да не рыпайся ты, придурок, только себе же больнее сделаешь.
  Наконец, поняв всю бесплодность попыток сопротивления, Хунта обмяк, и Крот осторожно отпустив его руки, мягко подтолкнул нарушителя порядка в сторону дверного проема.
  - Пацаны, уведите кто-нибудь этого убивца на воздух, пусть мальца охладится.
  - Молодец, Крот, за спасение командира в неравном бою, объявляю тебе строгую благодарность, - с трудом борясь с подкатывающей к горлу тошнотой, выдавил Стасер.
  - Служу Советскому Союзу, - совершенно серьезно пробасил в ответ Крот и тут же по-крестьянски размеренно и деловито продолжил: - А то ишь, чего удумал лишенец, просто так девку замочить! Тут парни уже по два-три месяца баб не видали, того гляди друг дружке к жопам пристраиваться начнут. А как девка сама в руки пришла, так давай ее мочить... Дурак, прости Господи, одно слово...
  Стасер даже рот открыл от удивления, на какой-то миг ему показалось, что он ослышался. А Крот уже деловито притиснулся к инстинктивно подавшейся от него в сторону девчонке и широкими, как лопаты, красными мозолистыми ручищами принялся переворачивать ее на живот.
   - Эй, ты чего? В самом деле ее хочешь... - Стасер замялся, пытаясь подобрать правильное слово. - Вот здесь?
  С его точки зрения обстановка действительно мягко говоря не располагала: грязный заплеванный пол, лежащий буквально в трех метрах у противоположной стены изуродованный труп Негатива и, самое главное, плавающий в воздухе тяжелый сладковатый запах, такой, как от свежего парного мяса, кружащий голову и сводящий рвотными спазмами желудок запах крови. Да и девчонка никак не тянула на чудное видение: избитая, перепуганная, чумазая замухрышка, остро пахнущая едким потом и вся какая-то нескладная, угловатая... Вобщем не говоря уже о каких-то там элементарных моральных нормах, даже просто причин для какого-либо полового возбуждения Стасер не видел, и был скорее удивлен, чем возмущен действиями Крота.
  - А то... - деловито стягивая с девки штаны, пробасил Крот. - Ей все равно уже не жить. Так чего же добру зазря пропадать? Так и ей, какое ни то удовольствие напоследок выйдет, и нам польза...
  Стасер беспомощно оглянулся на остальных, ища в их глазах отвращение и осуждение происходящего, опираясь на которое можно было бы остановить готовящуюся вот-вот произойти здесь мерзость. Но увидел лишь тупое равнодушие, а кое у кого и возбужденно-нетерпеливое ожидание.
  Тем временем Крот уже стянул девчонкины штаны до колен, обнажив худые неожиданно бледные ягодицы, и что-то там между ними нащупывал заскорузлыми пальцами, выбирая, как бы удобнее пристроиться. Пленная не сопротивлялась и не кричала, лишь время от времени вздрагивала всем телом, да закрыла глаза маленькими ладошками. Стасеру бросились в глаза неровно обгрызенные ногти на длинных правильной формы пальцах. Преодолевая накатившую слабость, стараясь сконцентрироваться, несмотря на отчаянно кружащуюся голову, он начал медленно подниматься на ноги. Смотреть на то, что здесь будет дальше он не собирался, раз нет сил предотвратить, можно хотя бы уйти и сделать вид, что ничего этого не было...
  Где-то за спиной утробно заухал, ритмично шурша и поскрипывая снаряжением Крот, девчонка сдавленно вскрикнула, пару раз и потом лишь всхлипывала, давясь слезами, в такт движению.
  - Она зубы сжала, рот открывать не хочет! - жалобно сообщил кто-то.
  - Да ты ножом ей челюсти разожми, придурок! Куда?! Нож не убирай, чтобы она пасть захлопнуть не могла, а то еще откусит... Во, правильно, вот так! Всему вас, молодых, учить надо!
  К размеренному уханью Крота добавилось еще какое-то хлюпанье и чмоканье, затем протяжный горловой стон и звуки больше всего напоминающие быстрое сворачивание и разворачивание целлофанового пакета.
  - А, сука! Ты что же это делаешь?! В сторону, в сторону трави! Вот, падла, все штаны мне уделала!
   - Ну ты урод! Ты чего хотел ей до желудка через рот запихнуть?! Маньяк, блин! Вот ищи теперь, чем ей морду от этой параши вытереть!
  В воздухе поплыл кислый запах рвотных масс. Стараясь не дышать носом, и мучительно сглатывая слюну, Стасер вывалился на улицу. Прямо у стены, прислонившись к ней спиной и спрятав голову в коленях, плакал Хунта. Равнодушно глянув на него и, чувствуя, как подгибаются при каждом шаге непослушные и неловкие, как ватные, ноги, Стасер протопал дальше, туда, где лежал буквально разорванный его пулями хаджи. Мельком посмотрел на жутко оскаленные в предсмертной муке зубы, пнул в сторону жалобно задребезжавший по камням автомат, машинально отметив, что, судя по характерному цвету металла и грубой штамповке, это китайская подделка родного "Калашникова", и лишь потом осознал, что он здесь не один. Рядом с телом на проржавевшем металлическом ящике сидел Чуча и, меланхолично протирая бархатной тряпочкой прицел, с едва заметной лукавой усмешкой во взгляде глядел на Стасера.
  - Что, командир, сбежал? Не понравилось, как братва развлекается? Или тебе право первой ночи не предложили?
  И тут Стасер не выдержал, тело, будто перерубило в поясе, согнув в мощном рвотном позыве. Он хрипел и булькал, извергая из себя и обед, и ужин, а когда остатки пищи наконец закончились, то жестокие спазмы принялись выдавливать из него просто желчь. Наконец извержение прекратилось и желудок еще пару раз подкатив в холостую к гортани окончательно успокоился и вернулся на свое место. Стасер облегченно вздохнув, распрямился, сплюнул забившую рот горькую жижу и брезгливо оттер рукавом губы.
  - Не наш ты человек, командир... Не из нашей колоды... Уж не знаю, что тебя сюда занесло, только плохо все это кончится и для нас и для тебя... - задумчиво произнес Чуча.
  На протяжении всего процесса он даже бровью не повел, как сидел, так и сидел, будто ничего и не происходило. И говорил теперь ровно и спокойно, будто продолжая давно обсуждаемую тему.
  - Что ты имеешь в виду? - все еще напряженно отдуваясь и стараясь дышать как можно глубже, поинтересовался Стасер. - Что значит не наш человек?
  - А то и значит, - охотно пояснил Чуча. - Здесь ведь кто собрался? Аутсайдеры по жизни, тупые неудачники, больше ни на что не способные... Восемь классов, ПТУ, дешевый рэкет или гоп-стоп, тюрьма и потом сюда. Или так: восемь классов, ПТУ, какой-нибудь спецназ, война, дембель, безработица и потом сюда. Короче, здоровые, тупые дебилы, ценность которых в этом мире определяется лишь умением стрелять и способностью подставлять свой лоб под чужие пули. Люди простые и незамысловатые, не отягощенные ни моральными принципами, ни лишней интеллигентностью. А вот тебя, командир, мы что-то плохо понимаем... В тебе ведь за версту "тилигент" виден, поди и образование высшее, как минимум, имеется, и место хлебное на гражданке тебе вполне по силам было бы найти. Так что не понятно, что ты в этом говне среди нас сиволапых забыл... Слыхал песенку: "У тебя же мама педагог, у тебя же папа пианист, какой ты на хрен танкист?!"
  Стасер с все возрастающим удивлением выслушивавший эту речь совсем собрался было заметить Чуче, что, судя по ней, сам он на "восемь классов и какой-нибудь спецназ" ну никак не тянет, но тут, истошно взвизгнув тормозами на повороте, в улочку мгновенно заполнив собой ее всю влетел хаммер дежурной смены, а следом за ним показался микроавтобус. Из хаммера даже не дождавшись полной остановки, лихо выпрыгнул сам капитан Рунге - командир охраны нефтебазы, а также царь, бог и воинский начальник для всех "диких кроликов" на ней.
  Стасер поспешно направился навстречу прибывшему начальству, выразительно мотнув головой Чуче. Тот, мгновенно сообразив, метнулся к "Горбатой", чтобы предупредить остальных, что на сегодня веселье закончено. Сложно было даже приблизительно представить себе реакцию сухого и педантичного немца на безобразную сцену изнасилования, свидетелем которой он вполне мог сейчас оказаться. Сложно в том смысле, что хотя бы поверхностным пониманием и умением предсказывать действия капитана Рунге на базе не мог похвастаться практически никто, так что с равной вероятностью он мог, как присоединиться к развлекающимся гардам, так и пострелять их на месте, или предать в руки военной полиции. Рисковать и проверять в любом случае не хотелось.
  Четко вскинув руку в приветствии, Стасер отрапортавал:
  - Капитан, группа Браво поставленную задачу выполнила. Снайпер захвачен в плен. Группа прикрытия в количестве двух человек уничтожена. Потери - один человек. Подорвался на растяжке.
  Сухощавый и прямой как палка Рунге слушал доклад с застывшим, непроницаемым выражением лица, лишь при последних словах Стасера, процедил углом рта свое неизменное: "Scheisse". За гибель сотрудника охраны Компания вполне могла спросить и с него, оправдывайся потом перед этими штатскими штафирками абсолютно не представляющими себе, что войны без потерь не бывает, зато отлично умеющими считать суммы, затраченные на страховые выплаты. Бывший офицер "Штази" Эрих Рунге ненавидел подобные разговоры, он терпеть не мог, как щеголевато одетых в дорогие костюмы представителей нанявшей его Компании, так и то, с его точки зрения, быдло, набранное в основном в дикой и традиционно разболтанной и необязательной России, которым ему приходилось здесь командовать. "Что же они хотят, эти чертовы капиталисты? Если из экономии нанять вместо нормальных ветеранов цивилизованных армий, этих дикарей, то и с потерями и низкой эффективностью надо мириться. А они считают, что старина Рунге за жалкие пятнадцать тысяч евро в месяц должен сделать тут для них чудо - сотворить из дерьма пулю! Это же сброд! Подумать только, большая часть из них не говорит не то что по-немецки, даже по-английски! Ну и как прикажете ими командовать?! На старости лет учить русский?" - частенько жаловался на свою несчастную судьбу капитан. Но ворчал и выказывал неудовольствие он только наедине с собой, при подчиненных Эрих Рунге превращался в бесстрастного, лишенного всяких эмоций робота, наделенного дьявольским терпением и железной, несокрушимой волей. За это его не любили, но откровенно побаивались.
  - Хорошо, лейтенант. Ваши действия были единственно верными в данной ситуации. Но, не могу не отметить, что в конечном итоге гибель одного из бойцов группы во многом произошла по Вашему недосмотру. А конкретно из-за отсутствия личного контроля при входе в здание. Я подумаю над тем, стоит ли Вас наказывать, но в любом случае будьте готовы к вычету из денежного вознаграждения. А сейчас соберите людей, доставьте сюда пленного и тело. Нам не стоит задерживаться.
  Четко козырнув и безукоризненно выполнив поворот кругом, Стасер лихо щелкнул каблуками, что в боевой обстановке вполне можно было расценить как пожелание капитану отправиться по вполне определенному адресу. Гарды уже топтались перед домом, поправляя оружие и снаряжение и с интересом прислушиваясь к долетавшим до них обрывкам разговора старших. Те, кто более-менее понимал английский язык, переводили остальным. Потому настроение Стасера группа уловила четко, и едва он повернулся, чтобы уходить, неодобрительно заворчала, исподлобья косясь на Рунге. "Гитлер капут!" - выкрикнул кто-то из задних рядов. Рунге впрочем, как и обычно сделал вид, что ничего не заметил.
  - Ну и какого хрена этому Хайгитлеру от нас надо? - озвучил общий вопрос Крот, когда Стасер подошел к бойцам вплотную.
  "Хайль Гитлер" - неформальное прозвище, данное контрактниками капитану, прижилось удивительно быстро, произносилось, уже не задумываясь и окончательно потеряв первоначальный издевательский смысл, отчего получалось нечто слитно-скомканное: "Хайгитлер", или что-то близкое по звучанию.
  - Поблагодарил за грамотное проведение операции и обещал выставить на круг бочку водки, когда вернемся на базу.
  - Да ладно, хватило бы и половины дозы, - пропищал под общий гогот Ариэль.
  Стасер с едва скрываемым отвращением посмотрел на его заляпанные засохшей блевотиной брюки и, коротко сплюнув, продолжал:
  - Чуча, отведешь девку в автобус. Ариэль и Крот, Негатива туда же. Барс, Спец и Мойша собрать оружие и документы, если есть.
  - Хунта!
  Прятавший глаза в самом конце строя контрактник, вздрогнул, будто от удара кнута и виновато и вместе с тем искательно взглянул на Стасера.
  - Виноват, командир, бес попутал...
  - Виноватых бьют! - жестко отрезал Стасер. - Ладно, на базе разберемся, а пока помоги ребятам тащить Негатива.
  - Есть! Уже бегу! - с радостным облегчением крикнул Хунта, действительно с похвальной резвостью срываясь с места.
  Повод для радости у него и правда был серьезный, слова "на базе разберемся" означали, что Стасер ничего не докладывал о его проступке Хайгитлеру, решив наказать своей властью. А соответственно речь шла о денежном штрафе, или каком-нибудь неофициальном наказании по понятиям, тогда как факт неповиновения и хуже того нападения на старшего, мог повлечь за собой гораздо более неприятные последствия, вплоть до увольнения без выходного пособия и штрафа в размере всех заработанных здесь потом и кровью денег.
  Собрались довольно таки резво, не прошло и пяти минут. Последней к автобусу подошла в сопровождении Чучи пленная девчонка. Стасер лишь мельком глянул в ее сторону и тут же поспешил отвернуться. Уж больно ясно истерзанный вид снайперши говорил о том, что только что произошло в заброшенном доме. Шла она, с трудом переставляя подламывающиеся при каждом шаге ноги, безвольно свесив набок голову, роскошные черные волосы теперь свисали неопрятными мокрыми сосульками, левая половина лица превратилась в один багровый кровоподтек. Стасер с тревогой посмотрел на Хайгитлера, тут, как говорится, только слепой бы не догадался, что случилось с девкой. Но Рунге лишь процедил свое любимое: "Scheisse!", и отвернулся. Удивления по поводу того, что снайпер оказался существом женского рода капитан не выказал, возможно, и вправду отвык удивляться. "Ведь он уже давно здесь, - подумал Стасер. - А на такой войне, когда против тебя воюет народ, быстро привыкаешь к тому, что можно получить пулю даже от младенца из колыбели".
  - А сам ты? - тут же услужливо спросил кто-то сидящий глубоко внутри. - Тоже уже привык к роли палача и карателя?
  - А я здесь не воюю, - вскинулся было Стасер. - Я здесь деньги зарабатываю, за конкретное дело. За охрану нефтебазы. И все! Понятно?! Я просто сторожем работаю!
  - Ага, - неприятно засмеялись в ответ. - Хороши сторожа! Малолетку чуть насмерть не затрахали. Спасибо немец вовремя приехал. А в России ты бы за это срок получил и не малый.
  - Я этого не делал! Это не я! - мысленно выкрикнул Стасер.
  Ответом был лишь тихий издевательский смех. "Кажется, я схожу с ума..." Стасер помотал головой, пытаясь вытрясти из ушей отзвуки этого несуществующего смеха, и ловко запрыгнул на подножку нетерпеливо урчащего мотором автобуса, двери с шипением закрылись за ним и маленькая колонна, уверенно шурша литыми пуленепробиваемыми шинами, безжалостно давя усиленными протекторами вездесущую пустынную пыль, двинулась в обратный путь к нефтебазе.
  
  
  
  Казанский Кадетский Корпус.
  
  Засек их Стасер слишком поздно - сыграла злую шутку воскресная послеобеденная расслабленность, да и пышная молодая зелень училищного парка, мягко говоря, не способствовала дальнему обнаружению противника. Поэтому вывернувшая с неприметной боковой стежки парочка второкурсников успела заметить его раньше. Видимо возвращались из самохода в город, в той стороне откуда они появились как раз находится специально подготовленный перелаз через забор. Стасер и сам не раз им пользовался, чтобы выскочить на полчасика в город за сигаретами или дополнительными калориями так необходимыми растущему организму. Вот и эти, похоже, тоже из города. Этакие франты - ушитые фуражки топорщатся специально выгнутыми тульями на манер гитлеровских офицеров, ботинки горят черным огнем, наглаженная форма как влитая сидит на подтянутых легких фигурах, на груди у каждого целая россыпь значков, свидетельствующих о недюжинных спортивных успехах, сразу видно - старший курс, краса и гордость... Встреча теперь уже была неминуема, свернуть можно только прямо в густые заросли кустарника, окаймлявшие узкую натоптанную тропу, однако, сделать так значило сразу же расписаться в собственной трусости и беспомощности. После такого если даже не кинуться в погоню, самому будет так стыдно и противно на душе, что хоть застрелись. У человека в любой ситуации всегда есть очень простой выбор - умереть стоя, или позорно бежать. Убегать не хотелось, нет уж, пойдем с высоко поднятой головой на сближение, что уж теперь, убить не убьют, а глядишь и обойдется, вдруг торопятся и не захотят время тратить.
  Не обошлось. В принципе и сразу было понятно: по быстрому обмену взглядами, еще в самом начале, когда его только увидели, по тому, как неуловимо изменилась, напружинившись и приобретя опасную целеустремленность их походка, по запрыгавшим в глазах веселым и злым искрам, короче ясно все было сразу, по одному внешнему виду - просто так мимо не пройдут.
  - Эй, шмот, а ты чего это без присмотра по парку шляешься? В самоволку собрался, или как?
  Шмот - на местном языке, это любой первокурсник. Не важно отличник ты, или двоечник, сильный физически, или слабый. Если ты первокурсник, значит, ты шмот и номер твой девятый, не взирая на любые достоинства и недостатки. Будь ты хоть гений военной мысли, хоть вундеркинд, все равно ты человек второго сорта, если вообще человек...
  Вопрос был задан нарочито ленивым и небрежным тоном со скучающей интонацией, однако обмануть она здесь никого не могла. Стасер весь сжался, приготовившись к драке, все уже было предрешено, чтобы он сейчас не ответил, итог окажется один, и он сам, и оба старшекурсника это прекрасно знают, просто добросовестно разыгрывают стандартную прелюдию к предстоящему избиению. Чувствуя, как в животе начинает ворочаться неприятный холодный ком, а колено правой ноги мерзко подрагивает, хорошо хоть брючина достаточно широкая - со стороны незаметно, он, тем не менее, упрямо вскинул голову:
  - А что случилось? Новый приказ по училищу? В парковую зону ходить запрещено? Извините, не знал, а вы то сами тогда что здесь делаете? Зеленый патруль?
  Невысокий, на голову ниже Стасера второкурсник, стоявший напротив него саркастически хмыкнул и кивнул своему спутнику - чернявому здоровяку:
  - Смотри, Боб, оно еще и разговаривает... Перед нами невиданное чудо природы - говорящий шмот. Ты когда-нибудь такое встречал?
  Боб что-то одобрительное, но не слишком членораздельное пробурчал в ответ, что именно Стасер толком не понял, все это время он с тоской рассматривал значок боксера-перворазрядника на груди мелкого. Плохо, совсем плохо... Вообще набор спортивных заслуг оппонентов весьма впечатлял: тут было и стандартное многоборье, и первая степень ВСК, куда же без нее родимой, и подвески "Воин-спортсмен", а у здоровяка еще и значок кандидата в мастера спорта и голову можно отдать на отсечение, кандидатствовал Боб отнюдь не в шахматах. Конечно, безоговорочно верить в заслуженность этих регалий не стоило, многие носили подобные "ордена" что называется понта для, но... Лозунг "Москва - умные, Казань - сильные!" впервые услышанный еще при сдаче вступительных экзаменов, за проведенное здесь время нашел столько подтверждений, что ничего невозможного в сочетании значков, украшавших второкурсников не было, особенно если вспомнить коронную фразу преподавателя физической подготовки: "Те из вас, соплежуев, что доживут до весны, получат разряд по многоборью, остальные умрут! Причем я даже не буду их добивать, мешки сдохнут сами!" Он, конечно, оказался прав, мудрый преподаватель, провожавший уже седьмой выпуск - сейчас была середина мая, и грудь Стасера украшал единственный скромненький значок третеразрядника по многоборью. Честно заслуженный потом, а порой и кровью, каковой факт немало удивлял его самого, никогда раньше серьезно не занимавшегося спортом домашнего книжного мальчика из интеллигентной семьи, пришедшего в училище, для того чтобы стать другим человеком.
  Порой он думал, что это у него получилось... Сейчас его даже звали по-другому: жесткое, отдающее металлическим свистом Стасер - производное от имени и отчества Станислав Сергеевич, совсем не вяжущееся с мягким домашним Стаськой. Он сам придумал себе это новое имя, и сам же тщательно разработал для себя новую биографию, вообще изобрел себя нового. Каким-то удачным наитием, или просто обостренным чутьем он сообразил, что поступление в находящееся в другом городе училище, где тебя никто не знает, и раньше не встречал, дает уникальный шанс стать для новых товарищей не тем, кто ты есть, а тем, кем быть бы хотел... Они будут судить о тебе по тому, что увидят и по твоим собственным рассказам. Они не знают твоего прошлого, не в курсе заслуг и промахов, все былые подвиги и наоборот, поступки, за которые до сих пор стыдно, будто старая змеиная кожа сейчас слезли с тебя и остались сморщенным пустым мешком валяться в стороне, они не будут влиять на мнение о тебе. Если ты был последним трусом, но здесь возьмешь себя в руки и решишь быть смелым, окружающие поверят, что ты смельчак. Если ты был пай-мальчик, но здесь расскажешь о себе пару вычитанных в книгах историй и будешь вести себя как король шпаны, все поверят в то, что ты настоящий шпан. В общем, полный простор для фантазии, без разницы кем ты был, здесь ты можешь быть кем хочешь, лишь будь готов соответствовать до мельчайших деталей избранной роли, зритель у тебя очень взыскательный...
  - Ты посмотри, и ремень у него опущен, так что бляха того гляди, яйца отрубит! Опаньки, а это что? Смотри, Боб, у него на ремне тренчик... Сынок, а что только один?! Ты бы уже сразу два нацепил, как господа кадеты!
  Стасер нервно сглотнул, по здешним неписанным законам тренчик - серьезная предъява, "Тренчик или у шмота в кармане, или у кадета на ремне" и никак иначе. Показатель статуса как-никак, своеобразный знак отличия. По идее здесь остановившие его были совершенно правы, почти весь первый курс старательно прятал свои тренчики по карманам, одевая их лишь на строевые смотры и дожидаясь выпуска старшекурсников. Однако некоторые "особо борзые" взвода продолжали нагло носить "неположенную" деталь туалета, взвод Стасера в том числе. Теперь выручить могли только нахрапистость и наглость. Бывали случаи, когда с уверенными в себе и готовыми дать отпор первокурсниками связываться не желали, ограничиваясь словесными угрозами, то есть удавалось "съехать на базаре", как это звалось на местном сленге.
  - А ты сам то кто такой, что спрашиваешь, товарищ суворовец? Хочешь что-то предъявить, вначале сам обзовись, как принято. Я весь второй курс в лицо знать не обязан.
   Мелкий аж дернулся, будто от пощечины, и даже до сих пор флегматично считавший ворон здоровяк укоризненно покачал головой. "Товарищ суворовец", если кто понимает, серьезное оскорбление. Так обычно называли тех второкурсников, взвода которых по каким-либо причинам в свое время не были переведены в кадетские. Такое бывало часто, и Стасер точно знал, что их второй курс в этом плане вовсе не является исключением, как минимум треть взводов старшего курса официально не имели кадетского статуса, и, следовательно, их личный состав никоим образом не имел права учить жизни первокурсника. Хотя эти-то явно к "товарищам суворовцам" не относятся - уж больно уверенно подрулили.
  - Ты, шмот, хайло свое прикрой и следи за речью! - мелкий боксер буквально прошипел эти слова, уже характерно развернувшись вперед левым боком и опустив к плечу подбородок.
  - А ты мне рот не затыкай! Я за свои слова всегда ответить готов! - выдохнул ему в лицо Стасер, чувствуя, как что-то внутри оборвалось, стеклянно зазвенев и защемившись под ложечкой и понимая, что вот сейчас его ударят.
  Самого удара он не заметил, хотя и ждал. Привыкшее за последний год к подобным ситуациям тело среагировало без его участия, резко отшатнувшись корпусом назад. Не самая лучшая реакция, на занятиях по рукопашке всегда учили уходить от удара вперед и в сторону, но хоть что-то, на сознательном уровне он вообще ничего не успел. Так что спасибо рефлексам, мысленно он еще раз порадовался за себя - раз проявились такие навыки, значит, он кое-чего достиг на пути своего перевоплощения, у маменькиного сынка Стаськи подобных инстинктивных действий сроду не наблюдалось, разве что инстинктивное впадание в ступор при любой серьезной угрозе. Однако впечатавшийся под ложечку носок ботинка здоровяка быстро вернул его мысли из дебрей психоанализа к более насущным и практичным проблемам. Натужно всхрипнув Стасер вяло отмахнулся правой при этом сбив фуражку ловко нырнувшего под удар мелкого.
  - Ах ты, урод! - взвыл тот, в ярости забыв все боксерские уловки и по-крестьянски от плеча размахиваясь.
  "А вот это ты зря, братишка..." - неожиданно холодно и четко подумал Стасер, лишь смутно вспоминая, показанное инструктором по рукопашному бою капитаном Карцевым, движение. Дальше тело казалось, зажило своей собственной жизнью - легкий пружинистый шаг навстречу и чуть вбок, нырок под нелепый размашистый удар и четкая насадка противника на резко, как из пушки выброшенное вперед колено. Дальше по логике следовал добивающий удар локтем между лопаток, вот только его провести Стасеру не дали. Жесткий кулак с громким костяным стуком ударил в затылок, в мозгу будто взорвалась мгновенно вспухшая багровым пламенем сверхновая, а обмякшие ставшие вдруг будто ватными колени наотрез отказались и дальше поддерживать расслабленное безвольное тело.
  В себя он пришел оттого, что здоровяк довольно деликатно хлопал его по щекам. Боксер, покрасневший и всклокоченный, стоял в стороне, пытаясь засунуть назад в фуражку, выскочившую во время потасовки пружину.
  - Ну, земеля, давай очухивайся, хорош тут валяться, - добродушно гудел здоровяк.
  Стасер, мотнув головой, увернулся от очередного хлопка и, рывком приподнявшись, принял сидячее положение, голова была тяжелая и тупая, слегка подташнивало и двоилось в глазах, а так вполне терпимо.
  - Ну вот и ладушки, живой значит. А то мы уж испугались. Я не рассчитал слегка, сильно слишком тебя ударил. А ты молодец, от души Гошке врезал.
  - Так уж и врезал, - задиристо вступил боксер. - Просто я на фуру упавшую отвлекся, он меня и подловил, а так бы разукрасил я его как бог черепаху.
  - Можем повторить, - едва разлепляя непослушные губы, выдавил Стасер.
  - Сиди уж, герой! - махнул рукой Гошка. - Нечего повторять, все ништяк, ты себя правильно показал! Борзовато немного, но это нормально. Взвод какой?
  - Пять-два...
  - Хорошо, мы второй роте передадим. Как сам то? Башка в порядке?
  - Да вроде нормально.
  - Значит, разучился, - грустно вздохнул здоровяк. - Раньше бывало, как хлопну кого разок, так сотрясение мозга. У тебя, пацан, наверное, череп крепкий...
  - Или мозга нет, трястись нечему, - снова встрял Гошка. - Но вообще Боб правду говорит, у него удар смертельный, быка наповал. Так что ты внимательно подумай, может тебе к доктору надо?
  - Да нет, парни, на самом деле все ништяк...
  - Может до расположения проводить?
  - Да нет, спасибо. Я лучше здесь посижу, покурю, воздухом подышу.
  - Ну, как знаешь, бывай тогда...
  Они уже отошли на десяток шагов, когда Стасер вспомнил одну важную деталь, он так и не удосужился узнать, откуда были сами второкурсники, пришлось их окликнуть. Общаться с ними снова не хотелось, но это было необходимо.
  - Эй, парни, погодьте секунду.
  - Ну, чего тебе? - оба резко, как по команде, развернулись.
  - Забыл спросить, сами то вы откуда?
  - Да уж не товарищи суворовцы! - язвительно улыбнулся мелкий.
  - Три-три, - прогудел здоровяк.
  Стасер аж рот открыл от удивления, три-три - третий взвод третьей роты, легендарный взвод - "господа кадеты", высшая ступень в неписанной иерархии, таких взводов на старшем курсе было всего два, и рекомендация кого-то из них дорогого стоила. Прямо скажем, удар по голове не был за нее слишком высокой ценой, даже если он обернется всамомделишным сотрясением мозга. Несколько секунд господа кадеты наслаждались произведенным эффектом, с видимым удовольствием наблюдая за ошарашенным Стасером, потом Гошка весело ему подмигнул, а Боб добродушно махнул рукой, и парочка скрылась за поворотом тропинки.
  Стасер же вздохнув, и с трудом подавляя глупое желание придержать кружащуюся голову руками, двинулся в противоположную сторону. Пройдя каких-нибудь пятьдесят метров, он вышел к обрывистому склону холма, на котором стояло училище. Отсюда открывался удивительной красоты вид на неспешно текущую внизу речку Казанку, узкие пляжики и клинья березовых рощиц по ее берегам. Это было его любимое место, он часто приходил сюда, чтобы побыть в одиночестве, не спеша, обстоятельно покурить, не опасаясь бдительных офицеров-воспитателей, просто подумать о чем-то своем. В этом дальнем заброшенном уголке парка удивительно хорошо думалось. Здесь он впервые начал ценить одиночество. Казалось бы наоборот, люди животные общественные, стремятся к тому, чтобы их постоянно окружали другие люди, даже заключенных в одиночные камеры сажают в виде наказания. Одиночество - тяжкая пытка, от одиночества сходят с ума. Однако, проводя в казарме месяц за месяцем, оставаясь постоянно на виду днем и ночью, будучи все время со своим взводом, Стасер понял, что в малых дозах одиночество необходимо. Оно вовсе не было страшным или скучным, надо сказать, что ему вообще редко бывало скучно с самим собой, так повелось еще с раннего детства, когда общество дворовых друзей ему с успехом заменяла богатая домашняя библиотека. Он даже улыбнулся, представив, как удивились бы его сокурсники, узнав об этом, а если бы они знали, что большинство ярких страниц своей "биографии" поведанных им за сигаретой после отбоя, Стасер почерпнул как раз из прочитанных книг, пожалуй, одним удивлением бы не обошлось.
  "Да, батенька, - думал он, с наслаждением втягивая горький дым мятой родопины. - Внешне вы, конечно, поменялись радикально. Вот с внутренним миром посложнее..." Действительно, здесь и крылась главная загвоздка. Он великолепно научился подстраиваться под любовно вылепленный для себя образ крутого парня. Научился изо дня в день, не снимая носить эту маску и действовать в соответствии с ней. Однако был в этом мире один человек, которого ему никогда не удавалось обмануть напускной крутизной, и этот человек был он сам. Стасер кашлянул, подавившись не в то горло проглоченным дымом, курил он недавно и редко, все же курение в училище было под строгим запретом, поэтому практики было маловато. Он усмехнулся, вспомнив, как началась его курительная эпопея.
  Еще на абитуре, когда они жили в натянутых на стадионе палатках и усердно пыхтели над учебниками, готовясь к вступительным экзаменам, заваливший впоследствии физику и так и не поступивший в училище сосед по палатке, сбежав самовольно в город, вернулся с красивой вкусно пахнущей табаком зеленой пачкой "Герцеговины Флор". На сроду не курившего Стасера пачка почему-то произвела грандиозное впечатление, то ли оттого, что курение было категорически запрещено, а запретный плод, как известно, сладок, то ли он посчитал сигареты очередной вехой на пути обретения своей новой личности. Короче когда после отбоя, хозяин сигарет и еще двое, примкнувших к нему курильщиков вкусно задымили прямо в палатке, Стасер очертя голову притиснулся к их кружку и, попросив себе сигарету, храбро, как бывалый, затянулся. Он готовился к судорожному кашлю и уже придумал реплику, мол, крепок табачок, но к его удивлению ничего подобного не случилось. Табак мягко пощипывал горло, оставляя во рту непривычный горьковатый привкус. На всякий случай Стасер все же старался особо дым не глотать, так как из книги о приключениях Тома Сойера помнил, что с непривычки никотин может вызвать тошноту и прочие неприятные эффекты. Тем не менее, в этот раз практика опровергла книжную теорию, и ему удалось вполне достойно докурить сигарету без каких-либо эксцессов. С этого момента он решил всерьез овладеть этим "престижным" искусством и начал упорно тренироваться. Однако в условиях училища в день удавалось выкуривать две-три сигареты, не больше, так как требовалась строжайшая конспирация. Пойманный даже просто с табачным запахом, вполне мог рассчитывать на тройку внеочередных нарядов с периодичностью через сутки.
  Прикурив от дотлевающей сигареты новую, Стасер заметил, что его руки мелко подрагивают, видимо сказалось нервное напряжение только что происшедшей стычки, с ним всегда так бывало. В момент самой экстремальной ситуации он бывал непробиваемо спокоен, а вот после накатывал отходняк и поделать с этим ничего было нельзя, еще с полчаса точно будет трясти, так что лучше пересидеть это время здесь, благо искать никто не должен, а в расположение вернуться уже в полном порядке, этаким героем, в одиночку схватившимся с двумя второкурсниками. Само собой Стасер прекрасно понимал, что схваткой произошедший инцидент, можно было назвать лишь с большой натяжкой, так обычная проверка на вшивость, какие здесь случаются сплошь и рядом. Таковы уж неписанные законы Казанского Кадетского Корпуса, или попросту трех К. Стасер даже подозревал, что эти подпольные традиции во многом поощряются командованием, по крайней мере, начальник училища, настоящий генерал с рубленными тяжелыми чертами лица, из обуви признававший лишь начищенные до блеска хромовые сапоги и даже на шестом десятке выглядевший грозно и внушительно, как-то заявил с трибуны, что он свою задачу видит в переделке гражданских сопляков в настоящих мужчин, а второй курс должен ему оказывать в этом помощь и поддержку. Вот они и оказывают.
  "В самом деле, если бы не было этой системы неписанных традиций и правил, ее следовало бы создать, - лениво размышлял Стасер. - Уж чего-чего, а в настоящих мужчин с ее помощью тут превращают быстро и эффективно, правда, те, кто не выдерживают подобной переделки, весь этот отработанный шлак, а обычные нормы отсева до четверти состава, уходят на гражданку с тяжелыми психическими травмами и, вполне возможно, непоправимо искалеченными судьбами. Но тут уж каждому свое. Зато остальные почти на сто процентов идеальные бойцы". Начиналось все обычно с простого на первый взгляд и естественного правила: твой взвод - твоя семья. Вроде бы все хорошо и ясно, как у мушкетеров - один за всех, и все за одного. Прекрасный девиз, пока не доходит до дела. Простой пример - растяжка взвода на марш-броске 25 метров. То есть когда первый добегает до финиша, последний должен быть в 25 метрах от него и не дальше. А если во взводе завелся "мешок" который не может бежать в общем темпе? Бросить его нельзя - незачет и повторный забег после короткого отдыха, и никому не объяснишь, что "мешок" один, а остальные вполне нормально справляются с нормативом, перебегать будут все. Взвод должен прибыть к месту выполнения задачи в полном составе. И то время, которое необходимо на преодоление дистанции последнему военнослужащему взвода и есть взводное время, и никак иначе. И вот на дистанции ты забираешь у "мешка" автомат, "замок" навешивает на себя его вещмешок, а еще двое тянут под руки его самого, периодически пиная, чтобы не отставал. Тяжело? А что сделаешь? Помните: не только один за всех, но и все за одного...
  Это в официальном мире, а есть еще теневой, кадетский. Здесь тот же закон, но с другими последствиями. Кадетские взвода старшего курса внимательно присматриваются к младшим, периодически устраивая проверки на вшивость, вроде той, на которую только что угодил Стасер. Пусти он сопли, упади на колени, запроси пощады, и его взвод сразу потерял бы десяток очков в том незримом счете, что ведется старшим курсом, по итогам которого кадеты решат какие из младших взводов достойны принять их кадетскую эстафету, а каким так и ходить в товарищах суворовцах до самого выпуска. Любой кадетский взвод может передать кадетство хоть всем взводам младшего курса, но обычно кандидат находится лишь один, а то и ни одного уж больно тяжело пройти весь год первого курса взводу без серьезных косяков. Кто-то дал слабину - взводу минус балл, кто-то показал себя стукачом - еще минус балл, завелась во взводе крыса, кто-то ворующий у своих, не вычислили, не наказали - о кадетстве даже не мечтайте. И никого не волнует, что паршивая овца во взводе лишь одна, а остальные нормальные парни, ваши проблемы, сделайте так, чтобы он ушел, потом будем решать вопрос с остальными. И делают, затравливают провинившегося до такой степени, что он пишет рапорт на отчисление. Ну да про подростковую жестокость целые тома написаны, ни к чему повторяться. Одно только сказать стоит, скорее уж не жестокость это, а просто максимализм, нежелание видеть полутона. Все только белое или черное, как кадетская форма, других цветов нет. Это потом с возрастом поймут кадеты, что на самом деле этих красок в жизни в чистом виде не встретить, лишь оттенки серого вокруг. А пока лишь два полюса: плюс, или минус, добро, или зло, свой, чужой... Отсюда и жестокость, как не жаль последнюю рубашку для своего, так любое насилие применимо к чужому. Черно-белый мир он прост и яростен, компромиссов не допускает. Так что первый курс сплошное испытание, ни на шаг от понятий: не предай, не подведи, не обещай если не уверен, не укради, не пожалей для своего, не трусь... И не просто живи так, чтобы не нарушить принятых запретов и правил, а еще и второй курс постоянные подлянки, да мутиловки подкидывает, реакцию проверяет. Теоретически ротой младшего курса должна параллельная рота старшего заниматься: шестой ротой - третья, пятой - вторая, четвертой - первая. Это разделение вытекает из того, что так эти роты на этажах живут напротив друг дружки, только в разных крыльях здания, общим коридором соединенные. Но на практике любой кадет может первокурснику очередную проверочку устроить, просто потом ответственную роту о результатах оповестит. А уж "господа кадеты", как в случае со Стасером было, и вовсе в своем праве. Тем сам бог велел любого первокурсника испытывать независимо от принадлежности к роте. Господами кадетами называют взвод, которому кадетство передать независимо друг от друга решили сразу два или больше взводов старшего курса. Бывает такое крайне редко, но все же иногда случается. И слово господ кадетов при подведении итогов на тему, достоин тот или иной взвод кадетства, очень много значит.
  Вот такими традициями и кует Корпус год за годом спаянные взвода настоящих мужчин, в рядах которых нет места трусам, стукачам, ворам, жадинам. Эти пороки возведены здесь в ранг недопустимых и в этом качестве искореняются беспощадно. Здесь безраздельно правят идеалы чести, мужской дружбы и взаимовыручки, причем отнюдь не только на словах как в большинстве случаев бывает у взрослых. Кадет действительно способен отдать товарищу из своего взвода последнюю сигарету, поделиться на марше неимоверным усилием воли сбереженным глотком воды, или честно разделить на всех сэкономленную банку тушенки. При этом он не будет считать свой поступок чем-то выдающимся или требующим благодарности, он даже не задумается над этим, поступить по-другому просто не придет ему в голову, потому что взвод здесь твоя семья, и даже больше, чем семья в обычном понимании. Ведь даже товарищ Сталин в свое время считал, что сын за отца не отвечает, здесь же каждый в ответе за всех и все за каждого.
  
  
  Обтянутые тонкой черной паутиной колготок бедра маняще притягивали взгляд, мягкие нежные линии казались настолько совершенными, что оставляли на кончиках пальцев некий мираж осязания, напряженные подушечки будто бы ощущали их упругую мягкость, рождая где-то в глубине груди невыносимо сладкое томление, непреодолимое едва сдерживаемое желание крепко прижать эти высоко обнаженные совершенной формы ноги к себе. Жадно тискать теплые ляжки, покрывая их поцелуями. Зарыться лицом прямо в их основание туда, где надежно укрытое от нескромных взоров непроницаемой для глаз тенью от подола черной кожаной юбки, скрывается самое потаенное женское естество, прикрытое нежными складками кожи, поросшими жесткими курчавыми волосами. Интересно, бреется ли она там? Вот она закинула левую ногу на правую, вызывающе уставив прямо ему в лицо, белеющее сквозь тугой нейлон, такое круглое, такое соблазнительное колено. Чуть задравшийся подол юбки едва-едва лишь слабым намеком приоткрыл нечто воздушно-кружевное, до невозможности изящное, заставив сердце подскочить куда-то к самому горлу, и бешено забухать кровью в виски в этом не характерном для него положении.
  - Cadet Mironov!
  Резкий, с четко выраженной командной интонацией, пусть и женский голос, подкрепленный, на всякий случай, дружеским тычком под ребра от соседа по парте мгновенно развеивает очарование от созерцания плавных изгибов женского тела.
  - I am! - бравое рявканье в ответ и вытянутая в струну строевая стойка с нарочито тупым немигающим взглядом направленным точно в переносицу сидящей за учительским столом "англичанке".
  Какое-то время преподаватель тянет время, с интересом разглядывая замершего без движения суворовца.
  - You look very shaken, - наконец произносит она уже своим обычным отдающим легкой бархатной хрипотцой голосом.
  Стасер думает, что она курит, хотя никто никогда не видел ее за этим занятием, что впрочем, неудивительно - курение на территории училища категорически запрещено и это правило касается всех, не только суворовцев. Но вот эта милая, чуть грассирующая грудная хриплость голоса, наверняка появилась от ароматного табачного дыма невероятно дорогих дамских сигарет. Он даже ясно представил себе на какую-то мучительно долгую секунду, как она в чем-то воздушном и полупрозрачном лежит, удобно раскинувшись посреди убранной алым шелком постели, и тянется пухлыми хищно-карминовыми губами к изящно витому длинному мундштуку с тлеющей сигаретой. От этой ярко и правдоподобно нарисованной подсознанием картины мысли едва вновь не приняли совсем нежелательного направления, и лишь недюжинным усилием воли удалось их обуздать и вновь вернуть на грешную землю к вовсю идущему уроку английского языка и собственно преподавателю Кисляковой Елене Михайловне..., Лене..., Леночке..., Ленусику..., стройной следящей за своей внешностью женщине лет примерно тридцати, красивой яркой броской красотой по типу роковой брюнетки Кармен. Благодаря пробуждающейся как раз в этот период первой настоящей сексуальности, вынужденному затворничеству с чрезвычайно редкими выходами в город, практически полной изоляции от сверстниц противоположного пола абсолютное большинство суворовцев было безоглядно влюблено в Елену Михайловну и ей это наверняка было отлично известно.
  - Ну, так что, Миронов, что же вы молчите, как рыба об лед? - Елена Михайловна весьма удачно передразнила любимое выражение их ротного, и взвод тут же вознаградил ее шутку дружным хохотом.
  - Вы ведь не задали никакого вопроса, вот я и молчу, - еле выдавил из себя Стасер, мучительно краснея.
  - Действительно, - она тонко улыбнулась, лукаво ему подмигнув, а в ее серых, совсем не типичных для брюнетки глазах заплясали, он готов был в этом поклясться, веселые бесенята. - Сейчас я исправлюсь. На прошлом уроке мы разбирали с вами допрос военнопленного. Вот и проверим, как вы усвоили пройденный материал. Итак, я военнопленная, вы командир разведывательно-диверсионной группы и обязаны меня допросить. Одета я в полевой камуфляж, а на рукаве ношу вот такую эмблему. Кстати, какой части она принадлежит?
  Ребус сложностью не отличался, и Стасер лишь мельком глянул на предъявленный для опознания круг с вписанными в него стилизованными буквами "АА".
  - Судя по этой эмблеме, Вы военнослужащая 82 воздушно-десантной дивизии армии США. Другое название дивизии - "All American", "все американцы" возникло благодаря тому, что на момент ее формирования во времена Второй Мировой в ней служили представители всех американских штатов, что было довольно редким явлением.
  - Правильно. Ну что ж, начинайте допрос.
  Стасер глубоко вздохнул, собирая в кучу упорно разбегающиеся мысли и откашлявшись, приступил к первой стандартной фразе:
  - What is you name, rang and position?
  - Меня зовут Мэри Джейн, я капитан медицинской службы, начальник медицинского пункта второго батальона третьего парашютного полка, - пулеметной скороговоркой выдала Леночка.
  - Какова численность вашего батальона и где он в настоящее время расположен?
  Стасер ничуть не напрягался, языки всегда давались ему легко, а учить английский в суворовском училище и подавно было гораздо веселее и интереснее, чем в школе, ведь здешние уроки включали в себя в основном освоение специфических военных терминов, а заодно уж структуры и типовой тактики подразделений вооруженных сил государств - вероятных противников. В скором времени их обещали слегка натаскать по основным ключевым фразам в немецком - Федеративная Республика Германия, наряду с США занимала почетное место наиболее вероятного врага, и обойти ее язык вниманием было бы несправедливо. Годом раньше в училище изучали еще и основы дари, но к настоящему времени уже стало совершенно ясно, что перспектива успеть исполнить интернациональный долг в Афганистане для нынешних суворовцев насквозь нереальна в связи с полным и окончательным выводом войск. Так что язык строптивых афганцев был выведен из программы обучения, а освободившиеся часы пустили на дополнительные занятия по физической и огневой подготовке.
  - Я не знаю ни численности своего батальона, ни точного места его расположения в настоящее время, - отвечала меж тем Леночка, по ее виду можно было со стопроцентной уверенностью заключить, что сам факт возможности поговорить на английском языке, пусть даже на такую тему как допрос, доставляет ей немалое удовольствие. Она подчеркнуто имитировала вульгарно акцентированный американский говор, и, как подозревал, Стасер, даже пыталась подражать особенностям произношения свойственным какому-то конкретному штату. Ему самому до подобного высшего пилотажа было понятно далеко, спасибо мог хоть поддерживать связный диалог.
  - Хорошо. Назовите имя и звание командира Вашего батальона.
  - Извините, я не помню ни того, ни другого.
  - Я думаю, Вы говорите неправду. Вы должны честно отвечать на мои вопросы.
  - Ничего подобного, согласно кодексу поведения, военнослужащий армии США при сдаче в плен может назвать лишь имя, звание, свою часть и личный номер.
  - В таком случае я вынужден буду применить к Вам методы ускоренного допроса в полевых условиях.
  - Но это запрещено конвенцией по обращению с военнопленными и международными правилами ведения войны.
  - К сожалению, если Вы добровольно не выдадите интересующую меня информацию, мне придется их нарушить.
  - И Вы будете пытать женщину? - Леночка глянула на него из-под полуопущенных ресниц с искренним интересом. - Действительно станете пытать, слабую, беззащитную женщину?
  Стасер на секунду задумался, вопрос не относился к теме урока, но действительно представлялся важным. На самом деле, вдруг возникнет такая ситуация, что ты будешь делать?
  - Да, стану, - произнес он тихо, но твердо. - Это не доставит мне удовольствия, но ради получения разведданных я это сделаю.
  Ответом ему был лишь долгий оценивающий взгляд, внимательных серых глаз и неопределенное покачивание головой, было это одобрением или осуждением он так и не понял. Внести в позицию учительницы по этому поводу окончательную ясность помешал не вовремя прозвеневший звонок.
  Однако и между собой ребята к согласию не пришли, уж больно неоднозначной оказалась затронутая тема, потому вечером на самоподготовке возник настоящий спор.
  - Нельзя опускаться до уровня убийц и насильников! Нельзя уподобляться нелюдям! Лозунг "цель оправдывает средства" давно осужден всем прогрессивным человечеством, - кипятился высокий тонкокостный парнишка из Самары, по прозвищу Профессор.
  - Но ведь эта информация, которую ты из чистоплюйства и нежелания пачкать руки не добыл, может стоить жизни твоим товарищам, - возражал ему командир второго отделения Рустик Хайдуллин.
  - И ты реально сможешь это сделать? - прищуривался Профессор.
  - Ну, я не знаю...
  - Вот то-то, нормальный человек все равно этого сделать не сможет!
  - Не сможет, говоришь, Петровский? - тихий голос командира взвода неслышно зашедшего в класс и совершенно незамеченного увлеченными шумным спором ребятами, заставил Профессора подпрыгнуть от неожиданности.
  - Взвод! Встать! Смирно! - заорал в голос опомнившийся заместитель командира взвода Санька Красовский.
  - Вольно, вольно, - успокаивающе махнул рукой офицер. - Так что, Петровский?
  Профессор слегка покраснел, но все же твердо и убежденно повторил:
  - Нормальный человек, ни при каких обстоятельствах не сможет пытать женщину.
  - Ну, давай вместе представим такую ситуацию: вот ты Петровский, командир группы спецназа, ну, допустим в Афганистане. У тебя задача перехватить связника бандитов, который должен передать кому-то из полевых командиров, информацию о том, в каком именно месте будет организованна засада на колонну наливняков, сопровождаемую ротой под командованием твоего лучшего друга суворовца Гладышева. Предположим, этот полевой командир должен подойти со своими людьми туда на усиление...
  Переждав смешки и хихиканье, вызванное тем, что ребята пытались представить лопоухого вихрастого Женьку Гладышева в роли такого серьезного и уважаемого человека, как командир роты, взводный продолжал:
  - Ты успешно реализовал разведданные агентуры и перехватил связника. В найденной при связнике записке проставлено время нападения, оно должно произойти через три часа. Колонна наливняков уже в дороге и если ты не узнаешь точного места засады, то она в нее попадет и твой друг, Профессор, скорее всего погибнет. Вдумайся в то, что я говорю. Они просто убьют его, если ты, именно ты, не узнаешь от связника точного места засады. Уже нет времени сваливать грязную работу на КГБешников или ХАД. Все! Успеть можешь только ты! И вот твой выбор: жизнь бандитского связника, или жизнь твоего однокашника и друга. Что ты выберешь, Андрей?
  Профессор, набычившись молчал.
  - Так что ты выберешь?! - голос офицера приобрел вдруг опасную стальную остроту. - Ты станешь пытать связника, чтобы спасти жизнь своему другу?!
  - Да..., - еле слышно даже во внезапно наступившей полной тишине выдыхает Профессор.
  - А если связник - женщина? Как тогда?! Тоже сделаешь это?!
  Профессор, низко опустив голову и по-детски обиженно шмыгая носом, отворачивается, стараясь не встретиться глазами с жестким холодным взглядом командира.
  - Сделаешь! - уверенно подводит итог офицер-воспитатель. - Сделаешь! И еще не такое! В сто раз худшее сделаешь! И не только ради друга. За любого своего, любого чужого зубами в клочья порвешь. Как пес бешенный вцепишься. На войну попадете - поймете, хотя не дай Бог вам!
  Командир их взвода - уже не молодой майор, по прозвищу Конго-Мюллер, в прошлом был военным советником в Мозамбике, где получил пулевое ранение, враз переведшее его в состав ограниченно годного по здоровью. После чего собственно он и оказался офицером-воспитателем в суворовском училище. Несмотря на постоянные расспросы, он ни словом не обмолвился о своих приключениях на Африканском континенте, про перелет туда под видом инженера-строителя, пожалуйста, про целый день, проведенный в Париже при пересадке с самолета на самолет хоть несколько часов подряд, а вот об Африке ничего, сколько бы ни просили. Видно много повидал мужик такого, о чем вспоминать не хотелось.
  - Ну, суворовцы, кто из вас готов применить пытки при допросе пленного? Любого, неважно мужчина это, женщина или ребенок.
  Сперва неуверенно поднимается одна рука, за ней вторая, третья потом уж не успеть сосчитать... Последним, все так же пряча глаза, вытягивает руку вверх Профессор.
  - Молодцы, вы все правильно поняли, - мягко по-отечески говорит офицер. - Запомните лишь одно: думать, что можете и реально сделать, это две большие разницы, как говорят в Одессе. И слава Богу, что это так. Ну а теперь, хватит обсуждать всякие ужасы и марш за учебники!
  
  
  
  Марш-бросок... Хриплое дыхание, рвущее напряженное опухшее горло, густая тягучая слюна, которую никакими силами не протолкнуть ни вперед, ни назад, мерно качающаяся, плывущая в багровом мареве впереди чужая спина. Вселенная сложилась, схлопнулась сузившись в материальную точку, в точку ставшую этой качающейся впереди спиной, больше ничего вокруг нет, все остальное нереальное наваждение, есть лишь вот эта постоянно убегающая вперед спина. Все остальное: жизнь на гражданке, учеба в нормальной школе, поступление в училище, папа и мама, дом, родной город - просто счастливый и мимолетный предрассветный бред, на самом деле всего этого не существует, это лишь сон, красивая и глупая мечта. А в реальности есть только бесконечные километры сухой пропыленной тропы прихотливо вьющейся по кромке хвойного леса, тянущие разбитые плечи, гнущие тело к земле, ремни снаряжения, немилосердно трущий позвоночник между лопатками автомат и малая пехотная лопатка, окончательно сползшая на задницу и так и норовящая врезать на бегу деревянным черенком прямо по яйцам. И так было всегда, и так всегда будет: только дробный топот тяжелых юфтевых сапог, злобный шипящий мат замкомвзвода подгоняющий где-то сзади отстающего "мешка", да нудный речитатив, он же регулятор выдохов-вдохов, откуда-то сбоку: "Хорошо живет на свете Винни-Пух..., хорошо живет на свете Винни-Пух..., хорошо живет на свете Винни-Пух...". И так постоянно, до бесконечности, как заезженная пластинка, уже минут двадцать. Очень хочется развернуться и заехать прикладом в челюсть поклоннику стихотворного творчества плюшевого медведя, но сил на такое сложное действие давно уже нет, не говоря уж о том, что кажется совершенно невозможным выбиться хотя бы на мгновение из задаваемого бухающими сапогами ритма. "Хорошо живет на свете Винни-Пух...". Действительно, наверное, неплохо живется этой медвежьей харе, нажрался медку до отвала и никаких тебе марш-бросков, атак укрепленных рубежей и переползаний по-пластунски "до во-он того дуба". Сюда бы эту плюшевую задницу, с удовольствием посмотрел бы как он тут свои пыхтелки посочинял бы.
  Кто-то тяжело бьется в левое плечо, так, удачно по-хоккейному бортуя, что не ожидавший подобного Стасер чуть не валится с ног. Зато эта неожиданность мгновенно выводит его из-под действия общего гипнотизирующего ритма и позволяет оглянуться вокруг, оценивая обстановку. Оказывается он бежит где-то в середине все еще держащего какое-то подобие строя взвода. Впереди виднеется облако пыли с мелькающими в нем грязно-зелеными фигурками, это стартовавший на пять минут раньше первый взвод. Пять минут на марш-броске это километровый разрыв, более чем достаточная дистанция между взводами, где-то километром сзади, хрипло матерясь, пыхтит, харкает кровью и слизью третий взвод, а за ним и четвертый. Стасер вспоминает, что сегодня четверг, а значит утренний марш-бросок десятикилометровый с контрольным временем пятьдесят восемь минут на "отлично". "Беременной каракатице по тонкому льду и то меньше времени надо!", по выражению их ротного. Вот, кстати, и он сам, легок на помине. Подтянутый крепкий подполковник в фирменном спортивном костюме ехал вдоль линии растянувшихся в беге взводов на велосипеде.
  - А ну подтянись, орлики! Хватит таблом мух ловить, пора прибавить, скоро финиш! Давай, давай!
  - Иди ты на х..., орлик! - вполне различимо хрипит кто-то из глубины строя.
  Против ожидания, ротный не обижается, скорее даже наоборот, лицо его расплывается в довольной улыбке:
  - Ага, отвечаете! Значит, живы еще и не устали! Давай наддали, парни, еще одно усилие!
  Сосед слева вновь ощутимо наваливается на Стасера.
  - Да ты чего, военный, охренел совсем, - булькает саднящим натруженным горлом Стасер, разворачиваясь к теряющему равновесие товарищу.
  Слева бежит Профессор и судя по внешнему виду дела его совсем плохи. Мертвенно бледное лицо, покрытое крупными каплями пота, и совершенно дикий чумной взгляд загнанной лошади, заплетающиеся ноги мотыляют лишь по инерции движущееся тело из стороны в сторону, руки безвольно опущены вниз в правой зажата лопатка. Все сразу становится понятным. Считающий себя слишком умным и склонный к различным рационализациям Профессор, решил, что носить лопатку на поясе, где она все время бьет по ногам, а то и промеж них, глупо и вполне нормально будет тащить ее в руке. Но хоть вес "любимого" инструмента пехоты и невелик его вполне хватило, на дистанции в десяток километров масса любого предмета, из тех, что ты прешь на себе имеет тенденцию по мере прохождения времени вырастать десятикратно. Так что уже на полдороги Профессор окончательно отмотал себе обе руки, и они повисли безвольными плетьми. О том, чтобы бросить ненавистную лопатку, конечно, не могло быть и речи. Мало того, что, заметив утерю предмета экипировки, ротный мог заставить весь взвод перебегать дистанцию, так еще выброшенную лопату запросто можно было потерять навсегда, вдоль тропы тянулись полевые лагеря танкистов, "партизан" и вэвэшников, так что желающих тиснуть бесхозный инструмент было хоть отбавляй. А утеря закрепленного имущества вела уже к серьезным неприятностям со старшиной, к тому моменту даже самые оптимистичные из кадетов накрепко усвоили нехитрую истину: "В армии нет слова украли, есть только слово проебал!", так что лопатку приходилось нести до конца, что называется без вариантов. Однако сил в оттянутых дурацким инструментом руках для этого подвига оставалось все меньше.
  - Товарищ подполковник, - чуть не со слезами в голосе взмолился Профессор, все пытаясь оттолкнуть в сторону непонятливого Стасера. - Заберите у меня ее, я больше не могу!
  Стасер инстинктивно ухватился за черенок протянутой к нему лопатки, думая передать ее ротному. Что тот захочет помочь выдохшемуся кадету, у него и на секунду не возникло сомнений.
  - Вот, Петровский, скажи товарищу спасибо, и помни, что значит взаимовыручка! - не совсем верно понял безотчетный порыв Стасера ротный и нажав на педали начал нагонять пыливший впереди первый взвод.
  Стасер беспомощно поглядел ему вслед, затем перевел взгляд на облегченно вздохнувшего Профессора. На его чумазом запыленном лице с влажно блестящими дорожками от ручейков пота была написана такая глубокая благодарность, такое счастье и избавление от мук, что у Стасера просто духу не хватило вернуть ему злосчастную лопатку. "Хрен бы с ней, как-нибудь потерплю", - решил он, стискивая зубы и чувствуя, как правая рука уже начинает наливаться свинцовой тяжестью и не успевает двигаться в одном ритме с левой.
  Наконец впереди еще очень далеко на горизонте, там, где вековые сосны своими густыми зелеными кронами сливаются по обе стороны тропы, начинает маячить приметное высохшее дерево. Оно растет как раз напротив палаточного лагеря, почти у вожделенной линии финиша. И если залитые едким потом, покрасневшие вздувшимися от натуги жилками глаза различили на фоне темной зелени корявый сухой силуэт, значит до него не больше полутора километров. А это уже ерунда, это считай уже финишная прямая, и взвод неосознанно начинает ускоряться, захлебывается мокротой, задыхается перегруженными забитыми пылью легкими, но упрямо увеличивает темп, лишь бы скорее закончилась эта выматывающая до последней капли физических и душевных сил гонка. И вот, наконец, финиш. Хрипя и подвывая от напряжения, первые ряды проскакивают заветную линию, по инерции пробегают еще несколько шагов и без сил валятся прямо в дорожную пыль, в редкие пучки изумрудной травы, на мягкую подушку прошлогодней хвои. Задние с разгона врезаются в бежавших первыми и тоже, будто подрубленные оседают на такую теплую, мягкую, как пуховая перина, непреодолимо уютную землю.
  - А ну не умирать! Подъем, черти! Не валяться здесь на финише! Быстро расползлись с дороги, мешки! - нарочито сурово орет Конго-Мюллер.
  Однако в голосе его явственно слышны довольные нотки, взвод показал хорошее время и офицер-воспитатель этому рад.
  
  
  Ночь веет пьянящими, одуряющими, кружащими голову весенними запахами из открытого настежь окна. Весело подмигивают с чернильной кляксы небосвода яркие гвоздики-звезды. Тихо шелестят, путаясь в легком невесомом ветерке, молодые только что выбравшиеся из почек листья майских берез под окном. Тянутся в напрасной попытке зацепиться за широкий подоконник древесные руки-плети. Звонким скрежетом и лязгом перекликаются на городских улицах припозднившиеся трамваи. Летят к звездному небу серые лохмы ароматного табачного дыма. Шлепают по кафелю умывальника ноги в стандартных армейских тапочках из грубого дерматина. Тянутся неторопливые обстоятельные послеотбойные разговоры. Вымотанная за день жестким распорядком рота, мирно всхрапывая и сонно бормоча что-то неразборчивое, ворочаясь с боку на бок и скрипя ослабшими пружинами коек, спит в расположении, тяжело вздыхая и причмокивая, будто единое многорукое и многоногое живое существо. Тускло светятся лампочки дежурного освещения.
  В умывальнике собрались курильщики. Они терпеливо дождались, пока не убыл домой дежурный офицер-воспитатель, и теперь беспрепятственно могут предаться беспощадно искореняемому здесь пороку. Безопасно покурить можно лишь ночью, когда жизнь в училище замирает, и из всех офицеров остаются лишь дежурный да его помощник, посменно бдящие в отделенной стеклянной перегородкой коморке на первом этаже главного корпуса. Летит в распахнутое окно дым, перевиваясь сложными петлями, складываясь и расходясь чудесным прихотливым рисунком, танцуя в лунном свете, растворяясь и распадаясь в ночи. Лица кадетов серьезны и мечтательны и будто бы призрачно изменчивы в неверном свете обманщицы луны, кажется, что по ним пробегает легкими ночными тенями вся будущая жизнь.
  - Так куда тебя все-таки распределяют? - тихо, стараясь не разбить, не повредить волшебное очарование ночи спрашивает, глубоко затягиваясь, высокий и крепкий дагестанец Володя Мамбеталиев со смешным прозвищем - Мамба.
  - Как и хотел, в общевойсковое на разведфак, - отзывается Стасер.
  - Так генерал на мандатной собирался тебя в танковое отправить, в Чирчик?
  - Собирался, - нехотя соглашается Стасер. - Пришлось к нему на прием идти, уговаривать... Еле уболтал. Уперся, старый хрыч. "Я его сам заканчивал! Благодарить еще меня будешь!"
  - Ну молодец, что на своем настоял! - дружески хлопает его по плечу Мамба. - В танкисты идут либо по незнанию, либо по глупости!
  Рядом тихонько вздыхает Мишка Кривенко, по прозвищу Бендер. Хитрющий хохол, откуда-то из-под Львова, он за время обучения умудрился своими выходками так насолить командиру роты, что тот весьма оригинально отомстил, записав на мандатной комиссии Бендера в тыловое училище. Никакие уговоры и даже слезы на ротного не подействовали, и теперь Мишке придется учиться не в заветном десантном училище, а в Вольском тыловом. Зато Мамба счастлив на все сто - его мечта осуществилась, распределен в Рязанское воздушно-десантное на факультет спецназа, единственное место на роту он получил в честной борьбе, где учитывались как физические данные, так и успехи в учебе.
  Летит к небу дым, смешиваясь со сладким весенним ароматом, с ночными звуками большого города, живущего своей жизнью за училищной оградой. Кружит коротко стриженые головы ощущение уже близкой свободы и послевыпускной неизвестности и кажется, что все трудное в жизни уже позади, а дальше будет сплошной праздник, чем-то похожий на удалые советские фильмы об армии и одновременно на красочные импортные боевики. И, конечно, в этом будущем все они будут сильными и смелыми героями, легко и весело сражающимися за правое дело. Плывет в воздухе запах цветущих вишен, терпкий запах весны девяносто первого года, последней весны великой империи... Неумело затягиваются сигаретами мальчишки, которым предстоит стать ее последними солдатами...
  Год назад отшумела, чудом не сорвавшись в пропасть войны, борьба за автономию Татарстана, исчезли с домов зеленые флаги исламистов и лозунги типа: "Русские уходите домой!", "Русские - в Рязань, татары - в Казань!", и губы почти без запинки выговаривают Татарстан вместо привычной Татарии... Но уже пылают дома в Карабахе, звучат выстрелы в Фергане и Оше... Кадеты пока не знают, насколько все это серьезно, они пропускают мимо ушей тревожные сообщения выпусков новостей... Все эти события где-то там, далеко... Далеко и ненадолго... Скоро все наладится... В нашей самой лучшей стране с самой лучшей и самой мощной армией просто не может быть иначе...
  Летит к небу дым... Сейчас они вместе и им хорошо и уютно в компании друзей, где каждый понимает другого с полуслова, полужеста, полувзгляда... Где все общее, одно на всех: радость и горе, посылка из дома и нежданно свалившаяся на взвод внеплановая уборка закрепленной территории, увольнение и учебный марш-бросок... Они искренне верят, что так будет всегда, всю бесконечно долгую жизнь... Они не знают, что случится с ними дальше, а если бы им кто-то рассказал, то они не поверили бы ни одному его слову, может это и к лучшему...
  Летит к небу дым... Пристально следит за тающими в вышине завитками Мишка Бендер, жутко завидующий своим более удачливым однокурсникам, заранее ненавидящий всем сердцем город Вольск и тамошнее училище тыла, не зная, что проучиться в нем ему придется лишь год. Сейсмические волны беловежских соглашений разорвавшие, разломавшие по живому когда-то единую страну на пятнадцать кровоточащих обломков, кинут его домой на родную Украину, затем в мутной воде послеразвальной неустроенности мелькнут полк сичевых стрельцов, какая-то добровольческая дружина и, наконец, экспедиционный отряд УПА в мятежной Чечне. И будет он так же внимательно провожать взглядом горький сигаретный дым, летящий к небу на стоянке под Гудермесом.
  Летит к небу дым... И Мамба судорожно закашливается, неумелые легкие втянули горький щиплящий глоток не в то горло, на глазах выступают слезы и он, смахивая их рукавом неожиданно утыкается взглядом в смешно раздвоенную макушку Бендера. Никогда раньше он не замечал, как она забавно выглядит, эта покрытая жесткими курчавыми волосами макушка. Он вспомнит об этом, увидев точно такую же в прицел своего "Винтореза". Но после почти двенадцатичасового лежания в превратившейся в болото пашне, закоченевший и злой Мамба даже не подумает, что сидящий у костра спиной к нему боевик может оказаться тем самым Мишкой Бендером, с которым он два года спал на соседних койках.
  Летит к небу дым... И Стасер с трудом глотает уже лишнюю, невкусную затяжку, не зная, что вот так же давясь будет беспрерывно курить, едкую курскую Приму, отплевываясь вонючей горько-кислой слюной, чуть ли не кулаком проталкивая дым в измученные перхающие кашлем легкие, чтобы забить, уничтожить другой запах. Тяжелый дух крови и быстро разлагающихся на жаре мертвых тел беспорядочной грудой наваленных внутри осажденного третьи сутки боевиками блок-поста на окраине гремящего беспорядочной стрельбой Грозного. Не зная, как будет выть в бессильной ярости, матеря генералов, политиков и президентов, и все равно стрелять, стрелять, стрелять, до последнего выполняя бессмысленный приказ...
  Летит к небу дым...
  
