Okopka.ru Окопная проза
Носков Виталий Николаевич
Кровь твоих сыновей

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
 Ваша оценка:

Виталий Носков

  
  
  
  
  
  

Кровь твоих сыновей...

Роман-хроника

Пролог

   Командированные из Москвы в Кабардино-Балкарию, под Нальчик, собровцы готовились к штурму чеченской крепости Бамут -- бывшей советской ракетной базы.
   Каждое утро, начиная день с кросса, спецназовцы бежали обычным своим маршрутом по пересеченной местности, сбивающей дыхание, требующей выносливости. Кавказские джунгли имели особенность давить на нервы: можно наступить на змею, скатиться по зыбучей гальке в овраг, провалившись в нору хищного зверя, сломать лодыжку. Чтобы сражаться в лесу, надо было научиться его чувствовать, стать родным этой чащобе.
   На поляне -- посреди маршрута -- собровцы увеличивали скорость движения. Обрамленная вековыми деревьями, под палящим солнцем она всегда казалась золотой лысиной мифического кавказского бога, но сегодня офицеры пробегали поляну в предутреннем синем тумане.
   Ведя маршрут, майор Андрей Крестьянинов радостно вдыхал настоенный на травах горный воздух. Сердце билось без устали, тело, свободное от ночного оцепенения, было готово к запредельным нагрузкам, ожидающих московских спецназовцев впереди.
   Далеко отсюда, в Чечне, на плоскости и в горах шла война. Здесь, в лесах Кабардино-Балкарии, весной 1995 года она никак не проявляла себя, но не уходила из мыслей боевого майора, глаза которого привычно цепляли все, что окружало, наплывало миражом из лесного тумана.
   Сначала Андрею показалось, что в центре поляны на густой траве лежит светлая кабардинская шаль. Потом Крестьянинов увидел нацеленный на него тревожный взгляд темных глаз кобылицы, которая только что родила жеребенка. Вздыхая, белым платком он лежал возле ее подрагивающих ног. Рыжая, молодая кобылица обнюхивала дитя, только появившееся на свет, и во взгляде глубоких, осмысленных глаз матери -- лошади, командир группы спецназа прочитал немую просьбу не пугать жеребенка, не омрачать жестким присутствием то светлое, что произошло.
   Майор Крестьянинов поднял руку с открытой ладонью, остановил движение собровцев, а другим сигналом развернул группу в обратный путь. Офицеры милицейского спецназа покидали поляну тихо, обученные бесшумной ходьбе по высокой траве.
   Уходя замыкающим, Андрей Крестьянинов на прощание оглянулся. После кровопролитных грозненских боев в январе 1995 года, он жалел все живое, незащищенное.
  
   Часть первая. Не стреляйте!...
   Глава I

Спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обреченных на убиение?

Притч 24:11

   1
   В Кизляре, райцентре на севере Дагестана, растить детей было всегда тяжело, а теперь, когда в Чечне бушевала война, в сердцах матерей, кому выпало жить возле мятежной Ичкерии, поселилась еще и тревога за близких, даже страх.
   Здравый смысл подсказывал Анне Ивановне Ромащенко, что чеченцев не надо бояться: сто тридцать тысяч беженцев из Чечни принял на жительство гостеприимный Дагестан, каждое утрo десятки машин из Шелковского района пересекали административную границу: чеченцы приезжали на кизлярские базары не только с равнины, а даже из горного Шатоя. Ехали за знаменитой каспийской рыбой, сыром, маслом и хлебом. Вывозили дагестанские товары тоннами. В Кизляре понимали, что их рынки питают сотни ичкерийских боевиков, но что поделаешь. Демократия. Все люди, все есть хотят. Иншалла.
   В тревоге за сына на какое-то мгновение пойманной синичкой забилось сердце Анны Ивановны, видя с какой небывалой лаской, уходя в горотдел, прощается сын, сержант милиции. Маму поцеловал несколько раз, племянницу Анечку вскинул к потолку на сильных руках... Мать любовалась сыном -- русоволосым, высоколобым, в милицейской форме особенно мужественным, довольная, что Павел при деле -- не сидит безработным, как другие. "Да что с ним может случиться? -- успокаивала она себя. - Придет на работу, получит оружие, отдежурит сутки и вернется живой, здоровый". Но что-то тревожное все равно томило ее. Уж так внимательно Павел вглядывался в лица родных, словно надолго запоминал. Он знал, что после Нового года в Кизляр каждый день могла ворваться банда чеченских боевиков. "А может и не случится ничего, -- надеялся сержант патрульно-постовой службы. -- Как? Истерзать близких по вере, обычаям дагестанцев, напасть на тех, кто укрыл от войны чеченских женщин, детей, стариков".
   2
   Информация о предполагаемом нападении на город чеченского бандформирования была доведена до кизлярского руководства в конце декабря 1995 года.
   Сообщение о возможной атаке боевиков было из очень серьезного источника -- от Командующего Объединенной группировкой в Чечне.
   Сначала в Кизляре все, кому положено, пребывали в значительном напряжении: потом оно стало ослабевать. Мирный дагестанский город, известный хлебосольством, отличным коньяком и производством знаменитых кизлярских ножей, было трудно представить разоренным, сгоревшим. "За что?" -- прежде всего задавали себе вопрос дагестанцы, допущенные к информации о возможном налете. Именно в Дагестане с началом боевого выдвижения на Чечню в декабре 1994 года мирные жители заблокировали большое количество моторизованных российских колонн. В Хасавюрте не только захватили в плен 58 военнослужащих Нижегородского полка внутренних войск, но и подожгли боевую технику. В Махачкале тогда сутками митинговали тысячи и тысячи дагестанцев, недовольные, что в Чечне пролилась мусульманская кровь. С помощью руководства Дагестана и заместителя командующего внутренними войсками МВД РФ генерала Станислава Ковуна, 37 солдат и сержантов удалось освободить из ичкерийского плена, а прапорщики и офицеры ВВ, отправленные чеченцами-аккинцами к Дудаеву в Грозный, еще долго мучились, погибали в застенках.
   Северный Кавказ, долгие годы пребывавший в мире, ценящий благоденствие и верность слову, освобожденный от всех присяг старой власти, теперь был похож на вздыбленного аргамака, не желающего ходить под седлом. В Чечне дудаевские пропагандисты так перегрели свой народ, что многим черное стало казаться белым, ложь -- правдой, а кровь -- вином. Самые мудрые из чеченских стариков, глядя на это все, только горько качали головами и молили Аллаха простить заблудших. Муфтий -- ненавистный Дудаеву Шахид-Хаджи, единственный в Чечне призывал народ к покаянию, говоря, что мы, чеченцы, развращенные Дудаевым, поддались на его обещания легкой жизни и за этот грех придется ответить: "Не может быть свободы за счет несвободы других!" Но у тех, кто понимал муфтия, хотел идти его дорогой, не было ни сил, ни оружия, ни власти. Все это было в руках тех, кто избрал своим символом волка.
  