  
  База
  Поимка снайпера на какое-то время сделала Стасера и всю группу участников героями и знаменитостями. Рунге от щедрот распорядился на три дня освободить их от дежурств и усталые до предела измотанные парни, наконец получили возможность по-человечески выспаться. Все первые сутки они провели, не покидая коек своей импровизированной казармы. Жили гарды в небольшом металлическом ангаре хоть и оборудованном кондиционерами, но, тем не менее, за день нагревавшемся до такой степени, что до самого утра температура внутри вполне походила на парную в финской сауне, а с утра беспощадное солнце начинало свою работу по новой. Обычные двухярусные койки с панцирной сеткой, ностальгически памятные по временам службы в Советской, а кому и в Российской армиях, укрытые тем не менее смотревшимися на них совершенно инородными телами штатовскими армейскими ковриками из полиуретана и застеленные импортными же спальниками. Кое у кого были и стащенные невесть откуда тумбочки для хранения личных вещей и туалетных принадлежностей, но таких счастливцев оказалось немного, большинство довольствовались подвешенными на кроватные спинки рюкзаками. Сидели обычно все на тех же койках, или на раскладных походных стульчиках с брезентовыми сидушками. Отделенный ширмой пустынного камуфляжного цвета офицерский кубрик по интерьеру ничуть не отличался от общего помещения, разве что четыре койки командиров групп обитавших в нем стояли в один ярус.
  Стасер, блаженно развалившись на своем спальнике, мечтательно изучал металлический потолок ангара. Где-то над головой на последнем издыхании от неравной борьбы с жарой подвывал кондиционер, гоня вниз поток чуть менее горячего воздуха, чем снаружи. Электричеством база питалась от двух довольно мощных ДЭСок, и на обеспечение комфорта, а особенно работу кондиционеров его не жалели, благо соляры вокруг было вдоволь. На соседней койке в тон надрывающемуся кондишену подвывал, неумело терзая гитару, Змей. Получалось у него из рук вон плохо, и с горем пополам закончивший в детстве музыкальную школу Стасер время от времени вздрагивал от наиболее фальшивых пассажей. Вздрагивал, то вздрагивал, но в слух никакой критики не высказывал. Уж очень болезненно воспринимал командир Альфы любые, даже самые завуалированные намеки на полное отсутствие у него музыкальных талантов. Впрочем, вероломство наступившего ему в детстве на уши медведя, Змей с лихвой компенсировал энтузиазмом и эмоциональностью исполнения. Вот и сейчас его наголо выскобленный опасной бритвой череп аж покраснел от натуги, а квадратное не обезображенное признаками разумной жизни лицо горело небывалым одухотворением.
  Стасер невольно прислушался, что за боевой напев в этот раз настолько взволновал бравого рэббита, и от удивления даже присвистнул.
  
  В час, когда запутается Солнце
  В пелене рассветного тумана,
  Мы пойдем путями македонцев
  По дорогам древнего Ирана.
  
  И увидят крепости и башни,
  И гробницы древних Сасанидов
  Наш напор безудержный и страшный -
  Месть за фалангистов Леонида!
  
  - Эй, бамбук! - дружелюбно обратился он к Змею. - Ты, недоученное дитя чукотских чумов, откуда такую исторически насыщенную песню раскопал?
  - Блин, вот вечно ты не вовремя влезешь! Только получаться начало! А чукчи, между прочим, у нас в Тюмени не живут! И вообще это от Чукотки далеко, чтоб ты знал... А песню, мне один из моих парней записал, слышал где-то дома...
  - А-а, - понимающе протянул Стасер. - Значит, кто-то из парней, тогда ладно, а то я уже начал беспокоиться за твое душевное здоровье...
  - За свое беспокойся! Душевной болезнью заболеть может только тот, у кого душа эта самая есть. Хотя тебе тоже не грозит, для того чтобы сойти с ума его надо для начала иметь...
  Надо сказать, что, несмотря на общую свою простоту и даже примитивность, Змей имел весьма оригинальное философское представление об устройстве мира. Он был ярым материалистом, правда не на сознательном уровне, а скорее на бытовом. Выражая свою позицию четкими и понятными фразами-лозунгами типа: "Когда сдохнем, черви сожрут и не спросят, где чего чужого хапнул и кого как кинул!", или "Жить хорошо надо сейчас, дальше уже ни хера не будет!" А когда с ним с целью элементарно подразнить заводили разговоры о душе и ее попадании после смерти в ад, где черти в обязаловку потянут на сковородку даже не смазанную рафинированным подсолнечным маслом, Змей вполне натурально злился и постоянно рассказывал, как, будучи в разведдозоре в пригороде Грозного, случайно нос к носу столкнулся с до зубов вооруженным "чехом", которому, не растерявшись и вскрыл вполне успешно пузо ножиком. Никакой души покидающей бренную оболочку "чичика" при этом не наблюдалось, хотя умер клиент буквально на руках Змея.
  - Ладно, - решил зайти с другого конца изнывающий от безделья и скуки Стасер. - А хоть о чем поешь, ты представляешь? Кто этот твой Леонид и его фалангисты, к примеру, знаешь? Или так просто воздух трясешь?
  - Знаю, успокойся, - удивительно миролюбиво махнул рукой Змей. - В школе учился, как-никак обязательное среднее образование тогда было. Леонид этот спартанский царь, а фалангисты это его бойцы, с которыми он целую армию пидарабов в каком-то ущелье с уж больно заковыристым названием держал...
  Несколько обидную приставку "пид" Змей постоянно добавлял к местным арабам, важно замечая на вопросы, что это де им положено в связи с их половой ориентацией. Видимо и царь Леонид тоже в свое время бился по его мнению исключительно с сексуальными меньшинствами.
  - Ух ты, и верно! - искренне порадовался за командира Альфы Стасер. - Не думал, что ты так в истории силен!
  - Спартанцы вообще по жизни конкретные пацаны были, - поспешил закрепить успех, польщенный комплиментом Змей. - Ну типа теперешних спецов! А пидарабы они что? Никогда они путными вояками не были! Вот Ленька с братвой и расколбасил их там, пока они обходной дороги не нашли и кучей с тыла не навалились.
  - Надо же, какие глубокие познания, - все-таки не выдержал и едва сдерживая смех вступил в разговор третий обитатель офицерского кубрика - командир Дельты поджарый чернявый парень неопределенной национальности по прозвищу Бек.
  - Вот только мыслится мне, что не в одной воинской выучке тут было дело. Они же тогда город свой от набега вражеского защищали. Там же жены их остались, дети... А на что хаджи способны не вам рассказывать, сами не хуже меня все знаете. Вот и дрались насмерть, и любой из нас в такой ситуации также дрался бы, да и сами хаджи сейчас именно поэтому амерам накладывают будь здоров. Кому понравится, что твою родину чужой сапог топчет...
  - Ну ты полегче тут с такими рассуждениями, все же эти уроды не только амерам рыло периодически начищают, нам тоже не кисло достается. Так что нечего под их козлиные действия моральную базу подводить!
  Бек на этот выпад лишь удивленно пожал плечами:
  - Странный ты человек, Змей, ты вроде и живешь и делаешь все правильно, все как надо. Но по тупости своей ни хрена не понимаешь истинного смысла вещей, а потому все у тебя как бы наугад, от фонаря. Образования тебе не хватает, вот что! Ты вроде сердцем все правильно осознаешь, а объяснить даже для себя самого не можешь. Удивляюсь, как тебе вообще при таких раскладах группу доверили...
  - Да уж не в Советской Армии, и без марксистско-ленинской теории справляемся, и без замполитов обходимся, особенно тех, кто раньше медресе закончил, а теперь своих братьев по вере отстреливает. Или думал я про тебя не знаю ничего? Шалишь, брат! Шило-то, оно острое, в мешке не спрячешь!
  - А я и не скрывал никогда, - криво улыбнулся Бек. - Одно другому как-то не мешает. У нас в Татарстане это нормально.
  - В Татарии, - с подковыркой поправил Стасер, он отлично знал, как ревностно относились к добытому еще в девяностом году названию жители этой своеобразной мусульманской республики в составе вполне европейского государства.
  - В Татарстане, родной, в Татарстане... Нету больше Татарии... - сладким голосом пропел Бек. - Хотя и не в названии дело.
  - Ладно, проехали, - дружески хлопнул его по плечу Стасер. - Так расскажи, ты что и правда в медресе учился.
  - Не в медресе, в исламском институте и то недолго, - неохотно ответил Бек.
  - Врага надо знать! - постепенно распаляясь, рубанул он рукой воздух. - А вы не знаете, и знать не хотите. Кто из вас хоть раз, пусть из любопытства, заглянул в Коран? Никто! Кто читал вахаббитскую литературу? Никто! А на хрена?! Правильно, что нам?! Мы если надо вертушки вызвали или артиллерию и раскатали всех в лепешку... Вот еще заморачиваться, да разбираться что там у этих пидоров в головах, да почему это, а не что-нибудь другое... Да вы знаете вообще, что ислам - самая миролюбивая религия?! Что воины ислама как таковые - вообще нонсенс?!
  Змей и Стасер молча слушали, удивленные неожиданной вспышкой всегда непробиваемо спокойного Бека, а тот продолжал кипятиться.
  - Большая половина наших парней всю свою сознательную жизнь только и занимается тем, что борется с исламским фундаментализмом по всему миру! То в Чечне, то в Таджикистане, то здесь... Но никому из них и дела нет, что это собственно за фундаментализм такой и вообще почему?! Дебилы! Конечно! Стрелять оно проще, особенно когда у тебя снайперка последней модели, а у полуголодного оборванного нищего духа кремневый карамультук! Вот только хрен вы угадали! Все меняется и уже теперь тот самый дух вооружен и экипирован не хуже вас! И дальше соотношение постепенно будет меняться в его пользу! Потому что он не изнежен и не избалован роскошью и благами цивилизации, как большинство ваших соотечественников, потому что он рожает себе десяток сыновей, а вы, боясь лишней ответственности и тягот, не можете себе завести и одного ребенка. Да уже потому, что это именно он - небритый дух, выполняет у вас дома всю черную и грязную работу, которой вы не хотите заниматься сами. Да! Он живет у вас дома, и на сделанные, на вас же, деньги покупает оружие, для тех своих соплеменников, кто скачет по горам и в вас стреляет. А вы только бестолково ржете! И ни хрена не видите, как этот мир катится в пропасть! Если так пойдет и дальше, то лет через пятьдесят на планете будет один сплошной исламский халифат!
  - Ну и что ты предлагаешь? - нарочито спокойно спросил Стасер.
  Змей молчал, бестолково хлопая глазами, подавленный безрадостной картиной щедрыми мазками нарисованной Беком.
  - Я ничего не предлагаю, все уже предложили давно, и люди поумнее, чем я, - устало махнул рукой Бек. - Вы сильно ошибаетесь, если считаете, что в наших правительствах сидят полные дебилы и жулики. Если бы они действительно были кретинами, то просто не заняли бы своих постов. Все они прекрасно видят и понимают. Я не имею в виду конечно уровень продажного мэра провинциального городка, дающего за взятки преимущества черножопым торгашам с юга, или ссученного мента, покрывающего действия этнических преступных группировок. Я говорю сейчас о главах правительств и крупнейших спецслужб мира, включая сюда, кстати, и Штаты, и бриттов, и Израиль... Называется эта байда - "доктрина Золотого Миллиарда"...
  - Это типа столько денег стоит? - подал голос, несколько очумевший от такой длинной речи Змей.
  - Это типа столько цивилизованных, что называется "белых" людей живет на Земном Шаре, - коротко обрезал его Бек. - Так вот, интересы этого миллиарда живущего достаточно благополучно и обеспеченно, жестко не совпадают с интересами остальных миллиардов населяющих планету и только и думающих, как бы отобрать и поделить на всех, то, что есть у миллиарда белых.
  - Ну мы, русские, в этот миллиард тогда точно не входим, разве что какие-нибудь москвичи и прочие пидоры наворовавшие бабок во время всей этой долбанной перестройки, - снова встрял Змей. - Так что пусть пиндосы засовывают эту доктрину себе в задницу. Я, если честно, и сам не прочь отнять и поделить ихнее бабло!
  - А вот тут ты не прав, Змей, - тихо ответил Бек. - Ты посмотри на местных хаджей повнимательнее - они же нищие, как коленка. У них же ничего нет, вообще ничего! Да есть какая-то там нефтяная элита, что на роллсах да кадиллаках рассекает, но это же капля в море. Да любой средний россиянин по сравнению с ними богач! И они это знают и ненавидят его за это похлеще, чем ты амеров! Тут еще и религиозную рознь учитывать надо.
  - Да ладно, брось! - вмешался Стасер. - К русским тут традиционно хорошо относятся. Тут же наши советники постоянно тусовались, оружие мы им поставляли, да и вообще поддерживали...
  - Ага, поддержал дурак голодного тигра! Уж тебе-то не стоит такую пургу гнать, сам же только со снайперской охоты! Или эти хаджи не знали, что на базе в основном русские гарды?
  - Ну это, понятно! Война идет, и все такое... Единичный случай, короче...
  - Ага! Единичный! А монумент шахидам ты в Багдаде не видал? Тем самым, что школы и всякие прочие норд-осты в любимой иракским народом России захватывают!
  - Да ну, неужели правда?! Это где же такое блядство? - искренне удивился Змей.
  - Есть такой... - угрюмо подтвердил Стасер. - В Багдаде тебе любой покажет, как же - достопримечательность! Единственный в своем роде монумент этим уродам во всем мире...
  - А что Саддам их семьям пенсии платил, не зависимо от того, в какой стране они теракт устроили, вы тоже не в курсе? Нет, ребятки, все! Время, когда еще можно было отсидеться и сказать, меня, мол, эта проблема не касается, кончилось! Теперь вопрос стоит так: или мы их навечно поставим на место, или они нас попросту уничтожат. И не надо уповать на ядерное оружие и высокие технологии! Это бесполезно: средства массового поражения применить просто-напросто никто не решится, а их численное превосходство легко сведет на нет любые технические преимущества. Да даже если они заплатят десятком своих жизней за одну нашу и то они будут в плюсе! А учитывая то, что с каждым годом среди нас становится все меньше тех, кто хочет и может оказать им сопротивление, то и вообще лет через двадцать им даже напрягаться не придется.
  - Ну раз есть какая-то там доктрина, какие-то планы взятия ситуации под контроль на самом верху, то, наверное, все не так уж и трагично обстоит, - Ярагинно возразил Стасер.
  - Да, слава Богу, есть люди, которые понимают нависшую над белой цивилизацией угрозу, и готовы с ней бороться. А бороться с агрессивным исламом можно и нужно изнутри: стравливать между собой различные радикальные группировки отличающиеся толкованием тех или иных догматов, поддерживать различные кланы и этнические группы ненавидящие друг друга по национальному признаку... Вобщем действовать исподтишка по еще римскому принципу "Разделяй и властвуй". А вот для этого, каждый, кто вроде нас находится на переднем крае борьбы, должен знать с кем, а точнее с чем он имеет дело, внимательно изучать Коран, язык и культуру врага, ловить его на религиозные противоречия, умело пользоваться его же идеологическим оружием...
  - Ладно, уймись! - коротко прервал Стасер разошедшегося аж до выступившей на губах пены Бека, ему вдруг стал абсолютно неинтересен этот хлещущий стандартной расистской паранойей разговор.
  Он почему-то надеялся наконец-то услышать вместо стандартных идеологических штампов предложение реального выхода из ситуации, которая, что греха таить давно волновала его самого, однако опять лишь общие фразы, сплошное разочарование короче. И оно, как и любое другое разочарование, требовало немедленного отмщения разочаровавшему. Собственно поэтому Стасер далее произнес вовсе не то, что думал, лишь бы досадить Беку:
  - Хочешь, изучай! Нам только со Змеем не надо мозги засирать... Мы сюда вовсе не бороться с мировой исламской гидрой приехали, а чисто конкретно деньги зарабатывать. А платят нам, как ты наверное заметил, за охрану объекта, потому мы не задумываясь будем отстреливать на подступах к нему любых агрессивных индивидуумов будь они белые, желтые, черные, или голубые в белый горошек. Я правильно говорю, Змееныш?!
  Не слишком много сумевший уловить из сказанного Змей усиленно закивал бритой макушкой:
  - Ну да, бабки взарез нужны, это факт! А кого за них мочить надо - вопрос десятый!
  - Да что с вами, плебеями разговаривать! - в сердцах махнул рукой, поднимаясь с койки, Бек.
  Освобожденные от его веса пружины в такт высказыванию негодующе забренчали.
  - Вот из-за таких, как вы...
  - Говорю же, успокойся! Достал уже! - прервал его Стасер. - Ты же сам мусульманин! Так какого хрена гонишь на своих единоверцев?!
  - Да причем здесь мусульманин, не мусульманин! - вновь вскинулся Бек. - Я не о вере говорю, а о вполне экономическом разделении! На богатых и цивилизованных, и на нищих и диких!
  - Ну и отвали от нас, нищих и диких! - угрюмо посоветовал, вновь начиная щипать гитарные струны Змей. - Вали к своему золотому миллиарду, а то скоро время намаза!
  Досадливо махнув рукой и смешно тряся головой, будто все еще продолжая прерванный диалог, Бек широкими шагами направился к выходу из ангара. Отдергивая отделяющий офицерский кубрик полог, он нос к носу столкнулся, едва не врезавшись в выставленное вперед литое плечо с командиром группы Чарли.
  - Ну и куда ты прешь, рожа конская? Не видишь, здесь люди ходят?!
  Командир Чарли - пышущий здоровьем крепко сбитый крепыш, прозванный Конем за потрясающую выносливость и общую жизнестойкость, в ответ лишь радостно скалит крепкие идеально белые будто и впрямь лошадиные зубы. Группа Чарли сейчас дежурит на периметре и соответственно Конь исполняет обязанности дежурного командира охраны, поэтому он полностью упакован в легкий бронежилет и разгрузку. В почти сорокоградусную полуденную жару такой наряд не самое лучшее, что можно пожелать сослуживцу, однако Коня это похоже мало тревожит, лишь струйки пота, периодически чертящие замысловатые извивы на запыленном лице доказывают, что и его железный организм тоже подвержен воздействию местного климата.
  - Опаньки, а что это, парни, здесь вдруг так конюшней завоняло? - делая вид, что не заметил вошедшего, глубокомысленно вопрошает Змей. - А, Конь, здорово, извини, сразу не увидел! А ты чего это в полной парадной сбруе? То есть я хотел сказать во всем снаряжении...
  - Здравствуй, здравствуй, гад ползучий! Что я слышу? Тебе какой-то запах не нравится?
  - Что ты?! Что ты?! Я совсем не то имел в виду! - в притворном ужасе верещит Змей. - Только не бросай меня в терновый куст!
  - Вот еще! Связываться с тобой, клоуном! Здорово, Стасер!
  - Здрав будь, боярин!
  Стасер звонко хлопает по протянутой пятерне, по крепости и сухой жесткости действительно чем-то неуловимо напоминающей конское копыто. Коня здесь любят. За легкий веселый нрав, спокойную доброжелательную силу, честность и особую мужскую доброту ничего общего не имеющую с сентиментальным слюнтяйством.
  - Слышь, Стасер, там какая-то муть творится. Сейчас по рации на нас выходили из Центрального, что-то они непонятное планируют. Вроде какую-то колонну будем сопровождать. Короче тебя Хайгитлер срочно к себе требует.
  - Да ладно хохмить-то! Какую на хрен колонну, это же не наш профиль?!
  - Да не знаю я толком! Давай короче, поднимайся и мухой к Рунге, он все расскажет.
  - Блин, вот не вовремя ты появился, Коняра! Только я слегка покемарить надумал после обеда... - бурчит Стасер, нехотя приподнимаясь с койки и вслепую нашаривая стоящие где-то под ней ботинки.
  - Нет, вы только гляньте на него! - негодующе всплескивает руками, будто рассерженная базарная торговка, Конь. - Он еще и недоволен! А то, что я не жалея ног несся по жаре к нему с радостной вестью о предстоящем походе он уже не помнит! То есть мне за заботу да ласку даже спасибо ждать не приходится!
  - Ох, исполать тебе, барин! - изображает неудачную пародию на поясной поклон Стасер. - Благодарность тебе моя вечная! Да чтобы ты был всегда здоров! Подков тебе золотых! Бант с цветами тебе в гриву! Уздечку с брюликами на шею!
  Конь разражается радостным ржанием, чем доводит и так заливающегося смехом на своей койке Змея буквально до судорожных колик.
  
  
  Рунге встретил Стасера привычно сухо. Прямой как палка немец восседал за узким конторским столом обдуваемый струей прохладного воздуха выдуваемого напряженно пыхтящим кондиционером. Блеснули стекла элегантных профессорских очков, их наличие само по себе было довольно неприятным признаком. Обычно Рунге весьма щепетильно относился к производимому им на окружающих впечатлению и любая деталь, могущая хоть как-то подпортить имидж крутого вояки, безжалостно удалялась. Потому, несмотря на всем известную близорукость очки капитан кроликов позволял себе лишь в крайне важных случаях, видимо сейчас такой случай как раз и был. На столе перед немцем была разложена желто-коричневая карта окружающей пустыни, редкие зеленоватые вкрапления чахлых оазисов лишь слегка разбавляли общий мертвенно-песчаный фон. Рунге водил по карте допотопным курвиметром тщательно вымеряя длину лишь ему одному понятной кривой линии, справа. На самом краю стола замер высокий тонкостенный стакан, наполненный коричневатой жидкостью. Традиционный чай со льдом. Ни кофе, ни колы Рунге не признавал в принципе. Судя по тому, что жидкости в стакане оставалось еще больше половины, а кубики льда давным-давно растворились, напиток был полностью забыт и не оказался до сих пор нечаянно пролитым на пол или карту лишь благодаря довольно обширным размерам стола.
  Капитан даже не поднял головы в ответ на бодрое рявканье Стасера строго уставным образом сообщившего о своем прибытии, лишь коротко по-деловому кивнул на придвинутый торцом к его собственному стол и стоящие вдоль него стулья. Стасеру ничего не оставалось делать, как последовать этому не слишком любезному приглашению и в ожидании объяснений пялиться на карту где курвиметр капитана продолжал тщательно выводить непонятную кривую. Наконец колесико инструмента, проскрипев последний сантиметр по бумаге, замерло. Рунге еще несколько секунд внимательно вглядывался в ту точку на карте, где оно остановилось, затем медленно поднял глаза на Стасера. Ох, не понравились гарду глаза начальника! Нехорошие они были, красные как с похмелья, или недосыпа и вместе с тем какие-то загнанные, больные, точно как у родных российских алкашей с большого перепою мающихся. Вот только спиртного Рунге на дух не выносил, и все на базе об этом знали.
  - Хочу сообщить Вам, лейтенант, что на следующей неделе наша база будет подвергнута инспекции руководства Компании. К нам прибывает специальный инспектор, очень высокопоставленный сотрудник, имеющий большие полномочия. От того, какое мнение у него сложится о состоянии дел на нашей базе, боеспособности нашего подразделения и компетентности офицерского состава, будет зависеть очень и очень многое. Начиная от объема поставки необходимого оборудования и вооружения и заканчивая перспективами карьерного роста... Вы ведь не собираетесь до старости скакать по развалинам и палить во все что движется? Не надо меня прерывать, это был риторический вопрос. Вы ведь знаете, что такое риторический вопрос? - Рунге коротким жестом остановил собравшегося было отпустить какую-нибудь колкость Стасера и на несколько секунд замолчал с совершенно потерянным видом массируя переносицу.
   - С Вами все в порядке, капитан... - наконец решился осторожно прервать затянувшееся молчание Стасер.
  - Да, да, конечно, - тут же вскинулся Рунге. - Прошу простить. Просто устал. Так вот. Инспектор пробудет на нашей базе сутки. Для проверки боевой готовности и эффективности охраны этого более чем достаточно. Естественно все должно быть подготовлено: проверено оборудование постов, вычищено и исправно оружие, столовая и спальное расположение убраны и, конечно, внешний вид Ваших бандитов должен быть соответствующим...
  "Ты еще про покраску травы не сказал и про привязывание веточек к деревьям, чтобы крона была симметричной, птеродактиль, - зло подумал Стасер, не забывая между тем почтительно кивать в такт высказываниям начальства. - Видимо это неистребимо! Вечная дурацкая показуха, так раздражавшая в родной Российской армии, нашла свое воплощение и здесь! Хотя, чему удивляться! Ведь Рунге - восточный немец, а там почти пятьдесят лет вовсю копировали порядки непобедимой и легендарной! Одно не понятно. Зачем же ты меня все-таки позвал? Ставить задачу на грандиозную приборку и приведение в порядок надо было на общем совещании командиров групп, а ты вызвал меня одного. Значит, есть что-то еще, то к чему ты никак не можешь подступиться сразу, а только с подводящим прологом в виде нудной лекции о наведении "строго уставного порядка". Ох, не нравится мне все это, ох, не нравится...
  Меж тем немец все так же монотонно перечислявший все это время мероприятия по подготовке к встрече высокой инспекции, которые по его мнению следовало бы провести, видимо счел вступительную речь законченной и перешел к главному. Голос его враз изменился, превращаясь из невыразительно-убаюкивающего в жесткий, рубленный, командный.
  - Однако, кроме вышесказанного, есть еще один нюанс. После окончания работы на нашей базе инспектор, кстати, его фамилия Мактауб, должен будет отбыть в Багдад с последующим вылетом из страны.
  Стасер преданно ел глазами начальство.
  - При этом инспектор Мактауб желает, добираться от нас до Багдада автотранспортом... - Рунге сделал многозначительную паузу, для пущего привлечения внимания задрав вверх указательный палец.
  - Храбрые дураки встречаются почти так же часто, как дураки обычные, - пожал плечами Стасер. - Нам то, что до этого? Обидно, конечно, будет, если этот Маклауд не довезет до главного офиса хвалебный отзыв о нашей базе, но тут уж, как говорится Аллах, он бывает и вправду акбар...
  - Во-первых, не Маклауд, а Мактауб. А во-вторых, прекратите паясничать! - прервал его Рунге.
  - Слушаю и повинуюсь, мой повелитель, - произнес по-русски Стасер, сопроводив свои слова учтивым восточным поклоном. - Как скажете, капитан. Только эта затея выглядит довольно безрассудно. До Багдада примерно двести километров и практически все их придется преодолеть по партизаноопасным районам, по красной зоне. Вероятность попадания в засаду очень велика.
  - Инспектору это известно. Но, тем не менее, он желает лично ознакомиться с ситуацией в стране. Не по газетным публикациям и коалиционным сводкам, а лично! Scheisse! - свое любимое "Scheisse" Хайгитлер буквально выплюнул, ясно показывая истинное отношение к причудам то ли слишком храброго, то ли слишком глупого инспектора.
  Стасер молча ждал, в конце концов, дурь приезжего чиновника не являлась достаточным основанием для того, чтобы сильно нервничать.
  - Охрану и сопровождение инспектора при поездке в Багдад будет обеспечивать Ваша группа, лейтенант! - глубоко вздохнув, собравшись с духом, как перед прыжком в холодную воду, выпалил Рунге.
  - Что?! - Стасер вначале решил, что он ослышался. - Это как? Вы что, капитан? Это же не наша работа! Проводкой колонн занимаются совсем другие команды... У нас же нет подобного опыта!
  - Это категорическое требование Мактауба, - устало опустил голову под пристальным взглядом Стасера Рунге. - Он наотрез отказывается от привлечения специалистов какой-либо из охранных компаний занимающихся безопасностью перевозок. Профессиональная гордость, мать его!
  - Да пусть он засунет себе в жопу эту гордость! Он что совсем идиот?! Может еще и в самолет в Багдаде нам сесть вместо пилотов?! А?! То, что летчики из другой фирмы его не смущает? А что?! Какая разница?! Если доедем до Багдада, то значит, и с самолетом тоже можем управиться! Да что там самолет, нам и космический корабль по плечу! Мы же из Компании!!! Так что ли?
  Рунге молчал, не поднимая глаз от разложенной на столе карты и Стасер постепенно начал успокаиваться. Не с кем было спорить и ругаться, немец не хуже его самого понимал всю абсурдность планируемой операции. Вот только, так же как и он сам, ничего не мог поделать. Чертов Мактауб, (шотландец что ли?) непонятно с каких причин, решил устроить себе щекочущий нервы аттракцион, а то, что вместе с очередной дозой адреналина его драгоценный организм вполне мог словить девятиграммовый шукран от благодарного за освобождение местного населения ему не то было неизвестно вообще, не то мало волновало в виду врожденного кретинизма. Да и Аллах бы с ним, но благодаря своему начальственному статусу, этот урод тянул за собой еще целый десяток вполне нормальных трезво мыслящих парней и им оставалось лишь покорно, как идущие на бойню за бараном овцы, выполнять его самоубийственные прихоти. Ни Рунге, ни Стасер никак повлиять на ситуацию не могли.
  - Понимаешь, лейтенант, - неуверенно, будто через силу начал Рунге. - Твоя группа лучшая из четырех, все парни опытные, обстрелянные. Больше поручить это дело некому. Сам знаешь, если тебе окажется не по зубам, остальным группам и пробовать не стоит.
  - А к нам сюда это чудо как планируют доставить? - Стасер уже внутренне смирился с предстоящей работой и теперь мучительно просчитывал в уме различные варианты дальнейшего развития ситуации.
  - К нам он прибудет на вертолете, - заторопился Рунге, по тону заданного вопроса он тоже понял, что самая тяжелая часть разговора позади и справедливое негодование подчиненного больше не будет выплескиваться на его многострадальную подневольную, но вместе с тем командирскую голову. - С ним будут двое: личный телохранитель и секретарь.
  - Час от часу не легче... - тяжело вздохнул Стасер.
  Ему уже не раз приходилось сталкиваться с так называемыми "телохранителями" различных высокопоставленных особ. Прямо скажем, приятных воспоминаний эти встречи оставили мало. Возможно, ему просто не везло, но каждый раз он почему-то нарывался на людей донельзя высокомерных, не желающих слушать ни советов, ни указаний, считающих себя непревзойденными профессионалами и, тем не менее, быстро скисающих в условиях войны, где опасность для клиента существует реальная и постоянная, а отнюдь не кратковременная и по большей части гипотетическая, как в мирной жизни.
  Рунге понимающе кивнул и продолжил:
  - Поедете на трех "хаммерах", четвертый отдать не могу, здесь тоже машина может понадобиться. Маршрут я примерно накидал, вот смотри...
  
  
  
  Из конторского здания Стасер вышел уже ближе к вечеру. Огромное неестественно красное солнце медленно ползло за горизонт, напоследок окрашивая в розоватый цвет гигантские цистерны, сложенные из сырого кирпича стены зданий и отблескивающую жесть ангаров. Стасер остановился, любуясь этим неожиданным сочетанием закатных красок, не спеша с вкусным хрустом, повел затекшими плечами. Налетевший порыв жаркого пришедшего с раскаленной пустыни ветра швырнул ему в лицо горсть песка, противно резанули кожу жесткие кварцевые крупинки. Он зажмурился, привычно отплевываясь пропитанной вездесущей пылью желто-коричневой слюной. Прищурив в узкие щелки глаза, вновь глянул на прячущееся за край земли солнце, когда-то в далеком сопливом детстве он верил, что где-то там за едва различимой в пыльной дымке линией горизонта у солнца есть дом, куда оно каждый вечер уходит ночевать и откуда возвращается по утрам.
  Солнце садится - "день прошел, да и хрен с ним, хорошо, что не убили", сама собой всплыла в памяти старая армейская поговорка. Действительно не убили... Хотя это довольно странно, столько уже было самых разных дней, столько раз уже им представлялась такая возможность, а вот, надо же, до сих пор не воспользовались. Четко формулировать кто такие эти самые "они" сейчас не хотелось, просто ОНИ - местные хаджи и федайины, свои, домашние чичи и их хохлятские и прибалтийские наемники, короче все те уроды, что по жизни желали ему, Стасеру, зла. До сих пор всегда удавалось оставлять всех их с носом, выходить сухим из воды, порой даря на память врагу клочки своей шкуры, но все же без особых потерь. Теперь, похоже, надвигался очередной такой случай. Вновь колесо несущейся по жизни рулетки сделало очередной круг, и шарик запрыгал по вертящемуся полю, выбирая, где же остановиться. До сих пор ему везло в этой много лет длящейся игре, но рано или поздно запас любого везения, любой удачи переполняет отпущенный человеку лимит. И тогда бегущий по кругу шарик, кружась, останавливается в лунке зеро. Финита! В этот раз выиграло казино, и это уже необратимо! И наплевать, сколь грозен ты в рукопашной и как метко стреляешь навскидку! Зеро! Казино всегда выигрывает в конечном итоге. Любой, кто знаком с теорией вероятности подтвердит. Вопрос лишь в том, выиграет оно сейчас или позже. А пока крупье продолжает раскручивать колесо.
  - Аллах акбар! - донесся откуда-то со стороны города усиленный мегафоном крик муллы.
  Стасер невольно вздрогнул. Не мог он спокойно воспринимать этот вопль, уж больно много воспоминаний будил он в душе, бередя едва поджившие затянувшиеся заскорузлой коркой раны. Всплыли вдруг откуда-то из глубины памяти лица солдат его расстрелянного на окраине Грозного взвода: Киря, Сан Саныч, Тушкан, малыш-татарин Шайхутдинов, сержант Осинцев... Серьезные внимательные глаза, неулыбчивые сосредоточенные. Мальчишки, такие одинаковые и разные... Схожие молодостью, наивностью и различные такой короткой, но все же существовавшей доармейской жизнью... Не просто подчиненные, а товарищи, младшие братишки... И стандартные фразы похоронок: "погиб, выполняя боевую задачу", "пал, до конца исполнив свой воинский долг"... Теперь он даже мысленно не говорит таких слов, трескучих и чужих... Кому и за что был должен сгоревший живьем в БТРе Осинцев? Как и когда, успел так много задолжать, едва начавший жить двадцатилетний парень, продолжавший стрелять из пулемета, прикрывая отползающий к развалинам взвод, даже тогда когда полыхающий в машине огонь уже жег его тело.
  Здесь все не так, может от того, что война не своя, чужая... Может потому, что в нем самом мало осталось от того переполненного романтическими грезами лейтенанта, что плакал не чувствуя катящихся по щекам слез, тормоша завалившегося вдруг рядом с пробитым пулей снайпера горлом сержанта - замкомвзвода. Может потому, что с возрастом он стал жестче и циничней... Он не знал точного ответа. Непреложной истиной было только одно - здесь про смерть не говорили "пал, до конца исполнив долг", здесь не принято было плакать и клясться отомстить, здесь говорили "непруха" и отворачивались, пожимая плечами, стараясь лишний раз не смотреть, не впускать в себя отчаяние и боль. И сердца покрывались жесткой коростой старательно культивируемого равнодушия и цинизма, продолжая саднить и обливаться кровью внутри. Мы "псы войны", "дикие гуси", мы в любой момент готовы убивать и умирать, только плати! Нам плевать на смерть, как свою, так и чужую! Это лишь одно из досадных неудобств нашей работы, профессиональный риск! Жить тоже опасно - от этого умирают! Так что, вперед, псы! Команда: "Фас!", прозвучала! А тех, кто останется жив, ждут заветные бумажки с рожами президентов!
  - Можете ими подтереться, уроды! - вслух произнес Стасер, погрозив для убедительности куда-то вверх кулаком, и быстро зашагал в сторону залитого лучами заходящего солнца ангара.
  Новость о предстоящем походе его группа вопреки ожиданиям восприняла с философским спокойствием, по крайней мере, открытого недовольства никто не проявил. Так поворчали для приличия, как ворчал бы впрочем любой русский мужик по дурости начальства вдруг озадаченный неожиданным, с его точки зрения ненужным да к тому же еще рискованным и трудным делом. А вскоре и сам Стасер перестал рефлексировать по поводу предстоящей поездки, успокаивая себя мыслью, что двести километров это не тысяча. В конце концов, на их хаммерах вполне можно было пролететь такое расстояние за два-три часа, благо маршрут пролегал по довольно крупному шоссе, состояние которого хоть и не могло тягаться с европейскими автобанами, но все же поддерживалось примерно на уровне родных российских дорог. Да и вообще, многие гарды только проводкой колонн и занимаются, и ничего, как-то выкручиваются же, ну понятно, бывает, попадают в засады, бывает, гибнут, но не каждый же раз такие приключения. "Тем более давно проверено в первый раз и в последний обычно сходит с рук любая глупость!" - напомнил он себе собственное поверье.
  
  
  
  Выстрел грохнул неожиданно и совсем рядом, заставив его вздрогнуть как от удара бича. Он уже разделся до пояса и предвкушал несколько часов блаженного сна и полного покоя так желанного после рутинного без происшествий, но все-таки настоящего боевого дежурства с напряженным вглядыванием в осточертевшие силуэты развалин в надежде упредить в любой момент готовую вылететь оттуда смерть. Группа Стасера дежурила с трех часов дня до трех часов ночи, они всегда делили сутки на две смены, и сейчас на посты ушла группа Бека. Расчет был на то, что к утру на постах окажется сравнительно бодрая и выспавшаяся свежая смена.
  Нападения хаджей случались, как правило, под утро за пару часов до рассвета, именно тогда, когда усталость и сон так или иначе притупляют внимание даже самых бдительных стражей, а спящему человеку требуется гораздо больше времени чем вначале ночи на то, чтобы стряхнув с себя паутину предрассветных миражей включиться в реальность и начать действовать защищая свою жизнь. Когда-то в курсантской роте Стасера, замученной многочисленными караулами, это время, за наибольшую трудность выстаивания на постах, звалось "собачьей вахтой". Много позже, уходя со своей разведгруппой в рейды по контролируемой боевиками территории Чечни, он звал его часом волка. Все зависело от того охранник ты, или стремительно и бесшумно скользящий в неверных предутренних сумерках диверсант. Стасер благодаря неуемной энергии, несколько непочтительно обзываемой родственниками шилом в заднице, успел побыть и тем и другим.
  Однако, судя по звуку, выстрел прозвучал где-то рядом, а значит хаджи, каким-то пока не ясным способом, сумели проникнуть внутрь тщательно охраняемого периметра. Если так, то дело совсем плохо. Схватив прислоненный к стене в изголовье кровати автомат, и уже на бегу подцепив брошенную рядом разгрузку с торчащими из карманов магазинами, Стасер, распихивая повскакавших с коек гардов бросился к выходу из ангара. "Лишь бы не пальнули из гранатомета... Лишь бы не пальнули из гранатомета...", - навязчиво стучало в голове, заставляя усерднее работать локтями, прокладывая себе дорогу в плотной массе также устремившихся к выходу человеческих тел. Достигнув наконец чуть светлеющего на фоне барачной темноты проема, Стасер настороженно вскинул к плечу автомат и в полуприседе метнулся на улицу, тут же нырнув в бок, чтобы как можно меньше маячить в прямоугольнике входа. Отскочив в сторону на десяток метров он присел на корточки, привалившись спиной к все еще веющему приятным, набранным за день теплом железу стенки ангара. Осторожно поводил из стороны в сторону стволом, тщательно всматриваясь в окружающую темноту, выискивая хоть какой-то признак движения, едва видимую тень, любой намек на присутствие врага. Все было спокойно, только из ангара продолжали выскакивать полуодетые бойцы. Кто в чем, некоторые даже в одних трусах, но все при оружии.
  - Эй! Что там у вас? - проорал усиленный мегафоном голос Бека и тут же с крыши конторского здания, где располагалось пулеметное гнездо, ударил мощный луч прожектора.
  Сноп света заметался, выхватывая из темноты то полуголых гардов, ощетинившихся во все стороны стволами, то чахлые скрученные тела редких деревьев, то бетонные стены окружающего базу забора. Нападающих нигде не было видно, и выстрелы не повторялись. Постепенно бойцы успокаивались, опускали оружие, тихо переговаривались, закуривали, обсуждая странное происшествие.
  - Эй, все сюда! Здесь раненый! - громкий крик, донесшийся откуда-то из-за ангара, заставил всех вновь защелкать поднятыми было предохранителями.
  - Значит все-таки хаджи... - пробормотал про себя Стасер, сторожко крутя во все стороны головой и неслышно скользя вдоль стены туда, откуда раздался крик.
  Мимо него попытался протиснуться кто-то вооруженный большой брезентовой сумкой с красным крестом. Стасер схватил торопыгу за рукав и с силой задвинул себе за спину. Косонув в его сторону самым краем глаза он признал отрядного доктора с само собой разумеющимся прозвищем Айболит.
  - Не торопись, медицина, целее будешь! - зло прошипел Стасер, для пущей убедительности корча доктору зверскую рожу.
  - Но там же раненый... - попытался протестовать тот.
  - Ничего потерпит. Лучше один раненый, чем двое мертвых. Не мельтеши, Гиппократ, мешаешь!
  Чуть присев, и лишь на четверть лица выглянув из-за угла, Стасер быстро отдернул голову. Ничего угрожающего и подозрительного впрочем, за доли мгновения, что длился этот беглый осмотр, заметить не удалось. Сделав знак доктору, чтобы оставался на месте и не шумел, Стасер плотно сжав зубы и с тихим шипением стравив сквозь них воздух, одним резким движением выметнулся из-за угла готовый тут же нырнуть обратно при малейшей опасности. Тишина. Ни выстрелов, ни криков... Будто этот участок базы полностью вымер. Вдруг впереди и справа практически не различимое в ночной темноте завозилось, издавая тихие придушенные всхлипы что-то большое и чуть более светлое, чем окружающий мрак. Взяв на мушку это странное шевеление, готовый при любом подозрительном движении влепить туда струю раскаленного свинца, Стасер, усиленно вертя головой по сторонам, чтобы успеть засечь врага если это ловушка, мелкими приставными шагами двинулся вперед. Всхлипы время от времени перемежающиеся стонами стали явственнее и громче постепенно сливаясь в непрерывный жалобный плач.
  Лишь подойдя почти вплотную, Стасер узнал Глисту. Глистой за непомерную худобу и слабосилие был прозван один из бойцов группы Бека. Взявший академический отпуск студент МГУ приехал в Ирак, по его собственному выражению, бороться с агрессивным исламом. Однако в борьбе этой прямо скажем, не преуспел, в первую очередь из-за полного отсутствия сколько-нибудь серьезной военной подготовки, ну и физическую немощь тоже не стоит сбрасывать со счетов. Каким образом будущий филолог ни дня не служивший в армии и автомат то видевший лишь в школе, играя в какой-то современный вариант "Зарницы", сумел настолько задурить головы вербовщикам Компании, что они подписали с ним контракт, для всех было неразрешимой загадкой. Тем не менее, факт оставался фактом, борец с исламом прибыл в Ирак и теперь пытался отрабатывать свой хлеб. Насколько знал Стасер, выходило это из рук вон плохо. Не приспособленный к тяготам военной службы Глиста был для своей группы настоящей обузой, Бек терпел его до сих пор лишь благодаря сходству их радикальных политических взглядов, но тоже старался использовать верного соратника больше для различных хозяйственных нужд и черной работы, не доверяя ему ничего серьезного. Не смотря на постоянные послабления в несении караульной службы, а может быть именно благодаря им, Глиста своей новой жизнью явно тяготился, понимая, что из-за витавшей в голове романтической дури влип совсем не туда, куда хотелось. Впрочем, не он первый открыл, что война вовсе не полное героических подвигов праздничное действо, а тяжелая и порой откровенно нудная работа на самом пределе душевных и физических сил человека. А после появления злосчастного снайпера, после первых потерь и впервые увиденных трупов, погибших насильственной смертью людей, Глиста окончательно скуксился, затосковал, полностью уйдя в себя и начал нервно вздрагивать от долетавших порой со стороны города звуков выстрелов и взрывов.
  Сейчас Глиста, полностью упакованный в каску, разгрузку и легкий бронежилет, тихонько подвывал, лежа в пыли и крепко обхватив правой рукой предплечье левой. Из-под судорожно сжатых пальцев крупными темными каплями стекала кровь. Чуть в стороне валялся автомат. "Правильно! - вспомнил Стасер. - Группа Бека сейчас на постах. Поэтому Глиста полностью экипирован. Только что он здесь делает? И с какого поста его принесло?". Склонившись над Глистой, продолжая держаться на стороже, и не опуская автомат, Стасер глянул в побелевшее лицо с закатившимися глазами, отметил нервно прыгающие губы и дергающееся веко.
  - Ну, солдат, что произошло?! Где тебя зацепило?! Это хаджи были, да?! Где, сколько?! Ну! Очнись, парень! Отвечай на вопросы, ну!!!
  Глиста нервно задергал кадыком, пытаясь что-то произнести, но из лихорадочно пляшущих губ вылетали лишь бессвязные всхлипы.
  - Ну, ну... Спокойнее, парень, спокойнее... Все хорошо... Я здесь... Я помогу... Давай, успокойся и говори... Где ты на них напоролся? Там, на периметре? Ладно, молчи. Просто кивни если я прав. Так, где тебя стукнуло? На периметре?
  Глиста судорожно закивал.
  - С этой стороны? Ты на вышке стоял, да?
  Снова кивок и протяжный стон.
  - Док! - развернувшись к осторожно выглядывающему из-за угла Айболиту, Стасер махнул рукой. - Давай сюда! Глисту в руку зацепило!
  Долговязый Айболит в несколько прыжков оказался рядом и с разбегу плюхнувшись на колени, склонился над раненым. Быстро пробежав чуткими длинными пальцами по перемазанным кровью рукам Глисты, он принялся методично отгибать его судорожно сжатые пальцы. Раненый задергался, пытаясь ему помешать, и Стасер левой рукой с силой прижал его худое костлявое тело к земле. Правая ладонь все так же напряженно тискала пистолетную рукоять автомата.
  - Тихо, тихо... Не дергайся... Сейчас док тебя перевяжет... Больно не будет, не волнуйся... Расскажи лучше, ты их видел? Видел их? Нет?
  Глиста отрицательно замотал головой, и что-то нечленораздельное промычал.
  - Не видел? Совсем никого?
  - Из развалин... Выстрелили... А я... Я...
  - Тихо, тихо... Я понял, понял... Успокойся... Из развалин выстрелили и попали тебе в руку, а ты побежал сюда, так?
  - Ага... Я... Я...
  - Все понял, молчи, ничего не говори.
  Стасера душила злость на этого бестолкового тюфяка, который умудрился поймать пулю, да еще бросил пост, и, вполне возможно, что пока они здесь с ним возятся, просочившиеся хаджи минируют резервуары на территории базы. Стасер готов был своими руками разорвать на части этого никчемного идиота, однако старался не показывать этого, понимая, что сейчас впаданием в пусть справедливый, но абсолютно бесполезный гнев делу не поможешь.
  Сзади гулко протопали быстрые тяжелые шаги, и рядом оказался Крот.
  - Ну, что тут у вас?
  Стасер неприязненно скривился, после происшествия с девкой-снайпером, он не мог воспринимать Крота без некоей доли брезгливости. Однако сейчас этот по-крестьянски основательный и сметливый парень был как нельзя кстати. Следовало срочно осмотреть ограждение и, сообщив Рунге о возможном прорыве провести тщательную проверку всей территории базы.
  - Да вот, Глисту подстрелили из развалин... - проговорил Стасер, мысленно прикидывая, что будет лучше: послать Крота к Хайгитлеру, а самому заняться осмотром или наоборот, отправиться на доклад лично.
  От этих размышлений его отвлек удивленный голос Айболита:
  - Да у него на руке ожог!
  - Что?! - Стасер аж подскочил на месте.
  Вместо ответа Айболит резко вывернул руку раненного, поднося ее к самому лицу Стасера и подсвечивая фонариком. Мышца левого предплечья была разорвана гораздо выше кости и походила на надрезанный кусок говядины в мясном ряду на базаре, темно-красная мякоть густо сочилась бордовой венозной кровью.
  - Само по себе царапина. Ничего важного не задето. Только зашить и как новенький будет, а мясо потом нарастет, - холодно проговорил доктор. - А вот на края внимательно глянь, и на кожу вокруг...
  Действительно края раны с одного конца покоричнивели и будто обуглились, схватившись уже набухающей гноем корочкой, а кожа вокруг приобрела ярко-красный оттенок и была осыпана мелкими вздувшимися пузырями.
  - Пороховой ожог. Характерный для выстрела в упор, - все тем же замороженным голосом продолжал док, убедившись, что Стасер в полной мере успел оценить предложенную картину.
  Крот тем временем поднял все так же валяющийся далеко в стороне автомат и понюхал ствол, после чего коротко подтверждающее кивнул в ответ на вопросительный взгляд Стасера. Автоматный ствол пах кислой пороховой гарью свежего выстрела.
  - Значит, самострел, - медленно закипая начал Стасер. - Страховку решил получить, мальчик?
  Глиста молчал, отведя в сторону взгляд и все еще по инерции всхлипывая.
  - Умный значит. Сшибить на халяву деньжат с зажранных капиталистов и свалить домой, рассказывать о своих подвигах и хвастать перед студентками шрамом. Так, да? Нет, родной, вот хрен тебе по всей морде... И не потому, что нам тут жалко чужих денег, или нас волнует, что ты будешь из себя героя корчить. А потому, сука, что нормальные пацаны здесь погибли и без денег остались, а ты, мразота, жив, и судя по всему, еще долго жить будешь! Вставай, стрелок, хватит тут комедию ломать! Сейчас док тебя перевяжет и бегом к Рунге. Скажешь, был случайный выстрел, баловство с оружием. Понял?! И упаси тебя бог, раненого героя строить! Скажешь, что с сегодняшнего дня расторгаешь контракт, по любой причине, меня не волнует! И чтобы тебя, вонючка, я здесь больше не видел! Вали назад в Москву, студентки заждались!
  На протяжении всей этой речи Глиста лишь шумно дышал, кусая вздрагивающие губы, глаза его наполнялись бессильной злобой, бледное лицо раскраснелось.
  - Ну и пошли вы все, супермены хреновы! Ну и дохните здесь сами! А я... А мне... Да вы просто неудачники! Вы просто все мне завидуете! Потому что я молодой! У меня будет образование и престижная работа! А вы... А у вас... Сдохнете здесь или на следующей войне! Все сдохнете, все равно все сдохнете!
  Глиста заикался от волнения, по щекам его водопадом текли мелкие злые слезы. Стасер пожал плечами, неожиданно будто обмякнув, и куда-то растеряв весь заряд еще секунду назад бушевавшего праведного гнева.
  - Может быть ты и прав, - тихо проговорил он, так тихо, что ни Глиста, ни сидящий рядом док его не услышали.
  - Пошли отсюда, командир, - пробасил Крот, закидывая на плечо автомат Глисты. - Чего ты с этим пидором разговариваешь, один хрен он тебя не поймет. Таких только пинать, да и то уже поздно, все равно человеком не станет.
  Стасер последний раз взглянул на покрасневшее залитое слезами лицо, на некрасиво изломанный, искривленный в беззвучном плаче рот и резко развернувшись на каблуках, тяжело зашагал вслед за Кротом.
  "Вот так, парень. Убийца и насильник уважительно зовет тебя командиром. А студент-филолог думает, что ты мразь и завистливый неудачник. А сам ты всегда считал себя человеком чутким и интеллигентным, с тонкой душевной организацией, просто спрятанной под маской тупого служаки, но все равно легко заметной. Ведь разглядел же что-то подобное Чуча. А этот вот не заметил, или не захотел видеть. Зато Крот стопроцентно держит тебя за своего, за одного поля ягоду. Так кто же ты на самом деле, парень? Кто обнаружится под маской крутого вояки в тот день, когда ее придется все-таки снять? Или она уже настолько прикипела к твоему настоящему лицу, что будет отдираться лишь по живому, вместе с кожей и ошметками мышц? Где ответы на эти вопросы?"
  
  
  
  Разведфак
  - На лысо! На лысо, я сказал! Нечего этих патлатых уродов жалеть! Что, воин? Ты что-то там проблеял, или мне послышалось?! Какой тебе на хрен полубокс?! Я тебе полный бокс устрою! Тайский! Мастер, у тебя бритва есть? Есть? Отлично! Этого еще и под бритву! А то разговорчивый слишком! Будет у нас вместо маяка! По отблеску лысины как раз артиллерии удобно пристреливаться! Ориентир номер пять - лысина! Чего приуныли, девочки?! Вы теперь разведка, а значит, вид должны иметь бодрый и молодцеватый!
  - Товарищ капитан, а почему только нас стригут наголо? Вон остальным сказали просто коротко.
  - Хочешь к остальным, боец? Только пискни и я тебя навечно к мазуте отправлю! Ты ж, блин, элита! Разведчик! Или забыл?
  - Никак нет, товарищ капитан, не забыл! - звенящий голос полон нешуточной тревоги, а ну как и впрямь сейчас возьмут и выгонят из вожделенного разведвзвода, переведут на другую специальность.
  - Это хорошо, что ты помнишь! А остальные как? Тоже помнят? Проверим... Кто вы такие, воины?
  - Разведка! - нестройный гул двух десятков ломких мальчишеских голосов летит к верхушкам вековых сосен, вязнет в зеленой игольчатой хвое.
  - Кто? - в голосе капитана сквозит неподдельное презрительное разочарование. - Судя по этому мявканью, здесь собрались помойные коты, или девочки из студии бальных танцев. Я спросил, кто вы такие, воины?!
  - Раз-вед-ка!
  - Еще раз, я не слышал!
  - Раз-вед-ка! Раз-вед-ка! Раз-вед-ка!
  Дружный рев заставляет шарахнуться стайку какой-то птичьей мелочи, эхом бьется в самых дальних уголках полевого лагеря. Даже несчастный курсант, которому в этот момент парикмахер сбривает с головы слишком буйную, по мнению капитана, растительность и тот орет, выпучив от усердия глаза и покраснев, как вареный рак от натуги. Мастер неодобрительно качает головой, прерывая на время процесс бритья, невозможный из-за судорожно трясущегося от крика затылка клиента.
  
  
  
  Кажется, легкие сейчас выломают ребра, почти на физическом уровне ощущается, как стягивающий их костяной каркас прогибается и вибрирует от напряжения. Воздуха! Больше воздуха! Высушенное ободранное холодными потоками горло превращается в жадно сосущую вожделенный кислород трубу. Кровь молотом бьется в висках, щеки горят от ее прилива к голове, а глаза того и гляди, лопнут от натуги.
  - Быстрее, девочки! Еще быстрее! Темп! Темп!
  Бегущие впереди и впрямь ускоряются, хотя он готов был голову прозакладывать, что это уже невозможно. Ну и лоси... Как только они выдерживают? Черт, я то точно уже не смогу выжать из измочаленных, отказывающихся подчиняться мышц ничего сверх того, что они уже делают. Позор! Кадет оказался слабее гражданских сопляков! А ну соберись и прибавь! Соберись и прибавь! Против ожидания, ноги, которых еще минуту назад совершенно не чувствовал, начинают стучать чаще. В мозгу почему-то постоянно пляшут, выбивая дробь барабанные палочки. Быстрее! Топай им в такт! Давай! Еще поднажми!
  Левое подреберье сводит приступом щемящей, требующей немедленной остановки боли. Зубы впиваются в нижнюю губу, челюсти сжимаются, одной болью перебивая и вытесняя другую, горько соленая влага заполняет рот.
  - Еще быстрее! Темп! Темп! Отдаем все, что можем!
  Барабанная дробь в мозгах нарастает, ноги торопятся за ней, сапоги гулко бухают по утоптанной земле. Сквозь намертво сжатые челюсти рвется звериный полурык, полустон.
  - Хорош! Переходим на шаг! Все, все, стоп! Больше не бежим!
  Стасер сделав по инерции несколько неуверенных шатающихся шагов, натыкается на кого-то из бежавших впереди, и не в силах совладать с рвущимся запаленным дыханием, буквально повисает на его скользком от пота плече. Тот пытается стряхнуть его тянущую к земле, лишающую равновесие руку, но, такой же вымотанный, тяжело дышащий, не может этого сделать и лишь бестолково отпихивается от опершегося на него Стасера.
  - Не стоять, уроды, не стоять! Делаем дыхательные упражнения! Восстанавливаем дыхание! Сейчас дождемся отставших каличей и нам еще обратно бежать.
  Последняя фраза сержанта с четвертого курса, проводящего зарядку, повергает взвод в уныние. Какое там бежать обратно, если подламывающиеся ноги не могут удержать ставшие чужими и неуклюжими тела даже просто в вертикальном положении. Наконец слегка продышавшись и отхаркавшись забивающей горло буро-зеленой слизью, Стасер сумел оглядеться по сторонам, оценивая ситуацию. От взвода осталась дай Бог половина, а то и меньше, остальные не выдержали, упали где-то по дороге и теперь ковыляют пешком по лесной тропинке ведущей к полевому лагерю. Он выдержал, не сломался, добежал до конца. Не смотря на тупую усталость, эта мысль приносит горделивое удовлетворение, заставляющее расправить плечи и изобразить на лице улыбку, мол, нам все нипочем. Однако как раз в этот момент Стасер ловит на себе насмешливый взгляд сержанта. Как ни удивительно, сержант даже не вспотел и не запыхался, о только что проделанной им беговой дистанции напоминали лишь запыленные как у остальных сапоги.
  - Грустно, девочки, - голос сержанта звучит абсолютно спокойно и ровно, будто он проводит занятие в учебном классе сидя за столом. - Прогончик-то, между нами говоря, был совсем слабенький, а мы потеряли почти половину людей.
  Уже очухавшиеся парни встречают его речь тихим негодующим ворчанием, в открытую возразить старшему никто, конечно, не осмеливается, но, то, что можно назвать такую пробежку слабенькой у всех вызывает вполне обоснованные сомнения.
  - Не понял, это что за вой? Сомневаетесь в моих словах? - голос сержанта начинает постепенно нарастать, слова его становятся рубленными и четкими. - Любой военнослужащий армии США, начинает свой день с дистанции в десять миль. Любой! Слышите?! Не десантник, или морской пехотинец, с которыми вам придется встретиться в бою, а самый последний обалдуй из службы тыла. Так кто же тогда вы, дохнущие после пяти километров, по сравнению с ними? Молчите? Тогда скажу я. Вы - говно! И говном останетесь, пока из вас не сделают людей! А людей из вас здесь сделают, будьте уверены. Кто не сможет - умрет! А остальные превратятся в нормальных бойцов. А теперь, внимание. Взвод, слушай мою команду! Бегом! Отставить! По команде "бегом", руки сгибаются в локтях! Бегом! Марш!
  С жалобными стонами и приглушенными проклятиями остатки взвода кое-как трогаются с места и, едва переставляя заплетающиеся на каждом шагу ноги, еле-еле движутся по лесной тропе к лагерю.
  - А ну, веселее! А ну, не умирать! Направляющий, шире шаг! - бодро покрикивает сержант.
  Постепенно взвод втягивается в заданный сержантом темп, и вот уже новенькие еще не разношенные и не разбитые сапоги курсантов гулко стучат по утрамбованной тысячами ног земле почти с прежней частотой.
  
  
  
  - Атака!
  Круглолицый здоровяк, по-деревенски могучий, но рыхловатый широко замахивается пудовым кулачищем и останавливает удар лишь перед самым лицом неподвижно стоящего инструктора.
  - Курсант! Это что сейчас было? Что ты мне тут изобразил? - голос инструктора так и сочится ядовитым презрением. - Отвечать!
  - Я... вот... Вы же сказали ударить, я и ударил... Ну...
  - Что, ну, воин?! Я приказал ударить меня в голову. В голову, курсант! А не в воздух рядом с головой! Что было не понятно?!
  - Ну... это... - совсем теряется покрасневший как рак парень. - Я же тогда, того... Ну ... это... в Вас попасть могу.
  - Так, понял..., - тянет инструктор, по-новому с внимательным прищуром рассматривая ученика. - Пожалел меня значит... Ну-ну... Куришь?
  Совершенно сбитый с толку неожиданным вопросом курсант лишь молча кивает в ответ.
  - Видишь это? - в руках инструктора появляется самая настоящая пачка ленинградского "Мальборо", сигарет круче на тот момент в Союзе простые люди и не видали. - Получишь, если попадешь хоть раз с трех попыток.
  Стоящие вокруг ямы с опилками курсанты дружно охают и начинают завистливо вздыхать.
  - Давай, Большой! Постарайся, парень! Один то раз из трех всяко попадешь! Давай, не тормози! Потом вместе покурим! - летят со всех сторон подбадривающие крики.
  Большой в центре ямы все так же неуверенно мнется и с подозрением посматривает на одетого в пятнистый комбинезон инструктора. С виду боятся совершенно нечего: инструктор на голову ниже и заметно уже в плечах, да и в кости тонок... Встреться такой на гражданке, даже не задумался бы, подумаешь противник, соплей перешибить можно. Однако титул "инструктор по рукопашному бою" заставляет осторожничать, не зря же этот мужик его получил, видно приемчики всякие хитрые знает. Хотя с другой стороны, что с них, с приемчиков толку? Всего раз кулаком приложиться и его снесет на хрен вместе со всеми хитростями. Да и мы тоже не лыком шиты! Сколько раз заезжим городским бока наминали, тоже всякие попадались: и боксеры, и борцы, и новомодные каратисты. До фига же им помогало их умение, как же! Стоило лишь разок попасть в репу и падали как миленькие. Небось и этот упадет...
  - Ну, ладно, давайте что ли... - басит Большой, внимательно следя за лицом инструктора.
  - Вот, спасибо, уважил! А я уж думал, откажешься, - иронично фыркает тот.
  И в этот момент Большой, все еще продолжая смущенно улыбаться, не дожидаясь команды, бросается вперед, размашисто молотя кулачищами. Подленько это, конечно, но формально он прав, никто заранее не оговаривал, что бить нужно по сигналу.
  Что произошло дальше, не понял ни сам Большой, ни замершие в напряженном внимании зрители. Инструктор сделал какое-то неуловимо сложное и вместе с тем по-кошачьи плавное и гибкое движение навстречу летящей на него стокилограммовой туше, такое быстрое, что контуры его пятнистого балахона будто размазались в воздухе. А потом Большой почувствовал, что земля ушла у него из-под ног, окружающий мир завертелся бешеной каруселью, обогнавшая ноги спина мягко ткнулась в опилки, и что-то тяжелое ударило в висок, прострелив мозг мгновенной вспышкой боли, сменившейся тяжелой темнотой.
  Когда он пришел в себя, то первое, что увидел, было все еще плохо фокусирующееся перед глазами лицо инструктора.
  - Ну что, живой? Слишком неожиданно ты бросился. Испугался я, извини.
  - Я больше пробовать не буду... - непослушными губами выдавил в ответ Большой.
  - Ни хрена себе у него испуг вышел. Так с перепугу и насмерть завалить мог, - вполголоса прокомментировал за спиной инструктора кто-то из курсантов. - Ну его на фиг, пугать такого.
  - Товарищ майор, а как Вы так смогли? Он же раза в два, наверное, больше Вас весит...
  - А вот в этом собственно и суть предмета "Рукопашный бой", или если уж совсем конкретно, Боевой Армейской Системы, сокращенно БАРС. Владение техникой БАРС гарантирует победу физически слабого над более сильным, безоружного над вооруженным, одного над многими.
  - Это что же получается? - с явной обидой вступил в разговор Кеша-Мамонт, гороподобный культурист из Одессы. - Выходит, я зря столько лет каждый день до седьмого пота в тренажерном зале железки тягал? Это значит, что любой заморыш, этот самый БАРС выучил, и при случае мне морду набил? Так что ли?
  - Ну не совсем, - с улыбкой успокоил его инструктор. - Для того чтобы в достаточной мере овладеть системой необходимо пожалуй не меньше времени, чем ты потратил на тренажерный зал. А насчет набитой морды... Кто тебе самому мешает в дополнение к накачанным мышцам изучить боевые приемы?
  Кеша в ответ лишь что-то невразумительное проворчал.
  - Я больше тебе скажу, - все еще улыбаясь, добавил инструктор. - Тебе не только никто мешать не будет, а наоборот заставят, даже если тебе самому не захочется. Потому что овладение приемами защиты и нападения без оружия и с использованием подручных средств входит в обязательную программу подготовки разведчика. Так что, котятки, мы теперь будем часто с вами встречаться, может быть чаще, чем вам бы хотелось. А теперь хватит скалить зубы. Вдоль краев ямы становись. Боевую стойку принять! Смотреть внимательно первый раз показываю движение в реальном темпе, второй - медленно, третий, тем, кто не усвоил, индивидуально в этой вот яме, и, поверьте, лучше до этого не доводить!
  