   Кизлярский аэродром -- вот что раздражало чеченских полевых командиров и самого Дудаева в приграничном Кизляре.
   Аэродром этот, где обслуживались вертолеты внутренних войск МВД России и Вооруженных Сил, был костью в горле боевиков. Именно вертушки кизлярского базирования уничтожили в горах караван, перевозивший в Ичкерию большое количество ПЗРК.
   Разведка боевиков вела за аэродромом постоянное наблюдение, фиксируя все передвижения авиатехники, собирая информацию о летчиках, охране объекта.
   Аэродром охраняли саратовцы -- солдаты срочной службы командированного милицейского батальона ВВ. Не раз на разгром караванов и другие спецоперации кизлярскими бортами уходили в небо альфовцы, спецназовцы внутренних войск и возвращались с победой.
   Всю позднюю осень дагестанские спецслужбы фиксировали возле аэродрома странное "шевеление": то белая Нива задержится возле близких к аэродрому частных домов, то подростки-чеченцы, заигравшись в мяч, окажутся в охраняемом месте.
   Это был город, где все знали друг друга, где в мечетях молились за ниспослание мира мятежной Чечне.
   В начале 1996 года в Кизляре юрко сновали милицейские Уазики и Жигули с омоновцами из Калининграда, гаишниками Татарстана. Регулярно выходили на маршруты передвижные милицейские группы (ПМГ) батальона ППС Горотдела внутренних дел, "держали" административную границу с Чечней сотрудники Кизлярского райотдела. Милицейский состав этих подразделений был многонациональным: аварцы, даргинцы, кумыки, лакцы, армяне, русские, чеченцы, носившие милицейскую форму, как и все в России, хотели благополучия своим детям и семьям, мира, добра.
   3
   В наряд на охрану Кизлярской районной больницы с 8-го на 9-е января заступило три человека: сержант Павел Ромащенко, рядовой Александр Детистов и стажер Алексей Сикачев. Вооружен был только сержант. Но в любое время можно было вызвать передвижную милицейскую группу. Две ПМГ горотдела с экипажами находились на маршрутах в состоянии постоянной готовности.
   Ночь с понедельника на вторник была, как всегда, промозглой и тихой. Спящий Кизляр своей сонной уравновешенностью был похож на сотни других городов России. Это в столицах было кому прожигать жизнь, на окраинах державы люди могли копить силы только во сне. Все остальное время уходило на выживание, на попытки выстоять в новой жизни, начатой страной в 1991 году.
   За окнами больницы непроглядная мгла, а молодому сердцу стажера Алексея Сикачева хотелось, чтобы над Кизляром всегда сияла радуга ночных веселых огней, чтобы душа радовалась каждому дню. Пока в его жизни все складывалось неплохо: еще полмесяца и закончится стажерство, зарплата станет побольше, что обрадует Иринку, и их ожидание рождения малыша станет не таким тревожным.. "Выйти замуж за парня без большого заработка -- это поступок", -- думал Алексей. "Трудно будет, -- знал он.-- Главное, прощать друг друга, не ссориться по пустякам".
   В суточном наряде по охране больницы Алексей стоял в гражданской одежде. Из-за отсутствия милицейской формы, как стажер, он чувствовал себя не совсем уютно и держался поближе к Павлу Ромащенко -- сержанту со стажем, одетому в камуфляж, с пистолетом Макарова в потаенном кармане. Ромащенко, отслуживший срочную службу в войсках КГБ, понимал, что с одним ПМом больницу на пятьсот коек не защитишь, знал он и то, что для мусульман больница -- место почти священное: ни один похититель людей или дебошир сюда носа не сунет, иначе покроет на веки свою фамилию позором.
   Находясь в больнице, видя, как беспомощны люди в хирургическом отделении, как возвышенно спокойны в родильном доме юные матери, Павел, Александр и Алексей не представляли возможность теракта, равного Буденновскому. Весь мир тогда осудил кровавый рейд Шамиля Басаева. Но Саша Детистов все же спросил старшего наряда Ромащенко:
   -- А если снова рискнут?
   На что Павел Ромащенко ответил:
   -- Окажем сопротивление. Приданные силы помогут.
   Сержант знал: все внимание дагестанских силовых структур сейчас направлено на административную границу с Чечней, даже горотдел выделил туда людей.
   Граница с Чечней шла как по суше, так и по Тереку - многоводному весной и летом. Зимой же в отдельных квадратах он становился мелким, легко проходимым. Павел горько улыбался, когда видел или слышал обывателей, предлагавших окружить Чечню забором из колючей проволоки и тогда, дескать, войне конец: раковая опухоль сепаратизма и бандитизма сама собой рассосется. Спокойный, доброжелательный Павел носил в себе обостренное чувство справедливости, умел принять решение даже во вред себе. Он был проверен армией, работой в кочегарке, где до службы в милиции трудился с отцом. Однажды он пошутил с сестрой, и она твердо запомнила -- брат говорил о своем желании стать генералом. Кизлярские парни, дипломатичный народ, совмещали в себе суровую стойкость терских казаков, вежливую обходительность, напористость дагестанцев.
   Павел Ромащенко был женат, но семейная жизнь не ладилась. Ходя по ночным, гулким коридорам больницы, чувствуя у сердца величественную тяжесть пистолета Макарова, Павел не позволял себе надолго отвлекаться на личное.
  
   4
   Чеченские полевые командиры считали дагестанский Кизляр русским городом. Держа свою историческую память в постоянном напряжении, им не надо было агентурных донесений -- каков процент русских, армян, даргинцев, лезгин в руководстве города и района. Самым важным для них было то, что испокон веков чеченцы считали Кизляр российской военной крепостью...
   В середине 19-го века он был форпостом России на Северном Кавказе. Кизляр атаковал Шейх-Мансур, но был отбит русскими пушкарями, регулярной конницей, казаками и пехотой. С падением советской власти в 1991 году те, кто был рядом с Дудаевым, только и делали, что старательно переписывали историю. Идя по стопам своих предшественников -- ненавистников Руси, Дудаев, Яндарбиев, Масхадов, Басаев, Гелаев видели особый магический смысл в том, чтобы повоевать там, где что-то не удалось знаменитым абрекам, где чеченцы не взяли верх. В тайных планах Дудаева было распространение своего могущества все дальше и дальше: на Дагестан, Кабарду, Карачаево-Черкессию, Калмыкию, Татарстан, Башкирию. Россия слабла в арифметической прогрессии с ослаблением здоровья Президента Ельцина, и надо было, не теряя время, изматывать ее испытанными в партизанских войнах приемами: даже медведь спасается бегством от разъяренного пчелиного роя.
   Президент Ичкерии генерал Дудаев считал свой народ нацией, рожденной повелевать. Он не верил, что вдоль границ с Чечней есть мирные города, населению которых война в Чечне так же обременительно -- ненавистна. Имеющий военное образование Джохар Дудаев, исходя из боевого здравого смысла, называл все кавказские города вдоль границ его республики тыловыми базами развернутой в Чечне российской группировки. Ему не нравилось, что в тихом и по чеченским меркам богатом Кизляре ничего важного в пользу Ичкерии не происходит.
   Всю обстановку вокруг Чечни надо было вздыбить. Оставаясь наедине с собой, Дудаев не раз благодарил судьбу, что никому, кроме чеченцев, внутренний смысл жизни Ичкерии недоступен. Ошибкой, облегчившей путь Джохара Дудаева к власти, было, что его враги и доброжелатели примерялись к нему, изучали и видели его перспективу с позиций европейской демократии. Тайны чеченского Адата, как были, так и остались секретом для крестоносцев -- друзей ли врагов. На поле битвы за создание всемирного исламского Халифата можно было манипулировать европейскими демократическими идеями и законами, как наемными, обреченными на смерть полками.
   В главной книге крестоносцев -- Библии, которую Дудаев читал, говорилось: "Сначала было Слово, и Слово было Богом". Генерал Джохар Дудаев стал мастером на этом поле битвы. Чеченцам во вред врагам он позволял любые преступления и умел объяснить это столь новаторски изощренно, что западные журналисты, уходя с пресс-конференций чеченского президента максимально удовлетворенными, писали о чеченских боевиках, как о расшалившихся школьниках или рыцарях без страха и упрека, стоящих на передовых позициях в борьбе с ненавистной Западу Российской Империей.
  