  
  
  Занятия по минно-взрывному делу уже подходили к концу, впереди замаячил долгожданный обед и потом вожделенные полчаса сладостного послеобеденного ничегонеделания. Полчаса это невероятно много, если кто понимает, это целая бездна времени в жестком распорядке учебного центра. И до этого счастья оставалось уже рукой подать, всего час занятий под руководством местного специалиста по подрывному делу. Инструктор, как и все преподаватели, был крепко сбитым коротко стриженым мужиком с жесткими чертами лица и пронзительным взглядом. От всей его манеры держаться, от коротких рубленых объяснений и сопровождавших их скупых жестов веяло жесткой несокрушимой силой и непреклонной волей. Впрочем, эти качества в той или иной мере были свойственны всем офицерам, которые до сей поры, встречались здесь первокурсникам. "Неужели и я когда-нибудь смогу стать таким, как они, жестким, сильным, уверенным в себе, настоящим мужиком. Или они все изначально родились такими и просто были отобраны сюда, как наиболее подходящие. Может быть здесь просто служат люди какой-то отличной от других, особой породы и стать с ними в один ряд сумеет лишь такой же как они имеющий эту мужественность с рождения. Но ведь и я тоже здесь. Я прошел и медкомиссию, и профотбор, они признали мое право учиться, для того, чтобы стать таким же, как они", - думал про себя Стасер, в пол уха слушая объяснения преподавателя. А тот между тем рассказывал, высоко поднимая над головой гранатный запал:
  - Можно использовать гранаты вместо мин. Когда у вас нет ничего под рукой кроме гранат, вы иногда сможете достичь даже лучшего эффекта, чем с минами. Если, конечно, знаете и умеете пользоваться тем, что у вас есть. И первое, что нужно сделать чтобы превратить гранату в мину, это... Как по Вашему, курсант? Да, я к Вам обращаюсь, проснитесь и отвечайте! Иначе, я чувствую, Вы так и продрыхните всю мою лекцию!
  Худощавый смуглый паренек по прозвищу Испанец резво вскакивает на ноги с врытой в землю деревянной лавки.
  - Виноват, товарищ капитан! Я только с наряда, сморило, задремал! Больше не повторится! - в голос вопит он, преданно тараща глаза на преподавателя.
  Капитан медленно оглядывает его с ног до головы и неожиданно тихим, спокойным проникновенным тоном произносит:
  - Когда-нибудь, курсант, знания, полученные здесь, могут спасти Вам жизнь. Если бы Вы заснули на уроке математики в школе, это могло бы привести к тому, что Вас обсчитали бы в магазине. Если бы Вы проспали урок русского языка, то писали бы с ошибками и над Вами стали бы смеяться. Если Вы проспите мой урок, и эти знания вдруг Вам понадобятся в реальной жизни - Вы умрете. Не хлопайте на меня своими чудными глазами, Вы - потенциальный мертвец. Хуже того, вместе с Вашей все равно никчемной, раз Вы спите на занятиях, жизнью, свои гораздо более ценные жизни потеряют Ваши товарищи, которых Вы погубите своим незнанием и неумением. Я доступно объясняю?
  - Так точно, товарищ капитан!
  - Остальным это тоже ясно?
  - Так точно, товарищ капитан! - стройно гудит взвод.
  - Взвод! Встать! - голос инструктора приобретает звонкую командную резкость. - Что должен уметь делать солдат?!
  - Убить врага и умереть за Родину! - дружно тянут два десятка курсантских глоток.
  "Как много здесь на самом деле различных речевок, формальных вопросов и ответов, хором декламирующихся лозунгов, - думает Стасер, старательно выговаривая привычную, уже набившую оскомину фразу. - Ведь наверняка все они родились не просто так, а были специально разработаны психологами и военными педагогами. Ведь, несмотря на их явную глупость и напыщенность, содержащиеся в тексте идеи раз за разом въедаются в мозг. Находят там свою нишу, забиваясь в подсознание, и, конечно, они сами собой выпрыгнут оттуда в нужный момент, заставляя действовать так, а не иначе, принимать то, а не иное решение. Вот откуда берутся подвиги и героизм, они закладываются с детства, с безобидных вроде бы стереотипов. Таких, например, как "русские не сдаются", и вот расстрелявший патроны, окруженный врагами боец подрывает себя последней гранатой, ничуть не сомневаясь и не задумываясь, ибо это вбитый в подсознание стереотип, готовая модель поведения для такой ситуации. Он даже не успевает понять, что теряет все, жизнь, родных, весь этот мир... У него есть немалый шанс выжить в плену и вернуться домой, но он выбирает смерть, потому что "знает" заранее, как нужно действовать попав в такое положение. Ведь это наш традиционный, если можно так сказать, русский выбор, впитанный с рассказами других поколений, увиденный в кино и прочтенный в книгах, для других наций это не характерно. Так же и с остальным... Самое настоящее зомбирование..." Стасер не успел определиться, нравится ли ему это только что сделанное открытие. Ведь и сам он хотел бы, попав в трудную и опасную ситуацию, вести себя мужественно, как герои любимых книг. Но, мечталось, о героизме сознательном, выражающимся в преодолении страха и инстинкта самосохранения, а не в тупом выполнении любовно вложенной опытным инструктором программы действий. Хотя тут вопрос тонкий, с сознательным преодолением, еще кто его знает, как выйдет, вдруг, да и смалодушничаешь, стыдись потом всю жизнь, а с такой психологической накачкой - лишняя страховка от собственного страха появляется. "Страховка от страха" - неплохой каламбур.
  - А что должен уметь делать разведчик?! - прерывает раздумья выкрик инструктора.
  Ответ на этот вопрос тоже формален и давно известен:
  - Убить врага и остаться живым, - слаженно произносит десяток ртов.
  - Хорошо. Взвод, садись! Вот видите, вы все отлично знаете, так что продолжим наше занятие. Итак, чтобы превратить гранату в мину, мы в первую очередь должны избавиться от свойства гранаты взрываться через определенное время после команды на срабатывание. То есть избавиться от замедлителя, конструктивно входящего в этот самый запал.
  Инструктор, как ни в чем не бывало, продолжал объяснения. Склонились над одинаковыми клетчатыми тетрадками наголо остриженные мальчишеские головы. Если на секунду забыть, что и на преподавателе, и на учениках надета еще диковинная по тем временам, дефицитная камуфляжная форма, то можно подумать, что идет самый обычный школьный урок. Урок по предмету с названием: "Умение убивать" или "Эффективное убийство", той самой всеобъемлющей и расширенной дисциплине, которую испокон веков преподают новобранцам во всех армиях мира.
  - Отрезаем ровно 15 мм, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше. При этом, зажав запал в тиски, накрываем толстой доской, чтобы в случае взрыва, запал не причинил вреда, и пилим маленькой пилой. Очень аккуратно! Делаем пилой насечки и проверяем расстояние линейкой. Потом ломаем у насечек. Когда пилим замедлитель, никогда не продвигаемся до середины, то есть до самой смеси, чтобы замедлитель не сгорел, и переламываем у насечек. Все действия со взрывчатыми веществами, гранатами, минами и их составными частями производятся с максимальной осторожностью.
  При последних словах капитан, вроде бы случайно и небрежно, а на самом деле точным, заранее продуманным и красноречивым жестом продемонстрировал курсантам свою левую кисть - неподвижную, всегда обтянутую черной кожаной перчаткой. Никто из курсантов не решается спросить инструктора где и как он стал калекой, но из предыдущих слов как бы подразумевается, что руку капитану оторвало при работе со взрывчаткой, при разминировании, а может, чем черт не шутит, и наоборот. Прошлое, тех, кто сейчас преподает в училище, порой изобилует самыми невероятными страшными и опасными приключениями, о которых сами офицеры в основном предпочитают молчать, и само наличие которых явствует лишь из малоприметных для непосвященного человека деталей: случайных оговорок, презрительного отношения к учебному материалу, изложенному в официальных наставлениях, да изредка мелькающих на повседневных кителях наградных планках вовсе не "песочных" орденов и медалей.
  
  
  
  - Рота, подъем! Боевая тревога! Рота, подъем!
  Истошный крик дневального бегущего по дорожке вдоль первого ряда палаток, сбрасывает еще не до конца проснувшихся курсантов с уютных застеленных спальниками деревянных нар. Никак не желающие включаться мозги пытаются найти какой-нибудь предлог, чтобы еще на несколько мгновений остаться в вожделенном тепле и сонной дремоте, но действующие на уже выработавшемся условном рефлексе мышцы, сами без участия сознания выполняют необходимую работу: напяливают камуфляжную робу, наспех накручивают портянки, натягивают задубевшие за ночь сапоги... Быстрее, надо быстрее! Это не просто обычный утренний подъем, дневальный крикнул: "Тревога!", значит, надо быстрее иначе не миновать выволочки от командира взвода. Тревога - значит все серьезно, занятия, или какие-нибудь учения. И лишь потом окончательно пришедший после сна в норму мозг осознает смысл слова "боевая" и сопоставляет его со словом "тревога". Боевая тревога! Неужели?! И сердце против воли обрывается и рушится куда-то в желудок, а по низу живота разливается противно щемящий холодок. Боевая тревога! Что это?! Почему?! Неужели война?! Та самая, Третья Мировая, которую боялись и ждали, как неизбежную?! Иначе, какая необходимость срывать их, находящихся не на границе, а в самом центре России, с уютных нар на пол часа раньше подъема. "Всего лишь восемь минут летит ракета в ночи! - молнией проносится в голове, строчка из песни. - Всего лишь восемь минут, а там, кричи, не кричи... Мамочки! Неужели?! Господи пронеси!"
  - Быстрее! Быстрее! - орет командир взвода, старлей с забавным прозвищем Базен.
  На взгляд Стасера гороподобный старлей с резко выдающейся вперед квадратной челюстью и бритой наголо головой ничем не напоминает богобоязненного слугу мушкетера Арамиса. Прозвище кажется абсолютно глупым, пока кто-то из ребят не поясняет, что Базен в данном случае, просто производная от слова "база", то есть, имелось в виду "базовый", "основной". По большей части сельские парни, да жители рабочих окраин провинциальных городов никогда не читали романа Дюма, так как, посмотрев фильм, не видели смысла мусолить одно и то же, так что о втором, точнее первом значении прозвища даже не подозревали, просто случайно совпало.
  Наконец на первый взгляд совершенно беспорядочная суета, а на самом деле четко распланированное и не раз отработанное действие подъема по тревоге подходит к концу. На утоптанной широкой дорожке-линии перед ровными рядами палаток замирают две сотни одетых в мешковато сидящую еще не обмявшуюся по фигуре форму мальчишек. Подтянутые гораздо более мощные и мужественные офицеры смотрятся на фоне пацанов породистыми псами среди толпы уличных дворняжек.
  - Равняйсь! Смирно! Равнение на право! - летит над замершим строем привычная команда, и дежурный по лагерному сбору подполковник четко печатая шаг и лихо бросив ладонь к козырьку кепки, направляется к показавшемуся из-за палаток полковнику.
  Полковник самый старший воинский начальник из тех, кого здесь успел увидеть Стасер и выглядит он почти хрестоматийно, как и положено суровому, но в душе доброму и справедливому отцу-командиру. Высокий рост, массивная фигура, резкие, будто вырубленные топором черты лица, благородная седина на висках, форма всегда с иголочки, ботинки горят черным огнем, а подворотничок просто сверкает белизной - таков из себя полковник Гришин, начальник лагерного сбора с молодыми курсантами.
  - Здравствуйте, товарищи! - голос полковника звучит громом, слышно всем, до последнего человека в задних рядах.
  - Здра..., жла..., тва..., пол...! - дружным гудением отвечает строй.
  - Вольно!
  - Вольно! - откликается эхом дежурный.
  По шеренгам будто пробегает легкая судорога, расслабляются сведенные напряжением строевой стойки спины, курсанты коротко переступают с ноги на ногу, украдкой оправляют обмундирование и снаряжение, но глаза все равно остаются прикованными к полковнику. Он здесь самый главный, он знает все и обо всем, сейчас он расскажет, для чего их подняли по боевой тревоге, что произошло в стране или в мире, где и кому требуются их помощь и защита.
  - Товарищи курсанты! Я уполномочен командованием, донести до вас важное известие, - голос полковника рокочет, выдавая одно за другим правильные, уверенные слова, он как бы внушает, ничего особенного не случилось, сохраняйте спокойствие. - Вчера по причине тяжелой болезни Михаил Сергеевич Горбачев сложил с себя обязанности по управлению страной. Верховная власть в связи с этим перешла в руки комитета по чрезвычайному положению в состав которого вошел, в том числе и министр обороны.
  Тут полковник сделал паузу. В наступившей тишине, казалось, было слышно, как звенят в зарослях кустарника за передней линией вездесущие лесные комары, замершие в строю люди боялись вдохнуть, уже понимая, что произошло нечто экстраординарное, могущее иметь самые непредсказуемые последствия лично для каждого из них, но еще не в силах осмыслить все, что последует за только что сказанным.
  - Это переворот. Военный. Как в Чили, - неслышно, практически не шевеля губами, выдохнул Стасер.
  - Не мели ерунды, - замороженным голосом оборвал его Базен. - И вообще заткнись, в строю стоишь.
  - Я призываю всех сохранять приличествующее военнослужащим спокойствие и воздержаться от любых политических заявлений и комментариев происходящего. Мы - Вооруженные Силы и будем строго и точно выполнять приказы командиров и начальников в любой обстановке, какой бы она не была. С сегодняшнего утра училище находится в повышенной боевой готовности. Нас это касается в полной мере. Старшие курсы сейчас занимаются наведением порядка в городе, возможно, им потребуется и наша помощь, поэтому мы должны быть готовы в любой момент выступить на защиту мирного населения от различных радикально и экстремистски настроенных элементов. Здесь же, во вверенном мне подразделении, я лично буду жестко пресекать любые попытки смуты и втягивания курсантов в то говно, которое дерьмократы именуют политикой. Это всем понятно?!
  - Так точно..., - гудит строй.
  - Вооруженные Силы Советского Союза хранят нерушимую верность данной присяге! - хрипло выкрикивает полковник, обводя взглядом наливающихся кровью глаз первую шеренгу. - Вооруженные Силы вне политики! Вооруженные Силы стоят на страже мира и спокойствия в стране! Вооруженные Силы всегда готовы выполнить любой приказ! Это всем ясно?!
  - Так точно..., - строй отвечает громче, увереннее заражаясь решительностью командира.
  - Если вы хотите знать мое мнение, по поводу происходящего, - уже совершенно спокойно произносит полковник. - То давно пора было надавать по заднице всем этим политическим проституткам, продающим Родину в угоду американским ублюдкам. Им через одного платят империалистические разведки, а значит, они и сами враги всех советских людей и поступать с ними надо, как с врагами. Вот, похоже, дождались, наконец, а то Горбачев только сопли жевать мог. Кстати, если здесь есть те, кто по идейным соображениям поддерживает этих, так называемых дерьмократов, то эти люди могут выйти из строя. На время переходного периода они будут приняты под арест, потом отчислены из училища и отправлены домой. Ну, есть такие?
  - Никак нет! - от громового рявканья курсантов с крон окружающих лагерь деревьев взлетают потревоженные птицы.
  - Ага, как же, вот щас прям, взял и вышел... - шепотом комментирует кто-то заявление полковника из строя.
  Стасер быстро крутнул головой на звук, но так и не смог опознать говорившего.
  Собственно на этом официальное уведомление о произошедшем в стране путче и взявшем власть в свои руки ГКЧП полковник закончил, и день покатился по накатанным рельсам учебных занятий в до предела жесткой и насыщенной программе курса молодого бойца. Офицеры и курсанты, конечно, обсуждали между собой происшедшее, но не придавали событиям слишком большого значения поглощенные первоочередными задачами повседневной деятельности. Да, если честно, то никто не верил всерьез, что может случиться что-то действительно кардинально меняющее привычный и казавшийся незыблемым уклад течения жизни. Сказывались годы стабильности и уверенности, те самые, которые после назовут застойными, тоталитарными, попирающими все законы демократии, права и свободы человека. И именно с этого дня на смену великой стране и ее гордому могучему народу придет ублюдочная Федерация, потерявшая почти половину своих земель, нищая и убогая, не могущая обеспечить своим гражданам даже элементарной уверенности, в том, что завтра у них будет еда и крыша над головой. Что уж там говорить о национальной гордости и величии. Зато различных прав и свобод людям будет отмерено полной ложкой и одно из них, самое главное право: сдохнуть в нищете под чужим забором, в первую очередь даруют военным, тем самым мальчишкам, что только что стояли в строю, приведенные сюда высоким душевным порывом, потребностью служить Отчизне.
  За полковником приехали на пятый день после памятного подъема по тревоге. Невзрачный капитан с эмблемами военной юстиции и два конвойных в малиновых погонах внутренних войск. Стасер в толпе других курсантов стоял и смотрел как его увозили, как он шел строго и прямо между двумя валуховатыми автоматчиками выглядевшими рядом с ним нелепо и смущенно, а впереди надувшись от важности шествовал прокурорский, на котором и форма то сидела, как на корове седло.
  - Да что же это такое! - не выдержал замполит. - Как вы смеете, вот так вот обращаться с заслуженным старшим офицером! Это же вам не преступник! Как вы смеете устраивать этот дешевый фарс, да еще на глазах у курсантов!
  Прокурорский внимательно оглядел его сквозь стекла очков.
  - А вы, уважаемый, чем девятнадцатого августа занимались? Оказывали поддержку путчистам?
  - Я офицер! Я выполняю приказы своих командиров! И мне плевать, путчисты они, или нет! Честь имею! В отличие от Вас!
  - Вот как? - казалось, даже обрадовался прокурорский. - А фамилию Вашу можно узнать? Может, желаете тоже проехать с нами?
  - Товарищ майор, - резко бросил замполиту полковник. - Уведите курсантов и сами отправляйтесь на занятия. Ничего страшного не происходит. Не устраивайте здесь цирк.
  Майор замешкался под его взглядом и даже виновато опустил голову, но тут на помощь ему пришел все это время молча стоявший рядом и лишь угрюмо рассматривавший приехавших Базен.
  - Ничего страшного?! Может они еще на Вас наручники наденут? Они что, думают, их здесь боятся? Да только свисните, товарищ полковник, мои парни порвут их как Тузик грелку. А ну! Взвод!
  Услышав привычную команду, Стасер почувствовал, как сами собой напряглись, напружинились мышцы, краем глаза увидел, как опасно подобрались стоящие рядом парни. Базен, закаменев лицом, шагнул вперед, вскинули оружие автоматчики, на какой-то миг Стасеру стало очень страшно, от ощущения того, что они вплотную подошли к какой-то незримой черте, за которой уже будет не остановиться. Положение спас полковник.
  - Отставить! - громовым басом рявкнул он. - Товарищ старший лейтенант! Прекратить неподчинение! Выполнять приказ старшего по званию! Кругом! На занятия шагом марш!
  - Иди, Паша, это приказ. Я так хочу, - совсем тихо, так чтобы слышал лишь Базен, добавил он.
  Секунду Базен продолжал стоять на месте меряя сочащимися бешенной мутью неконтролируемой ярости глазами трясущихся от страха вэвэшников и шустро юркнувшего за их спины прокурорского следака.
  - Есть, товарищ полковник, - наконец выдавил он и, круто развернувшись на каблуках, зашагал прочь.
  Уазик чихнул мотором и, поднимая облака пыли, покатил по ведущей к шоссе грунтовке. Больше полковника Стасер не видел, среди курсантов ходили слухи, что за поддержку путчистов его досрочно уволили из армии без пенсии за дискредитацию звания офицера.
  А потом покатилось все одно за одним, начались проблемы с деньгами, перебои с поставками продовольствия и обмундирования, в людей одетых в военную форму плевали на улицах, выкрикивали оскорбления, иногда пытались бить. Офицеры из училища бежали кто куда: в налоговую, в таможню, в частную охрану, даже в лесники и пожарники... Курсантам бежать было некуда...
  
  
  
  
  Стасер и Клоп топали на плановую тренировку по рукопашному бою. Оба они прошли придирчивый отбор в сборную команду училища и потому, хоть пока еще и не выступали на соревнованиях, пользовались некоторыми, положенными спортсменам, привилегиями. Сейчас, например, весь их взвод в полном составе отправился приводить в порядок заброшенную зимой полосу препятствий. А они как сборники с чистой совестью увильнули от тяжелой и нудной работы, сославшись на плановую тренировку. Настроение в связи с удачным откосом от надоевших хозработ было приподнятым, свою лепту, конечно, вносило и ласковое апрельское солнышко и тот особенный весенний настрой, что обычно тревожит кровь в жилах молодых парней, делая окружающую жизнь особенно восхитительной и полной глубинного смысла.
  Мелкий, но быстрый и ловкий Клоп, взятый в сборную как раз за малый вес, обеспечивающий при должной подготовке призовые места на соревнованиях при минимальном количестве соперников, смешно подпрыгивал и почти бежал, стараясь не отстать от широко шагавшего, подставляя грудь теплому весеннему ветерку, несшему с собой кружащие голову запахи возрождающейся к жизни природы, Стасера.
  - Слушай, Клоп, я вот не пойму, как вообще случилось так, что тебя в училище взяли? Ты же ни по каким нормам пройти не должен был: ни по росту, ни по весу. Ты же самый натуральный дистрофик. А тебя раз, и в разведку! Нет, что-то здесь не так! Ты, поди, взятку медикам дал, чтобы они тебя на медкомиссии не завалили.
  - Да ну тебя! Какие взятки! Я же детдомовский! Знаешь, как дракончик: папу съел, маму съел, а теперь сирота-а-а! Откуда бабки?! Так приняли, да и куда бы они делись при конкурсе полчеловека на место!
  Брошенная мимоходом товарищем фраза слегка испортила Стасеру, царящее в душе солнечное настроение. Действительно в суворовское училище он поступал при конкурсе четыре человека на место, это не считая предварительного отсева в направлявших для сдачи экзаменов военкоматах. А насчет поступления сюда, Клоп был полностью прав. Профессия защитника Отечества как-то в одночасье перестала быть престижной и популярной, на первые места выдвинулись ремесла кооператора и бандита, а офицерский корпус переместился в разряд аутсайдеров. Так что в училище брали всех желающих, брали с двойками, с отклонениями в здоровье, брали всех тех, кто еще пару лет назад и мечтать не мог о военной карьере. Доходило до явных анекдотов. Таких, как случай на экзамене, когда полностью нулевый в попавшихся на контрольной по математике задачах абитуриент, отчаявшись пытаться что-нибудь решить просто рисует на листочке паровозик с подписью: "Вот на этом паровозе я поеду домой". И на следующий день получает проверенную работу с подписью преподавателя: "Никуда ты уже от нас не уедешь!" и оценкой "три"!
  Так стоило ли ради вот такого поступления два года отпахать в суворовском училище? И вообще, не ошибся ли он в выборе будущей профессии. Вопросы, вопросы... Где бы отыскать на них точные и верные ответы...
  Занятый этими невеселыми мыслями Стасер и не заметил, что они уже пришли. Странно, но из зала не доносилось ни гулких ударов по грушам, ни хриплых воинственных криков, обычно сопровождавших процесс тренировки. Да и в раздевалке все шкафчики оказались пустыми с небрежно брошенными полураскрытыми дверцами.
  - Что это еще такое? - удивленно произнес Клоп, остановившись посреди раздевалки. - Похоже, нет никого. Может, тренировку отменили или перенесли, а нам сказать забыли?
  - Сплюнь, - мрачно посоветовал Стасер. - Накаркаешь, и придется вкалывать идти.
  - Не придется.
  Голос прозвучал за спиной так внезапно, что оба курсанта от неожиданности аж подскочили.
  - Ффу... Напугал! - выдохнул, обернувшись Стасер. - Ты чего так бесшумно ходишь? Чуть до инфаркта не довел.
  - А ты чего пугаешься? Совесть нечиста, али как? - расплылся в широкой улыбке зашедший в раздевалку четверокурсник за почти портретное сходство с героем популярного импортного боевика прозванный Безумным Максом, признанный неформальный лидер и официальный капитан сборной.
  - Макс, а что, случилось что-нибудь? Где все ребята? Тренировка вообще будет, или что? - с частотой пулемета затараторил Клоп, от нетерпения слегка подпрыгивая на месте.
  - Или что, - размеренно ответил лишь на последний вопрос Макс. - Не суетись под клиентом, Клопик. Сейчас все расскажу по порядку. Вы садитесь, базар долгий.
  - Сесть мы всегда успеем, - традиционно пошутил Стасер.
  - Вот-вот, об этом базар и будет, - остро глянул в его сторону Макс. - А пока, присаживайся, если тебе так больше нравится.
  Стасер удивленно посмотрел на медленно опустившегося на стоящую посреди раздевалки скамью Макса, оценил серьезное выражение сурового покрытого шрамами, с переломанным носом лица, и решил от комментариев пока воздержаться. Макс был самым опытным и, пожалуй, самым опасным бойцом сборной. Бывший боксер из самой боеспособной категории полутяж, то есть с достаточно сильным ударом и при этом маневренный и быстрый, очень легко освоил в училище бросковую технику и удары ногами превратив свое тело в настоящую боевую машину. К новичкам с младших курсов он всегда относился по-доброму, на манер старшего братишки, что не мешало, однако, ему время от времени отвесить кому-нибудь из них за нерадивость довольно чувствительный подзатыльник или, им самим называемый "волшебным пендалем" пинок по пятой точке. Сейчас, судя по всему обычно веселый и скорый на шутку Макс, был настроен на трудный и не слишком нравящийся ему разговор, а значит, впереди ждало какое-то необходимое, но тяжелое и неприятное дело. Причем дело это, видимо, как-то было связано с исчезновением с тренировки всех ребят из сборной.
  - Ну так вот, желторотые... Такие дела у нас творятся, что ваша помощь понадобилась, - мрачно поглядывая исподлобья на замерших перед ним первокурсников начал Макс.
  - Так мы всегда! Ты только скажи, что делать надо! А мы запросто... - тут же засуетился было Клоп, но тут же был остановлен нетерпеливым жестом.
  - Уймись, не тараторь! Короче, вы когда-нибудь в "Офицерском баре" бывали?
  Клоп и Стасер лишь удивленно пожали плечами. Вопрос был явно странный - кто же из курсантов не бывал в "Офицерском баре"? Расположенный совсем недалеко от центрального училищного КПП он пользовался среди курсантов просто бешеной популярностью, а когда в дополнение собственно к бару там начали проводить и молодежные дискотеки, оборудовав вполне приличный танц-пол, то от желающих повеселиться, там просто стало не продохнуть. Кстати и сам бар был оборудован в военном стиле - на стенах висели фотографии лихих парней в камуфляже, барная стойка была украшена огромными позолоченными эмблемами родов войск, а бессменный бармен и бывший десантник Жора обслуживал посетителей облаченный в голубой берет и тельняшку.
  - Ну и как вам там? Понравилось? - задал новый вопрос Макс.
  - Ну, так... Вобщем нормально, все... А что такое?
  - Так, ничего, просто интересуюсь. А знаете, что этот бар наши бывшие выпускники открыли: два капитана и старлей? Старлей, кстати, всего на два года старше меня, совсем недавно выпустился. Вот так вот, чижики! Просто не сложилось у пацанов в армии, вот они скинулись и решили бизнесом заняться. Потому и бар офицерским зовется, и курсантов там, поэтому привечают, а вы думали!
  Стасер и Клоп лишь молча кивали, не понимая к чему клонится этот странный разговор. Макс еще раз окинул их изучающим взглядом и после короткой паузы продолжил:
  - Так вот, на этих ребят недавно наехала какая-то черножопая мразь. Хотят, чтобы те им долю отстегивали, иначе сжечь кабак грозятся. А запросили столько, что если заплатить, то бару и так кирдык, даже на содержание бабла не хватит, о прибыли вообще молчу.
  - Ну это вообще уже беспредел! - вскинулся Клоп. - Единственный нормальный кабак в городе и что, теперь закроется, или что?!
  - Вот я вас и хочу спросить, и что? - с минуту Макс внимательно рассматривал недоуменно замерших первокурсников. - Чего молчите, чижики? Нет желания помочь хорошим людям и бывшим братьям по оружию?
  - Желание то есть. А как?
  - Просто, - пожал плечами Макс. - Сегодня вечером эта мразота за бабками подъедет, вот мы их встретим и отметелим так, чтобы они навечно дорогу к бару забыли. И все дела! Тупо и просто.
  - А в ментовку не пробовали обращаться? - неуверенно спросил Стасер, перспектива лезть в непонятные бандитские разборки, даже на стороне братьев по оружию и хороших людей, его не слишком вдохновляла.
  - Дай-ка я тебе кое-что объясню, хлопец, - приподнявшись с лавки, Макс доверительно обнял его за плечи. - Жизнь сейчас пошла такая, что за бабки можно все, понимаешь? Можно убить, ограбить, украсть, потом отсегнуть ментам нужную сумму и гулять спокойно, они в твою сторону даже не глянут. У черножопых бабла хватает, так что если мы сами... Понимаешь, САМИ! Не дожидаясь доброго дядю милиционера, не будем стоять друг за друга, то просрем и этот бар, и этот город, и самих себя. Оглянуться не успеешь, как у тебя на шее усядется какая-нибудь гнида, и тебя же еще погонять будет. Понял?
  - А засыпемся? Ведь из училища вылетим со свистом!
  - Не ссы в компот, там повар ноги моет! Не засыпемся, и у нас свои менты в колоде есть. Как-никак пол ментовки раньше здесь училось, а ты думал? Просто им не в масть ссориться с теми, кто от черных кормится, потому решили, что ни те, ни другие в разбор не полезут, как будет, так и будет. Ну если без трупов, само собой...
  - А что, и трупы могут быть? - дрогнувшим голосом пискнул Клоп.
  - Сказал же, не ссы! Это я так с разгону ляпнул! - быстро ответил Макс, тем не менее, суеверно постучав по деревянной скамье.
  - А здесь в училище? Кто нам увольнение даст? А если в самоход, то ведь хватиться могут не вовремя, - все еще сомневался Стасер.
  - Нормально все в училище, Тимыч прикроет! Не переживай, он тоже в теме!
  То ли от уверенного тона старшекурсника, то ли от этого свойского "Тимыч", которое позволялось тренером лишь нескольким ветеранам сборной, то ли от того, что он, тренер, оказывается полностью в курсе происходящего, но Стасер вдруг понял, что откажись он сейчас и в сборной ему больше не будет места, что мероприятие это того же рода, что и приснопамятные проверки на вшивость в кадетке. И осознав, что выбора ему собственно никто не оставил, он неожиданно успокоился и совершенно по-деловому спросил:
  - Кто еще будет?
  - Молоток! Уважаю! - хлопнул его по плечу Макс. - Не переживай, все будут! В семь вечера подгребайте к бару, там все расскажу подробно. Спортивные костюмы наденьте. Ротному скажете, на внеплановую тренировку в городской спорткомплекс, а Тимыч ему позвонит, подтвердит.
  
  
  
  Яраги лихо, со скрипом тормозов притер по-бандитски затонированую "девятку" к тротуару и гордо глянул на сидящих на заднем сиденье земляков в ожидании одобрения его водительских талантов. Однако в этот раз его мастерство осталось без внимания. Мага и Ахмед лишь молча кивнув ему, вылезли из машины, а сидящий рядом Рустам хлопнул по плечу и коротко процедил сквозь зубы:
  - Будь около тачки, никуда не уходи, мы скоро. Только сдоим с русских свиней бабки.
  Разочарованный до глубины души Яраги пожал плечами и, заглушив двигатель, тоже выбрался из салона. Из припаркованной сзади проржавевшей "бэшки" дружелюбно скалился Салман, ехавшие с ним уже присоединились к пассажирам Яраги и бодрым шагом двигались по улице прямо к массивным деревянным дверям с мигающей неоном вывеской над ними. "Офицерский бар" переливалась разноцветными огнями надпись. Вот натужно скрипнула тугой пружиной, распахиваясь, дверь и, пропустив гостей внутрь, с грохотом хлопнула закрываясь. "Как дверца в мышеловке", - непонятно почему подумал Яраги. Внезапная мысль показалась ему слишком мрачной, и, чтобы развеять оставленное ей тягостное впечатление, он потянул из кармана ярко-цветастую пачку дорогих импортных сигарет, исподтишка наблюдая, как заинтересованно покосилась на нее, проходившая мимо стройная блондинка. Крутые иностранные сигареты были неким показателям статуса курильщика, мол, если курит такие дорогие, значит и сам парень не бедный.
  Явный интерес случайной девчонки вернул Яраги утерянное было душевное равновесие, приятно пощекотав гипертрофированное горское мужское самолюбие. Он выпустил вверх струю ароматного дыма и решил думать только о хороших и приятных вещах. Например, о том, сколько денег они сейчас снимут с незадачливого хозяина этого бара. В том, что операция пройдет успешно, у него не было ни малейших сомнений, это тебе не в родной Махачкале рэкетировать! Там только тронь кого, тут же набежит целая толпа вооруженных, чем попало родственников, какие там деньги, шкуру бы целой унести! А здесь в России совсем другое дело, людишки мелкие, трусливые, крикни построже, да покажи, к примеру, нож - сами деньги тебе несут, да чуть ли не на коленях упрашивают, чтобы взял. Не жизнь для настоящего мужчины, а просто сказка - твори, что хочешь, и никто тебе слова поперек не скажет! Давшие прихотливый извив мысли вновь вернулись к давешней блондинке. Это тоже было не малым плюсом в его новой жизни. Дома, попробуй трахни какую-нибудь девку - порвут на части, яйца отрежут и сожрать заставят. А здесь? Тащи в машину любую, какая понравилась, никто не заступится! Да и чего заступаться, если местные бабы все как одна бляди! Дело только в цене! Иди, предложи честной горянке переспать с тобой за деньги! В лучшем случае в лицо тебе плюнет! А в худшем...
  Что может случиться в худшем случае, Яраги додумать не успел, потому что его внимание неожиданно привлекли двое целенаправленно топающих в его сторону молодых парней. И то сказать, странные были они какие-то, одетые в дрянные не то индийские, не то китайские спортивные костюмы и дешевые дерматиновые кроссовки, тем не менее тот что повыше небрежно отхлебывал на ходу из жестяной банки настоящую американскую колу, а мелкий поигрывал красивыми янтарными четками. Оба были выбриты наголо и смотрелись эдакими вокзальными гопниками. Яраги насторожился было, но потом, вспомнив о трусости и слабости местных мужчин, вновь расслабился, опустившись на капот девятки. И верно, чего бояться? Ну идут себе мимо два сопляка, так и пусть себе идут, увидят настоящего горского джигита - мигом глазки опустят и постараются обойти десятой дорогой, здесь все так делают, разве что они бухие, или обдолбанные. Да пусть даже так, попробуют на него тявкнуть, он в секунду порвет обоих на куски, да еще и Салман сидит рядом в тачке, так что и вообще проблем нет. Но все-таки было в них что-то такое неправильное, отчего становилось молодому горцу как-то тревожно, что ли...
  - Глянь, Стасер, какую тачилу они себе отхватили! Новой, поди, брали, бешеных бабок такая стоит! - мелкий дернул приятеля за рукав, указывая на "девятку".
   - Подумаешь, крутизна! Я понимаю, если бы это "мерс" был или "Опель", а так, ерунда. Дерьмо, короче!
  С этими словами парень легким непринужденным жестом швырнул свою жестянку точно в лобовое стекло машины. Яраги подпрыгнул, как ужаленный и кинулся к нему.
  - Эй, чего делаешь, да!
  И лишь натолкнувшись уже на пол пути на холодно-спокойный, ожидающий взгляд, почему-то не бросившегося, как он ожидал, бежать со всех ног парня, Яраги вдруг понял, что с самого начала показалось ему неестественным и неправильным. Эти сопляки его НЕ БОЯЛИСЬ! Это открытие так потрясло лихого джигита, что он чуть было не затормозил на пол дороги, но слишком уж мало было расстояние до так и не двинувшегося с места обидчика, чтобы на это хватило времени. Через доли секунды сильные обильно поросшие волосами руки горца уже сомкнулись вокруг по-мальчишески стройного худощавого тела противника, сомкнулись, и начали привычно заламывать в сторону и вниз, выбивая из равновесия, точно так же как привык это делать горец вовремя борцовских поединков с земляками. Вот только в этот раз не получилось. Чувствительный толчок ладонями по подвздошным костям заставил отодвинуть назад корпус, совсем чуть-чуть, но как оказалось, вполне достаточно для жестокого удара коленом в пах. От жгучей, перехватывающей дыхание боли у Яраги на глаза навернулись слезы, а внизу живота будто заворочался тяжелый комок. Бритый гопник без усилий, одним коротким движением разорвал казавшийся таким надежным борцовский захват и, слегка качнувшись назад, влепил кавказцу кулаком в горло, заставив его бестолково хватать ртом никак не заглатывающийся воздух, как вытащенная из воды рыба. Перед глазами Яраги поплыли разноцветные сверкающие круги, а уши будто забили ватой, глуша шум улицы, и лишь откуда-то из невероятной дали долетел крик Салмана:
  - Назад! Отойди от него! Зарежу!
  И задорный по-мальчишечьи ломкий басок в ответ:
  - Брось пику, пидор! А то я тебе ее в жопу загоню!
  И сразу же за этими словами противный костяной хруст и дикий пронзительный вопль Салмана. Он удивился, какую же боль должен испытывать человек чтобы так кричать? Но тут его самого схватили за волосы и резко дернули вниз. Он еще успел увидеть как из пушки выстреленное навстречу его лицу колено. Потом была резкая рвущая кожу и плющащая кости боль и спасительная темнота полного забытья, ласковая и безмятежная, окутавшая его как теплое старое одеяло из верблюжей шерсти, в которое он любил закутываться зимой, когда был еще совсем маленьким.
  
  
  Стасер с усмешкой смотрел на Клопа, облизывающего кровоточащие костяшки на правой руке.
  - Фигня, брат, войны без потерь не бывает! - сверкнул тот шальными возбужденными глазами, поймав его взгляд.
  Оба чучмека, надежно отключенные свирепыми боевыми приемами армейского рукопашного боя, безвольными кулями валялись на асфальте. Немногочисленные прохожие спешили перейти на другую сторону улицы и старательно делали вид, что происходящее их не касается. Ни милиции, ни военного патруля в пределах видимости не маячило.
  - Может хоть в тачки их позакидываем? - неуверенно предложил Стасер. - Чего они на самом виду валяются?
  - Ладно, расслабься, - бесшабашно махнул рукой Клоп. - Была охота их ворочать! Глянь, кабаны какие!
  Действительно по сравнению с еще не заматеревшими юношески стройными первокурсниками мощные с развитыми мускулистыми фигурами горцы смотрелись настоящими гигантами. Не сильно это им помогло, все-таки прав был инструктор. Скрипнула, отворяясь, входная дверь бара и оба курсанта как по команде настороженно обернулись в ту сторону. Однако тревога оказалась ложной - из дверного проема выглянул Макс, быстро осмотрел улицу и вопросительно глянул на Стасера.
  - Ну как у вас?
  - Как видишь, - гордо сообщил Стасер, отступая в сторону, чтобы старшекурснику были видны поверженные враги.
  - Молоток! Сейчас фургон подъедет и будем грузить.
  Древняя, еще хранящая на бортах облезлую надпись "хлеб", хлебовозка, пыхтя и чихая движком, появилась минут через пять. Аккуратно притеревшись к тротуару между бандитскими тачками и входом в бар, окатила напоследок улицу клубом вонючего дыма и тяжело закашлявшись остановилась. Сноровисто выпрыгнувшие из кабины Арамис и Рваный - оба средневесы с третьего курса, мельком кивнув первокурсникам, бросились раскрывать двери объемистого кузова. Одновременно из бара начали появляться остальные бойцы. Они по двое, за руки и ноги, как тяжелые мешки, тащили бесчувственные жестоко избитые тела тех, кто всего несколько минут назад считал себя в этом городе хозяевами. Раскачав у высокого борта, находящихся в бессознательном состоянии джигитов вовсе не деликатно забрасывали внутрь, наваливая друг на друга кучей, утробно хекая и тихо матерясь, точно так же, как на самой обычной разгрузке пришедших для нужд училища вагонов с мукой или сахаром. Стасер всматривался в мрачно-сосредоточенные или наоборот нахально-глумливые лица вроде бы хорошо знакомых ему парней и не узнавал их. Да полно, они ли это были? Бритые черепа покоящиеся на мощных шеях, наглые уверенные взгляды, агрессивно выдвинутые вперед челюсти. А одежда! Черные и коричневые лайковые куртки, натуральные фирменные спортивные костюмы, высокие кроссовки. Никогда прежде Стасер не видел своих товарищей в подобном одеянии. "Да это же типичные бандиты! Если их сейчас показать в какой-нибудь передаче про криминал никто в жизни не поверит, что это курсанты!" - мелькнула растерянная мысль.
  - А вы чего встали? - рявкнул над самым ухом замершего, наблюдая за жутковатой погрузкой Стасера, невесть откуда взявшийся Макс. - Тащите своих туда же! Хотя нет, подожди! А ну помогай!
  Склонившись к забрызганному кровью, еле дышащему водителю "девятки" Макс, ловко ворочая безвольное тело, стянул модную куртку из тонко выделанной кожи и, не глядя, швырнул ее прямо в руки обалдевшему Стасеру.
  - Твоя! А то ходишь, как обсос! Клоп, тоже сними со своего!
  - Да мне размер не подойдет, - попытался отказаться Клоп. - Там два меня поместятся, если не три.
  - Значит ушьешь! Или продашь и по размеру купишь! Делай, я сказал!
   Еще раз окинув черного критическим взглядом, Макс обратил внимание на сверкнувшую на пальце правой руки золотую печатку.
  - Опа! Это тоже в цвет! Конкретный пацан должен быть с гайкой и цепурой.
  Однако печатка сидела на пальце, как влитая. Никакие усилия Макса тянувшего и так и эдак, и даже плюнувшего для смазки на распухший и посиневший от его усилий палец не помогали. В конце концов, разъяренный неудачей рукопашник с коротким ругательством отшвырнул в сторону чужую кисть и быстрым движением извлек откуда-то из недр своей куртки зоновский выкидной нож. Сухо щелкнуло, зафиксировавшись выброшенное мощной пружиной лезвие.
  - Эй, ты что хочешь делать? - забеспокоился Стасер.
  - Чего-чего? Видишь же, не снимается! Придется этому урюку палец отрезать, иначе ничего не выйдет!
  - На хрена, Макс! Брось! Не надо!
  - Чего не надо? Для тебя же, дурака, стараюсь! Знаешь, сколько такая гайка стоит? А этому и без пальца нормально будет, у него еще целых девять останется! Он еще спасибо нам сказать должен, за такой беспредел мы их вообще перемочить могли.
  - Слушай, я такую гайку носить не буду! Точно тебе говорю!
  - Буду - не буду! Эх и утомляете вы меня, чистоплюи, - с неподдельной усталостью в голосе выговорил Макс. - Хрен с тобой! Не хочешь, не надо! Хватай его тогда за ноги, и поволокли!
  Наконец оббитые железом двери фургона захлопнулись за последним тихо постанывающим от боли, но еще не пришедшем в сознание телом.
  - Арамис, Рваный! Все, везите! Потом возвращайтесь сюда же! Мы подождем!
  - Куда это они их? - робко дернул Макса за рукав Клоп.
  - На кладбище. В старые могилки потихоньку закопают и все, концы в воду. Да шучу я, шучу! - поторопился добавить Макс, видя, как побледнел от его слов впечатлительный первокурсник. - Ничего с твоими чучмеками не случится. Отвезут их на городскую свалку, там и выкинут. Они живучие, к утру оклемаются и как-нибудь до больницы доберутся. Зато надолго запомнят, что с нами связываться не стоит. Вы, кстати, молодцы оба. Отлично себя показали. На держи, честно заработали.
  В руку Стасеру легли несколько тысячных купюр, примерно столько же получил бы работяга за месяц труда на заводе. Он смотрел на деньги и все никак не мог сообразить к чему они здесь, а когда, наконец, понял, то начал судорожно и как-то неловко пихать их обратно в широкую лопатообразную ладонь старшекурсника.
  - Ты чего, не надо этого... Ты же сказал помочь надо... Мы же не за деньги...
  Макс удивленно глянул на него.
  - Ты чего, парень? Что менжуешься, как девка? Говорю, твои, значит - твои! Честно заработанные. Про помощь это ты правильно говоришь, хорошим людям помогать надо всегда, а плохих соответственно - наказывать. Но кто сказал, что это надо делать бесплатно? Ты что, Робин Гуд? Или ангел с крыльями? Все, пререкания отставить! Деньги взять и разделить с товарищем поровну. Считай, это твоя первая зарплата. Вы теперь по-настоящему в команде. Так что в воскресенье с вас для пацанов поляна, вот заодно и бабульки пригодятся.
  Стасер, не зная как себя вести и мучительно краснея, неловко комкая купюры, беспорядочным ворохом запихал их в карман спортивных штанов. И лишь потом решился поднять глаза на окружавших его старшекурсников, таких знакомых по совместным тренировкам ребят вдруг представших перед ним какой-то совершенно другой темной и пугающей стороной. На него смотрели с одобрением и веселыми чуть покровительственными улыбками, Макс дружески хлопнул по плечу, Хруст несильно ткнул кулаком в живот, еще кто-то с криком: "Красава!" проехался пятерней по короткому ежику волос на голове. "Ты все сделал правильно. Ты - молодец! Мы тобой гордимся!" - явственно читалось во взглядах.
  - Братва, в воскресенье желторотые проставляются за боевое крещение! Все собираемся здесь же, время доведем дополнительно. Я правильно говорю, брат? - Макс испытующе глянул ему в глаза.
  Стасер вымученно кивнул, и окружающие его то ли бандиты, то ли курсанты, он уже сам запутался, одобрительно загудели.
  
  
  
  
  
  Маршрут
  Пыль была всюду: на руках, одежде, оружии... Скрипела на зубах, секла мелкими острыми песчинками лицо, забивалась в нос и глотку, заставляя поминутно отплевываться мерзкой густо-желтой слюной. Она билась об чуть затемненные специальные противопыльные очки, в бессильной ярости пытаясь добраться до глаз, и опадая вниз, будто мелкой въедающейся в каждую пору пудрой припорашивала лицо, делая его похожим на серую безжизненную маску с резкими шрамами морщин. Пыль и яркое, будто выгоревшее на беспощадном южном солнце небо превращали весь окружающую действительность в размытую одноцветную картинку с полным отсутствием каких-либо ярких красок с одинаковыми буро-серыми тонами для всего, что существовало в этом странном аномальном невозможном на этой планете мире. Разбитая вся в колдобинах и выбоинах шоссейка петляла по пустынной местности то, ныряя за песчаные бугры, то, проваливаясь в невесть откуда взявшиеся ямы, то, наоборот, с трудом и кряхтением взбираясь на высокие холмы. Кое-где вдоль дороги мелькали небольшие бетонные плиты, выложенные разноцветной мозаикой. С плит лукаво и добро ухмылялся чем-то неуловимо напоминающий более знакомые русскому человеку черты отца народов Сталина Саддам Хусейн, такой же всенародно любимый лидер, как и Иосиф Виссарионович. Дядюшка Садди настроил себе подобных памятников чуть ли не вдоль каждой трассы. Ну не он собственноручно, конечно, настроил, само собой сделали это его восторженные почитатели. Выглядит Хусейн очень даже мило, прямо как заботливый и все понимающий дедушка. Кое-где мозаика на портретах отколота, видны следы пулевых рикошетов. Видимо придорожная живопись нравится далеко не всем.
  И снова пыль и песок, бьющие в лицо. Хаммер летит под сотню километров, на такой скорости удары мелких песчинок довольно чувствительны. Особенно, когда сняты боковые двери, и ничто не защищает сидящих внутри от порывов жаркого пустынного ветра. Это, конечно не мощный дующий в определенное время года и несущий с собой пыльные бури хамсин, но тоже вполне приличный ветерок, отнюдь не прибавляющий бодрости изнеженным европейцам. Спросите, зачем поснимали двери? Да уж не просто так! Последнее время на местных дорогах очень часто можно нарваться на выстрел из гранатомета. По иронии судьбы в российских гардов стреляют из наших же гранатометов, из РПГ-7 всех возможных модификаций, да, бывает иногда новомодными "мухами". Дядюшка Садди закупил их в свое время просто в невероятных количествах, вот теперь хаджи и балуются. А при попадании из гранатомета по хаммеру кумулятивная струя создает внутри машины такое избыточное давление, что у экипажа просто вскипают, лопаясь порванными сосудами мозги. Снятые двери позволяют этого избежать, давления нет, и в этом случае гибнут лишь те, кто оказался непосредственно на пути струи плазмы. А бывали и вовсе фантастические случаи, когда выпущенная из РПГ граната пролетала машину насквозь, или не взорвавшись, застревала где-нибудь в спинке сиденья. Но такое, конечно, случалось лишь с явными везунчиками, поголовно рожденными в рубашках. Хаджи, тоже далеко не все такие бараны, как о них принято думать, потому быстро прочухав новую фишку, начали на пару с гранатометчиком сажать снайпера, а то и пулеметчика. Не мытьем, так катаньем... Не достанем гранатой, сшибем снайперским выстрелом. Но тут уж, как говорится, меч всегда сильнее щита, а нападать легче, чем защищаться... В принципе один хрен весьма дохлая броня хаммера держит лишь пули выпущенные с дистанции метров в триста. А хитростей, позволяющих подобраться ближе этого расстояния у хаджей в запасе хватает.
  Стасер скользит внимательным взглядом по теряющемуся в мутной дымке угрюмо одноцветному пейзажу. Руки чутко подрагивают на железном теле, укрепленного в специальном держателе пулемета. Сзади расположились Мактауб и его телохранитель, "можете называть меня Стив". Все самые худшие предположения Стасера насчет личного охранника инспектора подтвердились в полной мере. Это оказался весьма заносчивый тип, считающий себя настоящим суперменом и всезнайкой, обладатель чересчур выпирающих гипертрофированно развитых мускулов и лошадиного лица, украшенного постоянной, будто приклеенной голливудской улыбкой. В противовес ему сам Мактауб слегка порадовал, по-крайней мере явных признаков врожденного кретинизма или внезапно приобретенного безумия Стасер у него не заметил. Так что, какие такие непонятные соображения толкнули инспектора на эту рискованную поездку, оставалось пока загадкой. За рулем сидел Чуча - настоящее воплощение олимпийского спокойствия и полной невозмутимости. Внимательно осматривая убегающую к горизонту дорогу он тихонько насвистывал что-то немелодично фальшивое и время от времени шумно отхаркивался оставляя на асфальте слизистые метки своего пути.
  Впереди на расстоянии метров в пятьдесят, так чтобы едущие сзади наверняка не пострадали в случае подрыва на фугасе, несется головной хаммер. Старшим там едет Хунта. На долю тех, кто идет первой машиной, ложится основная опасность пути. Дороги здесь часто минируют. И хотя, естественно, пашет на полную мощь сейчас в головной машине специальный генератор помех, жаргонно обзываемый гардами "антивзрыв", блокирует намертво любой радиосигнал, могущий оказаться исполнительной командой на подрыв радиовзрывателя, но сто процентов гарантии, как известно, дает только Господь Бог, да и то не всем и не всегда. Кто сказал, что фугас должен быть обязательно радиоуправляемый? Удобнее и безопаснее так? Конечно, спору нет! Вот только хаджам, на удобство плевать, да и на безопасность тоже, гурии ждут, так что умереть не страшно. Главное, как можно больше с собой неверных собак прихватить, и если для этого надо рискнуть шкурой, то, будьте уверены, они рискнут. Так что вполне можно и самый обычный фугасик словить с проводным инициированием. Говорят, последнее время амеры начали привозить сюда какие-то особые хаммеры, не такие, как у гардов М1112, а новые с усиленной броней М1114. Вроде даже взрыв фугаса в непосредственной близости держат. Но только что-то сомнительно это. Хаджи уж если заложат сюрприз, так такой, что и громаде "Абрамсу" мало не покажется. Кладут-то все больше по обочинам, там и заложить легче, и маскировать проще, а цель так и норовит по центру дороги шпарить. Потому и закладывают с гарантией, чтобы и там достать качественно, килограмм этак десять тротила, да плюс пару снарядов от гаубицы.
  Дорога выписала очередной поворот, и с головной машины еще не доезжая до предстоящего извива, весело забухал пулемет, частым свинцовым гребнем вспарывая песок обочины, оставляя на ней глубокие, будто плугом проведенные борозды. Сидевший сзади лошадинномордый Стив дернулся было, закрутив во все стороны головой и бестолково размахивая маленьким, ярко блестящим светлым металлом пистолетом-пулеметом.
  - Нет причин для беспокойства. Стандартная процедура. Оружие рекомендую убрать, - ехидно прокричал, откинув голову назад Стасер.
  Пулеметная проческа обочины на поворотах была заранее оговоренной мерой предосторожности. Лишенные возможности провести по ходу следования полноценную инженерную разведку и вынужденные полагаться на неистребимый русский авось, гарды страховались как могли. При наличии на обочине проводного фугаса велика была вероятность того, что пулеметный прострел вызовет его преждевременную детонацию или перебьет управляющий провод. Хотя, естественно, никто не мог поручиться, что подрывники хаджей будут караулить их именно на поворотах, а не на ровном участке дороги. Просто так им должно быть удобнее - транспорт, втягиваясь в поворот, сбрасывает скорость, а значит, дольше находится в зоне поражения. Однако, не факт, что хаджи погонятся за удобствами, не факт... Ну не простреливать же в самом деле всю обочину по пути следования? Так боеприпасов не напасешься! Пусть уж и здесь будет привычная на любой войне угадайка, игра в чет нечет с вражескими подрывниками. Если уж догадались заложить фугас на прямой, значит сегодня вы молодцы и красавцы, а мы лопухнулись и проиграли. О том, чем может обернуться для них подобный проигрыш в виде пропущенной мины, гарды старались не думать.
  Третья и последняя машина маленького конвоя подпрыгивала на ухабах, на полсотни метров отставая от хаммера Стасера. Командовал там Барс, вечно мрачный, широкоплечий парень с низким покатым лбом и перебитым носом, делавшим его лицо и, правда, чем то неуловимо похожим на морду крупного хищника из семейства кошачьих. Водителем на третьей машине был Крот. Стасеру очень не хотелось брать его с собой, но личная неприязнь быстро уступила место практическим соображениям: водителем Крот был, что называется от Бога, да и во вполне возможной драке, мог оказаться пополезнее многих других контрактников.
  Конвой из трех хаммеров двинулся в путь ранним утром, и сейчас позади уже осталось около четверти намеченного маршрута, пока ничего с ними не произошло, да и дорога до сих пор оставалась абсолютно пустынной. То ли сама по себе не была столь уж оживленной трассой, то ли для местных еще слишком рано. Лишь раз, прижимаясь к самой обочине, проскочил мимо них старенький, ржавый и во многих местах мятый форд с одетым в светлый балахон арабом за рулем. Гарды проводили чужую машину настороженными стволами, а ну как смертник окажется с начиненным взрывчаткой салоном! Араб, похоже, испугался не меньше их и наверняка, разминувшись с колонной, вознес горячую молитву своему Аллаху. Вообще Стасер краем уха слышал истории о том, как специализирующиеся на проводке колонн гарды нервно воспринимают появляющийся в непосредственной близости чужой транспорт. Чуть сократил дистанцию больше чем, по их мнению, можно, и асфальт перед капотом вспарывает предупредительная очередь, а там уже и до огня на поражение не далеко. Так что ничего удивительного в испуганно жмущейся к краю дороги местной машине не было. Лучше уж уступить от греха подальше, мало ли что у них там на уме...
  За очередным поворотом показалась неподвижно замершая на обочине коричнево-черная вся в ржавчине и подпалинах раскуроченная тяжелым снарядным ударом железная туша танка. Мусор войны, когда-то принявший здесь свой последний бой, да так и брошенный посреди дороги без погребения, без славы и воинских почестей. Приглядевшись повнимательнее Стасер по плавным обводам корпуса узнал "семьдесят двойку". Когда-то совсем зеленым курсантом он проходил обкатку танками и обкатывал его брат-близнец застывшего за тысячи километров от выпустившего его завода стального монстра. Почему-то Стасеру стало грустно, проводив взглядом пропадающего за стеной пыли гиганта, он задумался о судьбе вещей. Казалось бы, что здесь такого - самый обычный проданный на экспорт танк, уничтоженный видимо в самом начале войны, и так и оставшийся стоять на том самом месте, где удачный вражеский выстрел оборвал его недолгую жизнь. Но как подумаешь, что листы вот этой самой тронутой ржавчиной, опаленной огнем брони все, все до самой последней заклепки собирали в свое время где-нибудь в Волгограде мозолистые руки русских рабочих, любовно подгоняя каждый миллиметр, выверяя и регулируя работу всех механизмов. Как представишь, этот танк новеньким свежевыкрашенным бронированным бойцом, грузно заезжающим на платформу для транспортировки, где-нибудь в центре России. Так отчего-то становится не по себе. Будто ты в чем-то виноват перед брошенной в чужом песке мертвой грудой металла.
  "Он такой же, как мы, - неожиданно подумал Стасер. - Он так же как мы был продан сюда за деньги. Он так же как мы дрался здесь за чужих ему людей, за чуждые ему интересы. И погиб всеми брошенный и забытый вдали от Родины. Без чести, без славы, не оставив ни в чьем сердце ни печали, ни жалости. Так же как... Тьфу! Тьфу! Тьфу!" Стасер трижды сплюнул через левое плечо, суеверно постучав по пулеметному прикладу. "Вот понесло тебя, придурок! Смотри, накаркаешь, пусть даже это только мысли, но здесь и думать о таком не стоит! Того гляди притянешь". Чуча удивленно глянул на него, видимо заметил и серию быстрых плевком через плечо и бесполезный стук по все равно пластиковому прикладу, однако говорить ничего не стал, лишь неопределенно покачал головой не то с сожалением, не то с укоризной, и чуть притоптал педаль газа, заставляя хаммер взрыкнуть мотором, подпрыгивая на очередной выбоине.
  Их удача закончилась примерно на середине пути, как раз после того, как они миновали маленький в три двора поселок, встретивший их наглухо закрытыми окнами, глухими заборами и ненавидящими осторожными взглядами из узких щелей-бойниц между оконными створками. Дальше за поселком вдоль дороги потянулись заливные поля-клетки, а сразу за обочиной заплескался мутной желтой водой питающий их влагой арык. Окружающая местность слегка оживилась. Пыли стало заметно меньше, а ухабы и колдобины на дороги сделались ниже и терпимее. Кое-где по обочине замелькали жиденькие заросли серой пыльной травы, а чуть дальше на невысоких холмах появился даже какой-то редколистный кустарник, такой же впрочем пыльно-серый, как и все вокруг.
  Вот из зарослей этого кустарника и вылетел огненный шар гранатометного выстрела, взвихрившееся позади беспорядочной мешанины ветвей и листьев облако пыли, поднятое струей обратного пламени и отработанных газов, четко показало местонахождение позиции стрелка. Для Стасера в этот момент время будто остановило свой бег, замедлилось почти до нуля, но и сам он словно впал в ступор, став вдруг в одночасье чудовищно неловким, медлительным и уязвимым. Ему казалось, что ярко светящаяся комета с тянущимся сзади дымным хвостом движется к нему навстречу уже целую вечность, невыносимо долго летит, прожигая раскаленным ядром уплотненный горячим ветром поток встречного воздуха. Заключенная в тюрьму черепной коробки отчаянно билась об ее стенки паническая мысль о том, что надо что-то делать: стрелять, отдавать команды, вывалиться на ходу из машины... Нейроны мозга судорожно слали импульсы по свитым в жгуты нервам, отдавая телу приказ за приказом, пытаясь заставить его действовать, подчиняться, бороться за жизнь, искать путь к спасению... И как в тяжелом ночном кошмаре, слишком неповоротливые мышцы отчаянно не успевали выполнить ни одной из поданных им команд. Он уже был готов разрыдаться от охватившего его ужаса и неожиданного бессилья такого ловкого, тренированного тела, как вдруг наваждение схлынуло.
  По ушам ударил резкий басовитый вой, и страшный огненный клубок пронесся мимо, тяжело ударив прямо в капот шедшей следом машины. От этого удара хаммер подскочил, как детский резиновый мячик, чуть не встал на попа и, наконец, с грохотом завалился набок. Пулемет задергался, забился в руках Стасера, сам по себе будто внезапно оживший наделенный собственной волей и переполненный дикой злобой, заставляющей его отплевываться свинцом. Лишь через несколько томительно растянутых мгновений Стасер осознал, что пока он был в этом нежданном тягучем как густой кисель ступоре, руки сами собой делали привычную работу, готовя оружие к стрельбе, разворачивая и наводя в нужную сторону. Первая очередь, будто гигантская коса, прошлась по кустарнику, из которого прилетел подарок, срубая чахлую листву, перемолачивая редкие ветви, поднимая вертящиеся пыльные смерчи. Краем глаза он заметил, как телохранитель пытается пригнуть голову Мактауба к полу, а тот, видимо не осознавая грозящей опасности, все вырывается и тянется к окну, чтобы увидеть происходящее. Из кустарника полетел ответный свинец, характерно задрожал и так перекаленный палящим солнцем воздух, а пару раз со стороны нападающих прилетели даже яркие мячики трассирующих пуль. Что-то тяжелое с лязгом долбануло в стойку прямо возле лица Стасера и противно взыкнув над головой рикошетом улетело куда-то вверх. Он не обратил на это внимание весь слившись в единое целое с пулеметом и в такт его рокоту выкрикивающий не то угрозы, не то оскорбления в адрес укрывающихся где-то в складках местности на склоне врагов. Где точно находятся хаджи, сколько их, он не видел. Только примерно, на каком-то неизвестном шестом чувстве представлял, куда надо направить изрыгаемую из пулемета лавину раскаленного металла, чтобы задавить, прижать к земле, заткнуть огневые точки противника.
  - Наши! Наши в третьей живы остались! Вон на дороге! - хрипло прокаркал прямо в оглохшее от стрельбы ухо Чуча.
  Стасер, на миг оторвавшись от пулемета, глянул назад. Действительно третий хаммер, жирно чадя черным дымом, валялся посреди дороги, выпятив в их сторону пыльное брюхо. А прямо перед ним на четвереньках стояла, оглушено мотая головой, все уменьшающаяся человеческая фигурка. И показалось Стасеру, что по обочине, вдоль полного мутной желтоватого цвета водой арыка бегут к этой фигурке несколько других, быстрых и ловких одетых в светлые развевающиеся на ходу одежды.
  - Стой! Всем стой! - проревел он в воткнутую в нагрудный карман разгрузки рацию. - Первый, прикрой огнем! Я возвращаюсь за Третьим! Чуча, давай назад!
  - Не сметь! - прервал его дрожащий голос с заднего сиденья. - Скорость не снижать! Мы должны уберечь господина инспектора! Я приказываю продолжить движение, иначе стреляю!
  Чуча резко вдавил в пол педаль тормоза, и хаммер истошно завизжав заблокированными колесами, остановился, взбрыкнув задом, будто норовистый конь. Со стороны третьей машины донеслись короткие хлесткие сдвоенные очереди, по манере стрельбы и знакомому "голосу" автоматов было ясно - кто-то из своих там ведет бой, последний безнадежный. Возможно он ранен, контужен, наверняка уже окончательно простился с жизнью, понимая, что его бросили, что за ним не вернутся... А хаджи не спеша, обстоятельно пробираясь от укрытия к укрытию, зная, что добыча уже не уйдет, смыкают кольцо.
  Стасер оглянулся. Красивый будто игрушка в детском магазине пистолет-пулемет плясал в руке телохранителя, перебегая с него на Чучу, тоже развернувшегося в пол-оборота назад. Глаза Стива с огромными во всю радужку зрачками светились безумием животного ужаса, губы нервно прыгали, мешая языку пропихивать между ними слова. Мактауд скорчился где-то под сиденьем прижимаемый к полу мощной дланью телохранителя. С первой машины громыхнул пулемет, молотя свинцовым градом по вершине холма, кого они там обнаружили, Стасер не видел, но похоже кто-то из хаджей там засветился, уж больно целенаправленно хлестали по гребню огненные плети очередей. В натянутом на левое ухо наушнике забился крик Хунты:
  - Вы долго там еще вола тащить будете, уроды?! Перебьют же всех!
  - Ну, поехали! Быстрее, или я буду стрелять! - голос Стива вибрировал на грани истерики.
  "В таком состоянии и правда выстрелить может, - подумал Стасер. - Он же сейчас трусит отчаянно, а с перепугу люди бывает такое отмочат, на что в обычной жизни сроду не решились бы".
  - Слышь, ты, мистер говнюк, или как там тебя... - нарочито спокойным, но так и звенящим от ярости голосом начал Чуча.
  Но тут Стасер одним коротким обманчиво простым движением хлопнул ладонью по руке Стива сжимавшей оружие и, ловко вывернув ему кисть, завладел пистолетом-пулеметом. Лишь на доли секунды отвлекшийся на Чучину реплику телохранитель, похоже, даже не успел понять, что с ним случилось. Не давая ему опомниться, Стасер от всей души двинул стволом точно в правильную англо-саксонскую переносицу прямо промеж выкатившихся из орбит от удивления глаз и тут же для страховки добавил рукояткой чуть ниже уха.
  - Ты забыл снять его с предохранителя, сынок, - наставительно произнес Стасер, наблюдая, как обмякает, валясь на сидение мускулистое тело охранника, и глаза его закатываются под расслабившиеся веки.
  - Спили мушку, сынок! - в полном восторге проорал в голос Чуча, с невероятной грацией и быстротой, почти балетным пируэтом разворачивая на узкой дороге тяжелую машину.
  - Что? - удивленно переспросил Стасер, на миг отрываясь от пулемета к которому уже успел вновь склониться и глядя в полубезумное пылающее веселой истеричной злостью лицо напарника.
  - Анекдот такой есть старый про ковбоев! - захлебываясь и то и дело сбиваясь на нервный смех, прокричал Чуча. - Короче, молодой ковбой заходит в салун и начинает пальцы гнуть...
  Стасер понятливо кивнул и, не слушая продолжения истории, приник к пулемету, грохнув длинной очередью в сторону перебегающих прикрывая друг друга все ближе и ближе к горящему хаммеру фигурок. Стрелять налево было чрезвычайно неудобно, приходилось буквально вывешиваться на ходу из машины, болтаясь над летящей с бешеной скоростью под колеса бетонкой доброй половиной туловища. Отчаянно пытаясь удержать равновесие и, не забывая при этом хоть изредка, хоть чуть-чуть поглядывать на прицельную планку. Весело зазвенела об стойки летящая из экстрактора гильзовая медь. На ходу не удалось сразу взять верный прицел и пули лишь взбили пылевые фонтанчики почти под ногами хаджей, однако намек был понят верно, и нападавшие дисциплинированно повалились мордами в землю, не пытаясь продвигаться дальше.
  - А старик ему и говорит, мол, спили у своего револьвера мушку, сынок, очень большая мушка...
  Голос Чучи долетает откуда-то издалека, будто с другой планеты, слова бессмысленным шумом бьются в звенящую от грохота барабанную перепонку, и оседают на ней, не проникая дальше в мозг, не рождая никакого отклика.
  - Я, говорит, когда был молодой, тоже как ты пришел сюда наводить понты...
  Следующие очереди начинают гулять уже среди лежащих. Хаммер подкатил так близко, что отчетливо видны их распластанные на песке, в тщетной попытке укрыться от грохочущей, визжащей смерти тела. Некоторые еще пытаются стрелять, но большинство, побросав оружие, лишь плотнее вжимается в землю.
  - Так вот, тогда местные парни отобрали у меня револьвер, засунули ствол мне жопу и несколько раз провернули... - продолжает в голос орать, перекрывая пулеметный рев Чуча.
  С гребня холма с противным шипением стартует очередной огненный шар и, раскаленным болидом несется навстречу их хаммеру. Кажется столкновение неминуемо, и Стасер в мгновенном смертельном ужасе крепко зажмуривает глаза, продолжая даже теперь давить на спусковой крючок, механически отмеряющим длину очередей указательным пальцем. Истошный визг тормозов, и инерция резкой остановки бросает его головой в лобовуху, хорошо, что надета каска, где-то в висках плывет колокольный звон. А перед открывшимися сами собой глазами застывает на миг коротким стоп-кадром взметнувшийся из арыка у дороги столб мутной желтой от ила и глины воды, и таящий в воздухе прямо перед капотом их хаммера дымный инверсионный след.
  - Так что спили мушку, сынок! Очень большая мушка! - радостно гогочет Чуча, вновь посылая хаммер вперед прыжком достойным дикого мустанга.
  А вот и третья машина. Зло ощерившийся, с неузнаваемо закопченным черным как у негра лицом, Крот, укрывшись за неестественно вывернутым и почему-то вращающимся, задранным вверх колесом лупит куда-то из автомата, в такт что-то маловразумительное выкрикивая. Рядом друг на друге вповалку, разбросав далеко в стороны руки и ноги, лежат двое гардов. "Трупы!" - беглым взглядом оценив неестественность и неудобство поз, понимает Стасер. Чуча как полоумный гудит клаксоном, жмет и жмет не переставая. Жалобный ввинчивающийся в мозги вой заставляет сжиматься где-то внизу живота и так напряженные мышцы, проникает в грудную клетку, давит ледяными пальцами страха и тревоги сердце, перехватывает дыхание...
  - Прекрати! Прекрати, сука! - сам того не осознавая, орет Стасер.
  - Пошел ты! Не видишь, он нас не заметил! - ревет в ответ Чуча.
  И тут откуда-то с другой стороны чадящего посреди дороги хаммера выскальзывает гибкая быстрая тень.
  - Ариэль! Ариэль, падла! Сюда! Сюда, бегом!!! - надсаживая горло, орет Чуча.
  В этот момент и Стасер тоже узнает гарда и, на секунду бросив пулемет, начинает призывно махать руками. Ариэль же одним гигантским прыжком оказавшийся около все еще стреляющего, ничего не видя вокруг Крота, дергает того сзади за ворот. Буквально отдирает его голову от автоматного приклада и тычет в сторону подъехавшего хаммера. Крот вырывается, отпихивая неожиданную помеху, в какое-то мгновение Стасер ловит его полный бешеной злобы безумный взгляд, но постепенно пелена боевой ярости уходит, возвращая способность реально оценивать происходящее, и Крот коротко машет Ариэлю, указывая в их сторону, мол, беги, прикрою. Стасер облегченно переводит дух, вновь припадая к прицелу, однако не все так просто. Ариэль, вместо того, чтобы стремглав рвануться к спасительной машине, правой рукой цепляет за шиворот лежащего сверху мертвого контрактника и пытается волочить его за собой. Получается плохо, спутавшиеся ноги убитых не хотят расцепляться, и Ариэль, несмотря на все усилия, никак не может сдвинуть тело с места. Стасер лишь теперь замечает, что левая рука гарда висит безвольной плетью кое-как перетянутая у плеча грязно-бурыми от засохшей крови бинтами, еще он видит вздувшиеся от предельного напряжения жилы на его шее и перекошенное страдальческой гримасой лицо.
  - Брось! Брось его, урод! Беги сюда сам!
  Кто-то истошно кричит совсем рядом, лишь спустя несколько секунд, Стасер узнает свой собственный голос, сорванный до хрипоты и мерзко дрожащий. Ариэль, будто не слыша, продолжает упорно тянуть чей-то труп. Присмотревшись, Стасер узнает Барса, грудь контрактника разворочена, будто в нее попал снаряд, из кровавого месива вперемешку с сахарно-белыми обломками ребер торчат обожженные лохмотья брезента разгрузки, какие-то клапана, куски магазинов, лицо - сплошная кровавая маска.
  - Брось его! Брось! Все равно не поместимся! - надрывается рядом Чуча.
  На этот истошный вопль оборачивается Крот, быстро оценив положение, он, не глядя дает длинную очередь в сторону залегших хаджей и, подскочив к Ариэлю ударом приклада по руке заставляет его отпустить рубашку Барса. Мертвое тело безвольно валится на асфальт, Стасеру кажется, что он различил в окружающем грохоте глухой удар головы о камень. Ариэль пытается оттолкнуть Крота, вновь вцепиться в брошенный воротник. Но Крот заметно сильнее физически, а Ариэль ранен, после короткой борьбы он уступает, и Крот, подгоняя несильными толчками в спину, доводит его до нетерпеливо газующего хаммера и впихивает на заднее сиденье прямо на спину скорчившегося на полу Мактауба. Затем, быстро обежав машину, сам запрыгивает с другой стороны, вминая куда-то в центр образовавшейся сзади пыхтящей человеческой массы все еще находящегося в отключке телохранителя. Ноги Крота еще болтаются над дорогой, а Чуча уже рвет с места, как на автогонках.
  - Держись, там сзади, уроды! Кто выпадет, больше подбирать не стану! - вопит водитель.
  Заложив невозможный, напоминающий какой-то балетный пируэт, крутой вираж, хаммер, ревя мотором, и все набирая скорость, уносится прочь от места засады. Навстречу ему летят огненные трассы пулеметного огня прикрывавшей этот безумный маневр головной машины, вслед зло, будто сожалея об упущенной добыче, свистят пули хаджей. Вскоре место засады надежно скрывает очередной поворот дороги.
  Только когда чадящая дымом искореженная гранатометным попаданием третья машина окончательно пропала вдали, Стасер позволил себе обернуться назад. Крот, размазывая по лицу прочерченную струйками пота копоть возился, пытаясь устроиться поудобнее, и одновременно не вывалиться из машины.
  - Спасибо, командир, не думал, что вернетесь, - кивнул он обернувшемуся Стасеру. - Да не вошкайся ты, кабан! Отожрал задницу, только на танке ездить! - это уже относилось к начавшему приходить в себя и заворочавшемуся где-то под ботинками гарда Стиву. - А я уж подумал, того... Все, последний парад... Спасибо, командир, не забуду. Считай я твой должник теперь...
  - Да ладно тебе, - неопределенно мотнул головой Стасер. - Дорога длинная, сочтемся...
  Он перевел взгляд на бледное, перемазанное сажей лицо Ариэля, дергающиеся, кривящиеся в нервном тике губы, широко распахнутые, но ничего не видящие глаза.
  - Ты как, парень?
  - Бляди, - тихо и старательно выговаривает Ариэль, глядя куда-то вдаль поверх плеча Чучи. - Вы пацанов бросили. Хаджам оставили. Шкуры свои спасали.
  - Они мертвые были, Ариэль. Погибли они, понимаешь, - пытается что-то объяснить ему Стасер, чувствуя, как к сведенному внезапной судорогой горлу подкатывает горький комок, а глаза начинает предательски щипать. - Если бы мы начали мертвых вытаскивать, тоже там бы остались. Мертвые они были, пойми!
  - Да насрать мне! - неожиданно срывается на крик Ариэль, брызжет слюной в лицо Стасеру, скаля кривые, пожелтевшие от никотина зубы. - Мертвые?! Кто сказал?! Ты?! Ты что, доктор?! Ты, бля, хренов доктор?! Откуда ты можешь знать?!
  Из глаз его брызгают слезы, и он размазывает их по лицу пыльным рукавом, оставляя на щеках грязные серо-коричневые разводы, плечи его начинают вздрагивать и он прячет лицо в ладонях, давясь судорожными всхлипами. Крот тянется через весь салон левой рукой, цепляет Ариэля за стриженный затылок и притягивает его голову к своему плечу, гладит жесткой мозолистой ладонью короткий ежик волос, баюкает будто капризного, но все же любимого ребенка.
  - Ты прости его, командир. Не в себе он, сам не понимает, что несет. Прости...
  Стасер молча кивнув отворачивается и лезет в карман за сигаретами, почему-то долго не получается выудить пачку, а когда она все же оказывается в руках, заплясавшие во внезапном треморе пальцы неловко рассыпают белые палочки сигарет по полу машины, переломав несколько из них пополам. "Тоже нервы. Нервы... Совсем ни к черту у вас нервишки, батенька!" Стасер, воровато оглянувшись, не заметил ли кто-нибудь, поспешно зажимает ладони под мышками, но и там чувствует, как сами по себя дергаются и трясутся вдруг зажившие собственной жизнью пальцы. Чуча с абсолютно непроницаемым выражением лица не выпуская руль, наклоняется, подбирая одну из упавших сигарет и молча сует ее в рот Стасеру, щелкает зажигалкой. Он непробиваемо спокоен, по-крайней мере с виду. Стасер, благодарно кивнув, полной грудью втягивает горько-пряный дым и, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, прикрывает глаза. За закрытыми веками огненными мушками летят, подпрыгивая трассера, мечутся хвостатые кометы гранатометных выстрелов.
  - Надо сообщить на базу, - нейтральным тоном замечает Чуча. - Пусть они свяжутся с пиндосами, чтоб этим пидорам с воздуха наваляли.
  - Ага, так они там и дожидаются... Ищи теперь ветра в поле... Ладно, я сейчас, докурю и свяжусь.
  Две машины несутся по теряющемуся в розовой пыльной дымке где-то у горизонта, рядом с краем земли, шоссе. До цели еще около сотни километров. Сто километров по красной зоне...
  