   5
   В своих мысленных переживаниях мама сержанта Ромащенко Анна Ивановна, больная астмой, не обращалась ни к Президенту Ельцину, ни к Президенту Дудаеву. Она уже давно считала их телевизионные мелькания способом защиты от людской критики. Чем хуже шли дела в государстве, тем чаще показывали Бориса Ельцина.
   Джохар Дудаев тоже часто выступал по чеченскому телевидению: топорщил усы-иголочки и угрожал не только России, но и всему миру, "равнодушному к проливаемой чеченцами крови".
   В ночь с 8-го на 9-е января сон Анны Ивановны был полон забот о семье. Засыпая, она чувствовала, как копятся под веками слезы. Павел опять ушел от жены и, не желая расстраивать мать, сначала две ночи прожил у друзей, а летом он даже переночевал на скамейке перед пятиэтажкой матери, зная, что любая неприятность может спровоцировать у нее астматический приступ. Павлу было страшно все чаще и чаше видеть, как беспомощно задыхается мать, как она мертвенно бледнеет, черты лица заостряются... Он старался оградить ее от знания, как нескладно складывается его внутренняя жизнь, любовь, как и у многих его товарищей раздавленная невозможностью высокой зарплаты, большой квартиры, неспособностью отвезти жену на курорт, даже поездка в рядовой милицейский Дом отдыха житейским социальным статусом сержанта Ромащенко не предусматривалась.
   Все это раздражало его молодую жену, тещу. Им хотелось жить сейчас, в январе 1996 года, а не потом. Попытки объяснить своей красивой и, в общем-то хорошей девчонке, что у него стабильная работа, на которой можно расти, и он, Павел, занят самым мужским делом на свете -- охраняет покой и достоинство людей: вся эта информация встречалась женой и тещей с большим осуждением. Выражение их лиц было тускло-похожим: дескать, мы твоя Россия. Давай обеспечивай!
   Последний скандал сильно порезал ему сердце. И он снова ушел в дом матери, где было твердое осознавание, что смысл жизни не в тотальном стремлении к роскоши, приобретательстве, а в дружбе, уважении друг к другу, в способности помочь, теплоте и любви, какую не купишь за деньги, не завоюешь достатком...
   "Конечно, -- думал Павел, стоя у окна на втором этаже кизлярской больницы. -- Живи мы в Москве, собрались бы и чтобы не дуться на самих себя, пошли бы в театр и, посмотрев на чужую жизнь, окунувшись в нее, может, научились тому, чего не знаем".
   Пистолет в потайном кармане под левой подмышкой холодил сердце. Новый день, способный принести перемены к лучшему, наступить не спешил.
  
   6
   До начала боевых действий в Чечне, Кизляр был городом, где миролюбие почиталось, как высшая мудрость. В нем не было моды на агрессивность, национализм. Культура межнациональных отношений испытывалась каждый день -- на базарах, в школах, на улицах. Люди добрососедствовали. Никого не шокировало, когда дагестанец брал в жены казачку. Дагестанцы были хорошими мужьями: все заработанное несли в семьи.
   Кизляр был городом, где люди стремились построить свой дом, иметь фазенду. Здесь можно было насладиться скромной семейной жизнью. Плодородная земля одаривала хорошими урожаями, Каспий и Терек питали рыбой.
   Кизляр делился Тереком на две части: из одного района города в другой люди перебирались мостами с отдельным проходом для пешеходов.
   Главным промышленным объектом города оставался не разрушенный перестройкой, сохраненный руководителями района, города, самого предприятия -- завод КЭМЗ, многие рабочие которого проживали в пятиэтажках. Район компактного расселения рабочих и служащих КЭМЗа именовался "Черемушки".
   В Кизляре добрососедствовали православные церкви и мусульманские мечети. Пять раз в день мулла звал людей на молитву. Горожане отличались веротерпимостью, доброжелательностью, любовью к охоте, рыбалке. Браконьерничали. Кто откажется от свежего, дающего силы, мяса фазана, подстреленного и тут же на костре приготовленного.
   А война была по соседству. Небо над Кизляром часто утюжили военно-транспортные вертолеты, по городу ходили солдаты, отпущенные в увольнительные из воинской части внутренних войск, дислоцированной в Черемушках и с аэродрома. Особенно часто их можно было видеть на переговорном пункте. Бойцы вели себя сдержанно.
   Кизляр был глубоким тылом российской группировки, стоящей в Чечне. Если офицер командировался на север Дагестана, то, возвращаясь в Чечню, увозил с собой купленные в складчину на подарки отличившимся бойцам, офицерам и генералам кизлярские охотничьи ножи. На них среди военных и милиционеров в Чечне была мода, как и на прекрасный кизлярский коньяк.
   Приняв на жительство беженцев из Ичкерии, в своих разговорах об идущих там боестолкновениях, зачистках, кизлярцы держали нейтралитет. Острых чеченских разговоров не поддерживали, их ненависти к людям в российской военной форме не разделяли. Но считали, что под Кизляром для боевого прикрытия города должна стоять еще одна мотострелковая часть.
   Когда в конце декабря по городу поползли слухи, что боевики могут напасть на Кизляр, из какого источника информация кизлярцы не знали. Просто в начале января самым таинственным образом с улиц исчезли иномарки. Их хозяева -- представители преступного мира -- перегнали свои дорогие машины в Махачкалу. Эта примета, беспокоящая воображение самых наблюдательных горожан, ничего не сказала кизлярским спецслужбам, руководителям ГУОШ, другим ответственным за безопасность города и района. Начальник ГОУ ГУОШ полковник Григорьев В.А. строго следил, чтобы автоматическое оружие его офицеров, после окончания рабочего дня, оставалось на хранении в оружейке.
   Информация из компетентных источников о планах боевиков осуществить вторжение в приграничные с Чечней города, поступала регулярно, но не всегда конкретная: не то на Моздок, не то на Кизляр пойдут. Да и осмелятся ли?
   Шестого января 1996 года в журнале учета приходящих в кизлярский ГУОШ телефонограмм бесстрастная рука дежурного зафиксировала:
   "Нач. ГУОШ и ОШ "Север".
   По полученным данным группа боевиков до 300 человек, участвовавших в захвате Гудермеса, во главе с Исрапиловым, под видом беженцев имеют задачу пройти через Дагестан вглубь России для совершения террористических актов.
   подписал: Беев"
   В тот же день в журнале исходящих телефонограмм ГУОШ появилась запись:
   "Телефонограмма N 21
   -- Руководителям оперативных зон -
   Располагаем информацией, что в Кизляр пребывает группа боевиков в количестве 30-40 человек. Старший группы Радуев. Цель прибытия -- диверсионная деятельность, подрыв мостов и т. д. Прошу усилить пропускной режим и наряды КПП.
   Заря -- I"
   Эту особой важности телефонограмму кто-то преступно перечеркнул и под тем же 21-м номером в журнале появился текст новой редакции, где-то, что чеченцы придут в Кизляр, таинственно исчезло. Руководителям зон сообщили: "По имеющимся данным в Республику Дагестан направлена группа боевиков в количестве 30--40 человек, возглавляемая Радуевым, для совершения диверсионных актов. В целях недопущения диверсионных актов со стороны боевиков, прошу усилить контроль и проверки автотранспорта с людьми, усилить охрану мостов и газопровода. -- Заря--I. Передано 6. 01. 96 г. в 15.35".
   Все та же Заря--I, дублируя сообщение из Махачкалы, исправно проинформировала руководителей оперативных зон о намерении полевого командира Хункар-Паши Исрапилова пройти через Дагестан вглубь России. Численность боевиков "до 300 человек" специалисты назвали с большой точностью.
   С риском для жизни вскрытый сотрудниками российских спецслужб секретный чеченский план нападения на Кизляр был принят во внимание, но в той мере ответственности, которая определена каждому из начальников.
   К возможности нападения с пониманием отнеслись в ГОУ ГУОШ, где перед Новым Годом провели несколько совещаний. Командированные подразделения и руководство, находясь в состоянии повышенной боевой готовности, встретили Новый Год скромно. Полковники Леонид Рогожкин и Анатолий Тарасюк -- командиры калининградцев ни минуты не спали. Беспокоило, что кизлярские коллеги в вероятность чеченского штурма не верили.
   В Дагестане и Москве не нашлось руководителя, который бы свел воедино информацию о предполагаемом вторжении в Кизляр и взял на контроль организацию противодействия.
  