  
  
  К Зеленой зоне - специально укрепленному и надежно охраняемому национальной гвардией кварталу в самом центре Багдада, месту обитания большинства иностранных специалистов, они подъехали уже около полудня, с трудом протолкавшись через дневную суету багдадских улиц, настороженно замирая при появлении встречных местных машин, отпугивая наведенными стволами вознамерившийся слишком сократить дистанцию попутный транспорт. Смертники, таранящие на под завязку набитых взрывчаткой машинах технику ненавистных оккупантов, были у всех на слуху. Остаток пути прошел в тяжелом угрюмом молчании и даже показавшийся впереди вожделенный въезд в Зеленую зону никого не развеселил. На внешнем периметре зоны проверку документов и досмотр вели иракские национальные гвардейцы. Напряженные смуглые лица, настороженная готовность в любой момент метнуться за ближайшее укрытие и открыть огонь, легко читающаяся опытным взглядом в фигурах, желания шутить с этими суровыми стражами не вызывали. Гарды дисциплинированно потянули из нагрудных карманов рубашек свои DOD Badges, специальные пропуска, определяющие их статус, как работников нанятой коалицией охранной компании. Высокий худощавый араб с огромным орлиным носом и роскошными густыми усами, чем-то напомнивший Стасеру растиражированного вдоль только что пройденной дороги мозаичного Хусейна, придирчиво изучил поданные документы, потом, заулыбавшись, разрешающе махнул рукой, указывая в сторону специального бездосмотрового коридора. Однако Стасер успел заметить, что, не смотря на явное дружелюбие старшего, двое его напарников так и не убрали ладоней с пистолетных рукоятей своих китайских "калашей", продолжая пристально следить за экипажами обеих машин характерно прищуренными глазами снайперов.
  Чуча слегка поддав газку осторожно покатил мимо длиннющей очереди из разнокалиберных машин, хозяевам которых не повезло заручиться столь же убедительными ксивами как у гардов. Стоящие в ожидании придирчивого досмотра провожали два запыленных хаммера долгими завистливыми взглядами все то время, что они преодолевали извилистый путь между перекрывающими дорогу бетонными блоками и средствами принудительной остановки.
  Прощались с Мактаубом они возле вполне европейского вида отеля, в котором инспектор должен был хорошенько отдохнуть после утомительной дороги, чтобы собраться с силами перед предстоящим вечером того же дня перелетом на Кипрский аэродром Ларнака. Прямых рейсов в Соединенное Королевство из Багдадского аэропорта видимо не было, а может просто инспектор решил слегка попутешествовать, благо Компания платит.
  Стасер грязный, покрытый пороховой гарью, копотью и пылью с головы до ног стоял посреди чистой гладко заасфальтированной улицы в центре чужой столицы, и устало отмечал про себя брошенные украдкой на него и его людей заинтересованные и удивленные взгляды прохожих, большей частью нормальных совершенно по-европейски одетых мужчин и женщин. В основном, конечно, мужчин. Женщин иностранных специалистов в Зеленой зоне не так уж и много. Мактауб копошился на заднем сиденье хаммера как большой навозный жук, всю дорогу он безропотно просидел зажатый с двух сторон литыми плечами собственного телохранителя и не уступавшего тому по части мускулатуры Крота, и вот теперь пытался расправить затекшие и онемевшие члены. Наконец инспектор соизволил выкарабкаться на тротуар и с наслаждением потянулся, мотая головой и, видимо от недостатка кислорода, зевая так, что Стасер всерьез решил, что сейчас его подопечный вывихнет себе челюсть.
  - Мистер Мактауб, вот отель в котором для Вас забронирован номер.
  Стасер старался говорить спокойно и ровно и, похоже, ему это удалось. Ни сам Мактауб, ни вытаскивающий из багажного отделения хаммера инспекторские чемоданы Стив, ни суетившийся тут же секретарь ничего не заподозрили.
  - Да, благодарю, - благосклонно кивнул лобастой головой инспектор.
  - Мы доставили Вас по указанному адресу, целым и невредимым. Думаю, что на этом наша задача может считаться выполненной, не так ли?
  - Да-да, конечно, я же сказал, благодарю Вас, можете быть свободны... - уже с раздражением бросил ему Мактауб.
   В самом деле, чего к нему привязался этот русский, или этому дикарю совершенно не известны даже в первом приближении правила хорошего тона? Он что не понимает, что после столь утомительной и опасной дороги, Мактаубу необходим покой, душ, а лучше расслабляющая ванна и, конечно, добрый глоток любимого шотландского виски. Истинные джентльмены, к коим Мактауб без сомнений себя причислял, очень тонко чувствуют разницу между настоящим шотландским виски и вульгарным американским кукурузным самогоном. И хотя сами янки, как правило, воротят нос от напитка составляющего национальную гордость Шотландии, заявляя, что он де пахнет дымом. Но! Чего же еще в принципе ждать от этих не умеющих ценить прекрасное выскочек и плебеев...
  - Я так понимаю, - вновь прервал его размышления неугомонный русский. - Что если на этом выполнение нашего задания закончено, то мы больше не связаны какими-либо обязательствами перед Вами?
  Очень не понравился Мактаубу тон, которым эти слова были сказаны, резкий, хлесткий, совершенно не почтительный. Такого обращения в свой адрес всемогущий инспектор Компании не слышал уже много лет, просто негде и не от кого ему было такое услышать. Он даже в удивлении приостановился и вскинул глаза на говорившего, хотя и собирался уже, считая, что прощание состоялось, отвернуться от командира гардов и топать себе в гостиницу. Нехорошее лицо было у чересчур навязчивого русского, какой-то первобытной жутью повеяло от него на Мактауба: глаза - злые узкие щелочки, сжатые в нитку бледные губы и хуже всего само собой мелко пульсирующее правое веко, отчего казалось, что искаженное пугающей гримасой лицо ему еще и заговорщицки подмигивает. Тут только заметил он, что куда-то неожиданно исчез из поля видимости вездесущий секретарь, телохранитель подозрительно долго копается в багажном отсеке, а со всех сторон его обступили молчаливые гарды.
  - Я Вас не понимаю, что Вам угодно? - фраза должна была получиться значительно-начальственной, такой, что сразу дала бы понять зарвавшемуся наемнику, где его место и как он должен обращаться к людям неизмеримо себя выше и весомее.
  Должна была, но не получилась. Голос подвел, в самой середине, там, где следовало изобразить многозначительный нажим, сорвался и, что называется, дал петуха. Видимо поэтому-то и не подействовала и вся речь в целом, вызвав на лицах гардов вместо планируемого почтительного страха лишь презрительные кривые усмешки.
  - Мне угодно спросить, известно ли уважаемому инспектору, что за время дороги я потерял убитыми двух своих людей, а еще один ранен? - в голосе прорезалась опасная бритвенной остроты сталь.
  Конечно, инспектору это было известно, не зря же он вместо спокойной и комфортабельной поездки вынужден был сидеть чуть ли не в обнимку с гориллоподобным русским из третьей машины, неприятно вонявшим потом и едкой гарью.
  - Да, конечно, - заторопился Мактауб. - Конечно, конечно. Парни погибли как настоящие герои. Я буду ходатайствовать... Компания сделает все от нее зависящее... Похороны за наш счет... Все полагающиеся выплаты родственникам...
  - У Барса никаких родственников не было, - угрюмо пробасил кто-то из контрактников. - Да и у Клепы всей родни - жена, что ему постоянно рога наставляла, и дочь, которая его боится и психом считает.
  "Черт, где же носит этого идиота Стива? Нашел время возиться с барахлом! Пока он там чемоданы с сувенирами ворочает, эти сумасшедшие меня здесь убьют! - прыгали, несясь по кругу бешеным галопом мысли Мактауба. - Слава Богу, кажется идет! Ну давай же, Стив, миленький, ну быстрее!"
  - Выплаты, это конечно хорошо, - все так же недобро продолжал Стасер сверля внезапно начавшего дрожать Мактауба тяжелым взглядом. - Но ответь мне на один вопрос. Какого хрена тебе понадобилась эта поездка? Что на вертушке не леталось?
  Инспектор ничего не успел пояснить по этому поводу, потому что внезапно страшный русский протянул к нему свою твердую, как крабья клешня и такую же заскорузлую руку. Цепкие пальцы ловко сгребли Мактауба за ворот и без видимых усилий вздернули его грузное тело на носки. Наконец заметивший, что с шефом происходит что-то неладное Стив стремглав кинулся на выручку, на ходу стремительно бросив руку к наплечной кобуре. И был остановлен упершимся в живот автоматным стволом.
  - Не делай ничего. Не надо, - тихо и задушевно произнес Чуча, отщелкивая предохранитель.
  Сказано это было по-русски, но такой убеждающей силой веяло от враз заледеневших арктическим холодом Чучиных глаз, что сроду не понимавший русских слов Стив, осознал все мгновенно. До самых кончиков кишок продрало его понимание, заставив медленно и осторожно отодвинуть от опасной игрушки руки и заложить их за голову.
  - Молодец, - кивком одобрил его действия Чуча. - Значит, поживешь еще...
  - Так что? Молчишь?! - шипел меж тем, встряхивая обвисшее тело Мактауба Стасер. - Хотел впечатлений набраться, гандон?! Чтобы было что по лондонским клубам рассказывать? Чтобы телки визжали, а мужики героем тебя считали? Так, да?! Отвечай, говно, не молчи! И за это должны были погибнуть двое парней, что на деле в сто раз лучше и честнее тебя, говнюка?! Так?! Или ты думаешь, что вы - пидоры, всех нас за свои сранные бабки с потрохами купили?! Да? Так думаешь?! Что с нами все что угодно вытворять теперь можно, да?!! А хочешь я тебе сейчас полный рот этих ваших фантиков напихаю, и жрать заставлю?! Хочешь, сука?!!
  Полузадушенный Мактауб лишь надрывно хрипел. Лицо его налилось кровью, глаза закатились, на лбу вздулись синие веревки вен. На светло-песочных камуфляжных штанах инспектора Компании в районе паха расплывалось темное влажное пятно.
  - Оставь его, командир. Не связывайся с говном. Не видишь он уже с перепугу обоссался, - Крот как всегда говорил по-крестьянски обстоятельно и размеренно. - Пацанов теперь все равно не вернешь. А если его вслед за ними послать, то им же хуже сделаем, уж больно хреновая компания выйдет...
  Секунду Стасер боролся с искушением сильнее сжать пальцы, перехватив под них такой доступный кадык, он почти почувствовал, как вминаются, ломаясь под натиском его сильной руки податливые хрящи этого жирного горла. И вдруг ненависть еще мгновенье назад непреодолимой силой распиравшая его нутро, требуя выхода, схлынула, пропала куда-то, уступив место усталой брезгливости. Багровый туман перед глазами рассеялся и вместо ненавистного врага увидел перед собой командир наемников всего лишь насмерть перепуганного немолодого уже человека, нелепо смотрящегося в гротескном, будто наряд арлекина пустынном камуфляже.
  - Ладно. Живи, урод, - хрипло выдохнул он, разжимая пальцы. - Поехали, парни, воняет здесь...
  - Похоже, командир, ты теперь безработный, - меланхолично заявил, устраиваясь на заднем сиденье, Крот.
  - Плевать. Чуча, трогай!
  - Ага! Потрогал и охренел! - хохотнул водитель, поворачивая ключ в замке зажигания.
  Мощные моторы плавно зарокотали, и через несколько секунд на тротуаре перед отелем остались лишь осевший безвольным кулем на асфальт инспектор и пытающийся растирать ему шею Стив.
  - Пошел вон, долбанный ублюдок! - взвыл Мактауб отталкивая телохранителя и тут же заперхал, закашлял слишком сильно пережатым горлом.
  Уносящие его обидчиков хаммеры свернули, исчезнув с глаз.
  - Долбанные русские! Дикари! Варвары! Вы мне за это еще ответите! Я на вас в суд подам! Нищими оставлю! Все свои деньги отдадите, до последнего цента! - кашлял им вслед инспектор.
  
  
  
  От тела девушки исходил пряный аромат чужих незнакомых трав, запах кружил голову, побуждая на все новые и новые постельные подвиги. Она была покорна и нежна, действительно старалась доставить ему максимально возможное удовольствие. Честно отрабатывала полученный гонорар. Эта мысль неожиданно сбила его и, вновь накатившее было возбуждение, схлынуло, уступив место самой обычной усталости. Девушка, чутко уловив перемену его настроения, чуть отодвинулась и замерла, внимательно вглядываясь в его лицо. Он тоже взглянул на нее пристально, в красноватом свете ночника ее обнаженное тело казалось совершенным, лишенным малейших изъянов, будто выточенным из темного дерева талантливым мастером, не допустившим ни единой ошибки. Такое тело должно принадлежать королеве, быть недостижимой вершиной стремлений тысяч и тысяч мужчин, а отнюдь не продаваться по весьма скромной цене любому из заполонивших эту страну иностранцев. От этого вопиющего несоответствия на миг захватило дух, а потом почему-то возникла нерациональная, необъяснимая злость на это прекрасное и вместе с тем так низко павшее существо. Этот припадок злобы был тем более глуп, что не будь эта девушка проституткой не видать бы ему никогда этих плавных мягких изгибов, так волнующих его воображение, не испытать бы радости обладания этим чудом, не видеть горящих черными звездами глаз, не касаться матовой шелковистости кожи. Стараясь справиться с собой, он нашарил валяющуюся на туалетном столике пачку сигарет, вытянул одну и, щелкнув зажигалкой, выпустил к потолку клуб горького дыма.
  - Куришь?
  - Нет, что ты. Я же мусульманка, у нас женщины не должны курить.
  - Да ты что?! У вас такие высоконравственные женщины! Они не курят и не пьют вино, зато за деньги спят с чужими мужчинами, как последние шлюхи. Браво! Я просто восхищен женщинами Востока!
  Она вздрогнула всем телом, как от пощечины и отстранилась от него еще дальше, спрятав лицо в ладонях. Неожиданно перед его мысленным взором появились маленькие, будто кукольные ладошки девчонки-снайпера, неровно обкусанные короткие ногти на пальцах... Он сосредоточенно запыхтел сигаретой, уже отчаянно жалея о только что сказанном, но, абсолютно не представляя, как теперь выходить из сложившейся ситуации.
  - Ты обидел меня... - бесцветным голосом, так и не отняв закрывающих лицо ладоней, произнесла девушка. - Ты специально хотел меня унизить. Ты думаешь, что если я вынуждена продавать свое тело, то, заплатив за него, ты приобрел права и на душу и теперь можешь меня оскорблять и унижать?
  Он уже ненавидел и презирал себя за сказанное, чувствуя смущение и стыд.
  - Прости меня. Я не хотел обидеть тебя, просто эти слова сами сорвались с языка. На самом деле мне очень плохо и больно и я, наверное, чисто инстинктивно стараюсь причинить боль тем, кто меня окружает, чтобы и им было так же плохо, как мне.
  Она приподнялась на локте и внимательно посмотрела ему в лицо, он выдержал ее взгляд.
  - Да я вижу. Все действительно так, как ты говоришь. У тебя недавно произошло какое-то горе. Ты потерял кого-то из близких? Может друзей?
  - Да. Ты права. Потерял. Сделал все что мог, чтобы их спасти, но они все равно погибли, видимо потому, что я мог недостаточно. И теперь я понимаю, что во всем этом была моя вина, такая, которую уже не искупить. Я был слаб и труслив, я позволил обмануть себя словами о долге, чести и выполнении приказа. Я испугался и не смог настоять на своем, а в результате погибли двое ни в чем не виновных людей, а я жив и даже получу в награду деньги. От этого мне плохо.
  - Да, так бывает, когда виноваты одни, а погибают другие. Так погиб мой муж, он был учителем в школе, и его убила бомба во время авианалета. Он вел своих учеников в убежище и не успел. Он не состоял в партии Баас, не был почитателем Хусейна и совсем не умел стрелять, потому что никогда не служил в армии. Он ничем не угрожал американцам, а они все-таки убили его.
  - Американцы убили твоего мужа, а ты теперь работаешь здесь в "Зеленой зоне"?
  - Как видишь, - она с вызовом тряхнула головой, плеснув по плечам темными волнами длинных вьющихся крупными локонами волос. - Они убили моего мужа, а я позволяю им пользоваться моим телом, тем самым, что раньше принадлежало только ему одному. Можешь презирать меня и называть шлюхой. Только помни, что я всего лишь слабая женщина. Я не умею обращаться с оружием и ненавижу насилие, я не хочу убивать и умножать страдания, которых на земле и так достаточно. Я хочу просто жить, жить и не бояться бомбежки и ракетных ударов, не ждать каждую ночь, что ко мне ворвутся вооруженные люди и изнасилуют меня, как это уже было, когда наш город штурмовали морские пехотинцы. Я хочу, чтобы у меня были деньги, чтобы купить еду и одежду. А ведь у меня нет никакой профессии, я ничего не умею, только вести хозяйство и быть хорошей женой. И еще у меня есть это тело, то которое нравится мужчинам и за обладание которым они готовы платить.
  - Я же сказал, что не хотел тебя обидеть...
  - Ты сказал... - с горечью в голосе повторила она. - Ты сказал... Так скажи мне тогда кое-что еще. Ответь всего на один вопрос. Зачем вы пришли сюда? Разве мы звали вас? Разве мы хотели, чтобы вы поломали нам жизнь? Разве была бы я сейчас проституткой, если бы вы не убили моего мужа? А вы сами? Вас уже убивают. Исподтишка, из засады, в спину... Но все чаще и чаще... Разве вы сами не видите, мы не хотим, чтобы вы были здесь! Мы не хотим, чтобы чужие люди, верящие в другого бога и живущие в другой стране, указывали нам что хорошо, а что плохо и заставляли жить по своим, чуждым нам законам. И чем дольше вы здесь, тем будет хуже. Ненависть рождает ненависть. Вы слишком многих убили, чтобы это можно было забыть и простить. Душам умерших не будет покоя, пока они не отмщены, а значит, вас будут убивать. А вы в ответ будете убивать нас, не ради поиска несуществующего химического оружия, не ради нефти, или установления демократии, а тоже из мести за своих погибших и из страха перед нами, чтобы не погибнуть самим. Страх и ненависть - вот что ждет наши народы, страх и ненависть, что закроют нам глаза и иссушат душу. А человек с высохшей душой страшен, в нем нет жалости ни к себе, ни к другим. Так ответь мне, солдат, умеющий чувствовать боль, для чего тебе быть здесь? Что ты хочешь найти в нашей стране?
  - Ты все перепутала, женщина, - хрипло произнес, отводя в сторону взгляд, Стасер. - Я не американец. Я не бомбил ваши города и не убивал твоего мужа. Я приехал сюда из России, мне платят, за то, что я охраняю нефтебазу в Эль-Хайме. Я здесь просто работаю.
  - Вот как, - в ее голосе вновь зазвучала неприкрытая горечь. - Ты приехал сюда из России. Я многое знаю о России. Так скажи мне, неужели там уже нет совсем никаких проблем, что ты приезжаешь в чужую страну, чтобы помочь ей жить так, как ты считаешь правильным? Все, что нужно было сделать в России, ты уже сделал? И стоит ли идти наводить чистоту в доме соседей, когда свой собственный зарос грязью?
  Стасер подавленно молчал и старался не встречаться с женщиной взглядом. Он чувствовал себя полнейшим идиотом, действительно, что-то более глупое, чем выслушивать упреки от лежащей в твоей постели голой проститутки даже придумать было бы сложно. А самым глупым и обидным было то, что он не знал, что ей ответить, как возразить, чем объяснить... Она была первым настоящим, живым человеком из местных с которым он говорил. Раньше местные были все на одно лицо, карикатурно-нереальные, неживые, как фигурки в тире, все одинаковые, просто тупые исламские фанатики не наделенные ни душой, ни разумом, не имеющие ни мечтаний, ни стремлений, не способные любить и чувствовать боль. Вряд ли даже в полном смысле этого слова люди, так, некие ожившие бездушные големы. Он никогда не задумывался, нажимая на спусковой крючок автомата, что отнимает чью-то жизнь, что крушит и ломает попутно жизни родных и близких убитого, никогда не пытался представить, как должны воспринимать его сытого, сильного, ловкого, до зубов вооруженного эти полуголодные, оборванные люди в дом которых он пришел, не сомневаясь в своем безоговорочном праве заставить их жить так, как нужно ему, точнее даже не ему, а тем, кто платит ему деньги, за работу. Разве удивительно после этого то, что они ненавидят нас, разве ты сам потерпел бы иноземцев устанавливающих свой порядок у тебя на Родине? Ну и что! Пусть не потерпел бы! Но я то другое дело! Мы пришли сюда не воевать! А они все равно стреляют в нас! Борман, Пшик, а теперь еще Барс и Клепа... Они не штурмовали их городов, не участвовали в зачистках! Они лишь охранники, они только охраняли соляру и бензин, принадлежащие тем же самым хаджам. И их убили... Убили потому, что этой горючкой заправлялись те самые "Абрамсы" и "Брэдли" которые давили гусеницами и расстреливали из пушек их жалкие халупы, мешая с пылью раздавленные размозженные тела тех, кто был этим хаджам дороже всех людей на свете: их жен, детей, родителей... И ты жалуешься, что они пытаются тебя убить, твердишь о своем праве на месть?
  Он почувствовал неожиданный прилив ярости, не той холодной и рассудительной, что, бывало, охватывала его в бою, а слепой туманящей голову, требующей немедленного выхода. Той ярости, что охватывает человека, когда ему нечего возразить на справедливые обвинения, когда резкие и точные слова брошенные прямо в лицо попадают в цель не оставляя шансов оправдаться, обнажая самую суть той мерзости, которую он скрывал даже от самого себя. И где-то далеко на самом дне души маленький подленький червячок тихим неосознаваемым шепотком уже подсказывал на кого можно излить весь этот жгущий каленым железом изнутри заряд. И она тоже поняла это, он заметил, как расширились в ужасе ее зрачки, встретившись с его горящим от плещущей внутри злобы взглядом.
  - Ты зачем сюда пришла, шлюха? - нарочито спокойным и тихим голосом, который все равно не мог никого обмануть спросил Стасер. - Я заплатил тебе деньги, чтобы ты разговаривала, или чтобы делала свое дело?
  Она вздрогнула, как от удара и вскинулась было всем своим великолепным обнаженным телом, на секунду Стасеру показалось, что она сейчас ударит его. Он со смешанным чувством страха и пьянящей, кружащей голову свободы вседозволенности ждал этого удара, который должен был окончательно развязать ему руки, позволяя после сделать с ней что угодно. Целую секунду, долгую как вечность он в сладком ужасе предвкушения замирал на краю черной пустоты, в которую неминуемая пощечина должна была сбросить остатки его разума, окончательно высвобождая проснувшегося внутри него первобытного зверя. Целую секунду, долгую как вечность она смотрела в его глаза... Но даже вечность имеет конец, и вот через миллионы лет, когда уже осыпалась прахом и обратилась в пыль окружавшая их вселенная, она отвела взгляд, покорно опустив голову, так и не решившись ударить...
  - Хорошо. Я сделаю все, что ты хочешь, - бесцветным усталым голосом произнесла она. - Чего тебе хочется?
  - Ты спрашиваешь? - судорожно сглотнув и медленно отступая от края бездны, у которой только что побывал, выдавил он. - Ты женщина, вот и доставь мне удовольствие, как женщина.
  - Но ты не хочешь этого. Я вижу...
  Он проследил за ее взглядом и вновь почувствовал раздражение.
  - Так сделай, чтобы захотел! Или я должен тебя учить?!
  Она на мгновенье замешкалась, и Стасер грубо схватил ее за роскошные шелковистые волосы, пригибая голову вниз. Девушка не сопротивлялась, покорно подчиняясь его руке, и в какой-то момент он почувствовал на своем животе ее мокрую щеку. Он не сразу сообразил, откуда взялась эта влага и лишь через несколько секунд, резко вздернув вверх ее голову, подставляя безжалостному свету ночника раскрасневшееся лицо, он увидел. Ее глаза были зажмурены, покрытые яркими тенями веки некрасиво сморщились, видимо, она изо всех сил старалась сжать их покрепче, но из-под них крупными прозрачными жемчужинами все равно катились слезы. Она плакала тихо, почти беззвучно, не вздрагивая плечами и не всхлипывая. Стасеру вдруг стало невыносимо гадко, вся злость сама собой схлынула, оставив внутри лишь звенящую пустоту, он был противен самому себе. Дальше смотреть на плачущую девушку было просто невыносимо, и он расслабил сжимавшую ее волосы руку, освобожденные, те густой черной волной плеснули по плечам, укрывая за мягким шелковым водопадом ее склоненную голову.
  Несколько минут он неподвижно сидел, глядя в стену гостиничного номера перед собой, он не мог заставить себя повернуть голову и посмотреть на нее. Она тоже не двигалась. Потом все же решившись он перегнулся с кровати, нашарив на полу пыльную резко пахнущую потом разгрузку, принялся копаться по всем карманам выгребая из них найденные деньги. В итоге получился ворох мятых купюр весьма приличных размеров, не считая и, стараясь лишний раз на нее не глядеть, он высыпал его на колени сидящей рядом девушки.
  - Забери это и уходи.
  Она промолчала и не двинулась с места.
  - Ты слышала? Я сказал, возьми деньги и уходи! - отчаянно стараясь говорить не дрожащим ровным голосом, произнес Стасер.
  - Я не заработала их, - прошептала девушка.
  - Это не тебе решать, - грубо оборвал ее Стасер. - Все! Бери деньги и уходи!
  Неловко пятясь задом она поднялась с кровати, стараясь не коснуться посыпавшихся на простынь бумажек, и принялась быстро одеваться, будто спеша укрыть свою наготу от мужчины, с которым только что делила постель. Стасер упорно смотрел в потолок и, лишь когда она была почти одета, натужно скрипнув зубами и делая над собой волевое усилие, произнес:
  - Прости меня, я повел себя как скотина. Мне не следовало так обижать тебя.
  - Ты не обидел меня. Проститутке не пристало обижаться на клиента, - вздрогнув всем телом, ответила она.
  - Нет, ты сейчас врешь, я на самом деле сожалею о том, что произошло. Поверь, я очень дорого бы дал за то, чтобы этого всего не было. Мне очень стыдно за себя и я искренне прошу у тебя прощения. Пожалуйста, возьми эти деньги, мне нечего больше тебе дать, и это очень мало, но...
  - Я не заработала этих денег, - перебила она его. - Значит, не могу их взять!
  - Но мне они тоже не нужны. Возьми их просто так, ты, наверняка, найдешь им лучшее применение, чем я.
  - Тебе не нужны деньги? - остро глянула она на него. - Как такое может быть? Ведь ты именно ради них приехал сюда. Ведь это ради них ты рискуешь жизнью и продаешь свое тело и душу.
  - Так было раньше, - ответил он, и сам поразился, насколько эти простые слова прозвучали веско и уверенно, будто произнес их не он сам, а кто-то другой, мудрый и всезнающий. - Да, так было раньше. Но теперь больше не будет. Мне больше не нужны эти бумажки.
  Она присела на край кровати, долго и пристально посмотрела ему в глаза, нежно и робко, как легкое дуновение весеннего ветерка, провела ладонью по его лицу.
  - Ты сумасшедший, русский. Ты сошел с ума. Ты потерял цель в жизни и не знаешь, для чего жить теперь. Ты не умеешь жить для себя, а другие не хотят, чтобы ты жил для них. Ты сумасшедший.
  - Да, может быть. Может быть ты права. Я уеду отсюда, только выполню то, что должен. Дослужу свой контракт и уеду, иначе нельзя, я обещал.
  - Ты всю жизнь был кому-то должен, русский. Я вижу, ты всю жизнь отдавал долги, только те, кому ты задолжал, не очень то нуждались в тебе.
  - Не называй меня русский. Меня зовут Стасер.
  - Ста-сер, - произнесла она с расстановкой, будто пробуя имя на вкус. - Нет, это не может быть твое имя, оно тебе не подходит.
  - Я забыл свое настоящее имя, теперь меня зовут так.
  - Я не буду тебя так звать, это плохое имя в нем свист пролетающей пули и шипенье змеи, тебе оно не подходит.
  - Пусть так, другого у меня все равно уже давно нет. А как зовут тебя?
  - Фарида.
  - Красивое имя.
  - Обычное, - она пожала плечами и вновь пристально вгляделась в его лицо, вздрогнула и отпрянула, будто увидев что-то жуткое, но потом, справившись с собой, лишь грустно качнула головой. - Ты не вернешься домой, русский. Ты навсегда останешься здесь.
  - Встречу молодую прекрасную девушку свежую как степной цветок, женюсь на ней, приму ислам и останусь здесь жить, - рассмеялся Стасер.
  Она тоже слегка улыбнулась, сдержанной невеселой улыбкой, много пережившей и все понимающей мудрой женщины:
  - Нет, русский, все будет не так. Мне жаль тебя, но ты уже сделал свой выбор, и другого пути у тебя нет. Позволь мне остаться с тобой в эту ночь и скрасить твой отдых. А утром я уйду и заберу твои деньги, если ты не передумаешь.
  Стасер лишь молча кивнул, на миг неясная черная тень дурного предчувствия, вызванная слишком уж твердо и уверенно сказанными женщиной словами, коснулась его сердца, будто пролетевшая мимо птица задела крылом робкий огонек разгоравшейся свечи. А потом он всем телом ощутил ее, молодую и гибкую как-то мгновенно освободившуюся от одежды и оказавшуюся рядом. Ее нежные руки и теплые упругие груди и мягкие податливые губы, всю ее целиком... А потом их губы сомкнулись и ловкий нежный язычок проник к нему в рот исследуя все потайные закоулки... "Проститутки никогда не целуют клиентов в губы, - невольно вспомнилась прочитанная где-то фраза. - Таким образом, они оберегают от посягательств свой внутренний мир". "Скорее уж не хотят вызвать брезгливость клиента, если вспомнить где до этого побывали эти губы и что делали, целовать их вряд ли захочется!" - мысленно возражал он тогда неизвестному знатоку. Странно, но сейчас никакой брезгливости Стасер не испытывал, наоборот его все больше охватывало жадно жаркое наслаждение, и мелькнувшие было где-то на самой периферии мозга мысли, мгновенно растворились в горячей волне сладостного предвкушения затопившей все его существо. И когда она, почувствовав его готовность, удовлетворенно вздохнула, направляя бедрами его внутрь себя, он понял, что с каждым движением все больше растворяется в ней, расплывается в разные стороны, теряя себя как личность, становясь с ней единым целым, выплескивая горечь и боль, страх и ненависть, разделяя в последние мгновения с этим теплым податливым телом все, что мучило его последние дни.
  
  
  
  Несокрушимая и легендарная
  Утренний предрассветный туман в горах дело обычное, даже здесь, где не совсем горы, а так, очень высокие холмы. Предгорье, одним словом. Хотя местные уверены, что живут в настоящих горах и попробуй, обзови какую-нибудь из этих поросших чахлым поломанным войной и артобстрелами лесом вершин холмом, тебя незамедлительно поправят сначала словом. Но, учитывая горячий и взрывной менталитет джигитов, то за словом вполне может последовать нож. Белесая призрачная дымка, соткавшаяся невесть откуда ближе к рассвету, уютно укутала ухоженные кажущиеся отсюда аккуратными, будто игрушечными дома небольшого села. Село по местным меркам богатое и, что довольно большая редкость, почти не пострадавшее ни в первую суетливую и бестолковую компанию, ни, что еще более чудно, во вторую, когда по таким вот уютным почти альпийским деревенькам прокатился, разнося в клочья минометным огнем и залпами "Градов", наматывая на железо танковых траков и перемешивая с землей НУРСами вертушек бронированный каток окрепшей и готовой побеждать российской армии. Видимо местные жители оказались достаточно хитры и сумели поладить с обеими враждующими сторонами, а, значит, ночью здесь находили хлеб и приют боевики, а днем во всю поддерживали федеральную власть, лицемерно клянясь в верности России и горячей любви к русским оккупантам.
  Оккупанты, по-крайней мере те из них, кто реально работал на земле, в звене рота-батальон, скептически улыбались в ответ на заверения местных, прекрасно представляя себе реальное положение дел, зато в вышестоящих штабах с удовольствием наносили на карты еще один полностью умиротворенный и отрекшийся от бандитов-сепаратистов район, рапортуя на верх об очередной победе. В селе даже существовал свой собственный отряд самообороны и небольшое, но полностью состоящее из местных чеченцев отделение милиции. Полностью принимающие правила лукавой игры в умиротворение милиционеры и самооборонщики днем с увлечением проводили проверки автотранспорта на проходящей мимо разбитой шоссейке, порой профилактики ради шарились по окружившему село с трех сторон лесу. А по ночам, прикорнув пару часов в теплых домашних постелях, отставляли в сторону выданное новой властью оружие, выкапывали искусно спрятанные в специальных схронах ждущие своего часа автоматы и гранатометы и отправлялись на охоту за отставшими от колонн одиночными машинами, не доехавшими до наступления темноты до надежно укрепленных блок-постов грузовиками батальонов МТО, теми, что, не признавая ни комендантского часа, ни строжайших приказов ответственных лиц, носятся по всей Чечне из конца в конец, решая шкурные вопросы тыловиков всех мастей и званий. Естественно охота никогда не идет в своем районе, чтобы никому и в голову не пришло связать дерзкий ночной разбой с мирной, приветствующей всем сердцем федеральную власть альпийской деревушкой. А на утро уставшие и невыспавшиеся милиционеры и самооборонщики с энтузиазмом и неистребимой в горцах кипучей энергией предлагают федералам помощь в расследовании тех самых ночных налетов, заискивающе улыбаясь в глаза и возмущаясь звериной жестокостью боевиков, что "вот же шакалы!", не желают сложить оружие и жить по российским законам. Опера федералов - молодые лейтенанты и капитаны кривятся от отвращения и желания влепить автоматную очередь прямо в эти улыбающиеся лица, но лишь сдержанно кивают, отказываясь от содействия.
  Что делать, таковы неписанные правила идущей игры... Войной происходящее здесь назвать не поворачивается язык. Уж больно это на нее не похоже. Да, конечно, здесь как на настоящей войне гремят выстрелы, есть убитые и раненые, случается и пленные. Но нет самого главного, по крайней мере для одной из сторон - нет четко обозначенного врага. Потому что враг - немец, как в Великую Отечественную, это понятно. А вот враг - боевик, это очень уж расплывчато. Ты еще поди разберись, боевик он, или нет. А пока будешь разбираться, словишь либо очередь в спину, либо кинжал под лопатку. А чеченца врагом, только за то, что он чеченец назвать и думать не моги. Мы с народом не воюем, мы только бандитов в сортире перемочим и все, остальных чеченцев мы должны любить и защищать, ведь они граждане одной с нами страны, члены дружной семьи равноправных народов. Хорошие правильные лозунги, плохо только то, что односторонние. Тот же чеченец себе голову подобной ерундой не забивает, у него все просто: русский, значит враг. Для нас же чеченец становится врагом только когда начинает стрелять, а тогда, само собой уже поздно.
  Есть и еще одно побочное последствие подобной политики. Если нет явно обозначенного врага, так нет ничего зазорного в деловом общении с мирными чеченцами. Если кто потрудится заглянуть поглубже в историю этого народа, то поймет, что словосочетание мирный чеченец звучит примерно так же, как еврей-оленевод. Но у нас упорно считают, что чеченцы мирными бывают и с ними можно иметь дела. На войне изобличенных предателей расстреливают, бывает даже без суда, и потому их ничтожно мало. Здесь предают очень часто и почти все, только некоторые крупно и подло - поставляя боевикам разведданные позволяющие уходить из засад и безбоязненно бить по слабым и уязвимым местам, продавая в рабство одних своих солдат и подставляя под пули других, это обычно штабные с большими звездами "астрономы". Другие, предают по мелочи - толкая местным оружие и патроны, снаряжение и тушенку, это низший уровень, солдаты, прапора, бывает, проданными патронами стреляют в них же, иногда попадают, и тогда налаженный бизнес продолжают вести другие, пока не попадут в них. Такая вот война, впрочем, виноват, не война - контртеррористическая операция.
  В крайнем дворе, укутанного туманом села взлаяла сторожевая псина. Коротко и звонко тявкнула и зашлась хриплым угрожающим лаем, тут же подхватила другая из соседнего двора, за ней третья. Вскоре рычало и гавкало, гремя цепями, все собачье население села.
  - Чего это они?
  Стасер обернулся на голос. Рядом с ним заворочалась густо поросшая травой кочка, и вдруг глянуло с ее поверхности самое обычное человеческое лицо разве что чуть-чуть подправленное серо-зеленой армейской маскировочной косметикой.
  - Я почем знаю, может почуяли кого... - он в свою очередь откинул край маскировочной накидки, подставляя легкому предутреннему ветерку давно небритую щеку. - Ветер не поменялся, на нас дует, так что это кто-то другой их всполошил.
  - Один черт, радости мало. Сейчас все село на ноги поднимут.
  - Да и хрен с ним, - безразлично мотнул головой Стасер. - Хоть какое-то разнообразие, а то скучно сил нет. Слышь, Пинчер, я сползаю, покурю. Свистнешь если что...
  Некурящий Пинчер лишь неодобрительно скривился, вновь исчезая под пятнистой накидкой. Подобные вольности в засаде не поощрялись, больше того, были категорически запрещены, и по всем канонам Стасер на время суточного дежурства должен был забыть о вредной для здоровья и полезной для вражеских снайперов и разведчиков привычке. Но в их паре старшим был как раз Стасер, а указывать старшим, что и как делать в армии не принято и небезопасно. Собаки все еще надрывались, несмотря на то, что кое-где уже хлопали дверями заспанные хозяева и слышались гортанные окрики на чужом, непривычно рыкающем для русского уха языке.
   Причина поднятого переполоха вскоре стала ясна. С противоположной стороны села послышался гул мощных автомобильных моторов. Судя по тембру накатывающегося волнами звука, шли несколько армейских "Уралов", причем шли явно сюда. Пинчер заволновался, такого поворота событий он не ожидал. По всем расчетам никаких подразделений федералов в село входить не должно было, но, тем не менее, они уже здесь и как их внезапное появление отразиться на выполнении поставленной задачи предугадать сложно. Вполне возможно, что их миссия теперь может оказаться проваленной. А этого чрезвычайно не хотелось, потому что работа была в этот раз не обычная рутинная, а особая, сулящая неплохие дивиденды в виде заокеанских денежных знаков.
  Бесшумной, призрачной тенью, практически невидимый в лохматом камуфляже, из леса выскользнул Стасер. Он тоже услышал приближающийся гул и поспешил вернуться на позицию.
  - Что тут?
  - Машины идут, по звуку "Уралы", штук пять, или шесть. Сейчас уже будут здесь.
  - Кого это на наши головы еще хрен несет? - удивился Стасер. - Не дай Бог какая-нибудь внеплановая зачистка! Солдатики с перепугу и продырявить могут, доказывай потом, что ошибка вышла.
  - Тебя посодют, а ты не воруй! - осклабился Пинчер. - Пусть еще найдут сначала. Да если и найдут, мы же не камикадзе, чуть что лапки кверху пока сынульки не напугались!
  - Ага... На твою уголовную рожу только глянуть с непривычки, всю оставшуюся жизнь в постель мочиться будешь! Даже если ты свои землечерпалки к верху задерешь, ни хрена не поможет. Я вон ночью проснулся, глядь, твоя харя рядом, чуть спросонья инфаркт не заработал.
  Пинчер, втайне гордившийся своей покрытой шрамами физиономией со сплюснутым носом профессионального боксера, довольно хмыкнул. Тем временем моторы, напоследок взвыв на надрывно-высокой ноте, смолкли. Несколько минут оба настороженно вслушивались в доносившиеся из села шумы. Их терпение вскоре было вознаграждено: где-то на противоположной околице простучала короткая автоматная очередь, и следом за ней послышался истошный собачий взвизг. Тут же понеслись и другие характерные звуки, составлявшие для опытного уха характерную мелодию типовой зачистки: визгливые бабьи проклятия и причитания, грохот вовсе неделикатно распахиваемых ворот и дверей, треск поломанных досок, и звон разбитых стекол, еще более яростный и безумный, хотя казалось что это уже невозможно, собачий лай. В селе начиналась жесткая зачистка. Чем она была вызвана вопрос второй, первый же и самый главный для затаившихся на подступившей вплотную к крайним домам кромке леса, заключался в том, что же им в предложенных условиях делать.
  - По-моему мы с чистой совестью можем отсюда сваливать, - высказал свое мнение Пинчер. - Это мы и Папа могли о зачистке не знать, а эти пидоры в горах все знают. Так что не придет он, не дурак ведь. А был бы дурак, давно бы умер.
  Стасер согласно кивнул. Невысокое мнение напарника о степени секретности организованных большими звездами мероприятий он полностью разделял. Действительно, чеченский боевик Саламбек Сатуев, которого уже третий день, меняясь через сутки, пасли почти у порога его родного дома офицеры спецразведки, наверняка был оповещен когда именно не стоит отправляться на побывку дабы избежать неприятного контакта с представителями федеральной власти. Так что в ближайшие дни его появления по месту прописки ждать бессмысленно, а жаль, нужен был разведчикам паршивец Сатуев просто позарез, очень нужен. Был у них к этому яркому представителю чеченского народа целый ряд вопросов, очень интересных вопросов, сулящих немалую прибыль.
  - Ладно, сдернуть отсюда всегда успеем. Видишь же, лохи какие-то приехали. Выходы к лесу перекрыть никто и не подумал. Хотя может наоборот, шибко умные пацаны оказались, всем кто хочет, уйти дают. Не хотят лишней крови, ни своей, ни чужой. В любом случае нам вполне можно остаться посмотреть, как они чистить будут, может, просто номер отбывают, пару хат тряхнут и по домам. Тогда сниматься смысла никакого.
  Пинчер вновь с сомнением качнул головой, но слово старшего в данном случае закон, а приказы принято вначале выполнять, а уж потом обсуждать и обжаловать.
  - А ну глянь! Глянь, чего делается! Куда только милиция смотрит?!
  В голосе Стасера звучал радостный азарт охотника увидевшего дичь. Пинчер глянул в указанном направлении и обомлел, всего в какой-то сотне метров от их лежки к лесу огромными прыжками, низко пригибаясь к земле, бежали трое бородачей. Двое были одеты в добротный турецкий камуфляж, на третьем вытертая до бела когда-то бывшая черной кожаная куртка. На плечах у всех троих болтались автоматы.
  - Ну, ни хрена себе мирное, законопослушное село! - бесшумно смеялся Стасер.
  - Может, раз нашего пидора все равно нет, хоть этих козлов спеленаем? - робко внес предложение Пинчер.
  - Сиди уж, пеленатель, - жестко отрезал Стасер. - По войне соскучился? Героизм в жопе заиграл? Или забыл зачем мы здесь?
  - Да одно вроде другому не мешает, - стушевался Пинчер.
  - Вот то-то и оно, что только вроде... - начал было распекать подчиненного Стасер.
  - Смотри! Смотри! - оборвал его на полуслове Пинчер. - Это же он! Смотри! Точняк, он!
  Со стороны совсем другого дома, вовсе не оттуда, где по полученной информации он жил чуть прихрамывая (давнее ранение в правое колено, припомнил Стасер ориентировку) бежал чеченец лет тридцати - тридцати пяти. Стасер, не мешкая, припал к биноклю, приближенное восьмикратной оптикой лицо боевика оказалось совсем рядом. В голове замелькали скупые строки словесного портрета. Да похож, без сомнения похож... Но почему из чужого дома? Большим сюрпризом оказалось уже то, что объект, судя по всему, все это время был в селе, вместо того, чтобы шастать по окрестным лесам. Да еще к тому же и не дома, где ждут верная жена и соскучившиеся по отцу детишки... Странно все это, странно... Может ошибка? Может это вовсе и не он, а другой, просто похожий на него "чех"? Черт, сейчас бы его спину посмотреть, даже не надо всю спину, только правую лопатку, ту самую, где должен быть длинный рубец ножевого шрама, полученного в спец. колонии в Нижнем Тагиле, где будущий полевой командир, горный орел и героический борец за свободу угнетенного народа, а тогда всего лишь осужденный сотрудник милиции, отбывал трехлетний срок за банальное взяточничество и использование служебного положения в личных целях. С тех времен еще особая примета тянется... Ну да что мечтать о несбыточном, делать ему сейчас больше нечего, только специально для невидимых опознавателей раздеваться начать...
  Тем временем беглец отчаянными прыжками метр за метром сокращал расстояние между собой и разведчиками. По какой-то прихотливой случайности бежал он практически на них, и уже скоро линия его пути должна была пройти прямо через точку, где была расположена лежка.
  - Ну что? Будем брать? - нетерпеливо завозился Пинчер.
  - Угу. Берем и ходу в лес, пока на хвост никто не сел. Там посмотрим... - одними губами прошипел Стасер.
  Вряд ли бежавший из села чеченец понял, что с ним произошло. Все было сделано именно в тот момент, когда он благополучно достиг леса и расслабился, почувствовав себя в относительной безопасности. Неожиданно вынырнувшая откуда-то из-под самых ног гротескная в мешковатом лохматом камуфляже фигура преградила ему дорогу, еще одна вывернулась сбоку, будто враз соткавшись из плотного ползущего с гор тумана. Он попытался было вскинуть зажатый в руке автомат, но цепкие пальцы ухватили цевье, отводя его в сторону, а на голову обрушился такой удар, что окружающий мир вдруг завертелся красочной разноцветной каруселью рассыпаясь сверкающими искрами бенгальских огней. Подхватив обмякшее тело под руки, разведчики без всякой деликатности поволокли его вглубь леса. Стасер на бегу рванул с плеча легкую камуфляжную куртку и одним резким движением разорвал ворот рубахи, обнажая худую по-мальчишечьи острую лопатку боевика. Смуглую гладкую кожу наискось пересекал длинный покрытый синеватыми прожилками шрам. Стасер довольно оскалился: "Есть! Есть, птичка! Теперь не уйдешь!"
  
  
  
  В себя Саламбек пришел как-то рывком, без всякого перехода осознав, что уютная черная пустота, в которой он плыл до этого, куда-то исчезла. Трещала, просто раскалываясь от боли, голова, болели скрученные за спиной веревкой руки. Связали качественно, на совесть, чуть не выломав от усердия суставы. Где-то наверху беззаботно щебетали птицы, разгоряченное лицо ласкал легкий прохладный ветерок, пахло травой и опавшей хвоей.
  - Открывай глазоньки, родной, открывай. Я же вижу, что проснулся уже.
  Голос был не знакомый и, хотя звучал участливо и вкрадчиво, в нем явно слышалась холодная сталь смертельной угрозы. Говорил незнакомец по-русски. Саламбек с усилием открыл глаза и тут же зажмурился от резанувшего по ним солнечного света. Сколько же он пробыл без сознания, если солнце успело уже подняться над горизонтом? Со второй попытки получилось лучше, чуть приподняв веки и прищурившись он увидел сидящего перед ним на корточках человека, облаченного в скрадывающий фигуру лохматый камуфляж, какой обычно носят снайпера. Сам Саламбек сидел прислоненный спиной к дереву, а его руки завели за спину и скрутили, обхватив ствол. Не самое лучшее положение для того, чтобы качать права. Но чеченец есть чеченец, его запугать сложно.
  - Ты кто такой, э? - обратился Саламбек к своему похитителю. - Зачэм так делал, да? Руки мне развяжи, ну!
  Сбоку слегка зашуршало и Саламбек, скосив глаза, увидел второго: гороподобного бугая со сплющенным боксерским носом. Тот с недовольным кряхтением поднялся с земли, потянулся, с наслаждением хрустнув спиной, и коротко, без замаха ударил Саламбека носком ботинка в солнечное сплетение. Чеченец издал булькающий звук, на миг почувствовав, что задыхается, будучи не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.
  - Грубить не надо, - наставительно и вроде бы абсолютно беззлобно произнес бугай.
   - Точно, нам грубиянов не надо, мы сами грубияны, - поддержал сидящий напротив.
  Саламбек решил для себя называть его Снайпером за лохматый камуфляж, второй был одет точно так же, но с такой замечательной комплекцией имя Бугай подходило ему гораздо больше. Снайпер же на первый взгляд был абсолютно обыкновенным: среднего роста, среднего телосложения, даже лицо какое-то невыразительное, среднее... Лицо! Саламбека будто кипятком обожгло. Эти русские не прячут своих лиц, значит, не собираются отпускать его живым. Иначе бы прятали, федералы здесь стараются ходить в масках особенно разведка и всевозможные спецназы. Знают прекрасно про обычай кровной мести, знают, что за деньги запросто можно узнать имя и фамилию любого конкретного бойца, а за очень большие деньги и его домашний адрес, там, в мирной России, куда ничего не стоит поехать, благо в любом городе есть готовые принять и оказать всю возможную помощь соплеменники. Потому федералы на операции ходят в масках. Эти лиц не прячут, значит, опознавать потом будет некому, так они думают...
  Саламбек напрягся всем телом, пытаясь разорвать стягивающие руки путы, или хотя бы вырвать из веревочного захвата кисти, но тщетно - связали на совесть, сразу видно, пленившие его русские по части связывания мастера. От бессилия боевик зарычал, бешено вращая глазами. Впечатления это не произвело.
  - Смотри-ка, клиент нервничает, - совершенно равнодушно протянул Снайпер, глянув на своего напарника. - А раз нервничает, значит, не готов к серьезному разговору. Видимо, не понимает чего-то...
  - Сейчас поясним, - с готовностью отозвался Бугай.
  На этот раз одним ударом он не отделался. Пинки сыпались градом, причем тупой нос тяжелого десантного ботинка так и норовил попасть в самые уязвимые места: в селезенку, солнечное сплетение, печень... Вначале Саламбек пытался огрызаться и осыпать истязателя проклятиями и оскорблениями, потом затих и лишь глухо ухал получив особо чувствительный удар. Ему уже начало казаться, что избиению не будет конца, что его так и забьют насмерть прямо на этой окруженной кустами полянке, судя по всему находящийся в двух шагах от его родного села, от привычного с детства уклада жизни, от односельчан, тех, что почти все в той или иной степени доводились ему родственниками и, не моргнув глазом, разорвали бы в куски посмевших поднять на него руку русаков. К сожалению, до всего этого теперь было так же невероятно далеко, как до небесных садов Аллаха, наполненных гуриями, пожалуй, до гурий даже ближе, потому как именно к ним его и должны были отправить мучители. Однако всему на свете рано или поздно приходит конец. Закончилась и "профилактическая беседа" проводимая Бугаем, неожиданно Саламбек понял, что снова может дышать, а тяжелый ботинок здоровяка больше не тычется в его многострадальное тело.
  - Ну вот, теперь можно и поговорить, - произнес Снайпер, с удовлетворением оглядывая результаты труда напарника. - Я прав? Ты будешь с нами разговаривать, Саламбек? Или нужно еще тебя поубеждать?
  "Знают мое имя - совсем плохо!" - про себя решил Саламбек. Значит, точно не случайно он влип в этот переплет. Эти громилы искали именно его, теперь следовало задуматься, где и кому он перешел дорогу, что сделал не так, что такое стало возможным. Потому, что версию о том, что эту засаду на него специально спланировали генералы из больших штабов, как ни льстила она самолюбию боевика, сразу же пришлось отбросить. Все же не того полета он птица, несмотря на все успехи на ниве партизанской войны, чтобы удостоиться чести быть объектом адресной операции по поимке. Значит, тут какие-то частные интересы, какие-то дела вовсе не связанные с партизанской войной, а связанные скорее с каким-либо попутным бизнесом, что подогревая общий военный бюджет борющейся за независимость республики, одновременно дает неплохой доход исполнителям, часто находящимся по разную сторону и так то весьма условной линии фронта. А надо сказать, Саламбек Сатуев был мужчиной весьма энергичным и предприимчивым с очень разнообразными интересами, сфера которых простиралась от почти легальной торговли ворованным бензином и паленой водкой до гораздо более серьезно наказуемых и опасных контрабанды оружия и похищений людей. А когда в деле вертятся хоть какие-то деньги, то в безопасности чувствовать себя нельзя, по крайней мере здесь в Чечне, здесь очень легко можно расстаться с жизнью даже бесплатно, а уж при дележке прибыли, и говорить нечего. Потому Саламбек ничего не ответил на вопрос Снайпера, нечего раньше времени открывать рот, пусть сначала похититель скажет, чего хочет, от кого пришел, какие к нему, Саламбеку претензии. Однако Снайпер его молчание истолковал по-другому и с деланно расстроенным видом кивнул Бугаю, мол, нет, ошибся, не созрел еще клиент, надо бы продолжить.
  - Эй, зачэм опять бить хочешь, - заторопился Саламбек. - Спрашивай, что нада! Зачэм бьешь сразу?!
  - О, заговорил! Надо же, а я то грешным делом подумал, что ты немой! - радостно изумился Снайпер. - Ну давай тогда побалакаем!
  