   7
   Батальоном внутренних войск, чуть больше года стоящем в Кизляре, командовал майор Виктор Ванюшкин. Родом из дальневосточного Благовещенска, он заканчивал Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище, а вся его служба в Вооруженных Силах -- девятнадцать календарных лет -- прошла на Северном Кавказе, в основном в Нальчике. Служа во внутренних войсках с 1993 года, майор Ванюшкин выполнял боевые задачи в Северной Осетии, Ингушетии.
   По призыву в батальоне, которым он теперь командовал, служили ребята из Ставропольского, Краснодарского краев, Курской области, а так же контрактники, в том числе женщины. Задача личного состава части состояла в оказании содействия Органам внутренних дел города и района в охране общественного порядка и обеспечения безопасности граждан. Пять раз в неделю с полудня до поздней ночи солдаты совместно с милиционерами горотдела несли патрульно-постовую службу на улицах Кизляра.
   За три месяца до Нового, 1996 года, бойцами и офицерами части было задержано полтора десятка преступников, около тысячи нарушителей общественного порядка, изъято несколько единиц огнестрельного и холодного оружия, возвращено государству материальных ценностей на сумму 12 миллионов рублей.
   Всеми, кто не прошел через боевые действия в Чечне, Кизляр считался глубокими тылом, но майор Виктор Ванюшкин так не думал. Высока была ответственность за город, какую наряду с милицией нес его батальон, и на базе которого была размещена Войсковая оперативная группа (ВОГ) из офицеров Приволжского округа ВВ. Это соседство подтягивало: в плане дисциплины, на занятиях по боевой подготовке.
   Зная о коварстве чеченских боевиков не понаслышке, с момента получения информации об их возможном ударе по жизненно важным объектам города, Ванюшкин, требуя от подчиненных бдительности, не раз задумывался: "А вдруг чеченцы ждут, когда мы устанем ждать?"
   Все внешне было спокойно. Каждый день без срывов и ЧП работал шумливый, веселый, открытый для общения кизлярский рынок. Ничего особо тревожного не наблюдалось вокруг блокпоста "Краснооктябрьский" на административной границе с Чечней, на контрольно-милицейском посту "Таловский мост". По всей линии границы и в Ногайских степях, где в годы Великой Отечественной войны партизанами были уничтожены десятки танков и бронемашин экспедиционного корпуса Роммеля, и откуда теперь могли прийти не немцы, а чеченские диверсанты, везде было радиомолчание, отсутствие сосредоточения значительных сил противника.
   Но майор Виктор Ванюшкин, высокий, сухопарый боевой офицер знал, что партизаны, независимо от исторического времени и страны -- это ртуть, которая может разлетаться на сотни, тысячи капель и мгновенно собираться воедино -- в опасную для всего живого отравляющую, тяжелую массу.
   Майора беспокоило, что в количественном составе защитники Кизляра вроде бы есть, на картах все отработано: каждый из командиров знает свой маневр, но охранявшим Кизляр подразделениям милиции и ВВ недоставало слаженности. На эту крупномасштабную подготовку просто не было времени. Много сил отбирали спущенные сверху планы и сиюминутные задачи, которых в пограничном с войной районе всегда великое множество.
   Шестого января 1996 года в 16 часов дня первый заместитель главы администрации Кизляра Юрий Аванесов собрал совещание, на котором руководителям организаций и учреждений была доведена информация о предполагаемых диверсиях ичкерийцев на объектах города. При обсуждении выяснилось, что еще 25 объектов необходимо закрыть нарядами. Городская милиция могла взять под охрану только семнадцать.
   На совещании в мэрии Ванюшкин заверил, что его батальон готов к боевым действиям и по плану отражения у него свои задачи. Военное воспитание не позволяло ему усомниться в подчиненных. Но город -- понимал он -- не средневековая крепость, где все рубежи легко держать под контролем. А вот место дислокации батальона ВВ можно было назвать крепостью. Высокие каменные заборы, по углам защищенные мешками с песком и металлом сторожевые вышки с бойницами для ведения пулеметного огня, на крыше казармы гнезда для снайперов и гранатометчиков.
  
   На совещании у заместителя Мэра главный инженер Горгаза Григорий Казаров внес предложение: при нападении оповестить Кизляр включением сирены, которых в городе шесть, но работают две -- одна горгазовская.
   Казаров доложил, что на территории Горгаза шестнадцать цистерн, в каждой по 23--33 тонны газа и еще шесть цистерн в газохранилище. На охрану этого объекта возле аэродрома, помимо своих сторожей, выделили еще трех милиционеров с пистолетом, на охрану нефтебазы, что на окраине города, автоматчиков.
   Главному инженеру Горгаза показалось, что мало кто из присутствующих верит в возможность террористического нападения. Большую обеспокоенность выразила главврач районной больницы...
   - По данным, которыми располагаем, боевиков ожидается не больше пятидесяти, - прозвучало в одном из докладов.
   Командир батальона успокаивающе напомнил:
   -- Вы позвоните, и мы уничтожим бандитов. Главное, незамедлительно сообщите.
   Люди не верили, что чеченцы, у которых купеческая жилка в крови, способны нарушить крепкие торговые связи, что они могут наплевать в колодец, из которого приходят пить воду. Здравый смысл говорил, что мусульмане не станут убивать мусульман.
   Восьмого января 1996 года в журнале дежурств ГОУ ГУОШ в 11.20 дня появилась запись: "Тула -- Заре. Задержали 3 автобуса с беженцами, которые едут из Кизляра в Наур. Не пропускать". В 20.30 вечера другая тревожная запись: "Ботлих -- Заре. На КПП между Ботлихом и Агвали задержан автобус N 9780, следующий из Кизляра в Агвали. Пассажиры: 17 человек с чеченскими паспортами".
   Для военнослужащего или милиционера с опытом боевых действий в Чечне, массовый уход чеченцев из населенного пункта означал бы, что уровень опасности для федеральных сил очень высокий. "Будет бой", -- скажет каждый, кто собственными глазами видел, как вымирали города и села, где боевики намечали удар. Но кизлярское руководство - военное и гражданское -- не воевало в Чечне. А жить и служить по соседству с коварной Ичкерией -- это еще не вся война.
   Взять на себя ответственность и упредить врага в России испокон веков дело дорогостоящее. В Кизляре рассуждали: "Если Радуев и Исрапилов не придут, кто ответит за расход топлива боевых вертолетов, когда те возьмут под контроль административную границу района и города?"
   Знаменитый сталинский наказ 1941 года: "Не во всем можно верить разведке", -- продолжал мучить и пугать руководство российских силовых структур и в 1996 году.
  
   Глава II
   1
   Ночь с 8-го на 9-е января была для Кизляра рядовой и спокойной. Самой короткой она выдалась для двух кизлярских охотников-браконьеров, что вышли проверить расставленные на зайцев и лис петли. Потомки казаков -- пластунов, охотники хорошо ориентировались в темноте, но, опасаясь егерей и милиции, выйдя за город в свою привычную атмосферу, предпочитали неслышный шаг, таились, никогда не переговаривались. Любили тишину, безлюдье, тонкие, понятные шорохи, пробег январского ветра по верхушкам деревьев, еле слышное топотание зайцев. Охотники шли с ружьями и никого, кроме людей, под Кизляром не опасались.
   Проверить петли не удалось. Впереди тяжело слетела с ветки ворона, стрекотнула, словно пальнула из немецкого автомата, сорока. И через плотный кустарник на замерших в камышах охотников стала надвигаться темная, тяжело дышащая людская масса. Неглубокий, подмерзший снежный наст под ее ногами со стеклянным звоном проламывался. Охотники залегли и мимо них вереницей пошли вооруженные люди. Проплешины снега, недолго падавшего ночью, как потайные фонарики подсвечивали лица. Охотники сразу поняли, что перед ними не российские воины, идущие с задания в сторону аэродрома, а вооруженные чеченцы, тащащие на себе ящики с боеприпасами.
   Боевики шли давно, утомленные и один, пройдя в камышах рядышком с остолбеневшими от удивления и страха охотниками, еле слышно по-русски ругнулся.
   Переждав проход ичкерийцев, старавшихся идти цепочкой, кизлярцы ошалело нырнули в кустарник и, обойдя чеченцев бараньими тропами, со всех ног кинулись в сторону военного аэродрома. Боевики шли на него.
   Охотники знали выход к одному из секретов и бежали к нему упредить, понимая, что рискуют попасть под ножи чеченских разведчиков, которые могли залечь возле объекта, назначенного для удара еще в середине ночи, ожидая подхода всей группы.
   Охрана аэродрома -- молоденькие срочники саратовского милицейского батальона были подняты "в ружье!" за минуты до атаки чеченцев. В окопы ушли все, кто только мог. Направление, откуда ждали удара, усилили охранниками вертолетов -- есть такая штатная должность. Эти парни с воздуха не раз разили ичкерийские караваны пулеметным огнем... Сегодня предстояло вступить в бой на земле... Давит на глаза невыспавшимся солдатам январская темнота...
   Выйдя на исходную, командир группы боевиков в прибор ночного видения обнаружил на аэродромном поле два транспортных вертолета, а не восемь, как обещал Радуев.
   Внешне аэродром оказался обыкновенным крестьянским полем, с парой допотопных деревянных построек и несколькими вагончиками. Ничего, представляющего угрозу для своего отряда, полевой командир не увидел. Он посмотрел на часы, ожидая сигнала в эфире, зная, что в эти минуты идет сосредоточение чеченцев возле кизлярской больницы, в жилом массиве Черемушки. Разлетелись по городу легковые машины с вооруженными моджахедами, скрытно подтягивались силы к расположению батальона внутренних войск: надо было блокировать эту маленькую крепость, чтобы ни одна единица бронетехники с десантом не вырвалась на помощь ненавистной бандитам дагестанской милиции.
  
   2
   В пятом часу утра наряд милиции из сотрудников ППС Кизлярского горотдела обошел четвертый этаж больницы. Во время ночного дежурства о чем только не поговорили милиционеры: о войне в Чечне, о друзьях -- товарищах и о том непорядке, что на троих только один ПМ. На что Саша Детистов, поразмыслив, сказал:
   -- В стационаре оружие применять нельзя, вон сколько больных. Здесь людей хранит Бог.
   -- Мы -- помощники Бога, -- ответил Ромащенко.
   Обычно милицейские наряды были интернациональными. Так решило руководство городского отдела. За сутки людей разных национальностей ответственность сплачивала не на словах, а на деле.
   То, что в это дежурство охраняли больницу только русские парни, было исключением из правил. А, может, какой-то доброжелатель, прознав, что у Ромащенко и Сикачева ожидается прибавление семейства, шепнул кому надо, и их специально поставили на больницу, чтобы будущие отцы завели связи в родильном отделении ЦРБ.
   Рядовой Александр Детистов, уходя на службу, услышал от матери, что в городе разговоры о возможном нападении чеченцев и отшутился: "Ноги длинные. Убегу".
   Веселый двадцатитрехлетний парень всегда успокаивал мать шуткой. Ростом под два метра, он был очень силен и не расставался со спортом. Закончив Махачкалинский учебный Центр на отлично, Александр понял, что милиция -- его призвание и верил, что служба будет складываться удачно. Он успел повидать жизнь: закончил СПТУ в Астрахани, поработал в школе поваром, два года служил в космических войсках и пришел в милицию социально ориентированным человеком, мужиком с принципами, которые мог защитить. В дембельском альбоме он особо оформил текст солдатской присяги, слова которой твердо держал в памяти.
  