  Стасер лишь делал вид, что ему безразлично, будет захваченный чеченец говорить, или героически примет смерть и его придется где-нибудь здесь же и прикопать, на скорую руку замаскировав место погребения. На самом деле он кровно, а точнее денежно был заинтересован в разговорчивости пленника. В этот раз и он, и Пинчер были вовсе не на служебном задании, а решали, можно сказать, свои личные вопросы. Хотя тоже как к этому относиться, кто-то может посчитать это шкурническим желанием сделать деньги на чужом горе, а лично он думал, что всякий труд, а тем более такой рискованный, как его, должен соответственно оплачиваться. Стасер вспомнил удивленное, и даже испуганное лицо сидящей перед Папой женщины. Женщина была полностью поглощена своим горем, до такой степени, что уже сжилась с ним, горе из режущей причиняющей страдания раны превратилось в часть ее личности. Она уже не могла без него жить, не воспринимала жизнь по-другому. У женщины пропал сын. Не просто пропал, неожиданно не прейдя домой ночевать, или сорвавшись с друзьями в турпоход и заблудившись в незнакомом лесу или горах.
  Ее сын, рядовой Российской Армии Ермишин Дмитрий Николаевич, попал в плен к боевикам, выполняя почетную обязанность и конституционный долг каждого совершеннолетнего гражданина Российской Федерации мужского пола не нашедшего достаточно денег чтобы подкупить военкома, врачебную комиссию или ректора в дающем отсрочку институте. Учитывая дешевизну царившую в сфере принимающей взятки, а также большое количество и разнообразие ведущих к вожделенной отсрочке путей, таких как рядовой Ермишин оказалось совсем немного и были они как раз тем, не самого лучшего качества человеческим материалом, что по скудоумию, неумелости или бедности отмазаться не сумел. А потому Дмитрий Николаевич оказался в этих диких горах, где и выполнял вышеозначенный долг. Плохо ли хорошо он это делал, осталось неизвестным, известным был лишь один непреложный факт: примерно три месяца назад, рядовой Ермишин в составе охраны снабженческой колонны 231 мотострелкового полка, везшей продукты на дальний блок-пост попал в устроенную воинами ислама засаду. В результате грамотных действий последних и практически полной необученности защитников колонны федеральные силы потеряли БТР сопровождения, два бортовых "Урала" и взвод бойцов срочников, одиннадцать из которых были найдены на месте с перерезанными глотками, а еще восемь бесследно исчезли, видимо были уведены "чехами" в качестве носильщиков - продуктов им в руки попало достаточно много, самим переть на горбу не резон. Среди пропавших без вести числился и рядовой Ермишин. Однако в противовес остальным своим товарищам совсем бесследно он не пропал - не прошло и месяца как его уже оплакавшие сына родители получили самое обычное пришедшее по почте письмо, в котором без вести пропавший сообщал, что находится в чеченском плену, из которого будет немедленно освобожден, если родители уплатят чеченскому народу компенсацию за те беды и разрушения, что он за без малого два месяца своей службы в составе оккупационных войск успел нанести независимой Ичкерии. Компенсация выражалась в довольно скромной для таких случаев сумме в сто тысяч, разумеется, долларов, на деревянные неконвертируемые рубли восстановить все то, что умудрился разрушить рядовой Ермишин, видимо, не представлялось возможным. Ну просто монстр какой-то, ишь, сколько всего наломать успел! Для семьи, где и отец, и мать были простыми учителями в обычной средней школе, несмотря на все модные поветрия не удосужившейся даже переименоваться в гимназию такая сумма была астрономически нереальной. Даже если продать квартиру, ржавую "копейку" и маленький бетонный гараж в не престижном гаражном кооперативе, даже если обойти всех друзей и знакомых и занять у них все их сбережения, даже если взять кредит в банке, под самые сумасшедшие проценты...
  Не стоит думать, что захватившие Диму Ермишина чеченские боевики были настолько тупы и жестоки, чтобы глумиться над его несчастными родителями, требуя за освобождение сына заведомо непомерную для них сумму денег. На самом деле косвенно в выдвинутом требовании был виноват сам плененный солдат. Дима изначально выгодно отличался живостью ума и сообразительностью от серой массы своих призванных под армейские знамена сверстников, как-никак давала о себе знать общая интеллигентность семьи. Он и в институт-то не поступил не по глупости и отсутствию необходимых знаний, здесь уж родители-учителя постарались, подготовили по всем предметам, да и с медалью по окончании школы подсуетились. Завалился на экзаменах Дима скорее из-за завышенного уровня притязаний, очень уж ему хотелось учиться в престижном МГИМО, очень уж не хотел он жить теми же серыми и полуголодными буднями, что жили родители. Скромно учительствовать за нищенскую зарплату решительно не хотелось, а хотелось захватывающих приключений, экзотических стран и огромных денег. Все это обещал элитный столичный ВУЗ, вот только попасть туда оказалось не так просто, и провинциальных медалистов съехалось со всей страны, пруд пруди. Короче, срезался Дима, не набрал проходного балла, но настолько был уверен в себе, что заранее ни в какой другой ВУЗ документов не подал, а после провала в МГИМО переиграть уже не успел. И автоматически, не прошло и нескольких месяцев, превратился из просто Димы в рядового Ермишина, по военной специальности гранатометчика. Однако немалый объем знаний и подвижный, сметливый ум от этого никуда не делись.
  Вот они и проявились в полной мере в плену. В первый момент, когда страшные бородатые "чехи" окружили беспомощно замерших подле брошенного оружия солдат, он впал в ступор и ничего не ощущал кроме всепоглощающего ужаса перед этими гыркающими на своем по-волчьи рычащем языке, весело смеющимися, когда его товарищам ловко, будто предназначенным на закланье баранам, режут горло, людьми. Ему повезло, его не убили на месте - "чехам" были нужны носильщики. А потом был длинный переход, банда спешила укрыться от преследования в непроходимых горных теснинах, шли быстро, почти бежали. Тяжело нагруженные солдаты едва выдерживали темп заданный привычными к ходьбе по горам боевиками к тому же шедшими практически налегке. Уже на третий день они начали выдыхаться, падающих от усталости пленников боевики жестоко избивали, заставляя двигаться дальше, заставляя держать темп. Когда побои не помогали и обессилевшие пацаны уже не могли подняться даже под градом болезненных ударов, их молча и деловито убивали, быстро и аккуратно перерезая горло, поклажу убитых навьючивали на остальных. До спасительного забытого богом и людьми аула расположенного высоко в горах дошли лишь трое носильщиков. Здесь банда остановилась, здесь было безопасно, федералы сюда добраться не могли, да и нечего им было делать в этом маленьком в десяток дворов селенье.
  За время пути Дима успел присмотреться к своим пленителям, изучить их привычки, подметить полную наивность во многих житейских вопросах, вспомнить шепотом передававшиеся из уст в уста в ПВД рассказы о попадавших в подобные ситуации бойцах их полка и наметил для себя план спасения, который впоследствии действительно принес свои плоды.
  О выживших пленниках вспомнили на третий день после прихода в аул. Все это время трое солдат провели в глубокой яме, куда им раз в день опускали кувшин с водой, еды не было совсем. Старослужащий ефрейтор рассказал желторотым "чижам" для чего чехи используют вот такие вот с изогнутым носиком кувшины, ими самими называемые "жопными". Но никакое отвращение к подобной посуде не могло пересилить жажду, воду из кувшина все равно пили. Утром третьего дня в яму заглянул бородатый чех и, весело улыбаясь, скинул вниз веревку с узлами, потом, ткнув пальцем в ефрейтора, поманил его наверх. Ефрейтор смертельно побледнел, но, решительно закусив губу, ухватился за веревку. Назад он не вернулся. Спустя примерно час тот же самый чех вновь скинул вниз веревку и знаком показал, что пришла очередь Димы. Солдат почувствовал, как противно затряслись у него поджилки, а в животе заворочался холодный комок, он уже почти любил свою яму и готов был провести в ней остаток жизни, лишь бы не идти туда, куда его настойчиво звал бородач. Но идти пришлось.
  Дорога не заняла слишком много времени. Щурясь от яркого солнца, он, понукаемый конвоиром, прошел по единственной улочке аула, исподлобья разглядывая столпившихся около домов одетых в черные глухие платья женщин и орущих и галдящих чумазых детей. Некоторые из них, особенно мальчишки постарше провожали его красноречивым жестом, проводя ладонью по горлу, черные выпуклые бусинки глаз горели ненавистью. Путь закончился в одном из дворов за металлическими крашенными в зеленый цвет воротами. Двор был плотно набит одетыми в камуфляжную форму бородачами, в которых он с большим трудом узнал своих недавних спутников. Из грязных пропахших потом и порохом оборванцев они превратились в настоящих военных франтов, одетых в чистый и выглаженный камуфляж, украшенных расшитыми золотом арабской вязи зелеными повязками и яркими в дорогих инкрустированных серебром ножнах кинжалами. Посреди двора в плетенном из соломы кресле-качалке восседал командир, молодой с веселыми голубыми глазами, что довольно не типично для чеченца. Дима помнил, что командира зовут Саламбек. А чуть правее командира лежал ефрейтор, лежал неподвижно и как-то неловко, а в натекшей из-под него черно-красной луже никак не желавшей впитываться в землю, вовсю копошились огромные зеленые мухи. Дима вздрогнул было и отшатнулся назад, но приведший его бородач сильно толкнул его вперед, так что обессилевший пленник рухнул на колени прямо перед командирским креслом. Боевики весело захохотали.
  - Как зовут? - улыбаясь, спросил командир, по-русски он говорил чисто, без акцента.
  - Рядовой Ермишин, - еле выдавил из враз пересохшего горла Дима.
  - Нет, - усмехнулся командир. - Имя, имя твое как?
  - Дима... Дмитрий...
  - Дима... - медленно, будто пробуя имя на вкус, произнес командир. - А родом ты откуда будешь?
  - Из Саратова, ну не из самого Саратова, из Энгельса... Но это рядом.
  - Саратов знаю, - довольно улыбнулся командир. - В училище МВД там учился... Красивый город, красивые девки... Много русских свиней там перетрахал, нравилось им, аж визжали! У тебя сестры нет? Нет? Невеста есть? Тоже нет? Жаль, а то может и их трахал! Я там всех красивых баб трахал! Любую спроси, она меня помнит!
  Боевики одобрительно загудели, вряд ли кто из них представлял себе истинные размеры далекого и загадочного Саратова и количество женщин в нем, так что в полной мере оценить всю глупость командирской похвальбы они не могли и, принимали ее за чистую монету. Раз командир говорит, значит так и есть. Дима, понятно, их разубеждать не спешил.
  - Ладно, - прервал веселье командир. - Давай о деле. У тебя отец, мать есть?
  - Есть, - кивнул Дима.
  - Вай, хорошо! Хорошо, когда отец и мать есть! А они у тебя кто?
  Вот разговор и подошел к самому главному. Скажи сейчас, что и отец, и мать нищие бюджетники-учителя и будешь валяться рядом с ефрейтором. Но и перегнуть палку нельзя, скажи, что сын крупного бизнесмена - обязательно проверят через живущих в Саратове "чичей" и потом за вранье на куски порежут. Необходим был какой-то средний вариант.
  - Отец - директор школы, а мать в этой же школе учитель.
  - Ай, плохо! - расстроился Саламбек. - Учитель, значит, денег нет. Зачем к нам воевать пришел если родители такой бедный. Сидел бы дома родителям помогал...
  - Да не такие уж они и бедные, - перебил командира Дима. - Отец директор, все деньги, что школа получает, через него идут, ну там, на ремонт, на учебники, да еще и учеников у него целая тысяча, и каждый деньги платит, кто за оценки, кто за дополнительные занятия, так что солидно набегает.
  Отец рядового Ермишина вовсе не был директором, не был даже завучем и собственно практически не имел шансов им стать, так как вел уроки труда, а трудовики в школах директорами обычно не становятся. Но в данный момент это было неважно, важно было уцелеть здесь и сейчас, поэтому любые небылицы были к месту. Если удастся убедить смешливого голубоглазого командира в своей состоятельности и ценности, как объекта предстоящего торга, то потом можно будет придумать что-то еще, кривая вывезет. Главное получить в этой игре хоть какой-то шанс, а не проиграть бесповоротно, без малейшей надежды на реванш, как уже начавший остывать ефрейтор.
  Вот собственно, откуда взялась та самая нереальная для учителей сумма денег, но тут выбор был прост, либо отсрочка казни и непомерная сумма, либо перерезанное горло и никаких выплат. Что было бы лучшим вариантом для поставленных в отчаянное положение родителей вопрос спорный, а для Димы, конечно, подобное вранье было на тот момент единственным выходом. Иначе бы поливать ему своей молодой кровью сухую чеченскую землю.
  Учителя, получив от сына письмо, заметались, вначале была радость от осознания того, что их уже оплаканный сын все-таки жив, весточка из чеченского плена была сродни божественному чуду воскресенья из мертвых и вызвала подобную же реакцию. В тот момент вовсе не важны были условия, которые придется выполнить, для того чтобы вернуть сына домой. Главное, что он жив и в ближайшее время его не убьют, а остальное как-нибудь устроится, есть ведь вокруг неравнодушные люди, готовые помочь, а к ним в придачу различные банки и благотворительные фонды, в конце концов, и само государство, отправившее их единственного сына на эту войну, естественно примет самое непосредственное участие в его освобождении, найдет необходимые деньги, пошлет вертолеты и спецназ и, конечно, в скором времени освободит их кровиночку.
  Отрезвление наступило быстро. Везде куда они обращались, будь то военкомат, приемная командующего Приволжским военным округом, городская и областная думы, или шикарно отделанные офисы местных бизнесменов, одним словом во всех инстанциях куда только учителям пришло в голову обратиться за помощью их внимательно и сочувственно выслушивали, вместе с ними возмущались разгулом терроризма, наглостью бандитов и обещали, обещали, обещали... Когда из отведенного на сбор денежных средств месяца прошло две недели, учителя с удивлением поняли, что собрать удалось лишь порядка тридцати тысяч из которых двадцать пять, потянули их сбережения, заложенная банку квартира и проданные гараж, машина и украшения. Еще в активе было множество обещаний, если перевести все обещанные средства в конвертируемую валюту, то вполне хватило бы не только выкупить их сына из плена, но и жить несколько лет ни в чем не нуждаясь на самую широкую ногу. Беда лишь в том, что обещания никак не желали превращаться в звонкую монету. Повторный поход по кабинетам обещателей быстро расставил все по своим местам, в большинстве случаев, отца пленного солдата отсекали еще на уровне сидящих в приемных длинноногих секретарш, объяснявших, что Иван Иванович срочно убыл в командировку, проводит важное совещание, или просто именно сейчас ну очень занят, и не в состоянии принять просителя. К пятому кабинету отец начал подозревать недоброе, к десятому подозрения переросли в уверенность, и окончательно все расставил по своим местам, мебельный фабрикант, дохнувший дорогим коньячным перегаром и заявивший, что вовсе не для того зарабатывал деньги, чтобы вот так запросто дарить их совершенно незнакомым оборванцам, какие бы они там веские причины не выдумывали.
  Поняв, что денег не будет, помощи ждать неоткуда, а нужной суммы самим не набрать, учитель тривиально запил, пойдя по проторенной попадавшими до него в безвыходное положение русскими интеллигентами дорожке. В алкогольном дурмане действительность не казалась такой ужасающей, а нахождение денег представлялось вовсе не таким уж невозможным делом. Вот только надо было протрезветь и обратиться с открытым письмом к президенту, собрать митинг на центральной площади и еще вот это, и еще вон то... Куча совершенно невыполнимых и безумных прожектов витала в одурманенном алкоголем мозгу. Прелесть их заключалась в том, что ни один из них не требовал немедленного воплощения в жизнь. Чтобы начать действовать требовалось дождаться утра, похмелиться, приведя себя в бодрое расположение духа, а уж процесс похмелья каждый раз сам собой превращался в новую пьянку, и мероприятие вновь откладывалось на завтра.
  Совсем по-другому повела себя мать, когда кроме попавшего в плен сына на ее плечах неожиданно оказался еще и запивший горькую муж, не только не помогающий в спасении единственного ребенка, но еще и отвлекавший на себя массу сил и нервов, она не сдалась и продолжала мучительно искать выход из сложившейся ситуации. Выход не находился. Похоже, его не было вовсе. Не было до тех пор, пока одна из подруг, дама решительная и привыкшая все препятствия и барьеры по жизни брать с ходу или прошибать лбом, не дала простой совет - езжай туда сама, определись на месте, здесь один черт высиживать нечего, а там как карта ляжет, вдруг да и сладиться что-нибудь... Так мать рядового Ермишина оказалась в Чечне, как нож сквозь масло, пройдя через тройное кольцо кордонов и блок-постов, да и кто посмеет задержать потерявшую сына мать, нет в природе такой силы, нет столь бездушных стражей...
  Вот так Стасер впервые и увидел Маргариту Алексеевну, впрочем, называть по имени и отчеству миниатюрную изящную женщину бывшую, если разобраться не намного и старше оказалось невозможно, да и она сама настаивала на просто Рите. Видимо, чисто по-женски, старалась, как могла понравиться тем, от кого, как ей сказали, зависела судьба ее сына. Его и Рекса - командира, второй группы отдельного оперативного отряда спецразведки вызвал к себе командир. Дислоцировались они тогда в наполовину разрушенном чеченском селе с труднопроизносимым названием, где собственно чеченцев осталось не больше десятка семей. Кроме разведчиков в селе стояла рота омоновцев, а рядом в поле расположился в палатках мотострелковый батальон, который задирающие нос спецы упорно именовали мотокопытным. Разведчики квартировали в заброшенном здании деревенской школы, кое-как приведенном в порядок. В директорском кабинете расположился командир отряда - подполковник Максимов Владимир Юрьевич, или просто Папа, как привычно именовали начальство разведчики. Вызов к командиру отнюдь не был чем то чрезвычайным, даже в период фронтового затишья и вынужденных перемирий и прекращений огня разведка все равно воюет, а потому ежедневное планирование операций, обсуждение стремительно меняющейся оперативной обстановки и поставленных вышестоящим командованием задач проходили практически ежедневно.
  Однако в этот раз совещание на привычное мероприятие совершенно не походило, и виной тому была скорчившаяся в конфискованном у кого-то из местных "чехов" мягком кресле хрупкая женская фигурка с большими в пол лица голубыми глазами, в которых плескалась тяжелое неизбывное горе, а где-то на самой глубине затаились непонимание и испуг. Женщина за время своих скитаний привыкла к сочувствию и жалости и того же ждала от разведчиков, про которых ей в штабе рассказывали восхищенным полушепотом, рисуя просто невероятно героических суперменов, которым по плечу любое дело. Папа же встретил ее холодно и по-деловому, для начала пробив по телефону, того обходительного и галантного штабного работника, что дал на них наводку и нещадно, не стесняясь сидящей рядом женщины, его выматерив. Правда после коротко извинился, пояснив, что на войне всякое бывает и лучше "перебздеть, чем недобздеть, а то ходют тут всякие". От таких извинений учительница русского языка и литературы и вовсе впала в ступор. Она, конечно, знала, что язык Пушкина и Лермонтова уцелел лишь в потрепанных и редко по нынешнему времени переиздающихся томах классиков, а основная масса ее соотечественников говорит совершенно по-другому. Но в замкнутом школьном мирке соприкасаться напрямую с живой и образной речью сограждан ей, как правило, не доводилось. Потому короткая брошенная Папой между делом фраза ее несколько шокировала. Еще хуже стало, когда она начала, запинаясь и отчего-то краснея под пристальным изучающим взглядом разведчика излагать свою историю. Ни сочувственного кивания головой, ни возмущенных возгласов, даже в самых напряженных и эмоциональных моментах своего повествования она не дождалась. Подполковник слушал отстраненно, периодически задавал короткие, но емкие уточняющие вопросы, часто ставившие женщину в тупик, долго вертел в руках вырванный из обычной ученической тетради в клетку клочок бумаги, на котором рядовой Ермишин написал свое последнее письмо. Затем, глянув в глаза учительницы немигающим пристальным, как у змеи, или другой какой холоднокровной гадины взглядом, спросил:
  - И что Вы хотите от меня?
  Маргарита Алексеевна даже задохнулась от негодования, на миг показалось ей, что командир разведчиков над ней просто издевается. Она вспыхнула и приподнялась было, с неясным, продиктованным переданным на генном уровне поколениями дворянских предков инстинктом защиты женской гордости желанием поставить наглеца на место, меткой презрительной репликой, а может, чем черт не шутит, даже пощечиной. Но вновь уперевшись в холодно-ожидающий змеиный взгляд, бессильно упала назад в кресло. Она зависела от этого человека, нуждалась в его помощи и не могла позволить себе портить с ним отношения. Сами собой запрыгали в мозгу фразы обходительного штабного с противными масляными глазами: "Это такие люди, такие люди, вы даже не представляете... Они никого не бояться и могут все, ну просто все... Если они не помогут, значит не поможет никто...". Разведчик бесстрастно следил за отражающимися как в зеркале на ее лице колебаниями, молча ожидая, чем же они закончатся.
  - Я хотела просить Вас помочь мне, - запинаясь и пересиливая себя, начала женщина. - Я хочу, чтобы Вы вернули мне сына...
  - Сколько Вы готовы за это заплатить?
  Вопрос будто повис в воздухе, атмосфера директорского кабинета, разом сгустилась и стала удушливой и предельно неловкой.
  - То есть как, заплатить? - еле нашла в себе силы пролепетать учительница, почти с ужасом глядя на того, кого считала своей последней надеждой.
  - Деньгами, я думаю. Или у Вас есть какие-то другие предложения, - фыркнул подполковник, но тут же успокаивающе замахал руками. - Черт, да не краснейте Вы так, барышня! Шучу я, шучу! Конечно только деньгами!
  - Но Вы ведь военный, - сделала робкую попытку вернуть в привычное положение только что перевернувшийся с ног на голову мир Маргарита Алексеевна. - Вы ведь офицер и должны защищать людей и воевать с бандитами...
  Разведчик лишь тяжело вздохнул, разводя руками.
  - Господи, и откуда Вы только такая на мою лысую голову свалились? Ну, ладно, попробую объяснить. Да офицер, да воюю с бандитами, но воюю я не как батька Махно, где и с кем захочу, а выполняю конкретные приказы и задачи вышестоящего командования. Вы в принципе можете сейчас отправляться в штаб группировки и обаять там кого-нибудь из больших генералов, тогда может быть, он прикажет мне заняться поисками и спасением Вашего сына, и я с чистой совестью сделаю все, что будет в моих силах. Подумайте только сколько на это уйдет времени и каков вообще процент надежды на то, что у Вас этакая авантюра проскочит. Да, Вы поймите, их в плену тысячи! Тысячи взятых в плен солдат и столько же если не больше взятых в России гражданских заложников! Мне жизни не хватит, чтобы всех спасти! А есть совсем другой вариант! Вы договариваетесь лично со мной и моими людьми, нанимаете нас за деньги! Естественно большим звездам мы ничего об этом не говорим, просто на время отставляем в сторону нашу повседневную текучку и начинаем заниматься Вашим делом. Но деньги нужны не малые: придется платить нашим информаторам за наводку на ту банду, что захватила Вашего сына, придется платить моим людям, которые полезут под пули, чтобы его вытащить... Или Вы хотите, чтобы они рисковали жизнью бесплатно? Можно конечно попробовать их попросить, приказать в такой ситуации я само собой права не имею. Вот только вряд ли кто-нибудь согласиться. Понятно теперь?
  Учительница судорожно закивала, еле сдерживая слезы.
  - Сколько нужно денег?
  - Ну давайте прикинем... Чичи Вам зарядили сто тысяч, ну, значит, попробуем с Вами сойтись на тридцати. Я думаю, этого будет достаточно...
  Женщина, судорожно сглотнув, согласно склонила голову, но подполковнику этого было мало.
  - Так мы договорились или нет?
  - Договорились, - сквозь все же прорвавшиеся всхлипывания выдавила учительница, нет, не таким представляла она себе разговор с командиром элитного подразделения разведчиков.
  - Хорошо. Есть у Вас при себе такая сумма?
  Женщина опять кивнула.
  - Что?! - подскочил подполковник. - Вы в одиночку разгуливаете по Чечне с такими деньгами?! Да Вы с ума сошли! Как Вас до сих пор не убили! Ну, дура, прости Господи! Повезло Вам, однако, что с нами судьба свела! Очень много тех, кто просто отобрал бы у Вас деньги. Так что считайте нашу встречу крупным везением.
  И высунувшись в коридор, заорал неожиданно громким басом:
  - Эй! Кто там! Дневальный, мать твою за ногу! А ну командиров групп мухой ко мне!
  С этого момента и началась работа. Кропотливый опрос информаторов подцепленных на мелком сотрудничестве с властью или заинтересованных деньгами и возможностью руками федералов расправиться со своими недругами из числа односельчан, поиск очевидцев происшедших событий, тех, кто первыми попал на место происшествия, тех, кто преследовал и в итоге упустил уходящую банду. Так тщательно фильтруя и процеживая мутный вал пусть интересной, но большей частью бесполезной для дела информации разведчики по крупице собирали отдельные детали и штришки, терпеливо выкладывая из них целостную мозаику. Вскоре дело сдвинулось с мертвой точки, любой специалист знает, что следы всегда остаются, всегда можно ухватиться за кончик ниточки и размотать сколь угодно сложно запутанный клубок, всегда есть те, кто что-то видел, что-то слышал, что-то знает. Фишка лишь в том, чтобы найти этих людей и заставить поделиться информацией. И то и другое разведчики умели делать виртуозно. И вот в тумане покрывавшем пока что обстоятельства пропажи рядового Ермишина замаячила, наконец, вполне реальная фигура мелкого полевого командира по имени Саламбек Сатуев. Ни авторитета, ни сколько-нибудь значительного количества бойцов у Саламбека не было, зато была типичная для молодого чеченца жажда признания и славы, заставлявшая его бросаться в различные авантюры, одной из которых было приснопамятное нападение на федеральную колонну. Настоящие авторитетные полевые командиры Саламбека всерьез не принимали, вполне справедливо полагая, что непоседливый и энергичный молодой чеченец вскоре сложит буйную голову в одной из своих дерзких, но большей частью плохо подготовленных и рассчитанных, что называется "на хапок" операций. Умные горцы, как оказалось, были вовсе не далеки от истины, совсем недавно отряд Саламбека совершив очередной налет на блок-пост федеральных сил попал в засаду и был практически полностью уничтожен. Лишь самому главарю, да паре тройке особо везучих боевиков удалось выскочить из огненного мешка и раствориться, путая следы, в диких непроходимых горах.
  Ну а теперь, скажите на милость, куда податься потерявшему своих людей командиру. Правильно! Конечно же, в родное село, где проживают все его родственники, где его считают не бесшабашным отморозком, а практически национальным героем, лишь чуть пониже самого Басаева или Хаттаба. Там можно отлежаться и залечить раны, там можно отдохнуть и набрать себе новых людей, в конце концов, там просто дом, а дома, как известно и стены помогают. Вот на околице этого села в ожидании славного партизанского вожака и засели в засаду разведчики подполковника Максимова, или просто Папы. Правда, несмотря на то, что Маргарита Алексеевна исправно платила за их работу в отличие от государства так и норовившего зажать боевые, или урезать и без того нищенскую зарплату, задачи, поставленные государством, точнее от его имени командующим группировкой тоже приходилось выполнять, тратя на это время и силы, задействуя и без того немногочисленных людей. Поэтому Саламбека поджидала лишь пара наблюдателей, в обязанности которых вовсе не входило его пленение, если не подвернется такая оказия. Если бы Саламбек выскочил из села не один, Стасер и не подумал бы предпринимать попытки к его захвату. Проводил бы аккуратно до места стоянки и вызвал подмогу по рации. Но Саламбек спасался в одиночку, чем и подписал себе приговор.
  
  
  
  Стасер, порывшись в недрах своего мешковатого камуфляжного костюма, извлек довольно качественную ксерокопию фотографии. На снимке, сделанном, скорее всего еще на призывном пункте каким-нибудь оборотистым фотографом, улыбающийся вихрастый парень в камуфляже и лихо заломленном на правое ухо черном берете с вовсе уж фантастической кокардой смотрел весело и прямо будто вот-вот подмигнет невидимому собеседнику и скажет: "Нам беда, не беда!", или еще что-нибудь в этом роде, нарочито бравое и бодрое. Чеченец, не взирая на боль в вывернутых руках, подавшийся сколько возможно вперед и до предела вытянувший шею в надежде рассмотреть, что это за клочок бумаги держит в руках русский шумно вздохнул.
  - Знаешь его? - быстро спросил Стасер, поднося копию фотки прямо к лицу пленника.
  - Может знаю, может нет, - с деланным равнодушием произнес Саламбек. - Солдаты в форме все на одно лицо, к тому же слишком много я их видел, всех не упомнишь...
  - Вот как? - удивился Стасер. - Ладно, сейчас я немного освежу тебе память. В прошлом месяце ты со своими людьми сжег колонну, недалеко от Борзоя. Чего зеньки забегали? Да не красней ты как девица не надо вот этого девичьего смущения, мол, я не я и корова не моя... Ты такое выражение лица перед следователем будешь строить в Чернокозово, если доживешь до следствия, конечно... Так вот, этот боец был в составе охраны той самой колонны. А потом его родители получили письмо с требованием денег. Значит, боец попал в плен... Ну а раз уж ты командовал всем творившимся там безобразием, то должен знать, где теперь этот защитник Родины находится. Я прав? Нет?
  Чеченец ничего не ответил, он и смотрел-то куда-то далеко поверх головы Стасера, будто все происходящее его и не касалось вовсе.
  - Слышь, ты, баран горный, - постепенно распаляясь, начал Стасер. - Давай я тебе все как следует объясню. Если уж мы тебя с оружием в руках взяли, то, естественно уже не отпустим, это ежу понятно. Но можем официально сдать следователю, пойдешь под суд, ну дадут тебе лет десять, так это же ерунда. Зато жив будешь, а отсидишь свое, может ума прибавится. Да еще, глядишь, родственники подсуетятся - выкупят раньше срока. И есть другой вариант - ты продолжаешь быть гордым орлом, а мы начинаем тебя спрашивать по-свойски. Расскажешь все, что знаешь и не знаешь, можешь мне поверить... Вот только придется здесь тебя и закопать, ну не рискну я прокурору предъявлять то, что от тебя останется, ты уж не взыщи... А теперь думай, мы будем дружить, или будем ссориться. Только очень быстро думай, время, оно деньги...
  Саламбек слушал с деланным безразличием. Не к лицу мужчине показывать свою слабость, прислушиваясь к тому, что говорит враг. В уме решение о том, как вести себя дальше, он давно уже принял. Дело в том, что Стасер не учитывал при выборе тактики допроса одного важного психологического обстоятельства, что для разведчика было непростительной ошибкой. Учили ведь, вдалбливали в голову, ан нет, сделал все по-своему. Не учтенное обстоятельство на умном языке психологов называлось "отождествление окружающего мира с внутренним и неосознанное наделение окружающих свойственными субъекту чертами и мыслями". А по простому это звучало, как известная поговорка: "всяк другого по себе судит". Соответственно и Саламбек оценивал все слова и действия русского разведчика с позиции собственного чеченского менталитета и жизненного опыта, а потому посчитал предложенную ему альтернативу откровенной и грубой ложью. Ну не могла в его чеченской голове уложиться мысль о том, что попавшего в твою полную власть врага можно оставить в живых, тем более зная, что в тюрьму его посадят не надолго, а возможно и вовсе выкупят родственники. Врага надо уничтожать при первой возможности! Это непреложное правило выживания рода, впитанное на генном уровне с молоком матери и отражающее опыт маленького горского народа постоянно жившего в условиях войн с более сильными и многочисленными завоевателями и раздираемого внутренней межклановой враждой и обычаем кровной мести, действовало на уровне закона природы, считалось неоспоримой аксиомой. И верхом глупости было бы со стороны русского оставить его, Саламбека, в живых после всего происшедшего. А русский на дурака отнюдь не походил. Значит, врет, пытается купить информацию за обещанную жизнь, которую нетрудно будет отнять после того как он узнает все что необходимо. А после гибели самого Саламбека наверняка умрут и те, кто ему доверился, те, кто добросовестно сторожит в далеком горном ауле русского пленника, за которого обещан выкуп. И виноват во всем будет он, Саламбек. Нет, такого ни один мужчина допустить не мог, гораздо проще расстаться с жизнью, раз уж пришел срок, отпущенный Аллахом, зато можно будет предстать перед Всевидящим с чистой душой воина до конца ведшего джихад во славу его. Если уж совсем честно, то не верил бывший милиционер в Аллаха и все прочие исламско-ваххабитские россказни, но чем черт не шутит, вдруг зерно истины в них все-таки есть, так что уж лучше подстраховаться.
  Стасер с минуту внимательно рассматривал упорно молчащего "чеха", чувствуя, как постепенно где-то глубоко внутри закипает клокочущая ненависть. Давненько уже с ним такого не бывало, как-то привык за последнее время относиться к противнику с достойным истинного профессионала безразличием, мол, ничего личного, просто работа такая. Он достаточно хлебнул лиха в этих краях во время первой войны, чтобы не испытывать к местному населению никакой симпатии. Но и ненависти особой не ощущал.
  Во время позорного взятия Грозного "чехами" в августе 96-го, он еще молодой и совсем зеленый лейтенант три дня отбивал атаки боевиков запертый с горсткой бойцов в развалинах отдаленного, богом и командованием забытого блок-поста. Три дня и три ночи непрерывной стрельбы, истошных криков раненых, которым не помочь, не облегчить боль, потому что весь промедол давно вышел, удушливого смрада разлагающихся тел, тех самых, что еще несколько часов назад говорили, смеялись, строили планы на жизнь после скорого дембеля и вообще были бойцами его первого лейтенантского взвода. Помощь смогла к ним пробиться только на исходе третьих суток его такой короткой и вместе с тем вместившей почти целую жизнь войны. Почти две трети защитников блок-поста остались там навечно. Потом он мстил. Война, наконец, обрела смысл. Он больше не дрался за какие-то высшие политические интересы, не за целостность и неделимость государства Российского, теперь он лишь мстил, не за поруганную честь Родины, не за абстрактных, замученных здесь русских, а конкретно за каждого из своих бойцов, что остался там, на трижды проклятом блоке. Он был молод и силен, хорошо тренирован и обучен, а еще до неприличия дерзок и удачлив, ему удавалось сухим выходить из многих смертельных передряг, и вскоре сальдо его личной войны стало сильно зашкаливать не в пользу чичей. Если бы боевики предвидели подобный результат, то, наверное, поостереглись бы штурмовать тот, откровенно говоря, бывший им не очень то и нужным блок-пост. Однако сделанного не воротишь. Даже во время странного перемирия и вынужденного существования бок о бок вчерашних врагов, Стасер, получивший к тому времени старлея и командовавший взводом батальонной разведки продолжал, в нарушение всех приказов и договоренностей, лазать со своими подчиненными через хлипкую, больше условную границу на ту сторону, возвращаясь по старой традиции охотников за крупным и опасным зверьем с отрезанными ушами тех духов, кому не повезло встретиться с его разведгруппой. Не знаю, можно ли с полным правом именовать его тогдашних соратников и подельников разведгруппой, ибо целью этих походов была отнюдь не разведка, а только месть.
  Во время возвращения из очередного рейда он и влетел в солидную неприятность, попавшись в расставленную для гостей с той стороны, тоже любивших промышлять на сопредельной территории, ловушку. Короче, расслабленные, считавшие, что рейд по вражьим тылам уже закончен, разведчики Стасера вляпались в засаду своих "старших братьев" - оперативной разведгруппы армейского подчинения. Слава Богу, обошлось без стрельбы и особых потерь, если не считать выбитых зубов и сломанных ребер - результат короткой рукопашной схватки. Неприятность по тем временам была серьезной, если бы делу дали дальнейший ход, но тогда еще майор Максимов, решил иначе. Взятые со свеженарезанными ушами и воняющими пороховой гарью стволами разведчики невозбранно ушли своей дорогой, а их командир через два дня был вызван в отдел кадров полка, где получил предложение о переводе. Угадайте куда? Правильно в группу майора Максимова. А там лихих операций хватало даже в "мирное" время, а уж когда банды Басаева и Хаттаба поперли в Дагестан, и говорить нечего... И вот так день за днем схватываясь с врагом, рискуя собственной жизнью и отнимая без счета чужие, Стасер вдруг почувствовал, что отпустило... Будто облегчение снизошло откуда-то свыше, как внезапно прошедший приступ головной боли к которой уже притерпелся и даже перестал обращать внимание. Вдруг в какой-то момент он понял, что не чувствует больше той иссушающей ненависти, что бросала его на пулеметный огонь, заставляла сходиться с врагом в рукопашную, приносила злобную радость от вида истерзанных вражеских трупов... Нет, он не полюбил вдруг чеченцев, он продолжал их ненавидеть, но теперь эта ненависть была спокойной, не требующей немедленного выхода, видно отдал он сполна долг мести, за те, улетевшие на небо души, за которые отвечал, будучи их командиром, и упокоились ребята с миром, понимая, что отмщены. Все-таки есть в этом что-то древнее и темное не уловимое сознанием, оставшееся нам от пещерных предков. "Мне отмщение и аз воздам!" И если удается, то прекращают болеть душевные и телесные раны, а глубоко внутри поселяется полный покой и осознание выполненного долга. А если бы было иначе, то кто бы стал тратить время на месть?
  Однако сейчас, при виде этого гордо-равнодушного чеченца, который, наверняка, убивал и пытал таких же мальчишек, как те, что полегли много лет назад на окраине Грозного, где-то глубоко внутри, в тех глубинах души, куда никогда не заглянуть ни военным психологам, ни даже самому Стасеру, начала подниматься та неконтролируемая первобытная ярость, что заставляет людей порой совершать такие поступки, о которых они сами вспоминают потом с содроганием.
  - Значит, решил быть героем? - тихо процедил Стасер.
  Чеченец лишь гордо вскинул голову, но, поймав случайно взгляд опасно сузившихся глаз разведчика, невольно вздрогнул. Тихо свистнул, вылетая из ножен зачерненный клинок армейского ножа, тускло блеснула на солнце серая полоса заточенной кромки.
  - Чтобы ты не думал, что я с тобой шучу, я отрежу тебе ухо. Правое. Я их собираю, - замороженным голосом произнес Стасер, поднимаясь и коленом прижимая пленника к дереву. - Не дергайся, а то будет больно.
  Отсечь ухо можно было одним коротким взмахом, заточенный, как бритва клинок, даже не почувствовал бы сопротивления, но Стасер резал долго и аккуратно, тщательно обходя завитки ушной раковины. Темно-красная кровь резво побежала чеченцу за воротник. Саламбек лишь шипел от боли, судорожно дергая руками, пытаясь освободиться.
  - Ну так что? - демонстрируя ему сморщившееся и посеревшее ухо, спросил Стасер. - Твои люди сожгли колонну? Говорить будем, нет? Нет? Хорошо. Тогда следующее ухо для симметрии...
  Он понимал, что ведет допрос неправильно, что чеченца можно сейчас всего искромсать, очинив, как ломкий карандаш и все равно не добиться результата, но остановиться уже не мог, его рукой двигал не разум, а лишь всепоглощающая, требующая немедленного выхода ненависть.
  - Слышь, урод, - вмешался до сих пор безучастно топтавшийся рядом Пинчер. - Мы тебя сейчас в куски изрежем. А потом, до того как ты кровью истечешь, удавим брючным ремнем. Удавленников ваш Аллах в рай не берет. Так что будешь ты после смерти у чертей в аду раскаленные сковородки лизать или что у вас там еще полагается... Понял?!
  Саламбек лишь хрипло рассмеялся в ответ на эту угрозу. Бывшие милиционеры редко верят в богов, хоть христианских, хоть мусульманских, хоть индусских и напугать их божьим гневом трудно.
  - Не мешай! - задушено просипел Стасер, отталкивая Пинчера в сторону и деловито срезая пуговицы с камуфляжной куртки боевика. - Я вот ему сейчас ихний полумесяц на пузе вырежу.
  - Слышь, урод, - вновь попытался достучаться до разума пленника Пинчер. - Мы ведь если от тебя ничего не узнаем, то пойдем у твоих родных спрашивать. Ты, придурок, даже не понимаешь, кого в заложники взял! У парня двоюродный дядя - депутат, в думе сидит! Нам приказ его найти с самого верху дали, если надо мы все твое село до последнего человека вырежем, и нам за это ничего не будет, понял?! Хочешь, чтобы твоей жене и детям животы повспарывали? Мы запросто, без проблем!
  Дядя - депутат был на ходу сочинен Пинчером, но в остальном разведчик вовсе не врал, если бы пришлось резать родственников несговорчивого чеченца отрабатывая полученные бабки, рука бы не дрогнула. А что, как они с нами, так и мы... Саламбек, несмотря на дикую боль, задумался, сказанное было отнюдь не похоже на попытку взять упрямого пленника на пушку. Кто их знает этих русских среди них, особенно среди контрабасов из разведки и спецназа, хватало отморозков способных выполнить подобную угрозу, а уж если задача действительно поставлена влиятельным человеком, потребовавшим достигнуть результата любыми средствами... Тут речь шла уже не только о его жизни и смерти, под угрозой удара оказался весь род.
  - А скажи-ка мне еще вот что, - схватив за руку уже примеривавшегося, куда вонзить нож Стасера, продолжал Пинчер. - Ты сейчас из дома своего брата Асламбека в лес выскочил. А Асламбек уже год как в земле, так чего ты в его доме делал? Вдову его дрюкал, или как? Хорошая баба, больше жены тебе понравилась?
  Саламбек часто задышал и задергался в путах.
  - Тихо, милый, тихо... Не сверкай так на нас глазками, не любим мы этого... - почти нежно пропел Пинчер, сопроводив свои слова мощной оплеухой от которой голова чеченца мотнулась из стороны в сторону, а из разбитого носа тонкой струйкой засочилась кровь, сливаясь под подбородком с текущими из обрезанных ушей ручьями.
  Институт вдовства у чеченцев довольно своеобразен. Вдова остается жить в тейпе мужа, подчас имея статус рабыни, и обязана подчиняться не только любому из мужчин, даже, к примеру, достигшему совершеннолетия племяннику, но и старшим женщинам. С вдовой можно делать все что угодно, заступиться за нее некому, вот, похоже, Саламбек и огуливал пригожую не смеющую ни в чем ему отказать женщину, причем видно так она его ублажала, что не хотел он для нее неприятностей со стороны своей законной половины, потому сам факт нахождения в селе скрывал. Значит, здесь не просто похоть замешана, а нечто большее, на чем и сыграть не грех...
  - Значит, говоришь, хороша Асламбекова жеро (вдова - чеченск.). Видно и нам подойдет, ты как думаешь? Вот напарник мой, очень горячих баб любит, пожалуй, я его отправлю сейчас в село за этой сладкой вдовушкой. Менты, поди уже убрались, дом на окраине, никто и не заметит... Полчаса не пройдет, как она здесь будет... Вот повеселимся, давно уже мы без баб, отдерем во все дырки...
  При этом Пинчер плотоядно ухмылялся и причмокивал, не забывая внимательно фиксировать реакцию связанного чеченца. А реакция была что надо, в потемневших глазах вовсю плескалась бессильная ярость, значит, зацепило! Теперь дожимать, дожимать...
  - Одна незадача, командование может не одобрить, сам понимаешь, права человека, законность и прочий бред... Чай не на войне мы, а так просто, порядок наводим... Ну да ничего, лес большой, никто не найдет. Как натешимся, так на куски порежем и здесь же закопаем. Товарищ мой любит баб живьем на куски пластать, что делать, контуженный он, совсем сумасшедший, злой как пес, разве что кровь не пьет, а так самый натуральный вурдалак...
  Чеченец заскрежетал зубами, дергаясь всем телом.
  - Слушай, пока не начали, она как, в жопу дает? Что башкой мотаешь? Жалко сказать? Я, понимаешь, люблю очень в жопу, узко там, приятно... Хотя, кто ее спрашивать будет, не дает, так будет давать, все когда-нибудь впервые бывает... Или нет! Я лучше придумал! В жопу мы тебя будем трахать! А чего? Жопа она одинаково устроена, что у мужика, что у бабы...
  - Шакал паршивый, - в голос взвыл чеченец. - Только развяжи меня, я тебе глотку перегрызу!
  - Да ладно, зачем развязывать, так даже удобнее будет, - совершенно спокойно и деловито прикинул Пинчер. - Один здесь под деревом тебя девочкой делать будет. А жеро твою рядышком раком поставим, чтобы она видела, может ей даже понравится, наверняка, она не видала, как мужиков трахают, особенно таких как ты орлов. Ну и ей самой пока второй займется. Прикольно, да? Вас обоих одновременно трахает в жопу русская разведка! Вот увидишь, тебе понравится, а уж ей-то...
  - Траханный ишак, - ярился чеченец. - Я тебя на куски порежу, я даже мертвый тебя найду!
  - Ну это вряд ли, - покачал головой Пинчер. - Ладно, нечего сопли жевать. Ты как, брат, сам до села смотаешься, или лучше мне сходить?
  - Да ладно, сиди, этого сторожи, тут идти два шага, так что я мигом, - подыграл Стасер, закидывая за спину автомат, и всем видом изображая готовность двинуться в путь.
  Чеченец, кусая губы, впился в него глазами. "Не верит, надеется, что мы только пугаем", - понял Стасер и, не обращая больше на пленника внимания, широкими шагами двинулся к лесу в ту сторону, где находилось родное село Саламбека.
  - Стой! - вскрикнул сзади боевик. - Не надо! Не трогай ее, шакал!
  - Поздно, батенька! - издевательски хохотнул Пинчер. - Тебе по-хорошему предлагали? Предлагали! Ты не захотел? Не захотел! Ну, теперь не обижайся, наша очередь забавляться пришла. А ты как думал?
  - Я скажу, - тихо промолвил боевик. - Скажу, все, что хотите знать. Только не трогайте ее... Поклянитесь, что не тронете...
  - Обещаю, - серьезно, глядя чеченцу прямо в глаза, сказал Пинчер. - Слово мужчины и воина. Отвечаешь на наши вопросы, и женщина остается спокойно жить дальше. К чему ее мешать в наши мужские дела?
  Чеченец согласно кивнул.
  Через час, тщательно замаскировав труп, разведчики бесшумными тенями скользнули в лесные заросли. Они знали достаточно, чтобы планировать операцию по освобождению заложника. Саламбек не соврал и честно выполнил свою часть договора, они выполнили свою - ни семью чеченца, ни жеро его погибшего брата трогать никто не собирался.
  - Странно все же вышло, Пинч, - раздвигая ветви молодого кустарника, произнес Стасер. - Обычно этих джигитов на баб не возьмешь. Они же для них вроде как даже не люди, если только матери, да и то...
  - Сам видишь, раз на раз не приходится. Любовь она, брат, великая сила. Порой посильнее, чем ненависть. Видать, на самом деле любил он эту бабу, раз так вышло...
  - Знаешь, Пинч, когда мы умрем, нас не возьмут в рай, - спокойно и как-то обыденно произнес Стасер. - Мне в детстве поп рассказывал, что есть лишь один по-настоящему страшный и не прощаемый грех. Это убийство любви.
  - Оно и к лучшему, брат, - так же равнодушно отозвался Пинчер. - В аду компания должна быть куда интереснее. Да и не тянет меня шляться по облакам с арфой, ни слуха, ни голоса опять же...
  
  
  
  К выкрашенному зеленой краской забору подошли за пару часов до рассвета, чутко вслушивались в редкие ночные звуки, по-собачьи нюхали воздух, до рези в глазах всматривались в темноту. Вроде все было тихо и спокойно, маленький горный аул спал, спали и обитатели интересующего их дома.
  - Ну что, пошли, славяне, натянем глаз на черную жопу, - шепотом произнес Папа, жестом давая сигнал к началу работы.
  Повинуясь скупой отмашке командирской руки, пять ловких, бесшумных и гибких фигур призрачными тенями перелетели через двухметровый забор, пружинисто приземлившись на мягкой земле огородных грядок. Неуверенно и лениво спросонья тявкнула дворовая псина, звякнула цепью, выбираясь из конуры, сон сном, а собачий сторожевой долг требовал выяснить, что за неясные шорохи во дворе порученного ей для охраны дома заставили пробудиться среди ночи. Сухо придушенно кашлянул через заранее навинченный глушитель пистолет. Собака даже не взвизгнула, тупая пистолетная пуля снесла ей полчерепа, и псина умерла раньше, чем подломились враз ослабшие ноги. Все, путь свободен. Пригнувшись и стараясь, чтобы их нельзя было заметить из окон, разведчики стремительно кинулись к дому. Замерли перед входной дверью, рассредоточившись по сторонам, держа наготове оружие. Стасер внимательно ощупал запертую на крючок изнутри дверь. Тонкое лезвие ножа легко просунулось в зазор между резной филенкой и косяком, быстрое уверенное движение и вот крючок уже поднят, не опуская его, чтобы не всполошить раньше времени обитателей дома металлическим звяком, Стасер осторожно нажал на дверь. Та с тихим скрипом несмазанных петель раскрылась, открывая дорогу на узкую веранду. Один из бойцов остался снаружи, внимательно следя за прилегающей улицей, остальные, мягко бесшумно ступая, просочились в полутьму захламленного тесного помещения. До сих пор им отчаянно везло, но везение вечным не бывает, дверь, ведущая внутрь жилой части дома, оказалась надежно запертой изнутри на массивный засов. Это тебе не крючок, снаружи не подденешь, бойцы бросились осматривать в темноте веранду в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было быстро высадить чертову дверь, а Стасер решив попытать таки счастья, присев на корточки пытался сдвинуть засов через дверную щель, получалось плохо, слишком массивным тот был.
  - Мил ву? (Кто там?) - послышался глухой и хриплый со сна мужской голос за дверью.
  На веранде мгновенно воцарилась тишина, в которой небесным громом прозвучал сухой щелчок снятого автоматного предохранителя за дверью.
  - Мил ву? - настойчиво повторил голос.
  Играть в молчанку было глупо, того гляди можно нарваться на автоматную очередь прямо через дверь, а в узком пространстве веранды даже одна пуля вполне могла отыскать себе цель.
  - Чува мегар дуй (можно войти), - откашлявшись и имитируя ворчащий чеченский говор, произнес Папа, и тут же добавил по-русски. - Саламбек ранен, нужна помощь.
  - Мос ду шу? (Сколько вас?) - все еще осторожничал "чех" за дверью.
  - Ца сун (один я), - прохрипел, изображая одышку усталого загнанного человека, Папа.
  Заскрипел в петлях отодвигаемый засов, еще бы, не помочь раненому полевому командиру в Чечне чревато, к тому же Саламбека здесь хорошо знали. А появления федералов не боялись, не забраться им в такую глушь, да и зачем. К тому же федералы не говорят по-чеченски, не ходят по ночам, а об их появлении заранее оповещает надрывный рев моторов тяжелой брони, без которой они из своих укреп. районов носу не высовывают. Все эти соображения были правильными и логичными, вот только никуда не годились в данной ситуации, потому как федералы на этот раз попались насквозь нетипичные. Да и не на задании они здесь были, а так, на свой карман шабашили, а значит и действовали совсем не так, как принято по приказам и наставлениям, в чем "чеху" вскоре предстояло убедиться. Едва дверь открылась на ширину достаточную, чтобы протиснуться человеческому телу, а на пороге замаячил подсвеченный со спины тлеющим сзади фитилем керосинки мужской силуэт, разведчики рванулись с силой распрямившейся смертоносной пружины. Ничего не успевшего понять чеченца втянули на веранду, где тут же надежно перехватив сгибом мускулистой руки горло, угостили ножом в печень. Мертвое тело осторожно, без малейшего шума опустили на пол, и тут же метнулись внутрь дома, автоматически разбиваясь на двойки, привычно страхуя друг друга. Еще один боевик - молодой парень лет четырнадцати спал в соседней комнате, его резко вздернули с кровати и, отбросив прислоненный рядом к стене автомат, поволокли в гостиную. Вторая пара, вломившись на женскую половину и щедро раздавая пинки и удары прикладами, полновесные, без скидок на возраст и пол, мгновенно объяснила обитавшим в доме женщинам необходимость неукоснительного соблюдения тишины, для надежности все же стянув им за спиной руки и заклеив рты скотчем. Затем чеченок складировали в углу, оставив на всякий случай Пинчера наблюдать за ними. Больше в доме никого не оказалось. Теперь можно было заняться основным делом - поиском заложника. Учитывая наличие большого количества языков это было несложно.
  Молодой чеченец, в чем мать родила, так его собственно и вытащили из постели, сидел на стуле в гостиной и обжигал удобно устроившихся рядом бойцов ненавидящими взглядами. Папа ткнул ему в нос фотографию.
  - Знаешь его? Где он?
  - Пошел ты, шакал! - криво ухмыльнулся мальчишка.
  - Мне с тобой возиться некогда, - тихо предупредил разведчик. - Я знаю, что этот парень здесь и все равно его найду, просто у меня мало времени, потому я спрашиваю тебя. Будешь корчить из себя героя - отрежу яйца!
  Молодой "чех" лишь вздернул вверх подбородок, окинув замерших вокруг бойцов презрительным взглядом.
  - Да что же вы за народ такой, - устало вздохнул Папа. - Почему же вы мне никогда на слово не верите?
  Свистнул, вылетая из ножен устрашающего вида тесак. Одним быстрым и ловким движением разведчик сгреб в кулак сморщенные половые органы подростка и, сильно сжав их, примерился ножом.
  - Ну вот, только чикнуть один раз и бабой ты вырастешь, а не воином!
  Мальчишка задергался на стуле, закатывая глаза и пуская изо рта пену, но двое дюжих разведчиков легко придавили его к спинке, лишив возможности двигаться.
  - Ты не мужчина. Ты - паршивый ишак! Только посмей сделать это! - рычал подросток.
  - А почему бы мне не посметь?! - взревел Папа, дико вращая глазами. - Ты что не видел никогда, что ваши с пленными пацанами делают?! Или ты думаешь, что ты чем-то лучше тех, кому вы глотки резали, да уши с носами отпиливали?! Да мне в радость будет тебя без яиц оставить! Сука! Где наш парень?! Ну! Отвечай!
  Лезвие ножа хищно натянуло тонкую посиневшую кожу, где-то на самом краю уже выступила первая капелька крови.
  - Там! - прямо в лицо разведчику выкрикнул мальчишка, из глаз его градом текли слезы, горло сжималось в рыданиях. - Там, на заднем дворе за сараем, в яме!
  - Веди, показывай! И смотри, не дури у меня!
  Нож в ножны разведчик вернул очень медленно и с явным сожалением.
  Зиндан оказался самой обычной ямой закрытой сверху решеткой, внизу при слабом лунном свете явственно прослеживалось какое-то копошение, отвратительно воняло застарелыми разложившимися на жаре экскрементами. Откинув мальчишку назад прямо в объятия одного из разведчиков, Папа сделал характерный чеченский жест, перечеркнув ребром ладони горло, и для верности пояснил в темноту:
  - Большой вырос, уже не перевоспитаешь. Так что нечего лишних кровников плодить...
  Больше не интересуясь судьбой молодого "чеха" он склонился над закрытой на замок решеткой, рядом Стасер уже приладился, чтобы ударом автоматного приклада сбить дужку замка. Сзади послышалась короткая возня и придушенный полустон, полувсхлип. Они не обратили на это внимания, твердо зная, что разведчик, которому выпало отправить к гуриям юного чеченца, сделает это быстро и качественно. Гораздо больше их интересовал сейчас тот, кто сидел в загаженной яме, не случилось ли ошибки, тот ли это человек, который им нужен? Жалобно взвыв проржавевшими петлями, решетка поползла вверх.
  - Ермишин Дмитрий Николаевич, есть такой? - в полголоса крикнул Стасер в зловонную темноту зиндана.
  - Есть! Здесь я, здесь! - долетел со дна отклик.
  - Ну что, кажись удачно мы зашли, - пробасил Папа. - Киньте ему веревку, ребята, не хрен здесь прохлаждаться. Мать заждалась, да и Родине он еще не полностью долг отдал.
  Извиваясь змеей, веревка с навязанными для удобства хвата узлами скользнула в яму.
  - Выходи, переводишься на другую должность! - прокричал Сатсер.
  Если бы не то, что это было отнюдь не первое в их жизни освобождение заложников, да и вообще за свою службу здесь навидались они всякого, то когда над краем ямы показалось грязное, заросшее, покрытое струпьями коросты, обряженное в лохмотья существо, веревку наверняка бы отпустили. Просто инстинктивно, с перепугу, уж больно не похожей была возникшая из ямы фигура на человека. Однако не отпустили, вытянули, но отодвинулись на всякий случай подальше, еще подхватишь от этого чудища чесотку, или экзему какую, да и запах опять же... Существо, с трудом перевалившись через край ямы и, так и оставшись скорчившись лежать на земле, внимательно осмотрело их черными бусинами глаза и вдруг затряслось всем телом и судорожно вздрагивая сгорбленными плечами залепетало:
  - Мужики... Братцы... Свои, наши... Только не оставляйте, не бросайте, пожалуйста... Братцы...
  Слезы чертили светлые дорожки по покрытому темной коркой давнишней грязи лицу.
  - Ты кто такой? - сурово спросил Папа, ткнув для пущей убедительности существо автоматным стволом.
  - Дима. Ермишин. Рядовой Ермишин, товарищ... Товарищ...
  Никаких знаков различий на комбинезонах разведчиков не было, поэтому пленник не сообразив, как правильно обратиться к спасителю, сконфужено замолк.
  - Как зовут твою мать?
  - Маргарита. Маргарита Алексеевна...
  - Как зовут отца?
  - Домашний адрес?
  - Номер твоей части?
  - Как зовут командира?
  Вопросы следовали один за другим, разведчикам необходимо было убедиться, что перед ними действительно тот за кем они пришли. И лишь когда последние сомнения окончательно отпали, Папа, дрогнувшим голосом произнес:
  - Что же они с тобой сотворили, сынок? Тебя же мать родная не узнает...
  Пленный солдат, которому по паспорту едва исполнилось девятнадцать лет, в ответ лишь судорожно тряс совершенно седой головой.
  Больше в ауле делать было нечего, и группа тронулась в обратный путь, стараясь исчезнуть в окружающем аул лесе еще до рассвета. Двое разведчиков сторожко вертя во все стороны головами, выставив перед собой готовые к стрельбе автоматы, медленным скользящим шагом двинулись вперед. За ними, удерживая под руку на каждом шагу спотыкающегося пленника, шел Стасер. Замыкал маленький отряд Папа, настороженно оглядывавшийся и будто чего-то ждавший. Стасер знал, чего он ждет. Пинчер, когда увидел, заложника посерел лицом и попросил разрешения чуть-чуть задержаться с тем, чтобы догнать группу через десять минут. Папа молча кивнул, и разведчик бегом вернулся в только что покинутый дом.
  Зарево пожара вспыхнуло, когда они добрались до кромки леса. Черный дым жирными клубами повалил к покрытому бледными предрассветными звездами небу. Даже сюда донеслись громкие крики о помощи и поднявшаяся в селе суета. Пинчер вынырнул из молочно-белого сползавшего в низину тумана, спустя пару минут, с виду был разведчик печален и угрюм, однако на вопрос, о том, что за переполох поднялся в ауле, ответил бодро с показной улыбкой на лице:
  - Представляете, дом, в который мы заходили, загорелся. Несчастный случай, похоже, доигрались со спичками обезьяны.
  Разведчики промолчали, понимающе покивав, и лишь Стасер осторожно уточнил:
  - А бабы, детишки, они как?
  - Очень быстро полыхнуло. Никто выскочить не успел, - натянуто улыбнулся Пинчер. - Не волнуйся, я проверил... Да и сложно было бы связанным то...
  "А может быть так и надо, - подумал Стасер, крепче сжав локоть пошатнувшегося заложника. - Око за око, зуб за зуб... Может, тогда они поймут..." Что должны были понять заживо сожженные женщины, или их односельчане он так и не додумал, постаравшись выкинуть из головы опасную мысль. В конце концов, это самая настоящая партизанская война, а на такой войне все средства хороши... В белых перчатках ее не выиграть, жаль этого не понимают наверху, если бы они решились прибегнуть к отработанной контрпартизанской тактике, жертв было бы гораздо меньше, а сама война закончилась бы много лет назад. Ведь хирурга, вырезающего раковую опухоль, никто не зовет маньяком и садистом, так надо отдать себе отчет в том, что время терапии и таблеток прошло, теперь поможет лишь скальпель. И чем скорее, тем легче и успешнее пройдет операция...
  
  
  
  Штабной подполковник, с интересом оглядываясь по сторонам, вразвалочку шел навстречу, щегольски утянутая, четко подогнанная по размеру демисезонная куртка в сочетании с шитой на заказ фуражкой придавала ему вид этакого военного франта. Стасер даже на какой-то миг до обидного остро ощутил всю убогость и несостоятельность своего мятого, потертого и обтрепанного х/б рядом со всем этим великолепием и лишь извечное презрительное "крыса тыловая" тихо выдохнутое через губу помогло вернуть пошатнувшееся душевное равновесие. Правая ладонь с великолепным небрежным изяществом дающимся долгой практикой и доступным лишь настоящим кадровым офицерам взлетела к виску.
  - Товарищ подполковник, дежурный по караулам капитан Миронов.
  Штабной ответным приветствием затруднять себя не стал, лишь покивал милостиво, чем вызвал у Стасера самый настоящий приступ справедливого негодования. "Ишь урод, ему даже лапкой махнуть и то лениво, мол, буду я еще тут каждому насекомому козырять!" Естественно вслух Стасер произнес совсем другую фразу, корректно-нейтральную, но по опасно зазвеневшему голосу любой давно знавший капитана сразу понял бы, что его отнюдь не безграничное терпение совсем близко подошло к тому пределу, за которым часто следует непредсказуемая и часто не совсем адекватная реакция на раздражающий фактор.
  - Разрешите узнать цель Вашего прибытия.
  - Проверка караулов, да... Прибыл я... Короче караул проверять... - меланхолично выговорил штабной, глядя куда-то поверх головы Стасера и явно думая о чем-то далеком и приятном, никак с капитаном не связанном.
  - В таком случае у Вас должно быть разовое удостоверение на право проверки, - с нажимом выговорил Стасер, пытаясь интонацией голоса вернуть собеседника обратно в реальный мир.
  - Да-да, конечно... Где же оно было...
  После долгих поисков по недрам различных карманов, включая брючные, на свет, наконец, была извлечена мятая и засаленная бумажка с печатью и подписью начальника гарнизона. Больше там ничего не было. Стасер по-жирафьи вытянул шею, пытаясь рассмотреть летящий росчерк пера перед фамилией генерала, ночью при свете одинокого тусклого фонаря над головой много не разглядишь, но по всему выходило, что подпись подлинная. Штабной вновь зашарил по карманам, на этот раз в поисках ручки, обнаружил ее где-то за пазухой и тут же пристроился заполнять допуск. Стасер лишь головой покачал, единственное крепко державшееся во всеобщем бардаке охватившем Вооруженные Силы, свято соблюдавшееся несмотря ни на что - Устав гарнизонной и караульной службы, каждое положение которого без преувеличения написано кровью нерадивых часовых и патрульных, попиралось прямо у него на глазах. Ссориться со штабным не хотелось, и он лишь крепче сжал и так превратившиеся в узкую нитку губы, ожидая, когда же подполковник закончит писать.
  - Вот, пожалуйста. Разовое удостоверение и удостоверение личности. Теперь доволен?
  - Вот здесь еще номер части от которой наряжен караул впишите, а тут поставьте время в которое разрешена проверка, - стараясь сохранять самообладание и внешне ничем не выдать своего раздражения от бестолковости проверяющего со вздохом произнес Стасер.
  Тот в свою очередь глубоко вздохнул, мол, ну и зануда ты, капитан, но подсказке все же последовал.
  В караулку их допустили без проблем, начкар, молодой лейтенант, топтавший караулы через два дня на третий и собаку съевший на положениях Устава гарнизонной и караульной службы, бегло просмотрев поданные через калитку документы, звякнул замком и доложил об отсутствии происшествий. Штабной с интересом осматривал территорию, похоже все для него здесь было внове.
  - А как бы мне проверить посты? Хотелось бы посмотреть, как там часовые службу несут...
  Стасер вздохнул и кивнул начкару, мол, желание проверяющего закон, так что поднимай караульных для сопровождения. Начкар молча козырнул и исчез в караулке, откуда сразу же послышалась характерная, связанная с внеплановой ночной побудкой, возня. Взвыла и тут же смолкла сигнализация на пирамиде с оружием. Через неплотно закрытую дверь явственно долетела реплика кого-то из бойцов: "Задолбали придурки своими проверками. Что не спится уродам, не понимаю... Как бабки за караулы платить, так нет денег на статье, а как мозги по ночам компостировать, так это за милую душу... Козлы, блин!" Стасер с интересом взглянул на штабного, как-то тот отреагирует, но подполковник так и стоял с бесстрастным лицом, делая вид, что ничего такого не слышал.
  Минуту спустя хлопнула дверь, выпуская в отгороженный дворик перед караулкой начальника караула и двух заспанных и все еще тихо ворчащих солдат. Оружие заряжали по всем правилам, по очереди, положив автомат в специальный станок, направляющий ствол в пулеулавливатель, все действия только по команде начкара. Стасер доподлинно знал, что этот спектакль играется лишь для проверяющего, а когда посторонних глаз нет, то бойцы по команде лейтехи просто примыкают к автоматам снаряженные магазины, а при разряжании так же их отмыкают, без положенного по наставлениям цирка с передергиванием затвора и контрольным спуском. Ну что ж у невоюющей армии всегда больше заморочек связанных с различными ритуальными действиями, объединенными общим девизом: "Чтобы служба медом не казалась!". Здесь армия не воевала, к чему Стасер худо-бедно успел привыкнуть, точнее притерпеться, не зря же после двух сроков в Чечне выбирал себе это тепленькое местечко в невоюющем округе. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не лезь.
  Наконец бойцы зарядили оружие и смена, возглавляемая начкаром, двинулась по натоптанной ежедневными хождениями узкой тропинке. Стасер с проверяющим замыкали процессию. До постов было недалеко, метров триста. Штабной шел молча чему-то одному ему известному тихо улыбаясь и грызя сорванную травинку, Стасер тоже не лез к нему с разговорами, общепринятая воинская вежливость им была соблюдена при встрече, а развлекать разговорами проверяющего он не обязан.
  - Часто сюда в наряд заступаете? - нарушил молчание подполковник.
  - Раз пять в месяц, иногда чаще...
  - Много однако, что офицеров в части не хватает?
  - Как везде, - пожал плечами Стасер. - Старых пердунов пинками не выгонишь, а молодежь наоборот разбегается. Да оно и понятно, на гражданке они устраиваются так, что получают раза в два больше, при этом ни нарядов, ни караулов, восьмичасовой рабочий день и два выходных в неделю.
  - Так скоро служить будет некому... - поддержал тему проверяющий.
  "А ты, хорек, боишься, что все разбегутся, и проверять будет некого! Еще самого пахать заставят!" - зло подумал Стасер, однако вслух произнес совсем другое.
  - Времена такие паскудные настали. За идею служить никто не хочет, хотят за бабки. Да и идеи, впрочем, давно уже нет, как и бабок. Причем и идея тоже вещь интересная. Я вот, к примеру, думаю, что в накале боя закрыть амбарзуру, пойти в штыки на пулеметы, или там подорвать себя вместе с врагом гранатой, гораздо проще, чем изо дня в день пахать как папа Карло по пятнадцать - шестнадцать часов без выходных и проходных, при этом получать гроши и не знать, как смотреть в глаза жене и детям. Как объяснять дочке, почему у Люськи из параллельного класса мобильник стоит две папиных зарплаты, а костюм и туфельки три и что-нибудь подобное купить офицер просто не в состоянии? Какую причину придумать, чтобы не праздновать годовщину свадьбы в ресторане, на который просто нет денег? Нет, право, один раз побыть героем гораздо легче!
  - Сам то воевал? - недовольно буркнул проверяющий, похоже, высказанное Стасером ему совершенно не понравилось.
  - Приходилось, - с вызовом вскинул голову Стасер.
  - Ну так и не хрен тогда жаловаться! - зло отрубил подполковник. - Боевые, небось, получал? Раза в три больше меня зарабатывал? А теперь на обычное денежное довольствие жить не можешь? Привык ни в чем себе не отказывать? А вот попробуй теперь, как нормальные военные живут! Через немогу! Стиснут зубы и служат! Не то, что вы там...
  - Да я... - Стасер аж задохнулся от возмущения.
  Почему-то страстно захотелось вцепиться в холенное искривленное брезгливой барской гримасой лицо и лупить им об выставленное колено, разбить в кровь эти тонкие плотно сжатые губы, расплющить нос, выдавить глаза... Это было даже хуже традиционного и в общем-то уже привычного "мы вас туда не посылали", оказывается штабной считал себя незаслуженно обиженным из-за того, что на войне кто-то смел получать больше него, прилежного труженика различных проверок, составителя приказов о длине и ширине бирок и табличек, творца должностных и служебных инструкций, которые никто никогда не прочтет в виду их полного идиотизма и оторванности от реальной жизни.
  - Стой! Кто идет? - прозвучал из темноты окрик.
  Стасер тяжело сглотнул, усилием воли загоняя глубоко внутрь готовые вырваться слова.
  - Начальник караула, - прокричал в ответ лейтенант.
  - Начальник караула ко мне! Остальные на месте! - в строгом соответствии с уставом откликнулся часовой.
  "Наверняка предупредили черти! - решил про себя Стасер. - Иначе часовой вряд ли оказался бы прямо напротив калитки. Точно, звякнули из караулки по телефону, встречай, мол, проверку!"
  Начкар неспеша вразвалочку двинулся вперед, ориентируясь на голос невидимого в темноте часового.
  "Грамотно действует боец, - отметил про себя Стасер. - Не выперся на освещенное место, а укрылся в тени. Поди, отгадай, где он! Пока не убедится, что прибыл действительно начальник караула, на свет не выйдет".
  И тут штабной, отодвинув плечом мешавшего ему пройти Стасера, как ни в чем не бывало, потопал вслед за начальником караула.
  - Стой! Назад! Стой, стрелять буду! - голос часового предательски дрогнул, выдавая испуг от неожиданной ситуации, однако последовавший за окриком лязг передернутого затвора показал, что парень отнюдь не впал в ступор и готов, как это и положено, защитить доверенный ему пост.
  Дело в том, что подобная ситуация, как впрочем, и многие другие варианты действий часового прямо предусмотрены в Уставе гарнизонной и караульной службы, который прежде чем впервые заступить в караул бойцы выучивают буквально наизусть, в части касающейся конечно. А устав гласит ясно и недвусмысленно если лица, прибывшие с начальником караула, или разводящим не выполняют команду часового оставаться на месте, то часовой делает последнее предупреждение: "Стой! Стрелять буду!", после чего открывает огонь на поражение без всякой там лабуды вроде предупредительных выстрелов. Придумано это не просто так, а для предотвращения вполне реальной и не раз встречавшейся на практике ситуации, когда внезапно напавшие на движущуюся к посту смену злоумышленники, пленив начкара или разводящего под дулом пистолета, или с приставленным к почке ножом ведут его на пост, где тот под угрозой смерти позволит им приблизиться к часовому на расстояние гарантирующее успех внезапного нападения. Только человек далекий от вполне земных и порой неприглядных реалий караульной службы может решить, что в наше время, когда нет войны, а соответственно отсутствуют вражеские диверсанты, часовые могут чувствовать себя в полной безопасности и не заморачиваться лишний раз на скрупулезном выполнении весьма жестко расписанных обязанностей. На самом деле различного рода происшествия в караулах случаются не так уж редко, немалое место среди них занимают нападения на посты. Нападают с различными целями, но по нашему времени все больше для того, чтобы завладеть оружием часового, склады с военным имуществом и горючкой мало кого интересуют, а вот автомат охраняющего их бойца является лакомым куском для преступника. Понятно, что при таких раскладах у зазевавшегося и расслабившегося часового шансов на выживание не много. А каждое подобное происшествие попадает в ежемесячный обзор результатов караульной службы и в обязательном порядке доводится до каждого военнослужащего специализированных подразделений охраны, а также до всех, кто, так или иначе, связан с караульной службой. После зачитывания сухим канцелярским языком составленных описаний происшествий, в которых гибли и становились на всю жизнь калеками такие же лопоухие срочники, каждый часовой знал, что к выполнению своей задачи на посту надо подходить со всей серьезностью, а каждая строчка устава в буквальном смысле написана кровью.
  - Куда, блядь! - опомнившись рыкнул Стасер в спину проверяющего. - А ну стой, придурок, а то в натуре в тебе дырок понаделают!
  - Дмитриев, урод! Не стреляй! Свои! - вторил ему начкар.
  - Лежать, суки! Всех попластаю! - истерично взвыл с поста часовой.
  - Дмитриев! Ты чего, совсем охренел?! - надрывался начкар. - Свои все здесь! Это проверяющий!
  - Лежать! Морды в землю, падлы! Ну!!!
  Подкрепляя слова, раскатисто ударила короткая патрона на три очередь. Стасер мгновенно грохнулся в траву и не думая, на одних рефлексах быстро перекатился в сторону, прикрываясь небольшим бугорком. Начкар и караульный боец тоже дисциплинированно плюхнулись в траву, уткнувшись носом в землю, и лишь сам виновник происходящего остался стоять, тупо водя головой из стороны в сторону, видимо совершенно не понимая, что здесь происходит.
  - Ты что себе позволяешь, солдат! Я - помощник начальника штаба... - неуверенно начал лепетать он.
  - Лежать! Замочу, падла! - срываясь на визг, проорал в ответ часовой, и еще одна очередь выбила фонтанчики грязи из-под ног штабного.
  На этот раз намек оказался более чем понятным, подполковник осел на землю так быстро, будто ему подрубило ноги.
  - Дмитриев! - прокричал лейтенант. - Дмитриев! Успокойся! Это же я - начальник караула!
  - Молчать! Лежать, не двигаться! - уже в полной истерике орал часовой.
  - Дмитриев, уймись! Это же я, ты что не узнал? - начкар пытался говорить спокойно и убедительно, но предательски дрожащий голос сильно смазывал эффект от успокаивающих слов.
  - Осветить лицо! - все еще дрожащим голосом скомандовал часовой.
  Лейтенант торопливо засуетился, зашарил в поисках фонаря по карманам. Наконец слабо вспыхнула тусклая лампочка, на секунду вырвав из темноты заляпанное грязью, перекошенную страхом физиономию начкара. "Его бы сейчас, поди, родная мать не узнала", - мельком подумал Стасер. Однако часовой, похоже, своего начальника опознал, потому как после небольшой паузы произнес гораздо более спокойным голосом:
  - Товарищ лейтенант, подойдите ко мне. Остальные лежать не шевелясь!
  Начкар облегченно вздохнув, поднялся на ноги и поспешно пошел к часовому на всякий случай, широко разведя по сторонам руки, демонстрируя отсутствие оружия. Кто его знает, лучше уж перестраховаться, у парня наверняка тоже нервы струнами звенят.
  Спустя пару минут лейтенант, переговорив с часовым, успокаивающе махнул остальным, все, мол, можно подниматься. Стасер с кряхтеньем приподнялся, всем видом изображая недовольство от того, что пришлось выполнять подобные гимнастические упражнения и заранее представляя, сколько бумаги, придется теперь извести на различные объяснительные записки, рапорта и акты списывая расстрелянные слишком бдительным часовым патроны. Иначе повел себя штабной подполковник. С лицом красным от гнева, меча вокруг себя громы и молнии он бросился к вставшему по стойке смирно часовому и прямо с ходу залепил ему здоровущую затрещину, от которой у парня подкосились колени.
  - Издеваться вздумал, гаденыш! На, сука! Я тебе покажу, как над офицерами глумиться!
  - Товарищ подполковник! - крикнул в ухо озверевшему штабному подскочивший Стасер. - Прошу прекратить! Солдат действовал в соответствии с уставом!
  - С уставом! - в бешенстве ревел подполковник. - И ты, капитан, туда же! Покрывать его вздумал!
  Пухлый кулак врезался в скулу бойца, сбивая того с ног. Стасер успел схватить подполковника за руку, предупреждая второй удар, но тот извернулся и пнул поднимающегося солдата ногой в лицо.
  - Прекратите, я сказал, - шипел Стасер, пытаясь оттащить рвущегося в бой проверяющего, получалось плохо, массой штабной превосходил его чуть ли не в двое. - Лейтенант, что стоишь?! Давай, помогай!
  Лейтенант суетливо вцепился в руку подполковника, но действовал так неуверенно, так явно боялся причинить боль хоть и насквозь неправому, но все-таки начальству, что больше мешал, чем помогал. Подполковник явно выигрывал борцовское состязание, медленно, но верно волоча обоих висевших на нем офицеров к поднимающемуся с земли и удивленно рассматривающему капающую из разбитого носа ему на руку кровь, часовому.
  - Я тебя, сука, пополам сломаю! Ты у меня узнаешь! - взревел подполковник, инстинктивно чувствуя близость жертвы, и тут же осекся.
  Сухо лязгнул передернутый затвор и патрон, тускло блеснув латунью гильзы, отлетел куда-то за грань круга света отбрасываемого установленным на вышке прожектором. Парень в горячке происходящего совершенно забыл, что после стрельбы не разряжал оружие, а значит, патрон уже в патроннике и передергивать затвор нет никакой необходимости. Эта забывчивость спасла подполковнику жизнь, если бы солдат выстрелил сразу, то никто ничего не успел бы предпринять, а главное, формально часовой был бы абсолютно прав, так как устав разрешает часовому при явном нападении на него применять оружие без предупреждения. Но вышло, как вышло, остатками незатопленного бешенством сознания подполковник сообразил, что сейчас его будут убивать, причем ни малейшего шанса, как то защититься и спасти свою жизнь у него нет, и замер, по инерции все еще таща вперед висящих на нем, как затравливающие медведя охотничьи собаки Стасера с лейтенантом. Боец тупо проводил взглядом отлетевший патрон и вскинул автомат к плечу, целясь штабному в голову. Стасер, как при замедленной съемке увидел, зажмуривающийся глаз и кривящиеся в оскале разбитые губы бойца. Именно по этой кривой улыбке он вдруг до боли отчетливо понял, что солдат действительно сейчас выстрелит. И сделал единственное возможное, что еще оставалось.
  Коротко размахнувшись, Стасер ударил штабного в горло. Точно так, как тысячи раз до этого колотил манекен, так же, как бил, бывало, в коротких и жестоких уличных драках. И точно так же, как обычно бывало, штабной коротко всхлипнул, давясь заглатываемым воздухом, и безвольным кулем осел на землю. Все это заняло едва половину секунды. Вскинутый было на уровень плеча автоматный ствол неуверенно замер.
  Стасер вытянул вперед руки, обращая к часовому раскрытые ладони, психологи характеризуют этот жест, как успокоительный, выражающий доверие, дружелюбие и полное отсутствие какой-либо агрессии. Сделал он это не специально, а как-то инстинктивно, все азы психологии, вдолбленные в свое время на училищных лекциях в тот момент, когда в каком-то метре от его груди плясал в дрожащих руках избитого мальчишки автоматный ствол, куда-то безвозвратно испарились из головы. А звенящую пустоту черепной коробки монотонно долбила единственная мысль: "Господи, как глупо-то все вышло! Ведь выстрелит сейчас! Обязательно выстрелит!". Не выстрелил. Ствол медленно-медленно, как в тяжелом кошмарном сне начал опускаться вниз.
  - Все, сынок, все... - сам себя не слыша, шептал Стасер. - Все... Отдай мне его, отдай... Все уже...
  Часовой, будто под гипнозом вложил автоматное цевье в протянутую ладонь и вдруг будто сломанный в поясе, согнулся пополам закрывая лицо руками. Стасер несколько секунд тупо смотрел на вздрагивающие от беззвучных рыданий острые мальчишечьи плечи, чувствуя, как тело наливается тяжелой, как свинец усталостью. Лишь чудовищным усилием воли, он заставил себя, стряхнуть эту липкую, тянущую к земле паутину и окончательно возвращаясь к реальности, резко скомандовал:
  - Лейтенант! Караульного на пост! Этого - разоружить! Что стоишь?! Выполнять!
  И лишь дождавшись заполошного выкрика "Есть!", склонился над тяжело хрипевшим подполковником, уткнувшись в полный ненависти и вполне осмысленный взгляд.
  - За то, что ты меня ударил, капитан, сядешь! Обещаю! - массируя рукой вспухшее горло, прошипел подполковник.
  -Обязательно, - кивнул ему Стасер. - Только чуть позже. Потом...
  