   Непонятных людей в камуфляжных бушлатах на заднем дворе больницы, сержант Ромащенко увидел в окно.
   Чтобы быстро выяснить обстановку, милицейский наряд стал спускаться на первый этаж лифтом.
   Когда шагнули из него, то у всех троих разом на плечах повисли бородатые, пропахшие потом, чеченцы с автоматами за спиной: будто знали, что автоматического оружия у охраны больницы нет.
   -- Менты, менты! -- торжествующе загалдели боевики.
   И сразу вспыхнул яркий свет. Больше двух десятков чеченцев, открыв настежь двери, уже ничего не опасаясь, сгибаясь под тяжестью, заносили что--то в мешках. Другие продолжали цепко держать захваченных кизлярских милиционеров.
   Сначала сержант Ромащенко ничего не чувствовал. Была только все поглотившая ненависть к себе, что проявил невнимательность, не справился с задачей -- всех подставил, в первую очередь беспомощных больных, которых теперь, как в Буденновске, возьмут в заложники. Обреченность белым саваном опутала тело. Он видел, как мертвенно, до синевы в губах, побледнели его товарищи, ошеломленные случившимся.
   Одетых в форму Детистова и Ромащенко прошарили первыми. Обыскивали победно-уверенно, наспех.
   Когда стажер Алексей Сикачев увидел, что пистолет у Павла Ромащенко не нашли, то словно очнулся от забытья, а до этого стоял, опустив глаза в пол, отравленный горем.
   Самый горластый из боевиков и, судя по пистолету Стечкина на бедре, командир, удовлетворенный, что милиция без оружия, впился взглядом в Алексея Сикачева, и сержант Ромащенко хриплым, чужим голосом сказал:
   - Он не с нами.
   Полевой командир коротко бросил:
   - Кто это? -- и, раздраженно приказал:
   - Обыскать! Чего он бродит здесь в такую рань?
   - Жена у него тут рожает, -- четко сказал сержант. -- Мы этого парня не знаем. Отпустите его.
   Бросив милицейские удостоверения на пол, полевой командир чеченцев ударил сержанта в голову:
   - Поговори еще!
   То, что от выверенного удара Ромащенко не упал, только качнулся, взбесило боевиков. На Павла Ромащенко и Сашу Детистова обрушился град ударов. Били жестоко, мучая, радуясь виду крови, заливающей лица кизлярских милиционеров.
   Держащие Алексея Сикачева боевики, ослабив хватку, смотрели на происходящее с наслаждением.
   Боевики теперь были везде: щелкая затворами автоматов, топали вверх по лестнице, вытаскивали из мешков длинные, остроносые, светло-голубые снаряды. "Минировать будут", -- со страданием понял Алексей Сикачев и еще больше осознал себя виноватым в том, что произошло.
   Своих друзей, изломанных тяжелыми ударами, лежащих в лужах крови, он теперь любил, как родных, и та беспомощность, на которую обрекли Алексея, оскорбляла его.
  
   Убивать милиционеров, захваченных на выходе из лифта, полевой командир быстро не собирался. Их избивали для устрашения, чтобы заложники, входя в больницу, ужаснулись и потеряли волю к сопротивлению. Страшный, истерзанный вид людей в камуфляже, милицейской форме должен был говорить заложникам, что защитников у них нет и не будет.
   Милиционеры -- два окровавленных, раздавленных куска мяса -- еще подавали признаки жизни. Жилистый, худенький паренек в гражданской одежде, захваченный вместе с ними, смотрел на избитых полным ужаса взглядом.
   Полевому командиру нравилось, когда перед ним трепетали. Прежде, чем прогнать кизлярского парня наверх, к заложникам, он велел, чтобы милиционеров еще потоптали, а кизлярцу благосклонно сказал:
   - Что ты здесь делал, хаски? Почему ты с ними?
   И стажер Алексей Сикачев видя, что друзей продолжают терзать, ответил:
   - Я тоже милиционер.
   Сначала боевикам показалось, что они ослышались: с таким спокойствием прозвучало признание. Чуть приподнялся на локте сержант Ромащенко, смахнул с лица кровь. Возле самой больницы где-то слева захлебывающейся испуганной дробью раскатился пулемет ПК, и боевики, мешая друг другу, накинулись на Сикачева. Даже минеры, до этой минуты бережно разматывающие разноцветные проводки, словно с ума сошли и, оставив свое привычное, профессиональное спокойствие, закрутились в бешенном преступном водовороте.
   В этом пограничном городе все начиналось не так, как задумывалось в Чечне. Там говорили: "в Кизляре не будет большого сопротивления".
   Когда чеченцы начали убивать стажера, к сержанту Ромащенко вернулось сознание. Смахнув кровь с лица еще раз, он увидел, как мелькнуло среди боевиков стажерское удостоверение Алексея, найденное на нем. Самого Сикачева Павел не видел: глаза снова затуманила кровь, но он понял, что стажер уже лежит под ногами мучителей. Сержант приналег на грудь, оперся на левый локоть: камуфляж не расстегивался -- на нем уже не было пуговиц. Вытащить пистолет из потайного кармана - мгновение. Только два выстрела сделал сержант Ромащенко, но ими был убит боевик и тяжело ранен заместитель командира группы, первой ворвавшейся в ЦРБ.
   ...Истоптав Ромащенко, боевики облили его, найденным в больнице спиртом, и подтащили Павла к дверям. Выйти на улицу Победы боевики теперь опасались и поэтому, широко раскачав Ромащенко, выкинули его на ступеньки черного входа в больницу. Потом самый маленький и юркий из чеченцев, крадучись, выбежал из дверей, чиркнул спичкой и метнулся под защиту больничных стен.
   А Павел, приведенный в сознание адской болью, встал и пошел, пылая, как факел. Первыми, кто видел мученика сержанта -- живую сгорающую свечу, были роженицы, плачущие от горя и ужаса, согнанные к окнам роддома.
   Женщины в бессильной муке кричали, видя, как уходит жизнь человека. Бегущий по двору Павел горел призывно и страшно, простирая руки к черному небу.
   Страдания Павла Ромащенко прямым попаданием прекратил снайпер боевиков.
  