  
  
  Мамба
  И снова бьющий прямо в лицо горячий, будто пахнуло из открытой духовки, ветер, снова вездесущая пыль и истошный рев перегретого натруженного мотора. По обеим сторонам дороги мелькают ровные геометрически правильные поля - клетки, разделенные полными мутно-желтой водой арыками. Квадратно-гнездовое земледелие. Людей, впрочем, не видно, в полуденный зной надо быть настоящим камикадзе, чтобы копошится на грядках, здесь принято работать ранним утром и поздним вечером, полдень - время вынужденного отдыха, пережидание палящего зноя в жалкой тени придорожных пальм, под сводами убогих пыльных лачуг, где нет спасения от влажной потной духоты и полчищ злых пустынных мух, накидывающихся на любую поживу. Местные мудро не замечают этих неудобств и стоически переносят их, дымя кальянами и жуя неизвестного происхождения зеленую хрень с абсолютно непроизносимым для русского горла названием и кружащим голову наркотическим эффектом. Местные родились и выросли здесь, здесь они и умрут, другой жизни они в большинстве своем не только не знают, но даже и представить не могут, потому собственный жребий не кажется им таким невыносимо тяжким и жалким. Местные умны и терпеливы - они полностью соответствуют окружающему миру, безоговорочно принимают его правила и законы, и никогда не ропщут на судьбу. Поэтому местные всегда в конечном итоге оказываются в выигрыше, никакие пришельцы из чужого и загадочного мира расстилающегося за великими пустынями никогда не могли и не смогут покорить эти выжженные солнцем покрытые мелкой красной пылью земли, никогда не победят и не сломят населяющий их народ. Так было всегда и так будет и впредь. И не жалким гяурам изменить в этом непреклонную волю Аль-Мунтаким (Мстящего) Аллаха, не им встать на пути у дающего милости верующим в него и живущим по его научению, и карающего неверных отступников, поражая их разум.
  
  
  
   Хасан, привычно, как любой коренной житель пустыни, чуть прищурив глаза, наблюдал за ползущей по близкой дороге колонной. Как же жалко смотрелись сейчас эти неверные, в нарушение всех мыслимых норм разума и простой осторожности, двинувшиеся в путь в самую жару, да еще в тот момент, когда даже ребенку ясно, что вот-вот разразиться настоящая пыльная буря. Воистину прежде, чем покарать грешника Аллах, милостивый и милосердный, лишает его разума. А для этих осквернителей его земли час расплаты уже близок, и не спасут их в этот раз ни броня из прочного железа, ни мощные моторы, ни совершенное оружие. Хасан уже отчетливо видел, что впереди колонны идет бронемашина "брэдли", раскачиваясь на ухабах и выбоинах приземистым хищным силуэтом, будто время от времени обнюхивая дорогу. Дальше пылили два "хаммера" со снятыми дверями, имевшему даже на седьмом десятке лет острое, как у юноши, зрение Хасану, даже показалось, что он разглядел мертвенно-серые, с огромными противопыльными очками лица сидящих в машинах солдат. И, наконец, уже за ними показался тот, кого они ждали - закованный в броню гигант, танк "абрамс". Хасан удовлетворенно кивнул головой - все правильно, информатор не обманул и если танк действительно есть в составе колонны, дело будет, ведь именно ради этой бронированной громады они уже несколько часов глотают пыль под жгучим стоящим прямо над головой солнцем. Танк - их сегодняшняя цель. Сегодня, та самая машина, что служила неуязвимым тараном во всех операциях неверных, превратится в жертву карающего огня, что готов спустить с небес на землю Аль-Мумит (Умертвляющий) Аллах. И ждать осталось недолго, сегодня тысячи правоверных мусульман разорванных на куски снарядами и пулеметными очередями, намотанных на гусеницы этого неуязвимого монстра с броней из обедненного урана, наконец, возрадуются в окружении гурий, глядя на то, как карающий огонь уничтожит одно из главных орудий их врага. Лишь бы не подвел прибывший из далекой северной страны посланец, лишь бы не подвело привезенное им чудо-оружие.
   Хасан покосился на лежащего рядом крепко сбитого парня одетого в пустынный камуфляж. Тот с хищным прищуром охотника следил за будущей жертвой, и в его направленном на пылящий по дороге "абрамс" взгляде Хасан прочел лишь нетерпение и злую радость предстоящего боя, ни тени страха, ни малейшего следа неуверенности и сомнений. "Вот таким должен быть настоящий воин, ведущий джихад! - с восхищением подумал Хасан. - Жаль, что мало таких людей среди нашей молодежи! И как сильны и коварны должны быть русские, если им противостоят такие бойцы, а они умудряются их побеждать!" Хасан знал, что воин со странным прозвищем - Мамба (кажется, так называлась какая-то ядовитая змея, но спросить напрямую Хасан не решился, уж больно пришелец выглядел сурово и неприветливо) приехал из далекой борющейся за независимость Ичкерии специально, чтобы помочь в их священной войне с вторгшимися захватчиками, и сам эмир Мансур, командир тысячи воинов Аллаха, назвал его своим братом и повелел слушаться его и помогать во всем, а мулла подтвердил его слова. Однако хоть они и были почти напарниками в этом задании, чужак не желал общаться с Хасаном, отделываясь лишь короткими функциональными репликами. И еще много странного заметил за пришельцем Хасан, тот практически не молился, не имел ни Корана, ни четок и не придерживался времени намазов. Когда Хасан спросил его об этом, Мамба лишь коротко хмыкнул: "Мы на войне, старик. Аллах простит", и так глянул, что охота спорить пропала сама собой. Лишь позже ворочаясь на грубой циновке в душной темноте глинобитной мазанки, ставшей им приютом на эту ночь, слушая тихие осторожные шорохи ищущих поживу мышей, и редкие голоса ночных птиц Хасан задумался о сказанном молодым чеченцем. Конечно, доля правды и смысла в его словах была, но лишь доля. Разве можно с чистым сердцем идти в бой, который возможно принесет тебе смерть, если ты отринул предписания Аллаха? Как можно оправдывать тяготами походной жизни невыполнение его заветов? Вот почему, наверное, такие умелые и храбрые воины, как Мамба, не могут до сих пор победить русских гяуров, что гонят против них на убой необученных мальчишек, только от материнской юбки. Просто Аль-Мугизз (Дающий Мощь) Аллах, ждет, когда же они, наконец, вновь повернуться лицом к его заветам, когда обратятся к истинной вере и поймут, что настоящий великий джихад не может начинаться с ее попрания. Вот тогда, когда все поймут это, и будет дарована окончательная победа. Ведь не зря говорится в 47 суре Корана: "А тех, кто правый путь избрал, Бог увеличит правоту и одарит благочестием". И когда Хасан понял эту простую истину, ему стало невыносимо жаль лежащего рядом сильного и храброго, но заблудшего человека. Уже утром, он попытался вызвать его на откровенный разговор, но злой и угрюмый, имевший совершенно не выспавшийся вид Мамба, грубо оборвал его.
   Тогда Хасан даже обиделся на невежу, но сейчас, когда их жизни вот-вот должны были зависнуть рядом подвешенные на тонких нитях судьбы, он понял, что вновь жалеет его. Поэтому, отчасти желая, как-то подбодрить товарища перед боем, а частью потому, что вот эти последние минуты ожидания были просто невыносимы, Хасан решился задать вопрос:
   - Я вижу, ты веришь в свое оружие. Ты, наверное, много русских танков сжег в Ичкерии?
   Мамба резко повернул к нему покрытое пыльными разводами лицо и вдруг, будто ушатом холодной воды окатили Хасана, таким жутким могильным холодом повеяло от глянувших на него глаз, так страшно вздернулась в волчьем оскале, обнажая крепкие зубы, верхняя губа:
   - Молчи и делай свое дело, старик! Проверь еще раз камеру. Если что-нибудь пойдет не так, лично перережу тебе горло, как барану! Веришь?
   Хасан мелко затряс головой, соглашаясь.
   - То-то же... А танки... - только что горевший ненавистью взгляд чужака будто погас, расфокусировался уходя куда-то внутрь. - Что ж, были и танки...
   Но Хасан не заметил произошедший с напарником перемены, он, поспешно отвернувшись, вынимал заботливо упакованную в кожаный чехол видеокамеру "Sony". Собственно именно эта камера и была его главным оружием в борьбе с неверными, он был одним из кинокорреспондентов канала "Аль Джазира" и специализировался на съемках удачных засад на колонны оккупантов, подрывов их техники и действий смертников-шахидов. Сам он никогда не стрелял во врагов, однако, твердо верил, что вносит не меньшую лепту в священную борьбу с неверными, чем любой из федайинов. Ведь растиражированные по всему миру на видеокассетах и DVD-дисках, показанные по телеканалам и выпущенные в Интернет его фильмы придавали новое мужество борцам за чистый ислам, показывая, что как ни силен их враг, все равно его можно бить, и, больше того, есть люди, которые не боятся это делать. Бесконечный киносериал под названием "Аллах Акбар" стал смыслом его жизни и главным ее делом.
   Сегодняшняя работа сильно отличалась от обычных его приключений. Сегодня он должен был снять лишь одно - то, как будет уничтожен танк. Он должен был во всем подчиняться угрюмому здоровяку Мамбе, находиться все время рядом с ним и снимать лишь только то, как будет уничтожен танк, при этом ни сам Мамба, ни оружие, которое он будет использовать ни в коем случае не должны попасть на пленку. Как только дело с танком закончится, они оба должны были сразу же уйти, а после кассету с отснятым материалом Хасан тоже должен отдать Мамбе. Странное дело, как ни крути, странное и непривычное, но Хасан не роптал и не требовал, чтобы его посвятили в суть задания, ему достаточно было уверенности в том, что, выполняя это поручение он пусть маленькими, сравнимыми с трудом ничтожного насекомого, усилиями, но все же приближает в конечном итоге победу учения пророка Мухаммеда во всем мире. А это для него было высшей наградой, которую лишь приятно дополнили заплаченные за операцию деньги, американские между прочим, но сам Хасан никакого парадокса в этом не ощущал. Деньги есть деньги - какая разница чьи они? Аллах своих денег не выпускает, так что можно пользоваться любыми! Последняя мысль показалась ему слегка кощунственной и даже обидной для Ар-Рахман Ар-Рахим (Милостивого Милосердного) Аллаха, потому он тут же трижды вознес про себя молитву с просьбой простить ему недостойные помыслы, в тайне надеясь, что Аль-Хайи, Аль-Басыр, Аль-Хакам (Вечно Живой Всевидящий Судия) Аллах не будет слишком гневаться на своего верного последователя, если и оскорбившего его, то, как ему без сомнения известно - не по злобе душевной, а совершенно случайно.
   Рядом завозился Мамба, извлекая из плотно застегивающегося брезентового чехла части своего диковинного оружия и соединяя их между собой. С виду похоже на обычную шайтан-трубу какие в свое время покупали у русских кяфиров, но обычная шайтан-труба никакого вреда "абрамсу" причинить не может, стреляй хоть в упор. В первые дни боев многие храбрые воины Аллаха попали в объятия сладострастных гурий, не зная этого. Хасан хорошо помнил их первые неумелые вылазки, когда пытались стрелять по броне из простых автоматов и винтовок, бросали бутылки с горючей смесью и гибли, гибли, гибли... Отдавая жизнь за царапину или закопченное пятно на бронированных боках вражеских танков. Теперь они гораздо умнее, теперь в их рядах профессионалы боя, опытные моджахеды, закаленные в боях, такие как Мамба. Ведь вся организация предстоящей схватки продумана до мелочей и выверена именно им, даже при наличии чудо оружия полуграмотным людям Мансура никогда бы не суметь придумать такой план уничтожения гяуров, как разработал Мамба.
   Сейчас подрывники Хафиз и Касим уже, наверное, тискают во взмокших от нетерпения ладонях пульты от управляемых фугасов и в этот раз, не то, что раньше - никакими хитрыми помехами не удастся гяурам забить сигнал на подрыв. Потому что после прохода утреннего патруля инженерной разведки с особым пристрастием осмотревшего дорожное полотно, подрывники под руководством Мамбы установили на дороге несколько противотанковых мин для надежности связанных между собой детонирующим шнуром - сработает одна, детонируют остальные. И лишь только засевший в нескольких километрах отсюда наблюдатель сообщил о подходе колонны, как быстрый и ловкий как пустынная ящерица Касим метнулся к дороге поставить их на боевой взвод. Никаких шансов у идущей впереди машины с генератором помех не осталось, любовно сплетенную косу из мин не проскочить. А уж потом можно будет с безопасного расстояния привести в действие заложенные на обочинах мощные фугасы, лишь бы верен оказался расчет и в момент подрыва напротив зарядов находились как раз первая и последняя машина, лишая остальных возможности маневра. Ну, тут уж они просчитаться не могли - не один день непрестанно наблюдают за проходящей здесь каждодневно колонной, что везет продукты и воду на дальнюю заставу гяуров. Состав колонны всегда один и тот же: "брэдли", два "хаммера", "абрамс", две водовозки и два крытых грузовика, а значит и длина всегда одна и та же. Когда подорвется первая машина, остальные еще несколько секунд по инерции будут ехать. Вчера Касим даже вбил потихоньку специальные мерные колышки и, глядя на них при проходе гяуров, прицеливался, где назавтра сделать закладки. Так что осечки быть не должно. Сейчас колышки, конечно, убраны, зато напротив места, где заложен первый фугас, на голой ветке колючего кустарника, ярко отблескивая на солнце, одиноко болтается пустая жестянка из-под колы. Гляди, подрывник, твоя мина здесь, не ошибись! Если вдруг случится невозможное и головная "брэдли" проскочит минную косу, Касим должен будет попытаться дистанционным пультом рвануть заранее приготовленную закладку.
   Хасан чуть приподнялся из мелкого окопчика, накануне ночью вырытого и замаскированного в сотне метров от дороги. Лишь на мгновение он увидел пыхтящую пропыленную колонну, оказавшуюся гораздо ближе, чем он ожидал, и тут же жесткая рука Мамбы цепко схватила его за шею и низко пригнула к земле.
   - Б...! Да ты совсем ох...л, старик! - шепотом крикнул Мамба на незнакомом языке, и тут же добавил на ломаном арабском. - Не высовывайся, заметить могут раньше времени.
   Сам Мамба украдкой наблюдал за гяурами с помощью небольшого выкрашенного желтой краской перископа. Хасан с завистью глянул на него, лежать и ждать начала боя, скорчившись на дне окопа, ничего не видя вокруг было просто невыносимо, к тому же голову сверлила настойчивая мысль о том, что в мельком увиденной колонне что-то было не так, что-то было неправильно. Мысль назойливо билась где-то под черепной коробкой, но никак не удавалось поймать ее на реальном сознательном уровне, вся неправильность оставалась лишь в смутном ощущении, и чтобы развеять его, необходимо было еще раз взглянуть на врага, хоть одним глазком. И сделать это надо было, обязательно до начала боя, иначе произойдет что-то непоправимое. Но просить у Мамбы перископ не хотелось, а еще раз высунуться, рискуя навлечь на себя гнев страшного чужака, он не решался.
  
  
   Настроение было поганое с самого утра, не слишком порадовала даже возможность пристегнуться к армейской колонне амеров и в относительном конечно, но все же покое и безопасности добраться практически до половины пути. Анализировать причины хандры не хотелось, хотелось тупо ныть и жаловаться на злодейку-судьбу, а лучше бросить все к чертям и укатить из этого пекла домой в только начинающую баловать теплом и яблочным цветом весну. Вместо этого Стасер с самого раннего утра торчал в этой раскаленной как сковородка металлической коробке, угрюмо молчал, трясясь на ухабах и выбоинах, глотал пыль и изредка беззвучно матерился. Подчиненные, зная тяжелый характер командира, с расспросами не лезли, и он был им за это благодарен. Скорее всего, в охватившей бравого лейтенанта "кроликов" черной меланхолии был повинен вчерашний разговор с Рунге. Хайгитлер недвусмысленно намекнул, что чертов Мактауд подал руководству Компании просто разгромный рапорт, в котором не пожалел черных красок для описания вопиющей профессиональной непригодности одного из командиров групп базы в Эль-Хайме. Угадайте которого именно? Ну конечно же, миляга Мактауд вовсе не забыл об инциденте на пороге отеля в Зеленой зоне, хотя и не счел нужным упоминать его в отчете. Действительно, к чему? Много ли надо, чтобы отомстить строптивому гарду. Стасер не стал объяснять всего этого немцу, отделавшись неискренними общими фразами, типа "не может быть!" и "я сожалею". Однако на базу теперь возвращался с тяжелым сердцем, с детства не любил разносов у начальства, а в особенности разносов несправедливых. Не сказать, что его слишком задевали произносимые при этом обвинения и нелестные предположения о его умственных, физических и профессиональных способностях. Он достаточно прослужил в родной Российской Армии, чтобы отрастить прочный роговой панцирь, о который бессильно разбивались любые упреки и оскорбления, но вот сам процесс получения выволочки его нервировал и наводил тоску.
   А тут еще Фарида с ее упреками, дурными предсказаниями и философией... Утром слова девушки уже не казались такими значимыми и пророчески весомыми. Подумаешь, кто бы говорил? Если раньше у большевиков государством управляли кухарки, все помним до чего доуправлялись, то теперь великие идеи и нетленные истины высказывают проститутки, может и их допустить к кормилу власти? Вот веселье получится, он даже криво ухмыльнулся, причем поймавший командирскую улыбку в зеркале заднего вида Чуча поспешил отвернуться и украдкой перекрестился.
   Дорога, все та же с мало изменившимися со времен Тамерлана пейзажами, местами покореженная, полная ям и ухабов бетонка, летела под капот. Впереди скакал по колдобинам "хаммер" Хунты, сзади натужно пыхтел многотонной массой бронированный монстр "абрамс", еще дальше плелись водовозки с грузовиками, в замыкание летели еще два армейских "хаммера". То есть та еще сила и огневая мощь, подобного нападения, как произошло по пути сюда можно не опасаться, не такие дураки хаджи, чтобы охотиться на столь опасную дичь. Если что, мигом в тонкий блин раскатают. Да и местность к засаде явно не располагала - ровная, как стол поверхность, разбитая справа на клетки полей, а слева просто покрытая бурым, выгоревшим на солнце песком. Все же повезло им по-крупному с этими амерами. Комендант зоны, седой, прямой как жердь, генерал, будто сошедший с голливудского экрана, лишь удивленно крутил головой слушая рапорт Стасера о проделанной ими поездке, а под конец предупредил, что он знает насколько отчаянно храбры русские, но ему плевать на Эль-Хайм, а отсюда ни одна транспортная единица не выйдет в "красную зону" без достаточного сопровождения. Так и пришлось пропариться лишний день, пока их не пристегнули к этой снабженческой колонне, идущей на дальнюю заставу. А оттуда уже и до Эль-Хайма рукой подать, да и генерал обещал, позвонить начальнику заставы, чтобы выделил этим сумасшедшим русским, он так и сказал "mad Russians", пару единиц бронетехники для сопровождения.
   Стасер кинул в рот сигарету, щелкнул понтовой бензиновой зажигалкой, глотнул полной грудью горько-щиплющий легкие дым. Первая сигарета с самого утра, он старался ограничиваться с курением, в перспективе планируя бросить совсем, а пока, куря сигареты под счет и как можно дольше оттягивая момент, когда придется закурить первую. Легкие с вожделением втянули долгожданный дым, и голова слегка поплыла, будто затянулся не обычным табаком, а отборной местной анашой. Даже вновь захотелось улыбаться, а все переживания и заботы постепенно растворились в ароматном табачном дыме, вместе с ним улетучиваясь в насыщенный пылью воздух со свистом летящий навстречу. Лишь легкий неприятный осадок остался где-то на самом дне души, добавившись очередным культурным слоем к годами копящимся там обидам, неурядицам и просто неудачам.
   - А все-таки, мужики, что ни говори, а не дай Бог, конечно, но если когда-нибудь мы и взаправду с амерами схлестнемся, то ни хрена не помогут им ни компьютеры ихние, ни всякие хитрые ракеты да бомбы. Огребутся звездюлями по полной программе, - неожиданно для всех подал голос, вольготно раскинувшийся на заднем сидение Крот.
   С самого выезда из города, когда только пристегнулись к ожидавшей их колонне американцев, Крот настороженно и будто бы даже как-то ревниво рассматривал иноземных вояк, вроде как примеривался к ним. Так профессиональные боксеры внимательно и оценивающе смотрят видеозаписи боев своих коллег по рингу, подсознательно прикидывая, как бы сами против них действовали и каковы их сильные и слабые стороны. Короче сработал условный рефлекс, при встрече с потенциальным врагом, насторожиться и максимально его прощупать. Для Крота потенциальными врагами были практически все жители этой планеты, а если бы вдруг где-нибудь поблизости обнаружились инопланетяне, то и они незамедлительно перешли бы в эту категорию, такой уж у него был скверный характер. Свое жизненное кредо Крот излагал примерно в таком виде: "Никому не верю, никто добра мне желать не может по определению. Каждый, кто рядом подлец и враг, спит и видит, как мне гадость сделать. Всегда живу с таким убеждением. Если оказывается, что насчет кого-то был не прав, радуюсь. А если прав, так я к этому заранее был готов. Зато никогда не разочаровываюсь в людях. Все оттого, что и не очаровываюсь никогда!" Однако даже при таком своеобразном отношении к окружающим, Крот, как, наверное, и любой русский человек, к американцам относился с особым недоверием и неприязнью, подкрепленной к тому же изрядной долей далеко не "белой" зависти. Так что удивляться его вовсе недружелюбному вниманию к бравым морпехам сопровождавшим их небольшой конвой не стоило.
   - С чего такие выводы? - лениво поинтересовался крутивший баранку Чуча, не то чтобы ему действительно была интересна предложенная тема, просто хотелось нарушить гнетущее молчание, царившее в машине с самого начала пути.
   - Ну это просто, - живо откликнулся Крот. - Они же сытые и благополучные, а значит тупые и расслабленные. А мы наоборот голодные и злые. Так и ежу понятно у кого больше шансов в драке.
   - Не скажи, - протянул Чуча. - За ними вон, какая силища! Новейшие технологии, что просто в науке, что в вооружении. Да еще куча денег. А деньги, брат, великая сила! Ими любые дела делаются!
   - Да ну? - презрительно оттопырил губу Крот. - Или ты никогда с братвой коммерсов не доил? У тех тоже деньги были, а у тебя нет. И кто же кого в итоге на мослы ставил? Молчишь? То-то! В драке ежели она по-настоящему пойдет, а не так в отмазку, как в Чечне, к примеру, насрать на деньги, на технологии и прочую мурню... Одно только важно, дух! И желание биться и побеждать. А уж этого у нас не отнять и никаким пиндосам нас в этом не переплюнуть! Ты же сам видал, изнеженные они, как майская роза! Минералочку и три вида соков на блок везем, а еще у них там биотуалет с туалетной бумагой и специальный душ и даже тренажерный зал. Ты на наших блоках когда-нибудь стоял? До фига ты там соков и туалетных бумаг видел?
   - Ну, положим, это не плохо, что они о своих бойцах думают и обеспечивают их всем необходимым. Я считаю, никто из наших вояк тоже не отказался бы служить с таким же обеспечением, - будто нехотя вмешался в дискуссию Стасер.
   На самом деле ему сейчас действительно нужен был вот такой ни к чему не обязывающий треп, требующий, однако, определенного напряжения мозгов для поисков аргументов, выбивающий из головы лишние, не своевременные и не нужные мысли.
   - Да базара нет, командир, не плохо, конечно, я и сам здесь гораздо лучше себя чувствую, чем в родной Краснознаменной парнокопытной, а у амеров это дело еще круче, чем у нас поставлено, разве что платят им поменьше. Да оно и понятно мы все же частники, здесь вроде как на работе, нам сам Бог велел больше зарабатывать. Но! Весь этот комфорт и постоянная забота они, не знаю даже как сказать, расслабляют что ли... Ну знаешь, это все равно как собаку перед охотой накормить до отвала, на хрена ей тогда добыча? Вот и здесь тоже самое! Они же тупорылые, привыкли на всем готовом, лишний раз не почешутся. Вот, пацаны с Альфы рассказывали, в Югославии случай был...
   - Это кто же тебе такой знающий из "Альфы" про Югославию рассказывал? - ехидно вставил Чуча.
   В мозгу Стасера как-то сама собой всплыла картина виденная когда-то на базе: Чуча, развалившийся на койке с толстой книгой в руке. Читающий в свободное время Кастанеду контрактник, вещь сама по себе довольно необычная, но в тот раз поразило Стасера другое - вместо закладки Чуча использовал черно-белый шеврон с настороженно поднявшим голову белым волком, на заднем плане выл, задрав голову к ярко-желтой луне еще один зверь, и уж совсем не оставляла никаких сомнений по поводу принадлежности нашивочки надпись тянущаяся поверху: "Бели вукови".
   Стасер знал, что такие нарукавные знаки носил в свое время сербский спецназ, в котором воевало немалое количество русских добровольцев. Наслышан он был и о грозной славе "белых волков" известных бесшабашной храбростью и дерзкой удачливостью глубоких рейдов по вражеским тылам. То, что один из его бойцов, судя по всему, имел в прошлом непосредственное отношение к этому элитному подразделению, изрядно порадовало только назначенного на тот момент командира группы "Браво". По уставу Компании даже Рунге не имел доступа к файлам, где учитывались биографические сведения завербованных контрактников, поэтому если "кролик" сам не болтал о прошлых заслугах, а разговорчивых, надо сказать, почему-то было крайне мало, то узнать о его прежней жизни можно было лишь по различным косвенным признакам. Хотя мир профессиональных стрелков довольно тесен, и, как правило, то тут, то там всплывали какие-то красноречивые детали, специфические повадки или просто общие знакомые дающие понять, где именно в прошлом отметился тот или иной контрактник, у кого что за плечами. Сейчас Стасер совершенно верно оценил ехидную улыбку Чучи, так должен был улыбаться знаток предмета, слушая росказни дилетанта о нем.
   - В "Альфе" есть пара пацанов, которые там, в миротворческом батальоне загорали, но я не об этом хотел сказать...
   - Вот именно, загорали, а теперь рассказывают... - вновь вставил шпильку Чуча.
   - Блин, так ты будешь слушать или нет?!
   - Да ладно, ладно... Молчу, трави давай...
   - Ну спасибочки за содействие, уговорил, черт языкастый, травлю... Так вот, возвращались они к себе на базу, уж не помню сейчас откуда, но факт в том, что по дороге попадается им аккуратно запаркованный на обочине дороги пиндосовский "хаммер", а рядом экипаж загорающий. Ну наши тормознули, мол, хау ду ю ду, в смысле чего сидим. А им сержант ихний этак с ленцой отвечает, вот, машина сломалась, заглохла и не заводится чего-то. Наши слегка обалдели, ну сами понимаете, четверо здоровых мужиков у которых не заводится тачка, тупо греются на солнышке и сплетничают про знакомых баб. Да будь на их месте наши, водила давно бы уж пинка получил, а из под капота только пятки его бы торчали, да и остальные всяко бы в стороне не остались. А эти говорят, ни хрена, ремонтом у нас занимаются механики, а мы экипаж, мы на машине ездим и все. Вот сообщили своим о поломке, теперь сидим, ждем, когда ремонтники подъедут, а нам чего, сидим, а время патрулирования идет. Тут наши в конец рты поразевали, так вы чего, спрашивают, еще и на задаче? А те с этаким апломбом, а то как же, мол, миротворческая миссия и все такое. Тут уж наш водила не выдержал, и к иностранному коллеге подступает с вопросом, ну ты, ушехлоп, ты хоть смотрел в чем там дело, может ерунда какая-нибудь, а ты сидишь, помощи ждешь. Тот в ответ бараньими глазами смотрит и только щеки надувает... Такие вот вояки, блин!
   - Ну, это ты, мне кажется, все же загнул, так то уж быть не могло. Понятно, они по-другому приучены, не как мы, ежели тебе за это не платят, то и не хрен делать, но не до такой же степени, - усомнился в словах рассказчика Стасер.
   - Не знаю, командир, - равнодушно пожал тот плечами в ответ. - Сам там не был, "Альфа" рассказывала на базе, так что за что купил, за то и продаю. А что они тупорылые, так это все знают.
   - Да ладно, у нас вон тоже, сколько баек про тех же десантников ходит из серии "а еще туда я ем". Однако же встречался я с ними, и ничего в большинстве своем нормальные, адекватные ребята, попадаются, конечно, экземпляры, так где их нет?
   - Это, командир, особое фольклорное явление, - с глубокомысленным видом изрек Чуча. - Про элитные войска всегда много баек ходит, и традиционно их бойцов здоровыми и тупыми считают. Вот у нас над десантниками прикалываются, скорее всего, из зависти, между прочим - какая ни есть, а все же элита. А у амеров так же над морской пехотой потешаются. Даже выражение такое есть: "Tell your story to marines". По-русски: "расскажи это морпехам", ну, аналог нашего "нае...шь кого помоложе".
   - Ты, полиглот, кстати, слыхал, что эти вояки горлопанили, когда мы только тронулись? - улыбнувшись про себя, спросил Стасер.
   Чуча радостно заржал и фальшиво затянул:
  
   One mad girl from Sascartoon
   Eat her out with a silver spoon!
  
   - Вот-вот, я именно про это! - расплылся в улыбке Стасер.
   - Ни хрена не понял, - недовольно пробурчал Крот. - Girl - это, я так понимаю, баба. А вот дальше ни хрена не врубился "сосартун" какой-то... Про минет что ли песенка?
   - Ну вроде того, - ухмыльнулся Стасер.
   - "Одна сумасшедшая девка из Саскатуна трахала себя серебряной ложкой", - перевел Чуча. - Официальная строевая песня ихних маринов. Не знаю, поют ли они ее на парадах, а вот на базах, когда строем ходят, точно горланят с удовольствием. Представь если бы наши воины что-нибудь подобное в строю спели!
   - Ты, я смотрю, не плохо с американским фольклором знаком, - поддел водителя Крот. - Откуда, интересно, набрался таких знаний...
   - Да был случай пообщаться, - туманно ответил Чуча, делая вид, что совершенно поглощен процессом объезда очередной колдобины. - Давайте я лучше вам историю про одного вэдэвэшного прапора расскажу. Вот уж кто в прямом смысле слова был твердолобый, так это он.
   - Ну, ладно, раз с амерской темы ты упорно соскакиваешь, то давай хоть про прапора расскажи, - довольно улыбнулся Крот, по тому, как быстро Чуча перевел разговор на другое, он сделал вывод, что его намек о близком знакомстве контрактника с американцами попал в цель, а попадать в цель Крот любил. Любил и умел. Чуча одарил его коротким острым взглядом, в котором внимательный наблюдатель вполне мог бы прочитать нечто недобро-оценивающее, так обычно смотрят на обнаглевшего комара, прежде чем его прихлопнуть.
   - Так вот, было это в моем далеком детстве, когда я еще обучался в военном училище. Служил у нас там один прапорюга, мастер спорта по тяжелой атлетике. Здоровый, как шкаф из спального гарнитура, поперек себя шире, так что легче перепрыгнуть, чем обойти. На всех соревнованиях по гиревому спорту первые места брал. Но, как обычно это бывает, насколько он был силен, настолько же и туп. Причем тупил открыто, сам того не замечая и с такими превосходными результатами, что начальник училища, от греха подальше распорядился сослать его с глаз долой в загородный учебный центр, мол, там он при всем желании много вреда не причинит. Ну а учебный центр вы не хуже меня знаете, что из себя представляет. Летом, ну и зимой от силы пару недель там курсанты на полевых выходах бывают, а в остальное время тоска зеленая, никого вокруг и заняться абсолютно нечем. Так вот, прапор наш, послужил так несколько месяцев, взвыл от безделья и, поскольку родом он был из деревни, и закваска крестьянская за годы службы из него выветриться окончательно не успела, решил организовать в центре свое подсобное хозяйство. Сказано - сделано, напряг бойцов из батальона обеспечения учебного процесса, что в учебке жили и распахал огород, завел кур и кроликов, а из крупного скота двух овец и барашка. Причем барашек был молодой только от мамкиной сиськи, маленький, очень любопытный и игривый.
   - В самый раз на шашлык, мясо парное, нежное, - мечтательно протянул Крот.
   - Приземленное создание ты, Крот, сразу видно, что душа у тебя отнюдь не романтичная, а заскорузлая, как портянка у бойца-первогодка. Так вот, прапор барашка полюбил, как родного, чертову уйму времени проводил с ним, играл и баловал всячески, а одна из игр заключалась в том, что становился он на четвереньки и начинал с барашком бодаться. Барашку это нравилось страшно, ну и прапор, глядя на него, умилялся чуть не до слез. Так вот, дни шли за днями, барашек рос, а бодался с ним прапорщик ежедневно и так натренировался, что когда тот вырос в здоровущего молодого барана, он продолжал с ним без особого ущерба стучаться лбами и порой даже в этих дуэлях побеждал.
   - Так богатыри на Руси в старые времена тренировались, - вставил Стасер. - Каждый день на определенное расстояние переносили новорожденного теленка. И так день за днем, пока теленок не вырастал в быка. И тогда богатырь мог без особых усилий его таскать на плечах.
   - Не знаю, как там богатыри, а прапор настолько этой забавой своего барана разбаловал, что тот любое существо в военной форме начал воспринимать, как объект для развлечения. Стоило ему увидеть любого военного, как он бросал все свои бараньи дела и радостно летел в атаку. И все бы ничего, бойцы с батальона обеспечения, которые чаще всего становились его жертвами, благоразумно молчали, не желая портить отношения с прапорщиком, а когда приезжали курсанты, то барана от греха привязывали накрепко в специальном сарае и на волю не выпускали. Однако до бесконечности это продолжаться, конечно, не могло. И вот однажды учебный центр решил посетить начальник училища - старый заслуженный генерал, причем прибыл он с инспекцией неожиданно, никого не предупреждая. И угадайте, кто же его встретил первым?
   Стасер уже заулыбался в предвкушении хохмы, а Крот откровенно хрюкал в кулак на заднем сиденье, о личности встречавшего они, конечно же, сразу догадались.
   - Правильно! Разумеется, это был пасшийся себе на травке баран. Завидев генерала и безошибочно определив его принадлежность к касте тех самых зеленых, с которыми он так весело играет, баран взрыл копытами землю, нагнул голову и рванулся в атаку. На счастье всю эту картину успел засечь вовремя, вышедший покурить на солнышке прапор. Генерала нужно было срочно спасать, ибо, не понимая всех масштабов грозящей беды, и сам он и вся его свита просто замерли на месте, наблюдая за мчащимся во весь опор животным. И тогда прапор принимает единственно верное решение. Он бросается на перехват. С места развив третью космическую скорость, он успевает подскочить к генералу раньше своего питомца, тут же поворачивается к обалдевшему начальнику спиной и, упав на четвереньки встречает барана лоб в лоб. Генеральский адъютант божился потом, что звук от столкновения двух лбов был точь в точь как от столкновения шаров после сильного удара в бильярде. После чего баран осел на задние ноги мотнул башкой и завалился набок, потеряв сознание, сильнее обычного успел разогнаться бедняга, удар то у него на генерала был рассчитан, не на хозяина. Вот и заработал сотрясение мозга.
   - А прапор что? - еле выдавил, задыхаясь от смеха, Крот.
   - А что прапор? - совершенно невозмутимо продолжил Чуча. - Встал, отряхнулся и по всей форме доложил генералу. У него то в голове мозгов не было, так что трястись нечему.
   - Ну а генерал?
   - А генерал понял, что оборона на этом участке крепка как нигде, - наставительно подняв палец вверх, произнес Чуча. - И, следовательно, проверять тут нечего. Поэтому он развернулся, молча сел в машину и уехал на другой объект. А вот баран больше никогда не пробовал бодаться с военными, сломил этот нокаут его драчливый характер.
   С минуту помолчали, про себя переваривая рассказанную историю и разглядывая летевшие навстречу однообразно-унылые пейзажи. Крот вывесившись чуть не по пояс наружу смачно высморкался, вытерев испачканную ладонь об борт машины, обжег об раскалившееся на солнце железо палец и смачно выругался.
   - Хреновы ученые, уже придумали бы какие-нибудь фильтры в нос, а то до самых легких все пылюкой забито!
   - Респиратор носи, - недовольно буркнул Чуча, столь фамильярное обращение с автомобилем, который он считал практически своим, его явно разозлило.
   - Ишь, умный! Респиратор! Ты сам то в нем походить пробовал когда-нибудь?
   - Пробовал! Я такое пробовал...
   Что именно успел за свою бурную и многогранную жизнь попробовать Чуча, так и осталось загадкой, потому что именно в этот момент впереди сверкнула яркая вспышка, прокатившаяся следом, ударная волна стегнула по незащищенной коже лиц пыльной плетью, а уши разом оглохли от грохота взрыва.
   - Ну ни х... себе! - выразил общее мнение Крот, с противным лязгом передергивая автоматный затвор. - Вот это мы попали...
   Закончить мысль ему не дал очередной взрыв в голове колонны, и тут же шарахнуло сзади.
   - К бою! - истошно взвыл Стасер.
   И будто выполняя его команду, еще минуту назад казавшаяся совершенно безжизненной пустыня слева от них взорвалась треском пулеметных очередей. Противно завизжали рикошеты, зачмокали плющащиеся об бетон и броню застывшего рядом "абрамса" пули.
   Стасер вместе с пулеметом вывалился на дорогу, перекатился под прикрытие колеса и удобно приладив к плечу приклад, наугад огрызнулся короткой очередью в сторону нападавших, обозначая для них, огневое противодействие, показывая, что расстрел как в тире у них не пройдет. Этот огонь пока имел лишь психологическое значение, давил на нервы вражеским стрелкам, не давал сосредоточиться и грамотно разбирать цели. С другой стороны машины в унисон рокотнули автоматы Крота и Чучи. Шедший впереди "хаммер" Хунты пока молчал. Косонувший туда в нетерпении Стасер сразу увидел причину. Хунта, согнувшись в три погибели и покраснев от натуги как вареный рак тянул из салона безжизненно обвисшее в его руках тело. "Пушной! Водитель первой машины! - понял Стасер. - Черт, опять потери! Сколько же можно! Или нам вообще не суждено вернуться из этого рейса?!" Усилием воли он отогнал непрошенную мысль, "молчи, придурок, молчи, беду накличешь!" и суеверно поплевал через плечо, вновь прилаживаясь к прицелу, выискивая цель, но глаза помимо воли так и норовили вновь глянуть в сторону первой машины, посмотреть как там парни, что у них. Наконец, сквозь тянущийся от горящей "брэдли" едкий щиплющий глаза до слез дым, ему удалось рассмотреть, что Хунта склонившись над Пушным ловкими отточенными движениями бинтует тому грудь. "Значит, жив, курилка! Жив - это главное! Глядишь все и обойдется!" Ариэль - ехавший на "хаммере" Хунты третьим, сидел рядом настороженно озираясь по сторонам. Так что все живы из потерь пока один раненый, дай Бог, так оно и останется, все-таки охрана колонны слишком многочисленна и вряд ли хаджи рассчитывают ее уничтожить. Кишка тонка! Скорее это просто обстрел для демонстрации активности, для отчета перед платящими деньги за борьбу с неверными арабскими шейхами, а значит, драться насмерть здесь никто не станет, главное переждать огневой налет и сохранить живыми людей. Пусть морпехи разбираются сами, к тому же у нас еще и танк есть! Сейчас шарахнет пару осколочных, хаджам небо с овчинку покажется - в пустыне от снарядов не спрячешься.
   Вторя беспорядочным скачущим галопом с одного на другое мыслям Стасера, башня замершего неподалеку бронированного гиганта грациозным почти балетным пируэтом развернулась в сторону нападающих, несколько раз качнувшись из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Стасеру даже показалось, что он слышит тихий шорох моторов заставляющих вертеться голову этого колосса надежно укрытого обедненным ураном, лязг поданного заряжающим в лоток снаряда, сосредоточенное сопение прильнувшего к панораме прицела наводчика и быстрый шепот диктующего установки для стрельбы командира. "Ну, пидоры, получайте! - предчувствуя первый выстрел, со злобной радостью подумал он. - Это вам за Пушного, суки! За всех погибших и покалеченных здесь ребят! Огребайте!" Однако ничего сделать танк так и не успел - всего метрах в ста впереди вдруг взвихрился маленький пыльный смерч, поднятый струей обратного пламени гранатомета, и ярко сверкнувший на фоне выгоревшего неба болид врезался танку прямо в лоб. Глухой удар и лязгающий визг раздираемого металла слились воедино. По ушам ударил истошный вопль ужаса и боли, в котором не осталось, кажется уже ничего человеческого, сквозь оставшийся открытым в нарушение всех мыслимых инструкций люк механика-водителя этот вопль взлетел к небу, заставив на мгновение замереть, покрываясь, не смотря на жаркий день холодной испариной и морпехов и гардов.
   - Сука! Сука! - чуть не плача от злости и обиды в голос заорал Стасер, лихорадочно давя на спусковой крючок пулемета и кромсая длинными очередями пространство перед собой.
   Неоднократно наслышанный о потрясающих боевых качествах "абрамсов" об их практической неуязвимости на поле боя, о просто потрясающей живучести, он счел происшедшее просто оскорбительным невезением и личным ему, Стасеру, брошенным вызовом судьбы.
   - Командир! Я этого урода засек! - перекатился к нему орущий от возбуждения Чуча. - Вон он, там! Видишь, какая-то метелка из песка торчит, он на три пальца правее, там еще бугорок. Может съездим, проведаем гада?!
   - Куда ты съездишь? Что совсем вольтанулся?! Только дернешься, из тебя решето сделают!
   - Ни хрена, командир! Если Хунта со своими заткнет пулеметчика, то можно проскочить по-быстрому!
   - Как же! Так они тебе и дали!
   - А так сидеть тоже смысла нет! Если у него зарядов достаточно, то он сейчас из всех нас по очереди шашлык делать начнет. Вот тогда точно сдохнем! Так хоть шанс есть...
  
  
  
   Хасану показалось, что вздрогнула сама земля, что от удара непредставимой силы земной шар сейчас расколется пополам и осыплется неровными кусками прямо в безвоздушное пространство космоса. Ударная волна пронеслась над головой, обдав плотным потоком раскаленного воздуха, плотным градом сыпанули по сухой твердой как камень почве корявые металлические осколки. Хасан вспомнил, что в дополнение к закладке, Касим прикопал там же целую кучу мелко нарубленного железного хлама. Но тут же ему стало не до мыслей еще два последовательно грохнувших взрыва, казалось, выбили из старика дух, оглохшие уши наполнились колокольным звоном, а из носа тонкой струйкой засочилась кровь. В какой-то момент Хасану показалось, что он умирает, и даже послышалось откуда-то сверху призывное пение гурий, но грубый рывок за плечо мгновенно вернул его обратно на грешную землю. Повернув голову, он встретился взглядом с горящими бешенством побелевшими от злобы глазами Мамбы. Искривленный в крике рот молодого чеченца потоком выталкивал, почти не различимые из-за контузии ругательства. "Снимай, баран! Быстрее!" - долетел откуда-то из страшной дали едва различимый сквозь забившую уши мягкую вату хриплый возглас напарника. Снимать? Что снимать? Что хочет этот человек? Он что не видит, что старый Хасан умирает? Он что, не знает, что умирающему, готовящемуся предстать перед самим Аль-Хайи, Аль-Басыр, Аль-Хакам Аллахом необходимо к этому серьезно подготовиться, перебрать, как четки всю свою жизнь, вспомнить все свои прегрешения, добрые и злые дела... Почему он мешает мне сосредоточиться?
   - Оставь меня, юноша, дай мне подготовиться к встрече с Аллахом... - Хасану казалось, что эту фразу он выговорил спокойно и величественно, как и подобает умирающему воину джихада, но прозвучавший хриплым карканьем, то и дело срывающийся голос серьезно подпортил производимое впечатление, видимо, поэтому должного эффекта произнесенные слова не возымели.
   - Я тебе сейчас устрою встречу с Аллахом, осел! - взревел Мамба. - А ну! Камеру в руки и снимать! Снимать, я сказал, старый пидор!
   Трудно сказать, что больше подействовало на Хасана, гневный крик напарника, или чувствительная затрещина его сопровождавшая, но он постепенно начал возвращаться к реальности и спешно зашарил по чехлу, укрывающему видеокамеру, пытаясь непослушными дрожащими пальцами его расстегнуть. Злобно выплевывая через губу слова на непонятном языке, Мамба вырвал у него из рук чехол, быстро извлек из него камеру и сунул ее Хасану, сопроводив жест добрым подзатыльником.
   - Работай, сука! Время!
   Окончательно пришедший в себя Хасан цепко ухватил камеру и осторожно приподнялся из окопа, оценивая открывшуюся картину боя. А посмотреть было на что. Развороченная взрывом, искореженная до неузнаваемости, напоминающая закопченную груду металлолома "брэдли" чадила густым черным дымом. Шедший следом за ней "хаммер" валялся на боку весь посеченный осколками. Молодец Касим! Не зря обматывал снаряды в закладках рубленной железной дрянью, вон как машину раскурочило, и что-то невидно никого из живых. В хвосте колонны смятые и растерзанные вторым фугасом, воткнувшись один в другой жарко полыхали еще два "хаммера". Нормально все! Хотя стоп! Вот она, та самая неправильность! "Хаммеров" в колонне оказалось четыре вместо двух! И теперь один из них совершенно цел и невредим и уже разворачивается мордой к засевшим в окопчиках аскерам Аллаха. Поединка с танком один на один не получилось! Но как они могли проглядеть это раньше! Почему никто не обратил внимания на то, что сегодня колонна больше, чем обычно?! Что это? Неужели предательство?!
   Короткий тычок кулаком в плечо не дал ему додумать эту страшную мысль.
   - Ну что, черножопый, готов работать?
   Светящееся злой радостью и азартом лицо Мамбы придвинулось вплотную, обдав Хасана волной куража и лихой бесшабашности. Он не понял слова, которым его назвал напарник, но, решив, что это какое-то дружеское обращение, принятое у чеченцев, поспешно закивал.
   - Тогда снимай! Да смотри, чтобы кино вышло, что надо! Второго дубля не будет! - весело проорал Мамба, вскидывая к плечу шайтан-трубу.
   Хасан приник к видоискателю, ловя в него, разворачивающий в их сторону башню "абрамс". Черное бездонное жерло танковой пушки заглянуло ему прямо в душу, наполнив ее страхом и смятением. А ну, как у Мамбы ничего не выйдет? А если он промахнется, или чудо-оружие не сработает? Тогда эта бронированная громада просто разнесет нас всех на куски, а тех, кто останется жив, намотает на гусеницы. Хасан вспомнил, как участвовал в неудачной засаде в пригороде Тикрита, когда такой же надежно закованный в железо монстр, не утруждаясь стрельбой, на бешеной скорости гнался по полю за разбегающимися в ужасе воинами Аллаха, сбивая их с ног и наматывая тела еще живых людей на траки своих гусениц. Наверное, танкисты считали это веселой игрой типа "пятнашек". Хасана передернуло. Хоть у правоверного и нет причин бояться смерти, ведь она лишь ворота в лучший мир, где ждет мусульманина все то, чего он был лишен в этой жизни, но умирать раздавленному гусеницами очень уж не хотелось. И он, сам того не замечая начал шептать молитву, обращаясь к Аль-Мумит Аллаху, прося того помочь Мамбе, укрепить и направить его руку, обострить и выверить его зрение и даровать необходимую мощь таинственному чудо-оружию.
   - Готовься, старик. Не забудь открыть рот, а то перепонки лопнут. Даю обратный отсчет, - бесцветным замороженным голосом произнес над ухом Мамба.
   Пушка "абрамса" почти завершила оборот и смотрела уже прямо в глаза Хасану.
   - Три..., два..., один..., - монотонно звучали сбоку цифры. - Ну, поехали!
   Желудок у Хасана в ожидании выстрела сжался и подкатил к горлу, заставив судорожно сглатывать, горькую, пропитанную пылью и от того вязкую слюну. Он еще успел мельком увидеть боковым зрением, как страшно исказились черты лица Мамбы перед тем, как его палец плавно лег на спусковой крючок диковинной шайтан-трубы. Он как можно шире распялил рот, до боли в сведенных судорогой челюстях и сжался в ожидании. А потом вся Вселенная утонула в громком реве, полном торжествующей ярости, ни с чем в мире не сравнимым. "Так, наверное, должны звучать трубы, поднимающие на Страшный Суд мертвых!" - мелькнула в голове Хасана неожиданная аналогия. Яркая хвостатая комета, отлично видимая даже солнечным днем, устремилась к многотонной туше "абрамса". Хасан, как завороженный вел за ней объектив, сопровождая полет посланницы смерти. Он довел ее до самой цели, до того момента, когда огненный шар ударил прямо в лоб сплюснутой танковой башне. Острая игла разочарования кольнула сердце старого араба, уж он то, повидавший через видоискатель, массу боевых столкновений с американскими гяурами, точно знал, что нет такой силы, что способна пробить лобовую броню "абрамса". Знал, что бить танк нужно лишь в сочленение между башней и корпусом, или чуть выше гусеницы, под бронированную юбку, а уж никак не в лучше всего защищенный лоб, которым танк без труда проламывает каменные стены домов. Он на мгновенье закрыл глаза, пытаясь смириться с тем более обидной неудачей, что уже почти поверил в то, что победа близка. А когда вновь взглянул на вражеский танк, то увидел, что целившая ему в лицо пушка безвольно опущена к земле, а из распахнувшегося люка, шатаясь, вываливается неловкая фигурка танкиста в комбинезоне. Ни дыма, ни огня видно не было, но танк был убит! Отчего-то это становилось сразу понятно при одном только взгляде на него. Груда мертвого металла! Которая не опаснее теперь, чем любая куча железного лома!
   Охваченный восторгом Хасан не понимая, что он собственно делает, вскочил на ноги и, размахивая зажатой в правой руке камерой, заорал во всю силу своих легких: "Аллах акбар!" Отбросивший в сторону гранатомет Мамба, несколько секунд удивленно смотрел на совершенно спятившего, по его мнению, фанатика, а потом в коротком перекате достал его ноги и, подбив под колени, заставил завалиться на спину. Однако он опоздал, пусть совсем чуть-чуть, но война, как впрочем, и история, не знает сослагательного наклонения, мгновеньем раньше прицельная пулеметная очередь, выпущенная со стороны разгромленной колонны, наискось вспорола грудь старого араба. Мамба еще не осознавая всех масштабов происшедшей катастрофы, матерясь на чистом русском языке, прижал чуткие настороженные пальцы к сонной артерии араба, против ожидания пульс прослушивался, слабый, нитевидный, но все же.
   - Как же ты меня подставил, урод, - медленно выговорил, укоризненно качая головой Мамба. - И как я теперь буду объяснять эту хрень Мансуру, а самое главное: тебя то куда теперь девать.
   Старик мягкой тряпичной куклой лежал на песчаном дне окопчика, из приоткрытого рта с натужным присвистом вырывалось дыхание, и в такт вдохам и выдохам начинали пульсировать ярко-алый кровяные фонтанчики в местах, где впалая тощая грудь была пробита пулеметными пулями. "По всему видно, задеты легкие, - догадался Мамба. - Звиздец котенку, больше срать не будет!" Окончательно решив про себя, что старик не жилец, он, не тратя больше драгоценного времени на возню с безнадежным раненым, выхватил из его рук драгоценную камеру. Для Мамбы весь смысл сегодняшней операции, весь риск и труд, вся утомительная подготовка этого короткого боя заключались теперь в этом хитром заморском аппарате, а точнее в том изображении, что было им зафиксировано и теперь надежно хранилось в недрах цифровой памяти. Все остальное не значило ничего. По сравнению с мегабайтами информации жизнь Хасана и всех остальных участников засады имела ценность, выражаемую величиной стремящейся к нулю. В принципе и братья подрывники и два угрюмых араба-пулеметчика, что накрывали сейчас с флангов колонну свинцовым ливнем, не давая высунуться морпехам, были заранее, еще до операции списаны им в расход. План, придуманный Мамбой, предусматривал отход с места засады только двух человек - его самого и видеооператора. Остальным было предназначено стать настоящими шахидами, ведь именно об этом мечтает каждый воин Аллаха, по-крайней мере на словах, разве нет? Так что Мамба угрызениями совести по поводу участи уготованной им федайинам отнюдь не терзался. Ну что ж, своенравная девка Судьба опять внесла в тщательно продуманное действо свои коррективы, ничего, не в первый раз, и, будем надеяться, не в последний. Без старика будет несколько труднее и только, а это не смертельно. Так что, работаем! Главное сберечь оружие и видеокамеру. Остальное не важно, лишь бы донести в целости информацию и тогда, любые потери будут полной ерундой, не стоящей внимания. Это только с дороги прячущимся за покореженной броней амерам кажется, что перед ними ровная как стол песчаная поверхность, на самом деле не далее как в сотне метров от вырытого Мамбой окопа проходит узкое и потому незаметное издалека пересохшее русло небольшой речки. Если стремительным броском, а для тренированного человека это не займет больше пятнадцати секунд, проскочить к руслу, стремглав скатиться вниз с обрывистого берега и вне видимости врага и вне досягаемости его пуль пробежаться с полкилометра вверх по покрытому твердой высохшей глиняной коркой дну, то выйдешь как раз к заботливо укрытому от посторонних глаз, крашенному в желтый пустынный цвет внедорожнику с полным баком. А потом, ищи ветра в поле! Даже если амеры вызовут на подмогу авиацию, прилетевшие вертолеты сначала займутся непосредственно ведущими бой федайинами и лишь потом обратят внимание на движение по окружающей местности, но он и бесценная видеозапись к тому времени однозначно будут уже далеко.
   Аккуратно приподняв голову над невысоким песчаным бруствером, Мамба оценил обстановку. Увиденное его не слишком порадовало, но вполне укладывалось в ранее разработанный план. "Абрамс" стоял поверженным колоссом посреди дороги, не подавая никаких признаков жизни. Шедшая головной "брэдли" исправно пылала, где-то внутри нее один за другим рвались снаряды, сотрясая корпус машины мощными ударами. От замыкавших колонну "хаммеров" доносилась редкая неуверенная и беспорядочная стрельба, Салман - правофланговый пулеметчик, методично поливал обгоревшие остатки машин свинцом, не давая высунуться укрывшимся за ними морпехам. С левого фланга, обрабатывая замершие в середине колонны грузовики, молотил его напарник - молодой араб. А вот из окопчика подрывников, как на слух определил Мамба, стрелял лишь один ствол, значит, кто-то из братьев уже убит или серьезно ранен. Ну да ладно, для тихого незаметного отхода одного человека прикрытие все равно оставалось более чем солидным. А это еще кто у нас? Вот это уже совсем не в масть, откуда только они взялись?!
   Прямо по изъеденной, будто оспой редкими кочками, покрытыми выгоревшей на солнце, буро-коричневой травой степи рыча мотором и переваливаясь с боку на бок, полз покрытый грязно-желтыми разводами пустынного камуфляжа "хаммер". Высунувшийся из правой двери стрелок поливал пространство перед собой из ручного пулемета, с левой стороны еще один кромсал песок длинными автоматными очередями. Вряд ли они могли увидеть затаившегося в тщательно замаскированном окопе Мамбу, но наверняка засекли поднявшийся в этой стороне после выстрела по "абрамсу" столб пыли и справедливо решили, что именно где-то здесь засел их самый опасный противник. К тому же этот их маневр позволял зайти во фланг молотившему по колонне слева пулеметчику. "Откуда только взялись на мою голову эти уроды?!" - тоскливо подумал Мамба, понимая, что если ничего не предпринять, то уже через пару минут "хаммер" просто наедет на его окопчик и дальше отсиживаться все равно будет бессмысленно, а отходить по ровной как стол пустыне под огнем приближающегося внедорожника просто самоубийство. Тут только он заметил еще один "хаммер" зарывшийся передними колесами в тянущийся вдоль дороги арык. Две кажущиеся с такого расстояния игрушечными фигурки одетые в непохожую на обмундирование морских пехотинцев форму согнувшись в три погибели суетилсь возле него, пытаясь вытолкнуть на дорогу. "Точно! В колонне на две машины больше, чем рассчитывали! - поглощенный мыслями о предстоящей стрельбе по "абрамсу", Мамба вовремя не обратил внимания на этот очевидный факт, и теперь за это предстояло расплачиваться. - Наблюдатели, суки, прощелкали! Не сообщили об изменении состава!" Знай он заранее, о том, что в колонне идет на две боевых единицы больше, скорее всего вообще отменил бы операцию, заподозрив обостренным чутьем не раз травленого волка, какую-нибудь пакость со стороны американцев, а может быть даже подготовленную специально для него засаду. Однако что уж теперь, как говорится, после драки кулаками не машут. Точнее, в его случае драка уже вовсю шла и теперь оставалось лишь как можно более эффективно размахивать кулаками, а не сожалеть о том, что можно было начать схватку совсем по-другому сполна использовав все преимущества внезапного нападения. И ведь он сам лично перед началом боя осматривал идущую всего в паре сотен метров от него колонну и само собой видел, что в ее составе две лишние машины, но тогда увлеченный предстоящей задачей не придал значения, не осмыслил во всей полноте увиденное. Так бывает иногда, когда мозг видит и замечает изменение обстановки, грозящее крахом всему задуманному плану, но как бы не желая мириться с крушением заранее проведенных расчетов, упорно оставляет портящий все факт без внимания до тех пор, пока есть хоть малейшая возможность его игнорировать.
   Несколько скоротечных пулями у виска летящих боевых секунд показавшихся ему вечностью Мамба боролся с собой, потом решительно закусив губу потянул из брезентового чехла уже упрятанный туда гранатомет. К чудо-оружию оставался всего один выстрел, выданный на тот случай если какая-либо непредвиденная случайность помешает попасть в "абрамс" с первого выстрела. Не поразить, а именно попасть. В случае попадания и непоражения мишени следовало немедленно отойти, не предпринимая второй попытки и принять все возможные меры к тому, чтобы ни сам гранатомет, ни оставшийся выстрел к нему ни под каким видом не попали в руки американцев. Это условие ставилось впрочем, в любом случае вне зависимости от успешности или провала операции.
   Он осторожно стравил сквозь зубы накопившийся в легких воздух и поймал в прицельную планку скачущий сумасшедшим галопом "хаммер", на таком расстоянии не промахнулся бы и боец-первогодок, не то что мастер за плечами которого были тысячи зачетных стрельб в самых различных условиях. Вот только знать бы заранее, как подействует на легкий внедорожник боеприпас с легкостью прошибающий насквозь покрытый самой современной броней танк. Не получится ли так, что граната не причинив особого вреда нападающим просто прошьет машину, как раскаленная спица податливый кусок масла, оставив его наедине с разъяренным экипажем? Да что уж теперь гадать?! Эх, где наша не пропадала!
   Мамба резким движением распрямился над бруствером, чтобы обеспечить сзади свободное пространство для струи обратного пламени, гранатомет уже как влитой покоился на плече. По появившемуся прямо перед машиной, будто чертик из коробочки гранатометчику тут же ударили из всех стволов. Пули смачно защелкали вокруг, зарываясь в сухую землю. Не обращая на них не малейшего внимания и вновь тщательно выверив прицел (второго шанса не будет!), Мамба нажал на спуск. Привычно и явно дружески "не дрейфь, хозяин, прорвемся!" ухнул гранатомет. "Хаммер", будто натолкнувшись с разгону на невидимую стену, взбрыкнул в воздухе передними колесами и попятился назад, весь передок смяло, как от удара огромной кувалды. Однако пулеметчик был жив, еще до попадания гранаты он успел выпрыгнуть на ходу из правой двери, грамотно перекатился, гася инерцию движения и уже пластанул длинной очередью по окопу.
   Мамба бережно опустил на землю ставшую теперь бесполезной трубу гранатомета, аккуратно прикрыл ее брезентовым чехлом и потянулся за удобно пристроенным на бруствере автоматом. Рука уже коснулась теплой и ребристой, приятной на ощупь пластмассовой рукоятки, когда тупой удар в плечо заставил его повернуться вокруг своей оси. Еще не понимая, что произошло он, сгоряча вновь потянулся к оружию, но сильная и умелая, всегда послушная рука вдруг повисла вдоль туловища безвольной плетью. Секунду он удивленно смотрел на нее, а потом, по заскорузлым покрытым мозолями пальцам быстро-быстро побежали ярко-алые ручейки, щедрыми каплями падая на довольно шипящую при попадании долгожданной влаги землю. Голова закружилась и куда-то поплыла, перед глазами вдруг оказалось бесцветное, словно бы выгоревшее небо. А на фоне неба вдруг вырос здоровенный детина в песчаного цвета рубашке, с нарукавной нашивки злорадно скалился облаченный в десантный берет белый кролик. Все эти подробности с четкостью цифровой фотографии мгновенно зафиксировало зрение, даря уплывающему в пропасть небытия мозгу, некий стоп-кадр. Потом картинка изменилась, задвигалась, в общем-то, правильные и где-то даже красивые черты лица парня исказились почти звериной яростью, а прямо перед глазами Мамбы заплясал бездонный зрачок пулеметного ствола. Вот только лицо, чуть погрубевшее, покрывшееся сетью морщин, но такое знакомое, откуда оно? Эта неожиданная мысль, внезапное узнавание перекрыли все, даже заглядывающий прямо в душу ствол казался не более чем досадной помехой. Где же я его видел? Кто он? И словно вспышка молнии, неожиданно осветившая мрак. Такое же мгновенное узнавание. И удивление. Не может быть! Нет, никакой ошибки. Видимо, все-таки может...
  