   3
   У чеченцев, залегших у аэродрома за железнодорожной насыпью, была задача: захватить вертолеты, уничтожить или рассеять охрану. Сколько солдат-милиционеров -- чеченцы не знали: их преимуществом была внезапность, партизанская дерзость. Главной сложностью, отчетливо понимал полевой командир, был захват вертолетов в целости и сохранности. Если бы их оказалось столько, сколько обещал Радуев, можно было по окончании операции уйти воздухом. Говорили, что возле Радуева в этом походе идут особо охраняемые пилоты.
   Рассмотрев в прибор ночного видения, что второй вертолет стоит без лопастей, командир группы чеченцев понял, что надо, несмотря на запрет, выйти в эфир и доложить обстановку.
   Ответ полковника Хункар-Паши Исрапилова -- военного руководителя операции -- был коротким:
   -- Атакуй!
   Но как только цепь чеченских боевиков поднялась из-за железнодорожной насыпи и сделала первые шаги, ее встретил кинжальный огонь двадцатилетних солдат охраны аэродрома и бойцов сопровождения вертолетов или как они себя называли -- "телохранителей экипажей".
   Внезапность атаки была утрачена. Преодолев секунды растерянности, полевой командир приступил к руководству боем. Попытки поджечь из подствольных гранатометов склад ГСМ не удались. Снайпера боевиков работали по вспышкам, но солдаты, часто меняя позиции, оставались живы, не давая боевикам продвинуться. По всей линии атаки результатов не было. Отряд увязал в перестрелке, что начинало нервировать командира чеченцев.
   Минуты улетали, как и боевой запас, притащенный на плечах в Кизляр, где думалось -- все будет, как не раз получалось в Чечне... Обыкновенно дремлющих часовых чеченцы снимали из бесшумок или кинжалами, потом шли прицельные выстрелы по амбразурам из "Шмелей" и гранатометов, все остальное сметалось огневым валом общего удара по слабому гарнизону и вот оно завершающее ликование: "Аллаху Акбар!" Подобное случалось там, где российские командиры страдали самомнением, недооценивали противника, теряли бдительность.
   Предупрежденные кизлярскими охотниками защитники аэродрома, натасканные учебными тревогами, в своем первом сражении не струсили, с каждой новой минутой боя обретая уверенность, которая до этого дня была только у бойцов сопровождения вертолетов.
   Сержант, телохранитель экипажа, Юрий М. уже давно знал, что либо ты убьешь, либо тебя... И, воюя на вертолете, в боевых столкновениях умел находить цель, видеть перед собой только ее и ничего больше. Юрий не любил, когда в чеченских горах противник оказывался выше его вертушки: вот когда трудно поразить духов ответным огнем, а боевики садят и садят из ДШК по вертолету, идущему на вираж... А здесь, в Кизляре, вариант облегченный: противник на плоскости и вот-вот наступит рассвет.
   После десяти минут боя, полевой командир чеченцев, приняв информацию, что в деле все силы, брошенные на Кизляр, решился на уничтожение российских военно-транспортных вертолетов и получил на это добро Радуева.
   Когда контуры МИ-8-го начали отчетливо выплывать из тумана, он переместился по влажной, вязкой земле правее и коснулся плеча одетой в летную зимнюю куртку круглолицей чеченки. Право первого гранатометного выстрела по вертолету было за ней. Может, именно эта вертушка залпом НУРСов накрыла разведгруппу, в которой воевал ее муж.
   Но праздника первого гранатометного выстрела по вертолету не получилось. По Ми-8-му запальчиво прошелся один из пулеметчиков. Из вертушки обильно потек керосин, который трассерами поджег кто-то из лежащих за железнодорожной насыпью.
   Полевой командир снял со спины "Муху", отдал молодой вдове и сказал:
   - Твоя цель -- второй вертолет.
   Подготовив одноразовый гранатомет к выстрелу, она закричала:
   - Аллаху Акбар!
   Теперь можно было заявить о себе -- никаких тайн от России чеченцы в районе Кизляра больше не прятали: перестрелка шла по всему городу.
   - К вам пришли умирать волки, -- открыто в радиоэфире о цели прихода в Кизляр заявил Салман Радуев, полевой командир с позывным "Одинокий Волк".
   Вертолет, пораженный чеченкой, загорелся сразу. Взлетевший в небо огненный, клубящийся смерч окончательно разбудил все живое в Кизляре.
  
   За несколько минут до взрыва наблюдатель чеченцев, лежащий за решеткой больничной ограды, сообщил по рации, что к больнице подъезжает милицейский Уазик.
   -- Замани ментов,-- ответил полевой командир и дал команду убрать в вестибюле яркий свет.
   ПМГ остановилась напротив больницы -- на другой стороне улицы. Когда три милиционера вышли из машины, боевик-наблюдатель встал и медленно пошел к входу в главное больничное здание.
   -- Уважаемый! -- крикнул ему милиционер с пистолетом в руке. Когда боевик побежал, сотрудники ППС защелкали автоматными затворами и кинулись следом.
   Когда у милиционеров отнимали оружие, кизлярцы оказали сопротивление и подверглись избиению.
   ....Со стороны аэродрома раздалась мощная автоматно-пулеметная стрельба и боевики прекратили пинать милиционеров. Насторожились. Никто и не ждал, что город сдадут без боя. Но все нарастающий темп перестрелки в районе аэродрома нервировал тех, кто готовил больницу "для загона скота" -- так говорили боевики. Через короткое время больницу должны были заполнить сотни кизлярцев из пятиэтажек, стоящих возле нее.
  
   4
   В пять утра младший лейтенант, командир взвода батальона ППС Андрей Курбанов подъехал на ПМГ к зданию городской администрации, чтобы проверить выставленный там милицейский наряд. В пять пятнадцать по радиостанции он получил сигнал, что в Черемушках, в районе больницы стрельба, кто-то ходит с ружьем... Курбанов дал команду выдвинуться на происшествие другой ПМГ и со своим экипажем выехал следом. В Черемушки можно было попасть, минуя мост через Терек.
   Не доезжая до 7-ой школы, младший лейтенант увидел стоящий впереди милицейский Уазик, что выехал к больнице раньше. Когда до него осталось меньше тридцати метров, справа, за домами, со стороны аэродрома небо резко осветила вспышка, ударил по нервам грохот детонации. ПМГ Курбанова проехала дальше не больше пяти метров, как с угла больницы и от ее главного входа по ней открыли огонь из автоматов, и Курбанову внутри машины показалось, что он попал в сварочный цех... Водитель Рамазан Юсупов вскинул голову и без стона упал на руль. Сидя за ним Игорю Захарову показалось, что пуля пробила Юсупову голову. Уазик по инерции продолжал катиться, искры от дырявящих салон пуль буйствовали, словно в машине продолжались сварочные работы.
   -- Покинуть машину! -- крикнул Курбанов. Перед тем, как выпрыгнуть с переднего сидения, он попытался привести в чувство сидящего рядом водителя, но Рамазан Юсупов не подавал признаков жизни.
   Младший лейтенант Курбанов, вооруженный пистолетом, сумел под огнем противника покинуть машину и лег на обочине с левой стороны Уазика.
   -- Где Рамис? -- спросил он лежащего рядом контуженного Захарова.
   -- Возле машины...
   Рамазанов Рамис, четвертый член экипажа, лежал с неестественно поднятой вверх рукой.
   -- Мне в ноги попали, в бок и в руку, -- сказал он подбежавшему к нему Курбанову.
   -- Где автомат? -- крикнул младший лейтенант.
   -- Где-то в Уазике.
   Курбанов нашел автомат на полу машины, помог Рамазанову встать и тот нашел силы сделать несколько шагов до обочины. Чеченцы заметили две покидающие дорогу фигуры и открыли огонь по обочине. Слева от себя Курбанов услышал подозрительное шевеление и решил, что на подходе боевики...
   -- Командир, это я! -- подал голос из темноты водитель первой ПМГ Юрий Верстуков.
   -- Где твой экипаж? -- прокричал младший лейтенант Курбанов.
   -- Когда подъехали, они увидели человека, который забежал в больницу и пошли за ним. Больше я их не видел.
   От главного больничного входа по Курбанову и его людям снова пошел плотный огонь, и милиционеры ответили из двух автоматов. Группа из 3-4 боевиков, перебегавшая двор, залегла. А на ступеньках главного входа в больницу появились медики в белых халатах. Стало ясно, что их впереди себя выставили чеченцы.
   -- Командир, там медсестры! -- сказал Игорь Захаров.
   -- Все. Больше не стреляем, -- ответил Андрей Курбанов и подумал, что пришла пора отходить. Куда? С началом перестрелки, интенсивная стрельба пошла возле батальона внутренних войск. Идти туда, попадешь под огонь своих. Продолжался бой возле аэродрома...
   На первом этаже больницы осветились окна. Внутри здания началось движение, и Курбанов увидел, что в главном корпусе большое скопление боевиков. "Что с Ромащенко, Детистовым, Сикачевым?" -- взволнованно думал двадцатишестилетний командир взвода. Без сомнения, трое из первой ПМГ тоже захвачены чеченцами или убиты...
   Оставалось отойти за седьмую школу. Боевики продолжали стрелять, даже когда милиционеры укрылись за спасительными бетонными плитами. По дороге промчалась белая "Нива", из окон которой чеченцы попытались поразить экипаж Курбанова автоматным огнем.
   Милиционеры начали отход в сторону Горотдела. Уходили маршрутом, по которому невозможно движение автотранспорта.
   На улице Багратиона, перебравшись через забор, они попали в контору птицефабрики Октябрьская. Истекающего кровью Рамиса Рамазанова положили на стол начальника. Перевязались. В окно бухгалтерии Курбанов увидел Камаз с боевиками. Было шесть часов утра.
   Камаз с чеченцами уехал. По телефону Андрей сумел дозвониться только до прежнего места службы и от дежурной военизированной охраны узнал, что в ГОВД два экипажа ПМГ считают погибшими...
   ...В горотделе командир взвода ППС, младший лейтенант Андрей Курбанов, вернувшись, доложил, что боевики атаковали аэродром, захватили больницу и ведут бой возле расположения батальона. Ему рассказали, что когда он пропал в эфире, дежурная часть отправила ему на помощь еще ПМГ. На мосту через Терек ее расстреляли: убит сержант Егор Егоров, остальные члены экипажа в плену.
  