  
  
   Шестым чувством, непередаваемым и неизученным инстинктом охотника Стасер понял, что не промахнулся. Даже по тому, как качественно кувыркнулся на дно окопчика гранатометчик, можно было судить, о том, что хоть одна пуля из выпущенной веером торопливой очереди нашла свою цель. А может даже и не одна! Оставался, конечно, ничтожный шанс за то, что враг просто заманивает его, притворяясь раненым или убитым, но Стасер был практически уверен, что это не так, столь убедительно сыграть невозможно, такой актерский талант если и встречается, то никак не в забытой Богом глуши на пустынной дороге, а, как минимум на подмостках большой театральной сцены. Так что три к одному, можно смело идти смотреть, что там с нашим незадачливым стрелком.
   Жутко болела голова, видимо очередная контузия, во рту стоял неприятный стальной привкус. Еще следовало посмотреть, как там парни, в ушах до сих пор звенел жуткий крик Крота, этот явно не жилец, граната прошла как раз по той стороне, где он сидел, а вот Чуча вполне может быть жив. Эх, Чуча, Чуча! Сам ведь настоял на этом самоубийственном рывке! Откуда только у нас русских вот это граничащее с сумасшествием презрение к смерти, боевое безумие, готовность к самопожертвованию, умение не прося ничего взамен "живот положить за други своя"? Но, к черту лирику, все это потом, сначала стрелок! А то опомнится, тварь, потом хлопот не оберешься.
   Загребая заплетающимися ногами горячий песок, Стасер поплелся к окопу, приклад пулемета крепко вдавлен в плечо, чуть опущенный ствол в любой момент готов подпрыгнуть на уровень глаз и изрыгнуть прицельную очередь. Где-то невероятно далеко, почти в другой Вселенной продолжали трещать пулеметные очереди, окопавшиеся на флангах духи вжимали в бетонку штатовских морпехов, те робко огрызались редким беспорядочным огнем автоматов. Весь этот бой, вся эта стрельба были ненастоящими, игрушечными и неважными, важен был только один единственный враг - тот самый гранатометчик, что скрывался в зиявшей в нескольких шагах яме. Только он был настоящим, реальным из плоти и крови врагом, остальные лишь его отражения, зыбкие предрассветные миражи, рассеивающиеся и распадающиеся в безобидный туман. Стасер резко выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, мотнул головой, прогоняя застилающую глаза туманную дымку. Ну, пора! Давай, боевой пес! Ату его, фас, ухо! Подняв тучу пыли, он пружинистым прыжком вскочил на тщательно замаскированный бруствер и глянул вниз. На дне окопа скорчился, зажимая простреленное плечо, здоровенный парень в пустынном камуфляже, искаженное болью лицо поднято вверх, черные, пылающие ненавистью, глаза в упор смотрели на Стасера, рядом валялся, зарывшись стволом прямо в песок "калаш" с откинутым металлическим прикладом. Чуть левее полулежал истекающий кровью старик в традиционных просторных одеждах, некогда белых, а сейчас покрытых бурой коростой запекшейся крови, если он был еще жив, то никак этого не обнаруживал.
   - Ну вот и все, родной... - устало произнес Стасер, обращаясь к раненому и неспешно поднимая пулемет. - Вот и все...
   Приближенное прицельной планкой лицо врага будто прыгнуло вперед, превращаясь из серой гротескной маски театрального статиста в живое полное чувств и переживаний и почему-то до боли знакомое. Чуть изменившееся, ровно настолько, чтобы не узнать сразу, и лишь только на уровне ощущений вдруг стало предельно ясно, что не знать этого человека он просто не может. Мешают лишь несколько мелких деталей поменявшихся с возрастом. С возрастом? Черт, не может быть! Сколько лет прошло?! Не может быть!!!
   - Мамба? Мамба, это ты? - собственный голос, звучащий хриплым карканьем, нестерпимо режет слух.
   Вражеское лицо кривится в горькой усмешке.
   - Узнал? Я ждал, когда ты сообразишь... Уже испугался, что выстрелишь раньше...
   - Не может быть! Мамба, это правда ты, или мне все это мерещится?
   - Вице-сержант Мамбеталиев, Казанский Кадетский Корпус, сорок третий выпуск, - короткий поклон, пародия на царских офицеров. - Всегда к вашим услугам. Здорово, кадет, давно не виделись...
   Стасер безвольно уронил руки, а потом и вовсе опустился на корточки, удобно устроившись на бруствере, Мамба, когда черное пулеметное дуло перестало смотреть ему в лицо и безопасно уткнулось в землю, облегченно вздохнул, его заметно передернуло.
   - Все-таки до последнего думал, что выстрелишь... - виновато разводя руками, пояснил он.
   И зашипел от боли, привычный жест потревожил раненую руку, и приглушенная было стрессом и переживаниями, боль с новой силой вцепилась в свою добычу.
   - Да я в тебя уже вроде как выстрелил, и даже попал... - растеряно произнес Стасер. - Теперь по ходу твоя очередь.
   - Да ладно, - морщась и баюкая здоровой рукой раненую, ответил Мамба. - Какие счеты между старыми друзьями! Пока прощаю, потом посмотрим. Как сам, военный?
   - Да все путем... Вот, подрабатываю здесь охранником караванов. А ты какими судьбами?
   - Вот, подрабатываю здесь разбойником на караванных тропах, - в тон ему проговорил Мамба.
   - Слышь, шутник, ты бы перевязался, а то кровью истечешь! Давай, помогу!
   - Ага, помощник выискался! Стрелял бы чуть похуже, глядишь и бинтоваться не надо было бы... Сиди уж, я сам...
   - Ну извини, - без малейшего раскаяния в голосе проворчал Стасер, спрыгивая в окоп. - Знал бы, что это ты целился бы не в плечо, а в задницу.
   - Ага, позубоскаль еще над бывшим однополчанином!
   - Ладно, заткнись и показывай свою дырку!
   - Это ту, что в заднице? Обойдешься!
   Беззлобно переругиваясь, скрывая за грубоватыми солеными шутками неловкость положения в которое оба попали, они совместными усилиями остановили сочащуюся из раны в плече Мамбы кровь, и туго перемотали поврежденную конечность бинтами из нашедшегося в кармане Стасера индивидуального пакета.
   - Ну а дальше то что, военный? - избегая смотреть в глаза и пряча взгляд, произнес Мамба. - В плен меня возьмешь, или как?
   - В плен? - Стасер вначале даже не понял, о чем речь, но тут до его слуха долетели пулеметные очереди и беспорядочная стрельба, возвращая его в невеселую реальность.
   Перестрелка все это время не стихала ни на минуту, но в какой то момент он перестал ее слышать поглощенный невероятным стечением обстоятельств, сведшим его со старым другом, потерянным на извилистых жизненных дорогах больше десятка лет назад и вдруг возникшим из небытия.
   - Отпустил бы ты меня, а? - нерешительно начал Мамба. - Я бы не просил, но, тут, понимаешь, такое дело...
   Хлопок гранатного запала, раздавшийся буквально под ногами заставил его судорожно оцепенеть.
   - Во имя Аллаха грозного и милосердного, всевидящего и справедливого, отправляйся в ад неверная собака, и ты потерявший мужество и честь, просящий у врага пощады, уходи вместе с ним, - неожиданно чистым и сильным голосом произнес лежащий у дальнего края окопа Хасан.
   И Стасер и Мамба совсем забыли об умирающем от ран старом арабе, и теперь эта забывчивость могла им очень дорого обойтись. Ребристое зеленое тело невесть где прятавшейся до этого "эфки" выкатилось из ослабевших морщинистых пальцев и мягко упало на песок. На правом боку гранаты весело играл солнечный зайчик. Стасер, будто загипнотизированный, не отрываясь смотрел на него, следил за его веселым мельтешением, где-то на подсознательном уровне привычно отсчитывая время горения замедлителя, по всему выходило, что жить ему оставалось секунды три, две, одну... Он зажмурил глаза в ожидании взрыва и взрыв грохнул. Но за мгновение до него крепкая рука схватила Стасера за шею, с силой пригибая вниз, вовсе неделикатно вталкивая носом в спасительную землю. С глухим стуком, впиваясь в бруствер окопа, зашлепали осколки.
   - Военный, ты если так будешь тормозить, пленных, блин, не будет! - проревел ему на ухо Мамба. - Мне, раненому, приходится выкидывать из окопа гранаты, пока ты ворон считаешь! Совсем охренел, как в детском саду, блин!
   - Спасибо, - буркнул Стасер, поднимаясь и выплевывая набившуюся в рот землю.
   - Должен будешь. Ну, а тут необходим, контроль, - возбужденно продолжал Мамба, блеснув шалыми глазами. - Позволишь?
   Не дожидаясь ответа он одним рывком выдернул из открытой поясной кобуры Стасера, трофейную беретту, и, подойдя вплотную к бессильно закрывшему глаза Хасану вдавил блестящий хромированный, нарядный, будто игрушечный пистолет тому в лоб. Почувствовав прикосновение холодной стали, старик хрипло задышал и сделал слабую попытку отстраниться. Однако Мамба лишь сильнее вжал ему в голову ствол, царапая кожу. Из-под металла дульного среза показалась капелька темной венозной крови.
   - Отправляйся в ад, обезьяна! - выкрикнул Мамба и, отвернув лицо в сторону, дважды быстро нажал спуск.
   Сухо треснули выстрелы, череп старика будто взорвался изнутри, брызнув в разные стороны красно-серыми брызгами, тело несколько раз конвульсивно дернулось и завалилось набок, подтягивая колени к груди. Еще одна судорога и старик замер свернувшись в эмбриональной позе.
   - Однако, быть твоим напарником, как я вижу, небезопасно... - потрясенно протянул, качая головой Стасер.
   - Гусь свинье не товарищ, - радостно улыбаясь, пояснил Мамба и нагнулся, отряхивая усыпавшие штаны алые брызги.
   - В смысле?
   - В смысле, что они сами по себе, а я сам по себе. Просто на какой-то момент интересы пересекались, а теперь разошлись.
   - И что же это за интересы такие странные?
   - Я тебе поясню, - произнес за спиной хриплый голос. - Отойди от него, командир. А ты, сука, медленно урони пушку и руки в гору!
   Стасер осторожно, стараясь не делать резких движений, оглянулся, ожидая увидеть сзади все что угодно, даже летающая тарелка с зелеными человечками на борту его бы не удивила. В реальности все оказалось проще и прозаичнее. На бруствере окопа в обманчиво расслабленной позе сидел Чуча, небрежно лежащий на коленях автомат был направлен стволом в живот Мамбе, указательный палец правой руки контрактника ласкал спусковой крючок.
   - Ну-ну, дернись, падла, доставь мне удовольствие! - почти пропел Чуча, вожделеющим взглядом окидывая замершего с пистолетом в руках Мамбу.
   Судя по всему, доставлять каким-либо образом, удовольствие недобро скалившемуся гарду вовсе не входило в ближайшие планы Мамбы, демонстративно медленно и аккуратно он один за другим разжал пальцы, и нарядная блестящая игрушка глухо ударилась об песок.
   - Доволен?
   - Честно? Нет. Скорее разочарован. Ну да ладно, к делу!
   - Чуча, я чего-то не врубаюсь... - начал было Стасер.
   - Не лезь, командир! Не надо, прошу... Потом по ходу все поймешь. А ты, урод, подай-ка мне вон тот брезентовый сверток. Это ведь то, что я думаю, правда? Ого, как мы глазами сверкаем, значит угадал. Ну, давай, давай, не задерживайся! Сверточек на базу! Будешь вести себя хорошо, глядишь, и поживешь подольше, минут на двадцать, а то и на все полчаса.
   Мамба криво ухмыльнулся и, подняв брезентовый чехол, которым всего несколькими минутами раньше прикрыл отработавшую свое шайтан-трубу, вытянул из-под него гранатомет. Секунду, будто в нерешительности подержал его перед собой, потом, сделав шаг вперед, протянул Чуче.
   - Это хотел? На, возьми...
   Контрактник, чуть отодвинувшись, приподнял автомат, внимательно глядя на приближающегося Мамбу. Тот сделал еще один маленький шажок и уже занес было ногу, чтобы шагнуть снова, но был остановлен окриком:
   - Стой! Ближе не подходить! Осторожненько кинь железку на бруствер и отойди назад!
   Напоказ разочарованно вздохнув и дернув плечом, Мамба выполнил команду, и черная гранатометная труба шлепнулась на бруствер рядом с Чучей.
   - Так вот он какой, знаменитый "Упырь", а выстрела к нему часом не осталось? - склонил голову набок Чуча.
   - Извини, все потратил, - криво улыбнулся в ответ Мамба.
   Стасер заметил, как напружинились, готовясь к прыжку его колени, и в полной мере оценил недобрую улыбку Чучи, уродливо растянувшую на всю ширину лица тонкие губы. "Мамба сейчас прыгнет, это для него последний, единственный шанс, - понял Стасер. - А Чуча видит это и готовится его пристрелить, он почему-то очень хочет пристрелить Мамбу, поэтому делает вид, что ничего не замечает!"
   - Стоп, парни! - выкрикнул он, вырывая из разгрузки гранату и срывая чеку. - Я что-то ничего не понимаю! А ну прекратите оба, а то я за себя не ручаюсь.
   - Не дури, командир, эта сука хотела нас убить, что ты за нее впрягаешься?! - зло прошипел Чуча.
   - Эта сука, когда-то училась со мной в суворовском училище, делила со мной хлеб и спала в одной палатке.
   - Ты еще детский сад вспомни, командир, ясельную группу. Какое училище? Хватит соплей, детские игры кончились.
   - А что это за хрень, что за "Упырь", - решив зайти с другого конца, спросил Стасер.
   - "Упырь" - новейший противотанковый гранатомет, разработали, кажется, в Коломне. А здесь он проходит боевые испытания, так, жабеныш? Я ничего не путаю?
   Мамба лишь угрюмо кивнул.
   - Так вот, твой друг и однокашник, командир, - офицер ГРУ, или СВР, как раз и проводящий боевые пуски. Один из них он произвел в нас с тобой. Вот так вот! Дешево и сердито, где же еще и проверить боевые качества новейшего оружия, как не на реальной войне, а? Да еще с участием потенциального противника и его техники! Ай, молодца!
   - Откуда ты все это знаешь? - растеряно спросил Стасер.
   - Откуда?! - выкрикнул Мамба, не дожидаясь, что ответит Чуча. - Я тебе скажу, откуда! Оттуда, что это настоящий, реальный враг нашей Родины. Враг России! Не такой, как чеченцы или прибалты, а настоящий, коварный и опасный. Кому ты служишь, мразь? ЦРУ? МИ-6? А может Моссаду? Что молчишь? Язык отнялся? Давай, объясни своему командиру, откуда у тебя информация, зашифрованная в России тремя нулями?
   - Чуча?
   - Что, Чуча, командир?! Что?! Ну, давай, скажи мне о любви к Родине? О пионерах-героях и великой стране! Много она дала тебе, Родина?!! Пинка под зад за верную службу и нищую пенсию?!
   - Но это же не повод, чтобы ее продавать, какая бы она не была...
   - Кого я продал, командир?! Я присягал Союзу! Я честно дрался за него до последнего! В Карабахе, Фергане, Приднестровье! Я был в девяносто третьем у Останкино! Я до конца исполнил свой долг! А этой ублюдочной Федерации я не должен ничего! Все! Хватит! Теперь я сам по себе и сам за себя! И работаю на тех, на кого хочу, на тех, кто платит деньгами, а не обещаниями! Ты знаешь, как я жил офицером?! Ты знаешь как это, когда две вареные картофелины на ужин у семьи из трех человек?! Да! У меня когда-то была семья! До тех пор пока жене не надоело ходить голодной! Так я кого-то продал, или может меня уже давно продавали все кому не лень?! Все, хватит! Не знаю никакой Родины, и знать не хочу!
   Стасер молча покачал головой, сосредоточенно вставляя обратно в гранатный запал повисшую на тянущемся из кармана разгрузки шнурке чеку.
   - Что, молчишь? Осуждаешь?! Да мне плевать на твое мнение! Плевать! Кто ты мне?! Сват? Брат? Да никто! А за информацию об этой хреновине обещана такая премия, что можно больше никогда не мотаться по контрактам, никогда не стрелять в людей, а всю оставшуюся жизнь трахать телок где-нибудь на Багамах! Ты слышишь меня? Нет?! Это за информацию. А представь, сколько они заплатят за саму железяку? Да еще за этого урода в придачу?
   - Он не урод, Чуча... - устало проговорил Стасер, аккуратно укладывая гранату на место. - Уроды мы с тобой. Он нормально служит своей стране, как может и умеет. Вряд ли он зарабатывает за свою службу столько, сколько получаем ты или я. Зато у него все ясно и определено, четко понятно, кто друг, кто враг, есть цель достойная того, чтобы за нее умереть, а у нас с тобой ничего не осталось. Точнее не осталось у меня, ты счастливее, тебя еще волнуют деньги...
   - Да, волнуют! Да! - истерично брызгая слюной, выкрикнул Чуча. - Хочешь быть бескорыстным ангелом во плоти, давай! Мешать не буду! Оставайся нищим! Только вспомни меня, когда будешь грязным подыхающим от голода и болезней бомжом! Ты же ничего не умеешь в этой жизни, только убивать! Да и это умение скоро отнимут у тебя старость, физическая немощь и болезни. Кому ты будешь тогда нужен? Стране? Этому вот и его конторе? Себе то не ври! Тебя уже раз вышвырнули из армии, как использованный презерватив! А теперь об тебя просто вытрут ноги и даже не заметят.
   - Да, наверное, ты прав, - задумчиво кивнул головой Стасер.
   Только теперь он понял, что все это время было не так, уже давно разговаривая с Чучей, он чувствовал, что что-то вокруг него кардинально изменилось, но лишь теперь осознал, что именно. Больше не слышно было стрельбы. А это могло значить только одно - вся устроившая засаду группа мертва, пулеметчики хаджей, что до последнего пытались прикрыть отход Мамбы, уже находятся в объятиях сладострастных гурий. Так что на принятие окончательного решения судьба отпустила ему какие-то минуты, вряд ли морпехам понадобится много времени, чтобы провести полную зачистку местности. Мамба тоже это понял, его взгляд загнанно метался с одного гарда на другого, а мышцы ног, как явственно увидел Стасер, вновь напружинились. Стасер уже принял для себя решение, и теперь мозг лихорадочно просчитывал варианты, незаметно и успокаивающе он махнул ладонью Мамбе, не дергайся, мол, раньше времени. Невольно по лицу пробежала тень горько-ироничной улыбки, решение, как обычно было абсолютно неправильным, нелогичным и шедшим полностью в разрез с его личными интересами, но по-другому поступить не получалось, так вышло бы еще хуже. "Издержки совкового воспитания, прав Чуча: пионеры-герои, великая страна и прочая мура, а ведь действует, и никуда не денешься," - грустно подумал он, делая маленький незаметный шажок к сидящему на бруствере гарду.
   - Так кто все-таки платит, Чуча, просвети меня недалекого?
   - Да какая собственно тебе разница? - удивился контрактник. - Деньги настоящие, не сомневайся. И с расчетом не кинут, проверено! А из чьей руки их брать, по-моему, все равно. Деньги, они ведь не пахнут...
   - Ну это как посмотреть... Тут понимаешь, проблемы с еще детскими комплексами, кое у кого брать было бы западло. Вероятные противники, хоть и бывшие и все такое...
   Чуча слегка замялся с ответом, видимо его наниматели и впрямь входили в число тех, кого в советской армии официально принято было рассматривать в качестве потенциальных врагов. Но Стасера вовсе не интересовал ответ, гораздо важнее было то, что невольно расслабившийся, ведь диалог налаживается, и командир, похоже, послушавшись голоса разума, готов принять его сторону, Чуча, чуть опустил ствол автомата, а это давало лишнюю долю секунды до выстрела, как раз ту, которой так не доставало. Глубокий выдох... Быстрое напряжение и расслабление всех основных мышц. Ну, пошел! Ах, как тяжело в полном снаряжении прыгать вверх на возвышающийся метра на полтора бруствер! Стасер с размаху грохнулся на колени и поехал вниз, обваливая за собой на дно окопа песчаную насыпь, спасибо прочным пиндосовским наколенникам, без них стесал бы сейчас коленки до мяса. Не совсем удачно приземлился, слишком быстро съезжаю назад! Но главное было сделано, за те доли секунды, что он оставался на одном уровне с Чучей, левая рука, гибкой змеей поднырнув под локоть замешкавшегося гарда, вздернула автоматный ствол в выцветшее до белизны под ярким пустынным солнцем небо. Одновременно кулак правой с глухим стуком ударил в строго выверенную точку на черепе, чуть позади уха. Совсем немного опоздавший с броском Мамба одним рывком сдернул за ноги вниз обмякшее тело контрактника, отшвырнул в сторону выпавший из разжавшихся пальцев автомат, и отпрянул в сторону, подхватив так и валявшуюся на земле беретту, замер в дальнем углу окопа, наведя прямо в грудь Стасера пистолет.
   - Ладно, пушку-то опусти, - пробормотал Стасер, усаживаясь рядом с не подающим признаков жизни Чучей и нашаривая в кармане сигаретную пачку.
   - Ты не врубаешься, парень, - лихорадочно сверкая глазами, быстро заговорил Мамба. - Все что говорил твой боец - правда. Да, все так и есть, этой железке цены нет, она еще даже на вооружение не принята, за нее действительно кучу денег заплатить могут. Я не знаю, как просочилась информация, но видимо кто-то предал... А у них таких, как этот, полно! Законсервированные агенты, мать их! Сидят себе на жопе ровно, смотрят, слушают, копят инфру... А сейчас видимо всех, кто есть в регионе, нацелили на поиск. Спустили сверху ориентировочку и на тебе! Ведь почти повезло ублюдку! Если бы не ты, кранты и мне и изделию! Вот! Такие дела, старик! Что теперь делать думаешь?
   - Не мельтеши ты... - с наслаждением выдыхая дым, произнес Стасер. - Помогу, чем смогу... Вот только трубу твою драгоценную нам бы уничтожить как-нибудь или спрятать от греха, впрочем, это можно и позже... Да прекрати ты в меня моим же стволом тыкать. Нервируешь...
   - Да, извини... - быстро закивал головой, будто китайский болванчик, Мамба, поспешно протягивая пистолет Стасеру. - На, забирай. А про гранатомет и думать забудь. Его ни в коем случае нельзя оставлять амерам. Даже если мы его подорвем, и то, кто его знает, что интересного ихние спецы смогут из остатков вытянуть. Так что куда я, туда и он, и никак иначе.
   - Ладно, тогда пакуй, свое сокровище, да так, чтобы никто на него и внимания не обратил и помоги мне раздеть, этого неудавшегося шпиона.
   - Это еще на фига?
   - Чтоб было до фига! Делай, не базарь! Оденешься в его шмотки, проканаешь за нашего. Амеры лица запомнить не могли, только издалека видели. А своим я скажу, чтобы не удивлялись и шума не подымали.
   - А ты сам понимаешь, что тебе потом за эту самодеятельность от твоих нанимателей будет?
   - А вот это уже, брат, мое дело. Как-нибудь сам разберусь, без сопливых.
   - Ну и дурак же ты, Стаська, - покачав головой, укоризненно и вместе с тем мягко произнес Мамба.
   - Знаю, - со вздохом кивнул Стасер. - Давай, работай, времени в обрез.
   Переодевание заняло не больше минуты, в целом Чучина форма, благодаря свободному покрою, сидела на Мамбе достаточно хорошо, чуть узковата в плечах, а так будто специально на него шили. Стасер придирчиво оглядел новоиспеченного гарда, слегка одернул рубашку, подтянул поясной ремень, но в целом результатами осмотра остался доволен.
   - Что с этим будем делать? - Мамба легонько пнул ногой безвольно откинутую в сторону руку Чучи.
   - А то ты не знаешь что? - разом помрачнел Стасер. - Ясно, что живым оставлять нельзя...
   Тяжело вздохнув, он потащил из ножен на поясе длинный треугольной формы стилет.
   - Стой! - махнул ему рукой Мамба. - Ножом нельзя, будут смотреть трупы, возникнут вопросы. Надо стрелять.
   Стасер кивнул, соглашаясь и потянулся за уже убранной в кобуру береттой.
   - Не надо тебе этого делать, - вновь остановил его Мамба. - Иди, я сам...
   Стасер невесело улыбнулся.
   - Сделай все быстро, и чтобы ему не было больно.
   - Обещаю, - мотнул головой Мамба и оценивающе поглядел на бесчувственного контрактника, облаченного в еще пахнущий его потом и хранивший тепло его тела пустынный камуфляж.
   Стасер неловко оскользнувшись на бруствере, вылез из окопа. За спиной послышалась какая-то возня, но он не обернулся. В сотне метров от него группа морпехов суетилась возле похожего окопчика, видимо там была одна из пулеметных точек. Стасер вгляделся пристальнее. Морские пехотинцы привязали к чему-то находящемуся внутри окопа длинную веревку и теперь двое, дружно налегая всем корпусом, тянули ее на себя, а остальные попадали носом в землю. "Что это у них там за забава?" - отстраненно созерцая это зрелище, подумал Стасер. И тут в окопчике грохнуло, взвился вверх столб дыма и пыли, мелькнули в грязно-серых клубах очертания выброшенного на бруствер изломанного человеческого тела. "Вон оно что, - сообразил Стасер. - Раненый пулеметчик успел перед смертью улечься на гранату с сорванной чекой. Последний привет победителям от воина Аллаха. Молодцы, пиндосы, опытные попались. Не полезли очертя голову досматривать трупы убитых врагов. А то сейчас у правоверного подобралась бы приличная компания для путешествия на тот свет".
   За спиной один за другим грохнули два выстрела. Он вздрогнул всем телом, но не обернулся. Даже когда совсем рядом запыхтел, завозился, выбираясь на бруствер тяжело нагруженный Мамба, он продолжал все так же стоять до боли в глазах всматриваясь в суетящихся возле окопа пулеметчика маринов. На плечо легла жесткая ладонь.
   - Не переживай и не казнись. Ты ни при чем, просто так было надо.
   - Я не переживаю, с чего ты взял? - голос не подвел, прозвучал холодно и ровно.
   Вот только во взгляде, которым он окинул бывшего однокашника, была пустота, черная, мертвая пустота. И жесткий прищур: глаза - тонкие щелочки, чтобы не запорошило несущейся по воздуху пылью неумолимо надвигающейся песчаной бури, или, чтобы не показать, не выпустить наружу непрошенные, внезапно набежавшие слезы. Кто знает?
   Мамба молча отвернулся, на своем веку он достаточно повидал слез, которые текут где-то внутри, не прорываясь наружу, и знал, сейчас все правильные слова и любые утешения бессмысленны.
   - Пойдем, ни к чему здесь задерживаться, - все тем же отстраненным бесцветным голосом произнес Стасер.
   И они зашагали бок о бок, направляясь к недалекой нитке дороги, на которой все еще жирно чадила искореженная броня, и суетились затянутые в пустынный камуфляж фигурки. Мелкими серыми смерчами взвихрялась под тяжелыми десантными ботинками вездесущая пыль. Друг на друга они старались не смотреть, глядя только вперед, где уже можно было явственно различить замершего возле уткнувшегося в кювет "хаммера" с открытым от удивления ртом Хунту.
  
  
  
  Свободное плавание
  "Гражданка" встретила вопреки ожиданиям неласково. Не верьте бравым отставникам, что на вопрос из серии "ну как там, на гражданке?" загадочно отвечают: "Не правда, что на "гражданке" хорошо. На "гражданке" очень хорошо!" Не верьте - не очень, да и вообще не хорошо. Чтобы было хорошо надо изначально жить по ее порой непонятным и быстроменяющимся законам, привыкнуть к ее эгоизму и бешеному ритму. Короче, не хрен было столько лет торчать в живущих по совсем другим правилам Вооруженных Силах, а уж если столько времени в них пробыл, то нечего было оттуда срываться и пытаться построить жизнь заново. Не выйдет! Ни у кого не вышло. Оттого явно заметна тоска даже у тех, кто якобы устроился не плохо. "Слыхал, Степаныч то, теперь главным экспедитором в "Добром колбаснике". Деньги лопатой гребет! Говорит только после дембеля жить начал!" Ага! Как же, держи карман шире! Полковник, командир лучшего в округе мотострелкового полка, начал жизнь экспедитора и доволен! Не верьте! Не может он быть доволен, даже если платят больше, чем в армии, что сомнительно, все равно не может - масштабы не те, маловато королевство, не развернешься. А уж что говорить о тех, кто даже так не устроился, об огромной армии тех, кто эпизодически подрабатывает дворниками, охранниками автостоянок, ночными сторожами и тупо пропивает грошовую пенсию, лишь на дне граненого стакана находя утешение.
  Профессиональный военный, особенно тот, кто прослужил лет пятнадцать и больше, он человек особый. Посильнее характером, чем многие на "гражданке", пожестче и вместе с тем в некоторых вопросах наивный и беззащитный как ребенок. А еще у него ничего нет. Квартира, если есть, принадлежит государству. Зарплаты едва хватает на еду и одежду, так что счета в банке не заведешь. Машина, даже если он наскреб на нее денег набрав ссуд и по уши закопавшись в долгах, всего лишь десятилетняя развалюха. Дача, вернее огород, и гараж есть, но они ничего не стоят, потому что с собой на дембель их не увезешь, а продать в военном городке за нормальную цену нереально. Вот так. Пока сверстник профессионального солдата, не покидая пределов родного города, корпел себе мелким офисным клерком в преуспевающей фирме, постепенно делал карьеру, обрастал связями, нужными знакомствами, завоевывал положение в обществе, тот мотылялся по горячим точкам, гнил в Богом и людьми забытом таежном гарнизоне, терял все связи с родными и друзьями. Каков же итог к сорока пяти годам, а именно таков предельный возраст состояния на действительной военной службе для большинства военнослужащих? Итог не в пользу последних: с одной стороны мы видим устоявшегося, многого добившегося в жизни, уверенного в себе мужчину с четко распланированным будущим, накопленным и приумножаемым благосостоянием, а с другой его одичавшего в таежной глуши и постоянных командировках ровесника, получившего, не без того, от родного государства квартиру где-то в окраинных новостройках, взамен прежней в центре города, прав на которую он лишился поступив в военное училище. И нет у счастливого дембеля ни друзей, ни знакомств, а значит, нет перспективы устроиться на достойную работу, кому ты нужен в сорок пять лет? Да и сам город, в который вернулся после двадцатилетнего отсутствия родным можно назвать лишь с большой натяжкой. И в то время, когда все нормальные люди могут спокойно почивать на лаврах, пожиная плоды приложенных в молодости усилий, отставник начинает заново жизнь, причем в гораздо более жестких условиях, чем при первом рождении. Удачи тебе, солдат! Вдруг хоть кому-то наконец повезет!
  Стасер по сравнению с типичным отставником был в гораздо лучшем положении, и главным его преимуществом стал, конечно, возраст. Потому как ушел он из армии не сам, по предельной выслуге, а его ушли. Штабной подполковник слово сдержал - сделал все возможное, чтобы упечь Стасера на зону, но не вышло, слишком уж незначительным был с точки зрения уголовного права происшедший эпизод, даже телесные повреждения, что заполучил подполковник, оказались всего лишь легкими. Но из армии пришлось уйти, правда, Стасер сумел-таки выторговать у виновато прятавшего глаза кадровика вполне приличные условия увольнения. Так что, как говорится, нет худа без добра, в личном деле стояла совершенно невинная формулировка "уволен в связи с общим сокращением Вооруженных Сил", а к ней прилагалась вполне приличная характеристика. Ни малейшего намека на истинные обстоятельства ухода из армии не отыскал бы и самый придирчивый начальник отдела кадров. И при всем этом он был почти на пятнадцать лет младше стандартного дембеля, а значит, имел достаточно хорошие шансы в той конкурентной гонке за место под солнцем, в которую независимо от желания вступает каждый военнослужащий, лишь только за ним захлопывается дверь военкомата, где он встал на воинский учет в связи с увольнением в запас. Итак: на старт, внимание, марш! Гражданская жизнь стартовала!
  Для начала надо было подбить бабки, то есть провести всесторонний анализ положения дел, чтобы выяснить, что мы имеем, а чего не хватает, так сказать свести дебет с кредитом. В доходные статьи бюджета без сомнений можно было записать купленную по сертификату однокомнатную квартиру в спальном районе города, небольшие личные накопления, которых должно было худо-бедно хватить на первое время, вот, пожалуй, и все. Зато минусами картина грядущего существования на вольных хлебах так и пестрила. Тут числилось и полное отсутствие какой-либо гражданской специальности, как любой армейский офицер Стасер умел делать все, но где, простите, диплом, и полное отсутствие нужных, равно и каких-либо вообще знакомств, и не умение ориентироваться в давно ставшим чужим городе, и незнание оперативной и финансовой обстановки и т.д. и т.п. Перечислять можно было очень долго. Что ж в этот раз сальдо не в нашу пользу, но мы прорвемся, не привыкать!
  Через месяц уверенность в успешном прорыве заметно поколебалась. На бирже невнятно и косноязычно мямля дебелая вечно воняющая потом тетка предлагала лишь явную лажу. Ну не хотел бывший разведчик работать ни сменным охранником на птицефабрике, ни водителем мусоровоза с обучением и возможностью карьерного роста до старшего водителя, ни сантехником в домоуправлении, чем весьма удивлял профессиональную устроительницу карьер. Ты глянь, какой привередливый, надо же! С поиском работы по объявлениям в газетах и Интернете обстояло не на много лучше. За этот месяц он, казалось, успел обойти все учреждения этого города, побывал во множестве шикарных офисов и по совковому оформленных кабинетах отделов кадров государственных предприятий. Он научился грамотно составлять резюме и правильно строить беседу с потенциальным нанимателем, что тоже было вовсе не просто. Но всякий раз в ответ на все свои старания получал одну и ту же стереотипную улыбку и обещание рассмотреть его кандидатуру и связаться чуть позже. Это означало отказ. А деньги меж тем подходили к концу, вскоре во всей своей неприглядности должна была встать элементарная проблема покупки еды и оплаты жилья. Он уже начал всерьез подумывать, а не принять ли предложение птицефабрикантов. Но тут вмешался его величество Случай.
  Путь от остановки до родного подъезда был довольно долог и извилист, петлял по однотипным коробкам дворов, заключенных в многоэтажные каменные стены с узкими бойницами - окнами и переходами арок. Гораздо быстрее было срезать дорогу через заброшенный пустырь, где вроде по слухам затевалось строительство очередной серии многоэтажек, но пока все никак не могло начаться. Стасер обычно ходил именно здесь по узкой вытоптанной жильцами близлежащих домов тропинке. Вот только была одна большая разница - жильцы натаптывали тропинку в светлое время суток, Стасер, давно не живший в большом городе, шел той же дорогой в темноте, не находя в этом ничего особенного. Хотя никто из законопослушных граждан его района ни за что не решился бы повторить этот подвиг, уж больно дурной славой пользовалось местечко.
  Он шел, думая о своих невеселых перспективах на ближайшее будущее, растравлял душу напрасными сожалениями об упущенных когда-то возможностях и вообще полностью был погружен в черную меланхолию. Потому заметил их не сразу, а когда заметил, было уже поздно, они тоже его увидели, и теперь оставалось лишь два выхода: попытаться пройти мимо, как ни в чем не бывало, или развернуться и бежать во все лопатки. Бежать не хотелось... Двое одетых в стандартные джинсы-кожу мордоворотов на миг отвлеклись от весьма интересного дела. Стасер выперся на них именно в тот момент, когда они выволакивали из багажника стоящей с потушенными фарами иномарки весьма прилично одетого мужчину. Руки и ноги мужика были стянуты веревками, а рот старательно залеплен скотчем.
  - Эй, ушлепок, а ну иди сюда! - грозно рявкнул один из быков, отпуская свою жертву и распрямляясь во весь немалый рост.
  - Чего вы, мужики... Я же ничего, я просто мимо шел... - плаксиво заныл Стасер, понимая, что единственная возможность без вистов выскочить из этой дурацкой истории до конца лепить из себя простого забитого и запуганного работягу. - Я же просто случайно мимо шел... Я и не видел ничего...
  Все зависело от того, насколько серьезная разборка ожидала прилично одетого. Если его сюда привезли просто попугать, то актерская игра Стасера вполне могла бы и проскочить. Могла, но не проскочила...
  - Сюда иди, сказал, - рявкнул мужлан и одним размашистым движением сгреб очень натурально вздрогнувшего Стасера за воротник.
  - Вот принесло на нашу голову козла этого, - в сердцах прошипел второй амбал. - Он нас видел и запомнил. Теперь ничего не поделаешь, придется его вместе с Кроком кончать.
  - Слыхал, мужик, не повезло тебе. Нечего по ночам шляться, - гоготнул первый, подтягивая нарочито бестолково трепыхавшегося в захвате Стасера ближе к себе.
  - Это тебе не повезло, придурок. Если бы твоя мама сразу аборт сделала, насколько меньше хлопот бы было! - холодно ответил Стасер, игра и притворство больше смысла не имели.
  Если связанного действительно собрались убивать, то дожидаться уже нечего, верняк, не отпустят, так что самое время позаботиться о собственной шкуре. Амбал все еще удивленно таращился на него, пытаясь въехать в смысл сказанного и осознать внезапно происшедшую с его жертвой перемену, когда левая рука разведчика, метнувшись вперед стремительной змеей, обвила его правую выворачивая на излом. Сам Стасер, ловко извернувшись и перекатываясь по спине противника, врубил ему правым локтем в позвоночник, заставив охнуть и неестественно выгнуться в пояснице. Довершил комбинацию короткий удар кулаком в основание черепа. Ноги здоровяка подкосились, отказываясь держать немалую массу тела, и неудачливый убийца сунулся лицом в сочную весеннюю траву, сплошным ковром покрывавшую пустырь.
  Все произошло настолько быстро, что его напарник даже не успел сообразить, что случилось и так и стоял с открытым ртом, когда Стасер, походя пнув ноком ботинка в висок поверженного врага, метнулся к нему. Знатоки боевых искусств знают, насколько хрупка и непрочна дарованная нам телесная оболочка, как легко оборвать тонкую нить человеческой жизни. Еще легче сделать человека калекой, или просто надежно вывести на какое-то время из строя. И практически никакой роли не будут играть вес, рост, мышечная масса. Все зависит лишь от уменья, скорости нападающего и отсутствия у него моральных запретов на чрезмерную жестокость. Стасер в свое время прошел весьма жесткую школу армейского рукопашного боя, и шансов у стоявшего перед ним громилы не было. Никаких. Реальная схватка всегда скоротечна и совершенно не зрелищна, вовсе не похожа на красивые отточенные танцы популярных героев боевиков. Все продолжалось чуть более секунды. Именно столько времени понадобилось Стасеру чтобы коротким пинком в колено выбить противника из равновесия, тут же добавить ребром ладони в кадык и последним аккордом пробить стандартный для ближнего боя "бычок" головой в переносицу. Второе бездыханное тело осело в траву рядом с первым.
  Торопливо оглянувшись по сторонам и убедившись в отсутствии свидетелей происшествия, Стасер склонился над связанным мужиком, которого один из амбалов именовал Кроком. Конечно, самым правильным было бежать отсюда со всех ног, предоставив неизвестным ему и явно связанным с криминалом господам самим решать возникшие проблемы. Но... Ох уж это "но", вечно оно возникает в самый неподходящий момент заставляя человека принимать вовсе не те решения, которые кажутся наиболее правильными и разумными, полностью меняя бывший только что таким естественным и предсказуемым ход событий. Для Стасера основную роль сыграло то соображение, что уж больно нехорошо, слишком неудобно и тихо лежит первый здоровяк, как бы удар в висок не оказался смертельным! Височная кость штука хрупкая и от удара твердым ботиночным рантом вполне могла проломиться, кромсая острыми отломками мозг. Результат - практически мгновенная смерть. А если это так, то лишний видевший его свидетель должен быть немедленно убран как можно дальше. В данном случае для этого достаточно помочь ему развязаться, никаких сомнений - пленник после этого предпримет все возможные и невозможные усилия для того чтобы отсюда исчезнуть. Ну и, само собой, была некая психологическая общность между ними возникшая благодаря тому, что один был, а другой чуть было не стал жертвой лежащих рядом громил.
  Скотч, залеплявший незнакомцу рот, Стасер содрал вовсе неделикатно, одним коротким рывком, совершенно не заботясь о приятности ощущений спасенного им человека. На до синевы выскобленной коже подбородка выступили капельки крови. Тот впрочем, перенес процедуру стоически, лишь слегка вздрогнув и зашипев рассерженным котом. Стасер еще удивился, что человек сохраняет полное спокойствие, даже когда ему вернули возможность говорить, он не закричал, не накинулся на спасителя с благодарностями и вопросами, не принялся просить, чтобы его быстрее развязали. Он просто лежал и ждал, когда его окончательно освободят. Меж тем узлы оказались затянутыми на совесть и поддавались туго.
  - У лысого в правом кармане брюк выкидуха, - откашлявшись, подсказал незнакомец.
  Стасер мельком глянул на него, поймал абсолютно спокойный и твердый взгляд серых глаз, еще раз подивился хладнокровью пленника и потянулся к уже начавшему судорожно всхрапывать лысому. Выкидуха явно не заводского производства, а понтовая зоновская самоделка, действительно нашлась там, где было сказано. Теперь дело пошло гораздо быстрее, и уже через несколько секунд освобожденный от веревок пленник сидел на земле потирая онемевшие запястья.
  - Меня зовут Александр, - представился незнакомец. - Впрочем, можно просто Крок. А вы кто?
  Как это не смешно, подобные вопросы всегда ставили Стасера в тупик. Ну как можно ответить кто ты? Что собственно хотят услышать? Имя? Профессию? Положение в обществе? Он привычно смутился и видимо от этого не слишком вежливо буркнул:
  - Никто. Так, человек прохожий... Ну, чего расселся? Самое время отсюда ноги делать! Или ты ждешь, когда тебя опять в багажник запихнут?
  - Резонно, - легко согласился Крок и сделал попытку подняться на ноги.
  Получилось отвратительно, затекшие от долгого лежания в багажнике в неудобной скрюченной позе ноги слушались плохо, точнее не слушались вовсе, просто подогнулись, отказываясь держать вес тела. Александр виновато улыбнулся и развел руками.
  - Не получается! Придется посидеть здесь немного пока отойду...
  - Ага, пока эти два гамадрила отойдут, ты хотел сказать. Давай уж, чего там...
  Бесцеремонно взвалив руку спасенного себе на плечо, Стасер одним сильным рывком вздернул его вверх и матерясь про себя и скрипя сжатыми от натуги зубами поволок по тропинке в сторону маячившей поодаль девятиэтажки.
  К тому времени, когда они добрались до его квартиры, Крок уже довольно сносно держался на ногах и даже пытался время от времени перебирать ими, что было весьма кстати, так как вес спасенный имел немалый. Килограммов девяносто, не меньше, прикинул про себя Стасер, причем отнюдь не наеденного от благополучной жизни жирка, а тугих эластичных мышц. Ввалившись в комнату, Стасер с огромным удовольствием и несказанным облегчением сбросил свою ношу на старый продавленный диван, а сам как подкошенный рухнул в кресло.
  - Ну, вот, добрались. Раз уж пришлось тебя сюда припереть, то располагайся по-удобнее, будь как дома, - отдышавшись, произнес Стасер, барским жестом обводя рукой свое не слишком презентабельное жилище.
  Видок у комнаты и впрямь был тот еще, начатый было, но за недостатком времени и средств так и брошенный в самой начальной стадии, то есть когда уже размыты потолки и ободраны обои, ремонт, создавал полный эффект нахождения в полуразрушенном бомбоубежище времен Великой Отечественной. Сходство усугублялось беспорядочно свисавшей тут и там проводкой, коридор и маленькая кухонька выглядели не многим лучше. Однако незваный гость царящей вокруг разрухой смущен отнюдь не был.
  - Не буду злоупотреблять Вашим гостеприимством, - церемонно поклонился он Стасеру. - Еще раз благодарю Вас, за помощь в трудной ситуации. Сейчас я позвоню, и за мной приедут.
  Вытянув из кармана изящный и даже на вид дико дорогой мобильник Крок быстро пробежался пальцем по клавишам.
  - Дежурный, срочно высылай две машины и всю резервную смену по адресу...
  - Молодежный проезд..., - попытался было подсказать Стасер.
  - Спасибо, я запомнил, - махнул рукой гость. - Записывай адрес. Молодежный проезд, дом 153, квартира 49.
  Лукаво глянув на Стасера, он украдкой подмигнул. Стасер лишь кивнул головой, адрес был назван абсолютно правильно. Надо же когда успел глянуть на номер дома, вроде совсем не тем должен был быть в тот момент озабочен, да и темно на улице. Вот наблюдательность, так наблюдательность!
  - Вот собственно и все, - убирая телефон обратно в карман, произнес Крок. - Мои ребята подтянуться минут через пятнадцать. Я не сильно Вас стесняю?
  - Не сильно, - буркнул Стасер. - Чай, кофе, а тем более спиртное не предлагаю. В конце концов, я тебя... Вас... не приглашал.
  - Никаких проблем, - благодушно улыбнулся Крок. - Разве я могу быть в претензии. Вовсе даже наоборот, Вы - мой спаситель и это мне положено как-то Вас отблагодарить. Возможно, Вам нужна какая-то помощь или поддержка, Вы не стесняйтесь. Если я что-нибудь могу для Вас сделать...
  - Можешь, - сухо отрубил Стасер, его почему-то начала раздражать подчеркнутая светскость манер этого модно и дорого одетого хлыща. - Не попадай больше в багажники, а то я чуть не надорвался, пока тебя сюда пер. Да и вообще, у меня был трудный день, и я собирался принять душ и пораньше лечь спать, а тут приходится с тобой возиться.
  - Сожалею, что доставил Вам столько хлопот, - покаянно склонил голову гость, и лишь в самой глубине его глаз можно было различить пляшущие озорные огоньки. - Обещаю предпринять все возможное, чтобы впредь такого не повторилось. В конце концов, это и в моих интересах. Но все же возьмите визитку, если будет необходима какая-то помощь - позвоните.
  Прямоугольник визитки лег прямо в руки Стасеру. "Директор частного охранного предприятия "Змей" Данилов Александр Анатольевич" - прочел Стасер витиеватый тисненый золотом шрифт.
  - Да уж, - не сдержался он от издевки. - Нечего сказать, хороши охраннички, которых самих охранять требуется.
  Против ожидания Крок не обиделся и даже весело и открыто улыбнулся в ответ.
  - Зря Вы так, право слово. Как говорится, и на старуху бывает проруха. В нашем бизнесе никто на сто процентов не застрахован. А на самом деле мы довольно известная фирма с репутацией...
  Длинный нетерпеливый звонок в дверь прервал его речь.
  - Скорее всего, это за мной, - быстро произнес Крок. - Вы главное не пугайтесь.
  - Пуганные, - проворчал Стасер, направляясь в прихожую.
  Звонок исходил соловьиными трелями. Стасер распахнул дверь с ясным намерением как минимум хорошенько отчитать чересчур нетерпеливого звонаря, но при виде тех, кто стоял на площадке читать им мораль как-то само собой расхотелось. Трое широкоплечих амбалов в сером ментовском камуфляже и надетых поверх легких бронежилетах в прямом смысле теснились на лестничной клетке, для их суровых мужских статей она была ощутимо мала. Тускло блестели, отражая свет сороковаттной подъездной лампочки стволы висящих на плечах помповых ружей. По обманчивой небрежности в обращении с оружием, которая так и сквозила в расслабленных позах ночных гостей, Стасер сразу признал людей опытных и к стрельбе привычных.
  - Мы за Александром Анатольевичем, - задушевным басом проинформировал первый. - Пройти можно?
  - Проходите, чего уж там, - понимая, что вопрос задан чисто для проформы, вздохнул Стасер, пропуская визитеров в прихожую.
  Те не заставили себя долго упрашивать и, тяжело топая массивными десантными ботинками, двинулись в комнату мимо прижавшегося к стене хозяина. Толково кстати двинулись, едва заметным для глаза уступом, с интервалом метра в полтора, так, чтобы если что, не перекрыть друг другу сектор стрельбы, шедший последним остался в прихожей, будто случайно наблюдая, как Стасер закрывает дверь.
  - Да топай, все нормально, все свои, - недовольно пробурчал Стасер.
  - Береженного Бог бережет, - широко улыбнулся амбал и тут же добавил к народной мудрости, мудрость порожденную видимо личным опытом. - А небереженного конвой стережет.
  Стасеру почему-то бросилась в глаза нашивка на рукаве асфальтового цвета камуфляжа. Готовая к броску кобра раздувала свой капюшон, глядя прямо в глаза хозяину квартиры, по верху тянулась желтая надпись "ЧОП Змей".
  
  
  
  Готовая к броску кобра раздувала свой капюшон, глядя прямо в глаза, по верху тянулась желтая надпись "ЧОП Змей". Стасер подмигнул змеюке и, сбив щелчком невидимую пылинку с рукава отглаженного асфальтового камуфляжа, шагнул в дежурку. Сидевший за мониторами охранник, облаченный в такую же униформу, поспешно вскочил, вытягиваясь по стойке смирно.
  - За время дежурства происшествий не случилось!
  Рядовых охранников ЧОП набирал почти исключительно из бывших военнослужащих, а манеры поведения, привитые в Краснознаменной практически неискоренимы. Вот и этот в недавнем прошлом старший лейтенант - десантник, отличник боевой и политической по-прежнему продолжает тянуться перед зашедшим на огонек во время его дежурства начальством. Не потому, что так требует должностная инструкция, а просто оттого, что так в свое время приучили и другого алгоритма действий он даже представить себе не может. Стасер не знал точно, нравится ему подобное почтение или нет, но с уверенностью мог сказать, что оно во многом помогло ему освоиться с новой социальной ролью начальника охраны объекта. А джинном из бутылки так волшебно переменившим судьбу отставного капитана, как легко догадаться выступил спасенный им Крок, хотя теперь всемогущего директора так называть не стоило даже в мыслях, исключительно Александр Анатольевич и только на "ВЫ". Промаявшись без работы и средств к существованию пару недель, Стасер все же смирил свою гордыню и позвонил по значащемуся на визитке телефону. И практически тотчас же мир вокруг переменился, став из явно враждебного и неприветливого ласковым и чудесным.
  - Я бы мог дать тебе денег, - задумчиво произнес Крок. - Но не дам. Не потому что жадный. Ничего подобного, не обеднел бы. Есть другая причина. Ведь даже библейские тексты учат нас: "Не давай голодающему рыбы, а дай удочку, чтобы он мог ее поймать!". Не заработанные деньги все равно не принесут тебе счастья. Так что я предлагаю тебе удочку. Что ты умеешь делать? Что значит ничего? Ты мне ваньку тут не валяй, не в отделе кадров! Как сказал? Стрелять и драться? А говорил ничего! По нашему времени это не так уж и мало! Об охранном бизнесе думал?
  Думать-то Стасер конечно думал, но уж больно много наслушался и начитался историй о связях частных охранников с криминалом, потому считал, что в подобных фирмах работают исключительно легализовавшиеся бандиты. Крок его соображения высмеял, обозвав дремучим сапогом, абсолютно не разбирающимся в реалиях текущего момента. Может быть он был и не так уж далек от истины, но Стасера подобная нелестная оценка взбесила, и он рискнул напомнить улыбающемуся директору обстоятельства их знакомства.
  - А вот это, дорогой, уже не твое дело. Единственный раз поясняю, тогда случился форс-мажор, обстоятельства вышли из-под контроля, поэтому все вышло так. На самом деле естественно охранная фирма не может не иметь знакомств и связей в криминальных кругах, как впрочем, и в милиции, и если хочешь знать в налоговой инспекции, в пожарной охране, в санэпидстанции, да мало ли где еще. Если ЧОП опирается в своей деятельности только на мускулы и стволы быков-охранников, то и защитить он может лишь от уличных хулиганов и случайных отморозков и грош такой охране цена. Всестороння же безопасность, обеспечивается отнюдь не накачанными бицепсами, а в первую очередь мозгами и уменьем вести интриги и добиваться своих целей, не прошибая головой стенки, а обходя их. И вот для этого существуют специально обученные люди, которые и являются элитой охранного бизнеса, как правило, это бывшие оперативники различных силовых структур. Они и обеспечивают контакты с криминалом и связи с правоохранителями. И само собой не всегда все проходит гладко, вот один из таких рабочих моментов ты и наблюдал, и очень тебя прошу, больше к этому эпизоду не возвращаться, а лучше вообще забыть о том, что он был. К тому же тебе работать на таком уровне я не предлагаю, ни опыта, ни навыков для этого у тебя нет, а тратить время и силы на обучение в твоем возрасте глупо. А вот поработать над обеспечением охраны объекта, я думаю, ты вполне мог бы. Деньги приличные, а суть та же, что в армии. Те же самые караулы, те же самые посты. Все один в один. Есть, конечно, нюансы, но все преодолимо... Ну что, по рукам?
  Конечно по рукам, еще бы нет, если живот уже ощутимо подводит от голода. Вот так собственно и превратился Стасер в начальника охраны объекта. Объект оказался отнюдь не маленьким - элитный жилой комплекс. Две пятнадцатиэтажные башни сплошь из стекла и бетона и в приложение к ним подземный паркинг, небольшой супермаркет, тренажерный зал и бассейн и даже уютный бар с весьма приличной винной картой. И за все это теперь отвечал Стасер. Территория комплекса отделялась от улицы отнюдь не декоративным двухметровым забором, по верху, утыканному битым бутылочным стеклом, шла вдобавок еще и нить сигнализации датчики которой исправно передавали на центральный пульт операторской тревожный сигнал при любой попытке проникновения внутрь. Въезд автотранспорта и вход пешеходов через вполне серьезно оборудованное КПП под бдительным оком охранников. Само собой посты охраны были также и в гараже, и в баре, и в супермаркете, словом везде, где жильцам элитной новостройки вдруг могла понадобиться помощь, или защита. Общая численность охранников заступавших на суточное дежурство составляла два десятка человек, а смен всего предусматривалось три, так что в подчинении у Стасера помимо кучи имущества и материальных средств в одночасье вдруг оказались еще и шестьдесят душ личного состава. Поначалу он аж за голову схватился, плохо представляя себе, как будет справляться с нежданно-негаданно свалившейся на его голову ответственностью. "Хороша удочка! - почти с ненавистью вспоминая Крока, думал он. - Это блин не удочка, а целый рыболовецкий траулер!" Ознакомившись с объемом возложенных на него обязанностей Стасер смог лишь тихо застонать. С такой нагрузкой не справились бы и несколько профессионалов, не то, что один полнейший дилетант. Положение спас невесть откуда взявшийся заместитель. Худощавый и верткий парень, как-то особенно двигавшийся, постоянно вихляя руками и ногами, будто в суставах у него стояли хорошо смазанный шарниры, отсюда и кличка была - Шарнирный. Звали же его Сергеем Михайловичем, правда, представившись Стасеру, он тут же заявил: "Ну что Вы право слово! Бросьте этот официоз! Просто Сережа и, если можно на "ты", очень не люблю, знаете ли, когда обо мне говорят во множественном числе". Охранники, однако, боялись этого милягу до судорог. Надо сказать, было за что: премиальные он срубал беспощадно, штрафы накладывал направо и налево, при этом умудрялся появляться с обходами и проверками в самых неожиданных местах в самое неподходящее время. А кроме того Сережа успевал вести практически полностью всю отчетную документацию, делить порядок смен, так или иначе решать все личные вопросы подчиненных и готовить еженедельный отчет о работе подразделения для центрального офиса. Стасеру из работы не оставалось буквально ничего, на службе он откровенно скучал, не зная чем себя занять. За что бы он не брался, тут же выяснялось, что Сережа это уже сделал и влезать теперь со своими правками и уточнениями только дело портить. Он даже всерьез засомневался нужен ли при таком заме сам начальник охраны и что за корысть для руководства ЧОПа платить такому номинальному руководителю, чьи функции сводились к тому, чтобы не мешать собственному заместителю, вполне серьезные бабки. Нет, конечно, его зарплата даже включая пресловутый конверт с неучтенными премиальными не была столь астрономической чтобы сколько-нибудь серьезно повлиять на бюджет фирмы, но, как он давно уже успел убедиться в отличие от родных Вооруженных Сил, на гражданке считали каждую копейку. В голове даже зародилась и все настойчивее всплывала в мозгу, как он не гнал ее от себя устойчивая и весьма неприятная ассоциация с зиц-председателем Фунтом из незабвенного романа Ильфа и Петрова. Как показали дальнейшие события, подсознание вовсе не так сильно ошибалось.
  
  
  
  Гром грянул ранним утром. Хотя понятие раннее утро для всех свое. Для добросовестно метущего свою территорию дворника и шесть часов отнюдь не рань, а для тусовочной публики прожигающей жизнь по ночным клубам и полдень что твой рассвет. В данном случае утро началось примерно в половине девятого с дикого рыка бизнесмена средней руки и одновременно довольно известного в определенных кругах бандита и разгонщика Паши Маузера, в миру Павла Андреевича Белоконь.
  - Что блин за на хер?! Это чо, прикол такой, а?!
  Подошедший к Паше дабы узнать причину недовольства уважаемого клиента охранник подземной стоянки был моментально сграбастан за грудки украшенными золотыми гайками лапами бизнесмена.
  - Тачка где? Какого хрена мою тачку переставили, уроды?! Кто ваще разрешал к ней прикасаться?! Я для чего ключи сдаю? Чтобы вы тут на крутых машинах катались, а?
  Охранник ошалело крутил бритой головой, мучительно соображая, как следует поступить в такой непростой ситуации. Пашиного "туарега" действительно вокруг не наблюдалось. Хотя деться он решительно никуда не мог, конечно, в том случае если вообще здесь был. Случались иногда, анекдотические происшествия, когда жильцы элитной новостройки попросту забывали, где оставили машину и в полной уверенности искали ее на привычной стоянке, хотя потом выяснялось, что прошлой ночью их величества были доставлены домой на такси в полностью невменяемом состоянии. Видимо и здесь имел место случай временной амнезии. "Жрут, суки, как слоны, до цветных глюков!" - зло подумал болтающийся в мощных Пашиных лапах охранник. Вслух же произнес несколько другой текст:
  - Вы не волнуйтесь, Павел Андреевич, сейчас во всем разберемся... Разберемся и виновных строго накажем...
  - Да уж разберись! Сделай милость! А то я сейчас сам разбираться начну! Махом всех раком поставлю и на кукан! Вы меня, суки, знаете!
  К месту происшествия уже подобострастной рысцой спешил начальник дежурной смены, на ходу судорожно листая страницы журнала контроля въезда и выезда.
  - Ну вот! - приободрился, видя прибытие начальства, охранник. - А Вы волновались! Сейчас по журналу посмотрим, кто въезжал, кто выезжал, и где какая машина стоит. Разберемся, не волнуйтесь...
  - Волнуешься ты, урод. Я, на твое счастье, спокоен, как танк, не то уже башку бы тебе снес.
  Охранник лишь криво ухмыльнулся, сочтя за лучшее промолчать. Хотя бывший офицер милицейской группы захвата, числивший на своем счету несколько вовсе не праздных командировок в горячие точки и без счета силовых задержаний таких же вот оборзевших быков имел по поводу возможного столкновения с изрядно разжиревшим Пашей Маузером, за спиной которого были лишь несколько боксерских побед, в пору его спортивной карьеры, совершенно другое мнение. Но здесь действовали вовсе другие законы, отличные от обычного среди мужиков культа физической силы, и по ним, охранник не смел даже показать своего недовольства хамским поведением охраняемой персоны. Не за то ему деньги платят, чтобы гонор демонстрировал, да про свои права не к месту вспоминал. Потому единственной оставшейся формой протеста был мысленно оттопыренный средний палец: "Не попался ты мне раньше, пидор, на какой-нибудь малине или стрелке! Тогда бы по-другому поговорили!", да еще холодный взгляд профессионального забойщика скота, которым охранник одарил быкообразного бандита.
  - Ты гля, оно еще зыркает исподлобья! - пробурчал, без труда разгадавший значение взгляда Паша, на всякий случай, отступая на пару шагов назад.
  Кто их знает, дураков контуженных? Еще правда по морде съездит... Эти могут, большая половина на разных войнах последние мозги оставила!
  Возникшую было неловкую заминку, разрешил подбежавший начальник смены.
  - Павел Андреевич! Ваша машина выехала вчера вечером в 22.38. Вот и запись в журнале есть. Забирал Ваш новый водитель, так что Вам нужно с ним связаться, возможно, он просто опаздывает с возвращением, или какие Вы ему распоряжения давали?
  - Кто? Как сказал? Мой водитель?
  По отвалившейся челюсти клиента и начавшим выпучиваться на лоб глазам начальник смены уже понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее, потому дикий вопль, который издал Паша, сумев, наконец, продышаться отнюдь не стал для него неожиданностью.
  - Какой в жопу водитель, уроды?! Не было у меня никогда никакого водителя! Тачка где?!
  
  
  
  Стасер приехал примерно через полчаса. Быстрее не позволили вечные городские пробки. В принципе спешить было уже все равно некуда, удачливый похититель увел машину из гаража больше десяти часов назад, срок для понимающего человека и мощного мотора "туарега" не маленький, так что организовывать поисковые мероприятия по горячим следам смысла не было.
  После опроса плюющегося от злости хозяина машины и белого как полотно дежурного картина вырисовалась простая и не дающая никаких зацепок. Оставалось лишь удивляться дерзкой наглости преступника. Молодой человек лет двадцати пяти - тридцати, с короткой спортивной стрижкой, одетый в стандартный набор "джинсы-кожа" вовсе не прячась прямиком протопал к посту охраны и, предъявив чин по чину составленную доверенность на имя Матусова Сергея заявил, что он нанят господином Белоконь в качестве личного водителя-телохранителя. "Так что мы некоторым образом коллеги, хе-хе!" После чего сообщил, что забирает машину со стоянки. Охранник не заподозрил ничего дурного, подобные случаи, хоть и нарушали лежащую тут же на посту инструкцию, но, тем не менее, были обычной практикой. По букве инструкции хозяину следовало лично спуститься в гараж и в своем присутствии передать машину, но кто же будет заставлять именитых клиентов совершать лишние телодвижения. Тем не менее, дежурный переписал данные молодого человека, проверил его паспорт и заявил, что комплект ключей может выдать лишь по распоряжению хозяина машины. На что "коллега" с улыбкой помахал у него перед носом связкой ключей с брелком автосигнализации. "Не загоняйся, братуха! У меня свои!" Чем окончательно развеял смутные сомнения охраны. Вот собственно и все, вплоть до утреннего явления Паши Маузера, охрана с чувством выполненного долга продолжала нести службу.
  Естественно первым шагом в расследовании стала "пробивка" через знакомого опера из милиции паспортных данных Сергея Матусова, и, конечно же, оказалось, что данный гражданин вот уже год как потерял свой паспорт, которым, похоже, и воспользовался злоумышленник, потому как дежурившие в ночь охранники предъявленного им для опознания реального Матусова уверенно не признали.
  В тот же день ближе к вечеру у Стасера с директором состоялся серьезный разговор. Директор по всегдашнему обыкновению сидел, развалившись в черном офисном кресле, и неспешно дымил сигаретой. Лишь человек хорошо и долго его знавший мог определить, что он просто кипит от негодования и бешенства. Внешне Крок оставался непробиваемо спокоен.
  - Не порадую! - резко рубанул ребром ладони воздух Александр Анатольевич, едва Стасер деликатно постучав, возник на пороге директорского кабинета. - Известия для тебя самые плачевные! Садись не маячь! Выпьешь для спокойствия?
  - Я спокоен, - пожал плечами Стасер, опускаясь на стоящий у директорского стола стул.
  Сидеть было отвратительно неудобно, стул был слишком низким и нервировал тем, что столешница находилась почти на одном уровне с подбородком, директор же в своем кресле буквально нависал над сидящим. Скорее всего, мебель в кабинете специально подбиралась таким образом, дабы пришедший на прием лишний раз ощутил собственное ничтожество и величие директорской особы. Даже Стасер, прекрасно понимавший механизм и цель этого дизайнерского фокуса и то начал чувствовать какое-то неясное томление под ложечкой, хотя перед визитом абсолютно убедил себя в том, что чьей-чьей, а уж его то вины в случившемся точно нет. Как оказалось, директор считал по-другому. "Ну и хрен с ним, - раздраженно подумал про себя Стасер. - Если уж решил назначить меня козлом отпущения, ради Бога... В конце концов максимум, что он может мне сделать так это выгнать с работы, то бишь вернуть ситуацию к тому моменту, когда мы с ним познакомились. Так что я в любом случае ничего не теряю!"
  - Маузер требует, чтобы ему вернули тачку. Или заплатили деньгами. Деньгами будет по его расчетам три лимона, нашими деревянными, - остро глянув Стасеру в глаза, произнес директор.
  - Да пусть требует, - пожал плечами Стасер. - Всю эту байду в суде ой как не просто размотать будет! А что наши юристы говорят по этому поводу?
  - Юристы? Юристы-то говорят... Мне интересно, что ты скажешь?
  - Я? А я здесь при каких? Я в подобных заморочках не спец?
  - Ты при каких? - голос директора стал холодным и острым и будто лезвие ножа резал сгустившуюся в кабинете вязкую атмосферу напряжения и угрозы. - А ты, дорогой, при таких, что у тебя в контракте сказано, что именно ты несешь ответственность за причиненный охраняемому имуществу ущерб. Полную ответственность, в том числе и материальную! Поэтому я тебя и хочу послушать...
  Стасер сидел, будто громом пораженный, не в силах даже вздохнуть, он понял о чем сейчас говорил Крок, вспомнил невинно и совершенно привычно, по-армейски выглядевшую шапку контракта: "Начальник охраны объекта отвечает за правильную организацию охраны, сохранность порученных ему для охраны материальных средств...". При желании эту фразу вполне можно было интерпретировать так, как это делал сейчас директор, и, поди объясни, что ты при прочтении вкладывал в нее совсем другой смысл. Во всяком случае, никак не рассчитывал, что придется оплачивать угнанную тачку.
  - А что менты? Есть какие-нибудь зацепки? - с робкой надеждой все-таки выдавил из себя Стасер, хотя сам прекрасно понимал всю призрачность подобного исхода, не для того воруют дорогие иномарки, чтобы попадаться в изрядно прохудившиеся за последние годы милицейские сети.
  - Окститесь, юноша! Какие в жопу менты?! Вы что хотите, чтобы ЧОП "Змей" обратился в милицию за помощью, на весь мир раструбив о своей неспособности решать элементарные задачи? Представляю, как такая шутка порадовала бы конкурентов! Да мы мгновенно лишились бы половины наших контрактов, и этот комплекс потеряли бы первым, а тебе ли не знать какой это жирный кусок!
  Стасер лишь потеряно кивнул головой, суммы выплачиваемые фирме хозяевами элитной новостройки состояли из очень многих нулей, ему, как начальнику охраны объекта, это было известно доподлинно.
  - Так что, ни расследования, ни милиции не будет? - тихо спросил он.
  - Ни в коем случае! - резко отрубил Крок. - Я тебе больше скажу: не будет и суда, и каких-либо других брыкаловок. А будет полное и безоговорочное удовлетворение пожеланий пострадавшего клиента, в максимально быстрые сроки и с соответствующими извинениями. Я понятно объясняю?
  - Понятно... - тяжело вздохнул Стасер. - Вот устроил я Вам финансовый кризис...
  Директор в ответ на это покаянное заявление лишь сухо и коротко рассмеялся, как взлаял.
  - Нет, дорогой! Нам ты ничего не устроил! Когда хочешь сказать "я" не стоит говорить "мы", смысл искажается.
  - Не понял... - холодея от нехорошего предчувствия начал Стасер.
  - Ладно, нечего из себя тут девочку строить! Все ты прекрасно понимаешь. Деньги Маузеру отдашь ты! Да-да! Именно ты лично, а не фирма! Мы не такая богатая контора, чтобы оплачивать промашки лохов! Поэтому выплатишь клиенту запрошенную сумму, ну или пригонишь назад его тачку! Можно не конкретно эту, а другую той же модели и в той же комплектации.
  - Да вот хрен Вам по всей морде! - взвился Стасер. - Пошли вы на хер с такими требованиями! Ничего я никому выплачивать не буду! Подавайте в суд, пусть там решают, кто должен компенсировать! А я уж распишу и то, что в ментовку вовремя не обратились, и про контракты ваши дикие, и вот про это вымогательство! Да я до генерального прокурора дойду! Я...
  Стасер на миг прервал свою обличительную речь, захлебнувшись праведным гневом, а когда с большим трудом все же сглотнул вязкую тягучую слюну, замолчал, в принципе сказано было достаточно, может быть даже лишку хватил.
  - Все сказал? - холодно поинтересовался директор, глаза его превратились в две маленькие узкие щелочки, а губы неприятно искривились, открывая сжатые в оскале зубы.
  Стасер лишь молча кивнул.
  - Тогда послушай меня! Если ты нас тут за клоунов принял, то смею тебя уверить, ты ошибаешься. Платить ты будешь! Я сказал! Без всякого суда! Продашь квартиру! Возьмешь ссуду в банке! Пойдешь в бордель, чтобы тебя пидоры в жопу за деньги трахали! Но заплатишь! Все до копейки! У нас рычаги воздействия найдутся. Поверь мне, лучше быть нищим и здоровым, чем, к примеру, тем же нищим, но прикованным к постели инвалидом... Ты же не хуже меня знаешь, если кто-то чего-то не хочет делать, всегда найдется уйма способов его заставить! Было бы желание. А желание у меня есть! Как впрочем, и возможность!
  - Ага! Попробуй, если жить надоело! - лениво процедил Стасер, хотя все внутри замирало от ужаса, поработав несколько месяцев в ЧОПе, он отлично знал, что Крок вполне способен выполнить свою угрозу. - Пугать не надо! Пуганный! И не такими засранцами, как ты! Счастливо оставаться, бэби! Провожать не надо, и считай, что я уволился по собственному желанию!
  - Ну-ну... - покачал головой директор, нажимая под столешницей неприметную кнопку.
  Выйдя в приемную Стасер еще успел подивиться полному отсутствию обычно трущегося здесь в ожидании аудиенции разнокалиберного народа, даже смазливой блондинки Леночки, с неповторимой виртуозностью совмещавшей секретарские обязанности с ролью дежурной любовницы босса и то не наблюдалось. "Странно, куда это все подевались?" - успел подумать Стасер, прежде чем на его затылок обрушился тяжелый удар. Чувствуя, как подкашиваются ноги, а глаза заливает багровая муть, он еще попытался развернуться к нападающему, но прилетевший совсем с другой стороны тяжелый подкованный каблук десантного ботинка врезался ему в печень, взорвавшись где-то внутри вспышкой небывалой боли. Противный свист стремительно рассекаемого воздуха и хлесткий резкий удар, похоже дубинкой по спине, бросивший его лицом на холодный ламинит пола, на секунду вывели бывшего разведчика из оцепенения, заставив искать путь к спасению, для начала просто сгруппировавшись, прикрывая руками уязвимые места. Не помогло, удары и пинки посыпались просто горохом, били как минимум трое, били со знанием дела, от души, надсадно крякая и утробно ухая, по-крестьянски обстоятельно, будто выполняя тяжелую, но необходимую работу.
  Продолжалась экзекуция недолго, от силы минуты три-четыре, но три-четыре минуты это малый срок, когда ты расслабленно сидишь в кресле, лениво выпуская колечками табачный дым, и это же время под градом ударов превращается практически в вечность. Однако и вечности приходит конец. Обмякшего и не пытающегося сопротивляться Стасера под мышки сгребли с пола, вздернули вверх и, тяжело отдуваясь - умаялись, затащили обратно в тот самый кабинет директора, который он только что покинул с гордо поднятой головой. Крок, внимательно осмотрев недавнего собеседника, безвольно висящего на руках палачей, брезгливо дернул губой и кивнул на так и оставшийся отодвинутым стул. Стасера тут же подволокли к столу и, аккуратно придерживая, чтобы не упал, усадили.
  - Свободны, пока... - коротко произнес Крок. - Подождите в приемной, может, еще понадобитесь, а то он какой-то несговорчивый сегодня.
  Стасер через силу улыбнулся и послал директору воздушный поцелуй.
  - Вижу, мало? - вопросительно протянул хозяин кабинета. - Продолжаем паясничать... Серьезного разговора не получается...
  - Что Вы, что Вы... - еще шире расплылся в улыбке Стасер. - Все осознал, до самых печенок. Только денег все равно нету, дядя! Так что можешь приказать этим орангутангам меня прямо сейчас насмерть затоптать!
  - Ну это уже крайности, - тонко улыбнулся одними губами Крок. - Денег нет, зато есть квартира. Сначала оформим дарственную на недвижимость. У нас даже нотариус под рукой, в соседнем кабинете дожидается...
  - Однокомнатная конура в самом дальнем районе! Не смеши, отец родной! Ты своему нотариусу и этим дуболомам за молчание заплатишь больше, чем она стоит! Говори уже, чего хочешь, ты же не с проста этот цирк затеял!
  - Не с проста, конечно, не с проста... Вот только вижу тебя не сильно впечатлило, может свистнуть ребят обратно, да продолжить, чтобы проникся...
  - Проникновенный ты наш... На меня подобные вещи большого впечатления с детства не производят... К тому же били осторожно, так чтобы не покалечить... Выходит нужен я тебе живой и здоровый, так что выкладывай давай. Если они еще раз придут меня нежно гладить, я сильнее, чем есть не впечатлюсь, поверь на слово...
  Директор, задумчиво глядя на Стасера, поднялся из-за стола и сцепив руки за спиной заходил туда-сюда по кабинету.
  - Ладно, начнем с начала. Выпить хочешь?
  - Теперь не откажусь.
  - Давно бы так, а то, как не русский. Пинками приходиться от тебя согласия добиваться.
  Весело забулькала извлеченная из бара бутылка марочного коньяка, золотистой тягучей струей потекла ароматная жидкость в пузатые рюмки тонкого стекла.
  - Коньячок натуральный, французский. В прошлом году еще френчи по обмену опытом приезжали, с тех пор стоит. Так что цени.
  - Ох и заботлив же ты, начальник. Не приведи Господь...
  - Да что ж ты залпом-то! Вот и угощай вас, плебеев!
  - Не приучены, Ваше благородие! Дураки-с!
  - Ладно, подурачились и будет, - сухо произнес Крок. - Ситуация такая и есть, как я тебе обрисовал вначале. Долг на тебе, три "лимона". Как платить будешь - не моя проблема. Одно могу сказать точно, когда долги не платят, их получают. Если не деньгами, то кровью. Понятно?
  - Да чего уж там...
  - Так вот. Исключений из этого правила не бывает. Никаких! Ни для кого! Иначе все на хер рухнет! Разговоры пойдут, мол, помягчел Крок, расплылся, за свое постоять не способен. И конец репутации. А когда нет репутации, никакие бойцы положение не спасут, мы же не реальной мощью держимся, блин, а страхом! Страх в десять раз наши силы увеличивает. Убери страх и что останется? Сотня мускулистых дебилов, да пара десятков стволов... А это уже меньше чем ничего... Херня да и только! Потому, попал ты, парень, по полной. И хотел бы помочь, да не могу. Либо деньги, либо ты труп, других раскладов нет. Так чего делать-то будем?
  Стасер молчал. Такого разговора он не ожидал, был готов к крикам, угрозам, требованиям переписать квартиру, к пыткам наконец. Уже прикидывал, как достойно выдержать все ему уготованное, а тут, на тебе, главный мучитель у него же совета просит. Да, удивил в очередной раз Крок, не зря говорили, что никогда не угадаешь, что там у него в башке варится.
  Крок не спеша, смакуя каждый глоток, допил свой коньяк и аккуратно поставил рюмку на изящный, сделанный под старину, поднос. С минуту сидел с отсутствующим видом, погруженный в какие-то свои мысли. Потом, окинув Стасера оценивающим взглядом, задумчиво произнес:
  - В принципе если деньги нельзя заплатить их можно взять в долг, а потом отработать, так?
  - Так, - легко согласился Стасер. - Только кто же мне даст такую сумму?
  - Ну положим, я могу...
  - Ты?! - Стасер, несмотря на боль во всем теле аж подпрыгнул на стуле. - Ты?! Так чего же ты тогда тут комедию ломал?! Чтобы я лучше прочувствовал, что ли?!!
  - Не торопись, - наставительно поднял вверх палец Крок. - Я же сказал, что взятые в долг деньги придется отработать!
  - Да, такие бабки мне всю оставшуюся жизнь отрабатывать придется, да еще не жрать при этом, на всякий случай, а то вдруг отдать не успею!
  - Это смотря как и кем работать, - задумчиво протянул Крок. - Смотря как и кем!
  - Что, есть какие-то предложения? За такие бабки работка должна быть не из легких...
  - Есть кое-что, как раз по твоему профилю. Ты же у нас боевик, спецназовец, русский Рэмбо можно сказать...
  - Сказать, все что хочешь можно, сложнее потом сделать, - пробурчал себе под нос Стасер. - Ладно, давай, излагай уже...
  - Да дело в общем простое и ясное, - тяжело вздохнув будто перед прыжком в ледяную воду начал Крок. - Есть у нас в городе металлопрокатный заводик, "Красный Октябрь", с коммунистических времен еще названьице, переименовать забыли. Но не в этом суть, хоть название и коммунистическое, но прибыль он своим владельцам приносит, прямо скажем, вполне реальную. По крайней мере, раньше приносил. Но все в этом мире меняется. Короче кто там раньше обеспечивал всем неприкосновенность и режим "зеленого света" тебе знать не надо, все равно это уже история, может не такая древняя, но тем не менее. Для нас интересен только один факт, а именно, то, что в один далеко не прекрасный день, остался заводик, что называется без крыши. А, как ты должен понимать, в современном бизнесе такое положение дел долго длиться не может, свято место, оно пустым не бывает. Так вот, "Красный Октябрь" решил взять под себя местный вор в законе по кличке Тунгус. Слыхал про такого?
  - Да что-то такое слышал невнятное... В общем, скорее ничего, чем действительно что-нибудь существенное...
  - Напрасно, напрасно... Личность колоритнейшая, можно сказать знаменитая, эдакая градообразующая, и вписанная золотыми скрижалями в анналы. Одним словом - гигант, из настоящих воров еще старой закалки, пол жизни провел на зонах, а сейчас держит в кулаке чуть не весь теневой бизнес в городе. Короче, Тунгус сделал заводчанам предложение, которое они не смогли отклонить. Получение доли малой оформили, введя в совет директоров предприятия одного из порученцев Тунгуса и назначив ему нереально высокую зарплату. Эта зарплата и являлась взимаемой данью. И все бы шло хорошо и гладко, заводчане почесали свои сталеварские затылки и, покумекав решили, что раз за защиту все равно надо платить, то не все ли равно кому: ментам, или бандитам. А решив так, смирились. Но, аппетит растет во время еды, уже через пару месяцев Тунгусу показалось, что он запросил слишком малую сумму, и он увеличил процент. Заводчане горько вздохнули, но заплатили. И это стало началом конца. С тех пор Тунгус повышал размер дани ежемесячно и сейчас дело дошло до того, что стоит вопрос о самом выживании завода. Совет директоров пытался как-то договориться с Тунгусом, но тот будто с катушек съехал, совершенно не хочет уступать и упрямо гнет свою линию.
  - Не может быть, - пожал плечами Стасер. - Что же он, совсем идиот? Ведь это все равно, что зарезать курицу, что несет золотые яйца?
  - Это ты понимаешь, и я понимаю, потому, что мы не в теме и смотрим на ситуацию со стороны. Тунгус же внутри, возможно ему кажется, что он действует строго логично и просто додавливает жадных заводчан, укрывающих от него доходы. К тому же ведь и мы не знаем всех его планов, возможно, ему как раз и надо обанкротить предприятие. Например, для того, чтобы его потом купить по дешевке... Мало ли?
  - Ладно, не будем пока вдаваться в подробности. Что нужно от меня?
  - От тебя, как всегда, самая малость. Сделать так, чтобы Тунгус навсегда отстал от завода.
  - Это что ты мне предлагаешь? Убить его что ли?
  - Нет, блин, уговорить! Или попросить его не лезть к заводчанам! Я, по-моему, ясно выразился! Ликвидировать! Стереть! Терминировать! Как еще говорят у вас в спецназе? Для вас же это не проблема! Знаем, как вас там готовили...
  - Заткнулся бы ты, урод! - резко оборвал директора Стасер. - А то что-то до хрена вас развелось таких знающих. Значит так, никого я убивать не собираюсь, не потому даже, что мне моральные принципы не позволяют, а потому, что раз в дерьмо влезешь, потом до конца жизни не отмоешься.
  - А у тебя выбора нет, дорогой, - обманчиво ласково пропел Крок. - Расклад простой: либо он, либо ты. Третьего варианта не будет. Только его ты можешь убить легко, а сам умирать ой как тяжело будешь. И, главное: убив его, ты сделаешь доброе дело. Ведь он преступник, мразь, он в своей жизни столько зла людям сделал, что давно пора уже его к чертям в гости отправить.
  - Кто мразь, кто не мразь у нас суд решает, - вяло прокомментировал Стасер.
  - Да ладно, не будь смешным. Какой там суд? На его уровне про суды и милицию уже просто не думают, он для них давно неприкасаемый, потому творит все что хочет. А ты о людях подумай! О тех, кто на этом заводе работает, да не директорами, эти не пропадут, а простые работяги как же, им что на паперть хором идти из-за твоего чистоплюйства?
  - Ой, вот только не надо моральную базу подводить! - скривился Стасер. - Не надо меня на альтруизм брать, кончился он еще на заре туманной юности.
  - Не хочешь на альтруизм, ладно, не буду. Тогда о себе подумай! Ты что думаешь, я с тобой шучу? Нет, не шучу! Ведь на самом деле закопаем тебя ни за что ни про что.
  - Днем раньше, днем позже, - пожал плечами Стасер. - Ведь если я этого твоего законника шлепну, на такой крючок попаду, что уже не соскочить будет. Либо блатные найдут и на ремни порежут, либо ты штатным киллером работать заставишь, а там рано или поздно либо удавишь по-тихому, либо менты возьмут. Так что мне все одно, куда ни кинь всюду клин.
  - Ну вот видишь, сам понимаешь, что ни выхода, ни выбора у тебя, собственно говоря нет. Но, если будешь сотрудничать, появляется какая, никакая надежда, а так вообще ничего не светит. Ты же умный парень, так что я думаю, перспективу правильно оценить сможешь.
  
  
  
  Темный с давно разбитыми лампочками и покрытыми рыжими космами паутины окнами подъезд был загажен до последней крайности. Окаменевшие и совсем свежие бычки, пустые бутылки, использованные презервативы, разноцветные обертки от них и импортных шоколадок, пустые сигаретные пачки и просто бумажки устилали его бугристым неравномерным ковром, от чего ощущение запустения и захламленности еще увеличивалось. Пахло соответственно кошачьей и человечьей мочой, поскольку на кодовый замок, здешние обитатели так и не разорились, в подъезд время от времени забегали не слишком культурные граждане, которым вдруг приспичило справить малую нужду. Впрочем, на такие мелочи, как грязь и неприятный запах Стасер внимания не обращал, давно уже приучил себя, не отвлекаться на подобные пустяки при выполнении задачи. А сейчас он был на задаче, пусть не точно такой же, как в недавнем армейском прошлом, но, тем не менее, тоже рискованной и связанной со стрельбой и смертью. Он пришел сюда, чтобы убить человека. Точно так же как раньше, только раньше его готовили убивать противника взводами и ротами, а теперь он перешел на штучную работу под индивидуальный, а не государственный заказ, но сама работа от этого проще не становилась. Пожалуй, даже сложнее.
  Стасер опустил руку в глубокий карман плаща и дотронулся кончиками пальцев до холодной стали пистолета, в который раз мысленно попросив у оружия прощения. Для пистолета предстоящая работа должна была стать последней. У киллеров свои законы и свои отношения с оружием. "Брось ствол ментам, без него уходить легче!" Для боевого офицера в плоть и кровь впитавшего уважение и любовь к оружию, что являлось единственной гарантией победы над врагом, да и вообще выживания, такой подход казался неприемлемым, да что там, просто чудовищным, но между тем был единственно верным. "Ты уж прости меня, Макарыч. Так вот неправильно все вышло", - шепнул Стасер, еще раз нежно погладив такую удобную, такую привычную рукоятку.
  Сквозь разбитое оконное стекло с улицы долетел скрип тормозов. Быстро глянув в окно, Стасер хищно ухмыльнулся, клиент прибыл точно по расписанию. Не зря, ох не зря, потратил он целых две недели на наблюдение и кропотливое изучение распорядка дня Тунгуса. Тот оказался на редкость пунктуальным господином и имел более-менее четкий график жизнедеятельности, устоявшиеся пристрастия и привычки, а соответственно четко набитые маршруты движения и места посещения. Сегодня Стасер ждал его в одной из таких точек. В этом вонючем подъезде вместе с престарелой бабушкой проживала некая Вероника Киселева, восемнадцатилетняя студентка, и, одновременно, любовница Тунгуса. Тунгус, согласно воровским традициям семьи не имел, но к женщинам испытывал довольно сильную тягу, особенно к молоденьким, только вошедшим в сок и тело. Любовниц он менял часто, особо к ним не привязываясь, но был щедр, порядочен в меру своих понятий, а потому в желающих ублажить богатенького папика недостатка не ощущалась. Очередной ублажительницей за скромный гонорар в виде дорогих шмоток и украшений стала Вероника. Стасер ее видел несколько раз, ничего оказалась телочка, вполне модельных пропорций. Тунгус посещал ее трижды в неделю, как по расписанию: понедельник, среда, пятница. Сегодня была среда, значит, визит должен был состояться с пятнадцати ноль-ноль, до шестнадцати тридцати. В это время девушка железно должна была быть дома и в одиночестве, независимо от любых обстоятельств всей своей остальной жизни. Девушек, что под какими-либо предлогами нарушали раз оговоренное расписание, Тунгус безжалостно лишал благосклонности. Ну и сам, соответственно старался быть по-джентельменски точным.
  Такая пунктуальность Стасеру была на руку. Он уже прикинул, что подъезд любовницы самое подходящее место для перехвата объекта. Остальные его постоянные точки вроде японского ресторана "Сакура" или спортивно-развлекательного комплекса "Олимп" были уж слишком на виду, слишком много случайного народа там толклось, а значит, могли возникнуть совершенно непредсказуемые обстоятельства. Стасера непредсказуемость не устраивала, он должен был сработать наверняка. О засаде в подъезде дома, где проживал объект нечего было и думать, там была точно такая же элитная новостройка, как его прошлое место работы, с такой же точно охраной, принадлежавшей конкурирующему ЧОПу. Вот и выходило, что перехватить клиента удобнее всего при посещении любовницы. "Ни к чему хорошему разврат не приводит! Опасайтесь беспорядочных половых связей, они смертельно опасны!" - пробормотал Стасер, натягивая тонкие нитяные перчатки. В окно он уже не смотрел, процедура прохода Тунгуса к любовнице была ему отлично известна и даже захронометрирована. Первым в подъезд зайдет похожий на отошедшего от дел борца сумо телохранитель. Стасер про себя прозвал его Верзилой. Он уже знал, что комплекция неуклюжего громилы обманчива, что он не расстается с пистолетом, закончил в свое время элитную школу телохранителей и отлично стреляет из любых положений, с завязанными глазами на звук, в падении и прыжке, а также с двух рук по-македонски. Но сегодня шанса пострелять у него не будет, сегодня все шансы у Стасера. Мат в два хода. Белые начинают и выигрывают. Далеко внизу хлопнула подъездная дверь. Итак, ход первый.
  Стасер вытянул из кармана заранее подобранную отмычку, эта часть плана потребовала больше всего усилий. Никаких навыков обращения с замками у самого Стасера не было, пришлось обращаться к Кроку, а уж он нашел подходящего специалиста. Дверь обычной квартиры находившейся на этаж ниже Киселевской тихо скрипнула, открываясь, и впустила Стасера в чужой мир совершенно незнакомых людей. Скажем условно незнакомых, Стасер уже побывал здесь пару раз, и заочно пообщался с хозяевами, главным достоинством которых было гарантированное отсутствие дома во время операции. Аккуратно притворив за собой дверь, Стасер припал к глазку, наблюдая за лестницей. Тяжелые шаги и сопение Верзилы стали слышны задолго до того, как сам он появился в поле зрения, с кряхтением топая вверх. По установившимся правилам телохранитель должен был подняться до последнего пятого этажа, убедиться, что в подъезде никого нет, а уж потом спуститься вниз за Тунгусом и, сопроводив его до нужной двери, отвалить назад в машину, где и ожидать удовлетворяющего похоть босса. Самым простым было бы завалить Тунгуса в тот момент, когда он находится у любовницы. Можно придумать сотню уловок, чтобы заставить молодую дуру открыть дверь квартиры, а там уже никакого противоборства не будет, никакой опасности. Тунгус давно не боец. Так что все обернется обычным расстрелом. Два выстрела по ростовым фигурам, как в тире, если постараться, можно уложиться в секунду. Еще две секунды - контрольные в голову, чтобы наверняка. Итого три секунды и можно уходить, Верзила внизу выстрелов не услышит, а человек спокойно выходящий из подъезда подозрений не вызовет, особенно если придумать какую-нибудь выразительную деталь имиджа, к примеру канцелярскую папку в руке. Ну, кто примет за киллера, покидающего место преступления хорошо одетого молодого человека куда-то спешащего с папкой в руке? Какой там киллер, обычный офисный клерк, замордованный борьбой за розницу, торопится на свое рабочее место. Короче, всем хорош вариант кроме одного, жалко ту самую молодую дуру, она-то точно здесь не при делах, а мочить ее придется однозначно, слишком много информации из нее потом могут вытянуть менты, а того хуже братки и кореша невинно убиенного Тунгуса, что к попу не ходи, поведут собственное расследование случившегося инцидента.
  Потому, Стасер решил брать клиента на подходе, так тоже получалось два трупа. Но в этом раскладе вторым трупом был Верзила, а того психологически казалось убить гораздо легче, чем девчонку. Как ни как, он на работе, знал, на что шел. Если появиться из неожиданно открывшейся двери и сразу открыть огонь у телохранителя не будет никаких шансов. Ствол он в руках не держит, даже учитывая его серьезную подготовку, на то, чтобы выхватить оружие из кобуры и открыть огонь потребуется никак не меньше секунды, а к этому времени Стасер успеет выстрелить как минимум дважды.
  Вновь послышалось тяжелое сопение, Верзила, неуклюже переваливаясь на коротких кривоватых ногах, протопал вниз. Хлопнула подъездная дверь. Ну, поехали! Щелкнул предохранитель пистолета, клацнул затвор, загоняя в ствол патрон. Все! На огневой рубеж шагом марш! Капитан Миронов к бою готов! Осталось дождаться команды "Огонь!". Стасер крепче стиснул в кармане плаща пистолетную рукоять, последние секунды перед броском привычно растягивались как пленка в замедленной съемке, время стало вязким и плотным, все чувства обострились до предела, он сейчас даже слышал, как безнадежно бьется об оконное стекло на кухне попавшая в прозрачный плен муха. Шаги двух людей отмерявших последнее в своей жизни расстояние звучали громом, отдаваясь во всем теле, попадая в унисон с ритмом бешено стучащего сердца, мощным насосом гонящего по венам насыщенную адреналином кровь. Пора!
  Левая рука решительно распахнула входную дверь, правая еще покоилась в кармане ожидая бегущего по натянутым звенящими струнами нервам приказа гибкой смертоносной змеей вынырнуть наружу, не оставляя никаких шансов тем двум медленным неуклюжим теням, что еле топчутся на другом конце лестничного пролета. Стасер сделал шаг вперед навстречу мишеням. Для него они уже не были людьми. Трупы! Оба трупы! Еще не прозвучал первый выстрел, но они уже проиграли свою последнюю схватку за жизнь. Верзила что-то понял, или почувствовал обостренным звериным чутьем не раз травленного охотниками хищника. Вскинув голову, он встретился глазами с взглядом Стасера и видимо прочел в нем смерть, потому что, коротко всхлипнув и обреченно посерев лицом, шагнул вперед, могучим плечом впечатывая хрупкого субтильного Тунгуса в перила, закрывая его своим телом. Что больше ничего не успеть он уже понял, и этот жест был бессмысленным и глупым, при стрельбе в упор, клиента не закрыть, не первым выстрелом, так десятым киллер его достанет. Стасер криво улыбнулся углом рта и, как ему казалось, невыносимо медленно, а в реальном времени с невероятной скоростью потянул из кармана правую руку. И в тот момент, когда пистолет уже почти показался из складок плаща непонятно почему, будто кто под локоть толкнул, Стасер глянул в мутноватое, засиженное мухами и заплетенное паутиной подъездное окно, выходившее прямо на импровизированную стоянку машин перед домом. Самая обычная дворовая стоянка, покрытая асфальтом площадка с поблескивающими на солнце лужами - следами утреннего дождя. Необычным во всей картине был только черный "туарег" из которого неспешно выбирался Паша Маузер собственной персоной.
  Закаменев лицом и лишь недюжинным усилием воли сумев остановить движение руки, Стасер, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал вниз, лишь мельком глянув на вздрагивающего всем телом Верзилу все еще продолжавшего закрывать грудью влипшего в перила босса. Уже выходя из подъезда, он услышал хриплую брань Тунгуса отчитывающего не в меру ретивого телохранителя.
  - Совсем охренел, урод! Чуть все ребра мне не переломал! Что ж тебе везде убивцы мерещатся, а? Прямо горишь на работе, как стахановец! С таким, как ты и киллера не надо, сам задавишь с перепугу!
  Провинившийся телохранитель в ответ лишь что-то неразборчиво и виновато гудел.
  "Дурак ты, Тунгус! - мельком подумал Стасер. - Да такого охранника, что реально готов клиента грудью закрыть днем с огнем не сыскать! Парень ведь абсолютно верно все понял, и не струсил, до конца свою работу выполнял! А ты его за это распекаешь! На руках такого телохранителя носить надо, а не дерьмом поливать!"
  Невольно улыбнувшись, представив плюгавого Тунгуса, пытающегося нести на руках Верзилу, Стасер пинком распахнул рассохшуюся деревянную дверь подъезда. Расстояние до стоянки он преодолел в несколько широких шагов, практически бегом, так что когда Маузер, копошившийся на заднем сиденье разогнулся, держа в руках несколько туго набитых пакетов, он уже стоял у него за спиной.
  - День добрый, Паша, радость наша! - широко улыбнувшись, поприветствовал бандита Стасер.
  Нехорошая это была улыбка, широкая до ушей, но глаза при этом оставались холодными и злыми, и отчетливо читались во взгляде могильная сырость и черный провал небытия.
  - З-здравствуй..., те, - запинаясь, вымолвил Маузер, как загипнотизированный уставившийся на вовсе недвусмысленно оттопыренный карман темного широкополого плаща.
  - Я гляжу, тачка твоя нашлась, - ласково спросил Стасер. - Ишь радость-то, какая! Наверное, отмечать будешь?
  - Д-да... - выдавил Паша лихорадочно рыская глазами по сторонам в поисках помощи и поддержки, как назло двор был практически пуст, лишь на дальней лавочке грелись на последнем осеннем солнышке две бабульки-пенсионерки. Если бы сейчас во дворе появился милицейский патруль, Паша был бы вне себя от радости, а лучше не просто патруль, а ОМОНовская группа захвата, да что там, даже простого лоховатого участкового инспектора Маузер сейчас готов был расцеловать в засос. Однако судьба в этот день прочно отвернулась от коммерсанта и бандита. Сотрудники милиции оставались где-то далеко, занятые своими неведомыми простым смертным делами, а рядом был вооруженный и вовсе недоброжелательно настроенный бывший охранник.
  - Садись в машину. Покатаемся, - перестав улыбаться, замороженным голосом произнес Стасер. - Нам ведь есть что с тобой обсудить, правда?
  - Да чего же... Может, здесь и перетрем? - засуетился, размахивая руками и отступая подальше Маузер.
  - Садись в машину, - повторил Стасер и прорисовывающийся сквозь его карман предмет угрожающе шевельнулся.
  
  
  
  Крок взял трубку после первого же гудка, будто сидел у телефона и ждал.
  - Слушаю.
  - Да нет, это я, тебя слушаю, - нарочито растягивая слова произнес Стасер.
  - Не понял! Что за тон? Ты что пьян, что ли?
  - Да нет, наоборот, только что протрезвел окончательно.
  - Короче, у меня нет времени разгадывать твои ребусы. Нужно что-то, так говори сразу! И не занимай линию, я жду важного звонка.
  - Сразу? Ну если в двух словах, то, нашел я машину Маузера, причем, что характерно вместе с ним внутри.
  В трубке долго молчали, Стасер даже решил, что связь по какой-либо причине прервалась и подул в мембрану.
  - Вот значит, как, - вымолвил Крок. - Предупреждал ведь придурка. Так нет же... Он жив?
  - Маузер? Обижаешь, начальник, конечно жив! На кой хрен мне об это говно мараться? Обосрался он, представляешь, натурально обосрался, еще раньше, чем я его спрашивать начал. Ну а потом, выдал полный расклад. Значит, говоришь, тебе исполнитель для мокрух понадобился? Надежный, кровью и деньгами повязанный... А моя кандидатура лучше всех подходила...
  - Ну примерно так... - совершенно спокойно ответил Крок.
  Стасер не мало удивлялся его способности так держаться, если бы он сам оказался объектом подобных разоблачений, то вряд ли смог бы сохранять столь полное спокойствие, просто выдержки бы не хватило.
  - Ну раз ты все знаешь... Что ж, подъезжай ко мне в офис, обсудим сложившееся положение. Может договоримся до чего-нибудь... В любом случае, мое предложение остается в силе. Так что подумай, а если нет, решай, что хочешь за претензию и разойдемся краями.
  - А ведь я тебе, сука, жизнь спас... - совершенно растеряно произнес Стасер, не то чтобы он ожидал от директора слез и раскаяния с ломанием рук и просьбами о прощении, но вот такой откровенный цинизм все же стал для него неожиданностью.
  - Положим, за это я тебя уже отблагодарил, - сухо ответил Крок.
  - Мразь ты все-таки... - произнес Стасер аккуратно нажав клавишу отбоя и сверившись с записями в блокноте начал набирать новый номер.
  - Добрый день. Акционерное общество "Таежные просторы", Марина, - томно откликнулась трубка.
  - И тебе день добрый, крошка, - буркнул Стасер. - С директором меня свяжи.
  - Извините, но Роман Дмитриевич сейчас занят, - построжал милый голосок в трубке. - Если вы оставите свой номер и изложите суть вопроса, он с Вами свяжется...
  - Номер? Хорошо, записывай... А суть вопроса... Скажи Роману Дмитриевичу, что звонил киллер, который чуть не завалил его сегодня в подъезде на Вернадского. Хочет обсудить условия дальнейшего выполнения заказа.
  Несколько секунд с наслаждением послушав наступившую на том конце линии гробовую тишину, Стасер нажал "Отбой", разорвав связь с офисом принадлежащей Тунгусу фирмы, помещения которой вор обычно использовал как штаб-квартиру.
  Телефон затрезвонил ровно через три минуты.
  
  
  
  Вагон плавно качнулся и, мерно отсчитывая такт колесами, двинулся вперед, неспешно поплыл назад с детства знакомый вокзал. Стасер сидел у окна, откинувшись на пластиковую стенку купе, напротив возилась, раскладывая многочисленные сумки, толстая пожилая тетка, противно вонявшая потом и дешевыми духами.
  - А далеко ли едите? - тяжело дыша, спросила тетка.
  - На Украину, - коротко ответил Стасер, отворачиваясь к окну, и всем видом демонстрируя нежелание поддерживать начатый разговор.
  - Сами оттуда, или родственники у Вас там? - не унималась попутчица.
  - Нет, просто решил посмотреть новые места, - отрезал Стасер и, чтобы пресечь дальнейшие расспросы сунул в уши наушники МР-3 плеера, включив зачем-то настроенное на волну местной станции радио.
  - ... со всеми признаками заказного, - запинаясь от усердия и изо всех сил изображая праведный гнев, произнесла дикторша программы новостей. - Неизвестный киллер, остановился рядом с машиной на перекрестке и открыл огонь из автоматического оружия, после чего скрылся на мотоцикле. Введенный в городе план "Перехват" пока результатов не дал. Директор частного охранного предприятия "Змей" Александр Данилов и двое сотрудников предприятия, находившиеся в машине, погибли на месте. Правоохранительные органы связывают убийство с профессиональной деятельностью Александра Данилова. Кроме того, как сообщил нашему корреспонденту источник в милиции, в недавнем прошлом у Данилова произошел на профессиональной почве конфликт с одним из начальников охраны объектов, закончившийся громкой ссорой и увольнением последнего. Возможно убийство Данилова - месть уволенного охранника...
  Стасер резким движением пальца выключил радио и полистав список воспроизведения плеера, состоявший почти исключительно из классической музыки после недолгого колебания выбрал "Реквием" Моцарта. Мощные аккорды ударили в уши беспокойным набатом, песней-прощанием с ушедшими.
  "Да, - подумал Стасер, вслушиваясь в торжественную и печальную мелодию. - Прав был, Тунгус. Вовремя я сваливаю".
  Тунгус предлагал оплатить на выбор отъезд в Турцию или Египет, но Стасер выбрал Украину. "Люблю, когда вокруг родная речь, - пояснил он удивленному вору в законе. - А на Украине, по-крайней мере восточной, русский еще не скоро забудут".
  Мерно стучали на стыках колеса, летели за окном, уносясь назад редкие перелески и широкие поля, мелькали иногда покосившиеся халупы брошенных погибающих деревень. Гремел в ушах поминальный гимн Моцарта... Начиналась новая глава жизни...
  
  
  
  Финал
  Хунта высадил их на развилке дорог уже за американским блок-постом. На счастье распоряжение бравого коменданта о дальнейшем сопровождении гардов сюда не дошло, затерявшись где-то в бюрократических извивах военного управления. У амеров военная бюрократия еще почище, чем в родной Краснознаменной. Ну, да оно и к лучшему, вряд ли удалось бы как-то обосновать для иностранных морпехов необходимость ни с того ни с сего высадить двух человек прямо посреди дороги идущей через враждебную для всех не мусульман "красную зону". По счастью никому объяснять ничего не понадобилось, контрактники лишь молча пожали плечами, втихую покрутив пальцем у виска, но, раз командир решил, что так надо, значит у него какие-то свои резоны. Уговаривать, а тем паче мешать, здесь было не принято, все люди взрослые, сами разберутся, как жить и что делать. Теперь они стояли на пыльной обочине, рядом с единственным уцелевшим в этой дурацкой экспедиции "хаммером".
  - Может все-таки ты с нами, командир? - чуть дрогнувшим голосом спросил Хунта и неприязненно покосился на нарочно отвернувшегося, мол, я тут вообще не при делах, Мамбу. - Пусть этот сам выпутывается... Тебе-то оно на кой?
  - Надо, братишка, надо... - вздохнул Стасер, хлопнув контрактника по плечу. - Он ранен и в одиночку может не дойти. Будь жив и не поминай лихом, даст Бог, еще свидимся...
  Хунта лишь неопределенно мотнул головой, внимательно, как в последний раз глянув в глаза командиру.
  - Будь жив, командир. Удачи!
  - Удачи, брат!
  Обдав стоящих облаком удушливой гари "хаммер", резво взяв с места, рванулся вперед по дороге и вскоре превратился в едва различимую точку, а там и вовсе пропал за горизонтом. Двое остались одни посреди выжженной солнцем, поросшей редкими серыми травяными кочками пустыни.
  - Ну и что дальше? - спросил Стасер до последнего провожавший взглядом уходящий за линию горизонта "хаммер" в котором в очередной раз уезжала вроде бы налаженная и до какой-то степени устроенная жизнь, оставляя его лицом к лицу с новым поворотом в судьбе.
  - Дальше нам нужна тачка, - произнес Мамба, осторожно, чтобы не потревожить висящую на перевязи раненую руку, усаживаясь на горячий асфальт. - Пешком здесь не повоюешь.
  - Это уж точно, - кивнул, соглашаясь Стасер. - Только где же мы ее возьмем?
  - Сначала я думал, ваш вездеход позаимствовать... - начал было Мамба, но, поймав краем глаза опасно сверкнувший взгляд Стасера, тут же поправился. - Да ладно тебе, шучу я, шучу...
  - Не смешно!
  - Да брось, просто ляпнул не подумав! Сейчас тормознем первую же машину с местными и поедем себе с комфортом. Все нормально будет, как у дедушки!
  Стасер лишь неопределенно кивнул в ответ.
  Первую появившуюся на трассе машину пришлось ждать порядка часа, а дождавшись, стремглав улепетывать прочь от дороги и вжиматься в землю прячась за чахлой растительностью. Два джипа набитые иракскими гвардейцами пронеслись по шоссе, завывая моторами. Залегших в небольшой ложбинке и наблюдавших за ними из-за травяных кочек беглецов иракцы не заметили.
  - Вот блин, - сплюнул Стасер. - Сейчас бы тормознули тачку!
  - И не говори, - согласился бледный как мел Мамба, неловко стараясь повернуться к приятелю правым боком.
  - А ну, что у тебя там? Давай, показывай! - строго прикрикнул на него мигом засекший странность в поведении Стасер. - Ну, так я и знал, опять начало кровить! Ты что же, растяпа, осторожнее кувыркаться не мог?
  По серо-коричневым от въевшейся пыли бинтам уже расплывалось яркое багровое пятно.
  - Ага, покувыркаешься с этой бандурой!
  Мамба со злостью кинул на песок громоздкую трубу гранатомета.
  - Так чего ты в нее вцепился? Давай я, что ли потаскаю! - предложил свою помощь Стасер.
  - Спасибо, не надо, - пробурчал Мамба, вновь взваливая укутанную в брезент трубу себе на спину.
  - Не доверяешь?
  - Как говорит мой шеф, верить можно только себе и то лишь в исключительных случаях.
  - Ну, как знаешь, - пожал плечами Стасер. - Давай тогда лапу, придется заново перетягивать.
  Одинокий обшарпанный "форд" появился на дороге, когда они уже совсем потеряли надежду и совершенно обессилили от одуряющей жары и непрерывных атак полчищ невесть откуда взявшихся в пустыне мелких надоедливых мух.
  - Ты сиди на обочине, я сам тормозну, - произнес Стасер, с трудом поднимаясь и выходя на середину дороги.
  Увидев одинокую фигуру с поднятой рукой, стоящую на шоссе прямо посреди безлюдной пустыни, водитель даже не подумал притормозить, а, как показалось Стасеру, наоборот притопил газ до пола, стараясь поскорее миновать странного кандидата в пассажиры. Стасер многозначительно потряс в воздухе автоматом, но и это не возымело действия. "Форд" снижать скорость не собирался.
  - Вот, урод, блин... - начал было Стасер высказывать окружающему миру свое мнение о неотзывчивом водителе, но закончить не успел.
  Сзади простучала короткая автоматная очередь, пули звонко тренькнули о камни, выбивая мелкую крошку и кусочки асфальта прямо перед капотом. "Форд" взвизгнул тормозами и встал в десятке метров от Стасера. Тот в растерянности обернулся, встретившись взглядом с радостно скалившимся Мамбой.
  - Не умеешь ты с местными налаживать отношения, парень, - прокричал разведчик, опуская еще сочащийся легким серым дымком ствол.
  Из машины показался одетый в национальный белый бурнус араб, на голове нацеплена цветастая арафатка. Мелко семеня и через каждый шаг угодливо улыбаясь, он двинулся к друзьям что-то быстро тараторя на своем гортанном языке. Стасер знавший по-арабски лишь несколько общеупотребительных выражений типа "Стоять", "Лежать", "Сопротивление бесполезно", даже не пытался понять смысл этого словесного потока. Зато Мамба слушал водителя внимательно и время от времени что-то начальственно покрикивал, после чего араб начинал кланяться и вновь тараторить. Переговоры длились недолго. Водитель вернулся к "форду" и, распахнув заднюю дверь, вытащил за руку, закутанную в хиджаб и традиционную абаю женщину, что-то коротко ей пояснил и подошел к Мамбе, униженно кланяясь и продолжая беспрестанно тараторить. Мамба устало махнул рукой в сторону от дороги, убирайтесь мол. Араб и женщина, мелко кивая, попятились в указанном направлении. Мамба вновь резко выкрикнул несколько непонятных слов и еще энергичнее махнул здоровой рукой. Это возымело свое действие, водитель вздрогнул, как от удара и, вжав голову в плечи, повернулся и быстро зашагал прочь от дороги, волоча за собой спотыкающуюся женщину. Едва они отвернулись, Мамба неприязненно скривился и поднял автомат. Он стрелял с одной руки, уперев магазин в колено, но даже из такой неудобной позиции не промахнулся. Два одиночных выстрела ударили дуплетом, почти сливаясь друг с другом. Араб, получивший пулю точно в затылок, рухнул головой вперед, как подкошенный, умерев раньше, чем коснулся земли. Женщине пуля попала в шею, и она еще несколько секунд билась в агонии, царапая жесткий песок пустыни скрюченными пальцами.
  - Вот и все, - хрипло выдохнул Мамба. - Карета подана и костюмы готовы. Золушка может ехать на бал.
  - На кой хрен ты их убил? - Стасер стоял как громом пораженный и с брезгливым удивлением, будто в первый раз увидел и увиденное сильно не понравилось, разглядывал старого друга.
  - Что значит на кой? "Случайные свидетели выдвижения разведгруппы подлежат немедленному и безусловному уничтожению", - процитировал Мамба. - Или забыть успел?
  - Да чем бы они тебе помешали!
  - Как чем? Если бы я их не убил, они остались бы сидеть здесь у дороги, и натравили бы на нас первый же патруль! Или ты думаешь, что они бы послушались меня и ушли, куда глаза глядят, в пустыню? Это без воды-то? - казалось, Мамба искренне не понимает, какие к нему могут быть претензии.
  - Да следующий патруль мог появиться здесь к вечеру, или вообще завтра! - кипятился Стасер.
  - А мог через пять минут! - зло оборвал его Мамба. - Я не могу рисковать, забыл? Кстати, о патруле... Чем болтать попусту, помоги раздеть этих... Им шмотки в отличие от нас уже без надобности...
  - А нам зачем? - Стасера вовсе не вдохновляла перспектива облачаться в одежду снятую с еще теплого трупа.
  - Зачем? - карикатурно передразнил его Мамба. - Затем! Ты что собирался в этой своей робе в Тикрит ехать? Тебя местные еще на подступах на куски разорвут! Так что давай, не сачкуй! Раздевай девку, тебе с твоей славянской рожей и нулевым арабским в самый раз будет роль покорной и молчаливой мусульманской жены. Благо здесь паранджу с тебя никто снять не рискнет. А уж я буду тебе хорошим мужем, можешь не сомневаться!
  - Ага, а машину тоже ты поведешь? Что-то я не видал здесь женщин за рулем?
  - Само собой я поведу, а ты как думал?
  - А как же твоя рука?
  - Как, как? Кверху какой, как обычно! Справлюсь уж как-нибудь! Давай, раздевай ханумку, спорим она молодая и с большими сиськами!
  Стасер при этих словах брезгливо сплюнул и внимательно посмотрел на Мамбу. Тот широко улыбался, в глазах плясали веселые азартные огоньки.
  - А ты изменился... - медленно проговорил Стасер. - Злее стал, бесчувственнее...
  - Всех не пожалеешь, - мгновенно посерьезнев, тихо произнес Мамба. - Если вокруг каждый сам за себя, то я за Вовку Мамбеталиева, он почему-то мне очень дорог, а на остальных насрать...
  Стасер кивнул не то соглашаясь, не то отгоняя настырную мошку и тяжело зашагал к свернувшейся в клубок, приняв перед смертью эмбриональную позу женщине.
  Мамба не угадал, женщина не была ни молодой, ни красивой. Самая обычная замордованная нелегкой жизнью мусульманской жены тетка лет сорока с большим гаком. Морщась от отвращения, Стасер стянул с нее просторное черное платье и напялил на себя прямо поверх рубашки, сложнее вышло с хиджабом, он оказался изрядно забрызган уже высохшей кровью. Заскорузлая тряпка противно натирала шею, неестественно топорщилась сзади, да еще удушливо пахла тяжелым сладковатым запахом свежей крови.
  - Потерпишь, дорога не дальняя, - отрезал Мамба. - Плечи не разворачивай во всю ширь и вполне сойдет.
  Сам он облачился в бурнус убитого араба, а заляпанную кровью и сероватой слизистой кашей, бывшей когда-то мозгом, арафатку выбросил, заявив, что он и без головного убора вылитый араб, с чем Стасер вынужден был согласиться, внешность у Мамбы была вполне подходящая. Трупы затащили в тянущийся вдоль дороги кювет, положили вплотную к его ближней стенке, так, чтобы невозможно было случайно заметить из проезжающих мимо машин, и слегка присыпали песком. Тщательно маскировать происшедшее смысла не было, если мертвецов не найдут хотя бы до вечера, то это уже даст беглецам вполне достаточную фору, а, учитывая, интенсивность движения по трассе, такого исхода можно было не опасаться. Пролежат, как миленькие, пока кто-нибудь случайно не наткнется, а то и вообще никогда не найдут, мало ли здесь людей без вести пропадает.
  Наконец они оказались в прокаленном как хорошо разогретая духовка нутре машины. О работающем кондиционере, приходилось только мечтать. По-видимому, бывший хозяин считал его излишней роскошью и при первой же поломке не стал чинить не такую уж нужную, но достаточно дорогостоящую по местным меркам железяку. В конце-концов беглецы ограничились раскрытыми окнами, в которые упруго бился летящий на встречу раскаленный воздух, по-крайней мере он высушивал заливающий глаза пот. Несмотря на свою однорукость машину Мамба вел просто виртуозно. Пролетев на скорости больше сотни изрядный конец по прямой, как стрела, трассе, он свернул на едва приметную грунтовую дорожку и, поднимая тучи бурой пыли, углубился в пустыню, ведомый ему одному известными приметами правильного пути. Стасер целиком положился на навыки новоявленного Сусанина. В самом деле, кто здесь офицер ГРУ, а кто просто так, погулять вышел? Вот пусть и старается, зря что ли его учили?
  Мамба что-то неразборчиво мурлыкал себе под нос полностью поглощенный выбором правильного маршрута, и Стасер даже слегка задремал, убаюканный мерным покачиванием удобного буржуйского сиденья.
  - Ты кадетку помнишь?
  Вопрос Мамбы застал его врасплох, заставив беспокойно заворочаться на сиденье, выплывая обратно в реальный мир из глубины зыбких неопределенных грез.
  - Конечно. А к чему это ты?
  - Кислякову помнишь? Ну, Леночку, англичанку?
  - Леночку... - Стасер мечтательно потянулся. - Еще бы! В нее же вся рота влюблена была по уши.
  - Я ее видел год назад...
  - Да ты что? Ну и как она?
  - Нормально. Все так же учит салабонов английскому языку. Вот только больше они в нее не влюбляются... Возраст, ничего не поделаешь... Располнела, обрюзгла, вся в морщинах... Меня даже не узнала...
  - Ну а что ты хотел, мы все не молодеем, - пожал плечами Стасер.
  - Нет! - с жаром выкрикнул Мамба. - Ты не понимаешь, я ведь специально ради нее приехал, я думал... Не знаю... Что все будет как раньше... Я хотел... Даже не знаю, как тебе сказать... Ну чтобы как раньше, в груди екнуло что-то... И ничего. Представляешь, совсем ничего. И училище изменилось. Другое все, не такое, как раньше. Из офицеров, понятно, никого не осталось. Но даже стены другие. Не настоящие, понимаешь!
  - Ага, - озадаченно протянул Стасер. - На ностальгию потянуло, решил в детство нырнуть, а не вышло. Извини, брат, в одну реку не входят дважды, и время назад не открутить, как бы ни хотелось.
  - Да нет, тут другое, - так же неожиданно остывая, как завелся, покачал головой Мамба. - Это со мной что-то не так. Пусто все. Ничего не волнует, ничего не держит. Веришь, взял как-то пистолет, загнал патрон в патронник и гляжу в ствол. Палец на курке и понимаю, что ничто не держит, ничто... В любой момент нажать могу. Устал я...
  Стасер молчал, не зная, что на это сказать. Слишком явной и неподдельной какой-то глубинной звериной тоской веяло от слов Мамбы. Не хотелось ни убеждать его в том, что жизнь прекрасна, ни подшучивать над глупой рисовкой с репетицией самоубийства. Да если покопаться поглубже в собственной душе, то и там, в далекой и темной глубине, тоже жило что-то подобное, хотя он даже сам себе боялся в этом признаться.
  - А, вспомнил! - прервал молчание разведчик. - Это же Кислякова тогда тебя спрашивала, будешь ли ты пытать женщину. Тогда еще всем взводом обсуждали и спорили. Знаешь, я нашел для себя ответ на этот вопрос.
  "Я видел, - подумал Стасер. - Человек, который может вот так ни с того ни с сего выстрелить в затылок безоружному, даже не врагу, а просто случайно подвернувшемуся мирному жителю, который весело смеется и шутит после этого, не остановится и перед пыткой. Что ему чья-то чужая боль? Просто очередной аттракцион в такой скучной и надоевшей жизни. Лишний способ развеяться!"
  В слух, однако, он ничего подобного не сказал, надеясь, что, не поддерживая обсуждение неприятной темы, сумеет ее избежать. Не получилось.
  - Понимаешь, - продолжал Мамба. - Сама постановка вопроса была неправильной. Кстати, Конго-Мюллер это знал, и даже намекал нам. Все зависит от того, здесь ты или там. Здесь убить человека, пытать женщину или ребенка вполне естественно. Здесь это нормально, потому что кругом война, и она, не то чтобы все спишет, она просто заставляет жить по своим, совсем далеким от человеческих законам. Если ты на войне начинаешь жить по-человечески, то почти со стопроцентной вероятностью ты труп! И то же самое происходит, если ты пытаешься в обычном мире существовать по обычаям войны. Там тоже тебя мгновенно объявят социально опасным и упекут в тюрьму, или психушку. Очень важно иметь в голове специальный переключатель "мир - война" и вовремя его нажимать. Тогда и вопрос снимается сам собой. Что нормально для войны, не нормально для мира и наоборот! Вот в чем фишка! Сдал автомат в оружейку, переоделся в гражданку, щелк тумблером. Все! Мир! И тогда ты никогда не убьешь случайного хулигана в подворотне! Просто не сможешь! И наоборот! Надел форму, расписался за получение оружие, щелк тумблером. Война! И каждый, кто не вовремя шевельнулся или обозначил малейшую угрозу, тут же получает пулю! Вот такая вот теория!
  - Ты псих, - коротко прокомментировал Стасер. - Ты свихнувшийся на войне дебил. Тебя действительно изолировать надо.
  - Кто из нас нормален? - философски пожал плечами Мамба. - Покажи мне хоть одного человека, кто был бы на сто процентов уверен в своей собственной нормальности.
  Стасер не ответил и, зажмурив глаза, откинулся в кресле. Почему-то за сомкнутыми веками упрямо всплывало искаженное предсмертным ужасом лицо мусульманки в окровавленном хиджабе. Он гнал его от себя, пытаясь вызвать в памяти образ Леночки Кисляковой, такой, какой она была почти пятнадцать лет назад, но добился только того, что ее черты проступили на перемазанном кровью лице убитой, и уже казалось, что Мамба застрелил не неизвестную безымянную женщину, а давнишнюю любовь их роты.
  
  
  
  Низкий резной столик черного дерева просто ломился от яств, отяжелевший от обильной еды Стасер расслабленно откинулся на заботливо подложенные подушки и терпеливо ждал. Ждал он с той самой минуты, как они с Мамбой постучались в этот дом в одном из окраинных кварталов Тикрита, и открывший им дверь араб окинул его удивленным и вовсе не дружелюбным взглядом. Именно с того момента его смутные подозрения о том, чем закончится для него вся эта авантюра, наконец, обрели под собой реальную почву. Еще больше они усилились, после того, как худощавый мужчина с ястребиным профилем к которому их провел немногословный хозяин дома, удивленно и даже раздраженно глянув на Мамбу, бросил ему вместо приветствия что-то резкое по-арабски. Стасер успел заметить каким жалким и растерянно-виноватым стал на миг взгляд его друга после этой реплики. К самому же гарду Ястреб отнесся вполне дружелюбно, пожал ему руку, на чистом русском поблагодарил за спасение сотрудника и помощь в сохранении от вражьих лап ценного образца отечественного военпрома, посетовал на плохую организацию спланированной вкривь и вкось на самом верху операции, на не оперативность постановки задач, из-за которой пришлось проводить столь важную и сложную акцию без всякой подстраховки. В общем, Ястреб был сама любезность и ничуть не скрывал, что является резидентом российской разведки. Своего имени, правда, так и не назвал. Но, тем не менее, Стасер вполне ясно уверился в том, что из этого дома он живым не выйдет. Смысл оставлять в живых столь опасного свидетеля. Расстрел американской бронетехники офицером российских спецслужб это вам не семечки, тут очень даже не кислым международным скандалом пахнет. А международный скандал это только для министров иностранных дел обмен нотами, а у военных дело кончится как минимум сорванными погонами, а то и трибуналом. И если для избежания подобных тяжких последствий надо всего то перерезать глотку какому-то наемнику, будьте уверены, девять из десяти сотрудников спецслужб сделают это без колебаний, несмотря на былую дружбу. Да и что ни говори с формальной точки зрения Стасер для них субъект весьма мутный, имеющий специальную подготовку боевой офицер, по темным причинам уволенный из Вооруженных Сил и прибившийся к иностранной частной военной компании, фрукт самый, что ни на есть ненадежный. Как ни странно он понимал это с самого начала, просто гнал от себя эту мысль, не желая сам себе в ней сознаться. Он знал, что в конце пути его скорее всего ждет смерть, причем вовсе не от руки врагов, но Мамба должен был дойти и донести до своих бесценный образец чудо-оружия. Остальное было не так уж и важно. Даже его собственная жизнь. В конце концов, он уже не меньше десятка раз мог ее потерять, но все время везло. А вот теперь монетка выпала решкой, так что не стоит трепыхаться, неизбежное надо принимать с достоинством. Не одним самураям дано, бля! Это традиционно русское "бля!" в сочетании с упоминанием прославленного японского сословия настолько развеселило Стасера, что он даже улыбнулся. Правда улыбка вышла вымученная и кривая, грустная. Такая же, как физиономия, упорно старавшегося на него не смотреть Мамбы. Неужели он сам не понимал, что именно так все должно было выйти? Или понимал, но не хотел признаваться в этом даже себе, зная, что выбор у него не богат: либо вести на смерть старого друга, либо погибнуть самому, не выполнив вдобавок боевую задачу... Один бы он, конечно, не дошел. И выбор с точки зрения сотрудника спецслужбы он сделал правильный. Обычный человек посчитал бы это предательством и подлостью, разведчик нет, разведчика не интересуют моральные нормы, лишь выполнение задачи. А значит, разведчик не человек... Мамба не человек... Стасер печально улыбнулся прячущему глаза другу.
  После формальной, как принято на Востоке, беседы включавшей взаимные расспросы о здоровье и тяготах пройденной дороги приступили к трапезе. Стасер ел быстро, с наслаждением зачерпывая кусками традиционной хлебной лепешки большие порции отличного сочащегося жиром, щедро сдобренного неизвестными гарду специями, плова. Таким же завидным аппетитом кроме него отличался лишь хозяин дома, Ястреб ел медленно и аккуратно с ощутимой ленцой, Мамба вообще едва притронулся к пище. После плова хозяин принес поднос с кофейником и маленькими серебряными чашечками. Кофе оказался необыкновенно ароматным и густо черным по цвету, такого Стасеру раньше встречать не приходилось, он одним глотком опустошил свою чашку, и хозяин, что-то бормоча себе под нос, тут же вновь наполнил ее из кофейника.
  - Ну что же, за дружеской беседой и обильно накрытым столом время летит незаметно, - произнес, поднимаясь с подушек, Ястреб. - Но, к сожалению, наша жизнь состоит не из одних удовольствий, а в большинстве случаев из дел, не приносящих радости, но необходимых. Прошу прощения, уважаемый гость, но мне надо срочно переговорить с нашим общим другом.
  Стасер понимающе кивнул и посмотрел на Мамбу. Тот, повинуясь жесту Ястреба, поднялся от стола и, отворачивая лицо, двинулся вслед за ним по уходящему вглубь дома коридору. Стасер жестом попросил у хозяина еще кофе. Тот налил, и что-то пролопотав по-арабски, тоже поднялся и неслышной кошачьей походкой двинулся вслед за ушедшими.
  Стасер остался один. Он не спеша, допил кофе и теперь просто ждал, ни о чем не думая, ни на что не рассчитывая. Пусть все будет, как будет... Как же все надоело... Как же я устал... Устал служить и выполнять долг, чувствовать всю нелепость этого служения, всю брошенность и ненужность ни своей стране, ни живущим в ней людям. Устал чувствовать себя обманутым, глупым и неполноценным... Живите сами, продавайте Родину, грабьте народ, разваливайте армию, ради государственных интересов убивайте тех, кто за это же государство готов отдать жизнь. Делайте что хотите, только уже без меня... Устал я...
  Когда в комнату вернулся Ястреб, он даже обрадовался, значит, все произойдет прямо сейчас, иначе вместе с резидентом пришел бы и Мамба. А раз его нет, получается, что Ястреб его тривиально пожалел, решив избавить от участия в убийстве друга, а может, и не просто пожалел, а обезопасил себя от возможной непредсказуемой реакции разведчика.
  - Наш друг нуждается в медицинской помощи, сейчас его осмотрит врач, и он к нам присоединится, - непринужденно произнес Ястреб, присаживаясь на разбросанные возле стола подушки.
  Он отлично играл свою роль, но все-таки Стасер заметил за маской вежливого собеседника короткий острый взгляд, брошенный ему за спину, туда, где отделенный плотными занавесями начинался коридор, ведущий на женскую половину дома. В дополнение к легкому шороху, донесшемуся оттуда, не то пробежала потревоженная кем-то мышь, не то крадущийся человек неосторожно шаркнул ногой, этот быстрый внимательный взгляд сказал Стасеру многое, похоже смерть придет именно оттуда. Что ж, не будем делать лишних телодвижений и облегчим ребятам задачу, они как-никак на службе, а не ради удовольствия все это затеяли. Интересно, как именно это будет. Усилием воли Стасер заставил себя сидеть на месте и даже принужденно улыбаться Ястребу, несмотря на то, что каждый нерв, каждый мускул, каждая клеточка его тренированного тела вопили: "Беги! Спасайся!" Всего то и дел, что резким неожиданным пинком отправить низенький стол в лицо сидящему напротив Ястребу, откатиться в сторону и уже на ногах встретить атаку подбирающегося сзади, а затем рыбкой вылететь в открытое окно, а дальше, чахлый садик, бетонный забор и лабиринт узких городских улочек где уже ни за что не догонят... А потом... Вот именно, что потом? В Россию возвращаться нельзя, найдут и кончат в тихую, сымитировав несчастный случай, что-что, а это они умеют. Назад на базу? К попу не ходи сдадут амерам... Хунта, конечно, парень свой, да и остальные вроде не из болтливых, но, что знают двое, знает и свинья. Так что, куда ни кинь всюду клин. Так не лучше ли развязать этот узел сразу, так, как принято было испокон веков у всех, кто считал себя воинами. "Дай мне силу жить, когда правомерно жить. И мужество умереть достойно, когда жить больше нельзя!" К тому же ему и убивать себя не требуется, самоубийство все-таки грех, "верные друзья" сделают всю грязную работу за него, от самого Стасера требуется лишь не сопротивляться.
  Он криво улыбнулся, пробуя на вкус развеселившую его мысль, и именно в эту секунду на его шею легла удавка. Ястреб прыгнул вперед и навалился на него всем своим весом, прижимая к телу рефлекторно задергавшиеся руки. Петля, захлестнувшая горло легко смяла напрягшиеся шейные мышцы, пережала сонную артерию, гася сознание. "Ничто не держит, ничто... Как же я устал...", - в последний момент вспомнил слова Мамбы Стасер. "А ведь он оказался прав, только я все равно ухожу первым, ухожу почти по своей воле...", - подумал он угасающей искрой сознания потом наступила темнота в которой яркими мотыльками закружились мириады созвездий все ускоряя и ускоряя свой бег, сливаясь в одну сплошную огненную спираль. Последним, что увидел сквозь плотно сомкнутые веки Стасер, был яркий слепящий свет, стремительно летящий ему навстречу, а может это он сам несся в затопившее весь мир нереально яркое сияние...
  Он уже не видел, не мог видеть, как в комнату опрокинув стол и расшвыривая пинками подушки, ворвался Мамба. Как ударом ноги он сшиб на пол поднимавшегося от бесчувственного тела, сматывая удавку, араба. Как с яростным ревом выкрикивая что-то бессвязное и матерное, топтал его упавшего, норовя раздавить горло, проломить ребра, размолотить ненавистное лицо убийцы. Как Ястреб, спокойно одернув одежду, подошел к нему сзади и положил руку на плечо.
  - Все, хватит, ты виноват не меньше его. О чем ты думал, когда раскрывал перед случайным человеком, больше того, служащим зарубежной организации, нашу резидентуру? Или ты считал, что мы могли после этого его отпустить? Молчишь? То-то же! Если тебе уж так надо удовлетворить свое чувство мести, то этого ублюдка можешь пристрелить прямо сейчас. Но для себя сделай, пожалуйста, правильный вывод.
  - Как пристрелить? - удивленно поднял глаза на резидента Мамба.
  - Из пистолета, - поморщился тот. - Или ты думаешь, он не доложит сегодня же Мансуру, что тебя, чеченского боевика, раненого спас и притащил на явочную квартиру твой русский друг? Как, по-твоему, мы после этого будем выдавать себя за эмиссаров Хаттаба? Давай, изложи мне свою теорию, если она есть...
  Мамба молчал, низко опустив голову.
  - Правильно делаешь, что молчишь... По твоему раздолбайству мы потеряли явку. А ты еще и своего друга... "Он свой, он поймет, позвольте мне с ним поговорить", - нарочито плаксивым тоном передразнил резидент. - Своих для таких, как мы не бывает. Вот увидишь, на Родине, первое, чем мы займемся, это написание отчетов и допросы в контрразведке, так что надо будет еще проработать официальную версию рассказа о случившемся, а то с такими грубыми ляпами ни тебе, ни мне больше зарубежных командировок не видать. Разве что в Грузию. Ладно, заболтались. Хочешь пристрелить этого сам?
  Мамба глянул на тихо поскуливающего у его ног окровавленного человека и отрицательно мотнул головой.
  - Как знаешь...
  Неуловимо быстрое движение и в руке резидента ниоткуда, будто он его достал из воздуха появился знаменитый пистолет еще КГБешных ликвидаторов, МСП "Гроза". Хлопок не громче, чем при открытии шампанского и в голове избитого араба появилось аккуратное входное отверстие, а из-под затылка потекла темная почти черная кровь.
  - Так, теперь быстро, поищи что-нибудь легко воспламеняющееся, бензин, керосин... Заодно внимательно осмотри дом, никого здесь быть не должно, но мало ли... А я пока посмотрю твоего товарища, не дело если здесь найдут документы или личные вещи пропавшего гарда.
  Спустя полчаса оба разведчика совершенно не отличимые от настоящих жителей города растворились в лабиринте кривых улочек бедняцких кварталов, далеко за их спиной набирал силу пожар, ярко полыхал дом, в гостиной которого бок о бок лежали Стасер и убивший его араб.
  
  
  
  Капитан Рунге выслушал сбивчивый доклад Хунты, затем заставил его написать подробный рапорт, из которого выходило, что Стасер пропал без вести во время перестрелки на выезде из Багдада, скорее всего, был просто разорван на куски гранатометным выстрелом. Бывший офицер "Штази" со всей определенностью видел, что контрактник врет, но за разбирательства в различного рода темных историях ему не платили. Даже если гарды сами шлепнули чем-то не устроившего их командира, его это волновало не слишком. "В конце концов, - считал Рунге. - Если где-то кого-нибудь убивают, то так ему и надо. Не будь болваном и не давай себя убивать!" Не утруждая себя лишними вопросами, он с традиционной немецкой аккуратностью составил рапорт на имя ответственного за сектор, в котором описал понесенные потери в живой силе и технике и свое видение ситуации с указанием виновных. Основным виноватым само собой получился пропавший без вести Стасер. Валить неудачи на тех, кто не может оправдаться свойственно отнюдь не только русским. После рассмотрения рапорта сведения о погибших и пропавших без вести спустили в отдел кадров, где кадровики, точно такие же, как на любом отечественном производстве вредные и занудные, только более респектабельно одетые, составили стандартные письма с соболезнованиями, которые и были разосланы по указанным в личных делах контрактников адресам.
  Письмо, посланное для родных Стасера, вернулось через месяц, с лиловым официальным штампом: "Адрес не существует". Кадровик, уныло глянув на штамп, смял конверт и опустил его в корзину для бумаг. Компания свой долг выполнила до конца, а если эти русские дикари не могут даже без ошибок указать свой домашний адрес, то это только их проблема.

Оценка: 7.94*14  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019