   5
   В пять тридцать пять утра 9-го января Ванюшкину поступил доклад дежурного по части, что со стороны аэродрома слышна пулеметно-автоматная канонада и разрывы гранат. Не успел майор принять информацию, как слух острой бритвой резанула массированная стрельба по всему периметру батальона.
   -- В ружье! Личному составу занять сектора для отражения нападения! -- прокричал в телефонную трубку майор Ванюшкин и, одев всегда готовую к бою, снаряженную боеприпасами, "разгрузку", он сообщил в ГУОШ, что подвергся обстрелу и, схватив автомат, выскочил из кабинета, чтобы оценить обстановку на месте огневого контакта с противником.
   Часовые на вышках не сплоховали: обнаружив попытку боевиков продвинуться от угла жилой четырехэтажки в направлении КПП пулеметчики рассеяли скопление скрытно перебегающих чеченцев и, несмотря на плотный ответный огонь, теперь вели бой с теми, кто занял позиции в подвалах жилого дома напротив части, подвальные оконца которого превратились в удобные для врага амбразуры. Пулеметчики и снайпера ВВ кучно обрабатывали эти огневые точки боевиков, стреляющих из подствольных гранатометов.
   Включившись в управление боем, Ванюшкин приказал держать под прицелом крыши ближайших домов, чтобы не дать вражеским снайперам проявить себя.
   В такой обстановке -- он понял -- вводить в бой бэтээры пока не имело смысла. На выходе из расположения их бы сразу сожгли из гранатометов.
   "Они блокировали меня, -- горько думал Ванюшкин, -- Его войсковая часть оказалась чеченцам не по зубам, и те -- понимал он -- были нацелены только на блокаду людей и техники".
   Первые минуты боя в Кизляре были за террористами. На этом этапе операции все силы сопротивления боевикам оказались рассечены и отрезаны друг от друга.
  
   Ичкерийские боевики упивались властью над безоружными жителями Кизляра. Неожиданный, оглушительный стук в дверь заставил сердце в испуге заколотиться и Валентина, домашняя хозяйка сразу открыла. Гурьбой в квартиру вошли четверо "с лицами воевавших людей" -- так о них подумала Валентина. Неряшливый бородач--чеченец наставил автомат на ее отца, а остальные в грязных, высоких ботинках, оставляя на чистом полу ошметки земли, в камуфлированной зимней одежде громоздкие, потные, ввалились в другую комнату, где на полу играли двухгодовалый сын и шестилетняя дочка...
   -- Выметайтесь на улицу! Живо!
   Мальчик испуганно вздрогнул. В подъезде взорвала воздух автоматная очередь, и дети испуганно зарыдали.
   Когда Валентину с детьми и отцом, подпинывая, сгоняли по каменной лестнице, она увидела, что потолок и стены подъезда изъедены пулями, под ногами пустые бутылки из-под спиртного. Поразило, что один из чеченцев, с перекинутым за спину автоматом, держал в руках массивный, включенный на полную громкость, магнитофон, изрыгавший то суры из Корана, то чеченские с барабанной, праздничной дробью песни. Бандиты казались поголовно пьяными. Ни один из них не стоял на месте. Кто-то бегал вдоль дома, считал и пересчитывал захваченных, другие, как заведенные влетали в подъезд, серыми воронами вылетали: искали в квартирах деньги, золото, и если боевик выбегал на улицу со счастливым лицом, значит, этот что-то нашел... Неудачники матерились, стреляли в воздух... И Валентина снова подумала, что у чеченцев лица воюющих людей, хотя впервые наблюдала такую отрешенность от жизни, запаленность давно оторванных от дома, немытых, с тяжелым запахом мужиков.
   Семья штукатуров-маляров -- дагестанцы -- купила в рабочих целях новенькие, по цвету милицейские, бушлаты и едва за это не поплатилась. Обнаружив куртки, боевики разъярились:
   -- Вы менты?! -- завопили, стали тыкать в спину и грудь автоматами, разворотили квартиру в поисках удостоверений и, ни найдя ни одного доказательства службы в милиции стоящих в прицеле людей, объявили:
   -- Вы -- заложники, потому что ваши наших режут. Быстрее! Не то сейчас море крови будет!
   -- Ну и стреляйте! -- в истерике прокричала женщина.
   И боевик неприцельно в ее сторону выстрелил.
   -- Одевайтесь! Берите теплую одежду, еду!
   -- На сколько? -- женщина поняла, что оказывать даже моральное сопротивление смертельно опасно.
   -- На два, три дня.
   На улице она вспомнила, что дети легко одеты, робко обратилась к конвойному:
   -- Можно мне пойти? Взять куртку для сына.
   -- Встань в строй. Пока пулю не получила.
   В отчаянии женщина кинулась к другому боевику, третьему...
   -- Быстро! -- наконец отдали команду.
   Ее руки дрожали, ключ никак не попадал в замок. Дверь помогли открыть боевики -- им понадобился топор.
   -- Никого больше нет? -- спросили,
   -- Нет. Все вышли.
   Но боевики опять всю квартиру обшарили, взяли топор и тут же вскрыли соседскую дверь. Женщина замерла от ужаса, зная, что соседи спрятались на балконе... так же поступили еще две семьи: им расстреляли двери и ушли.
   Собранную возле дома толпу долго держали кучей, наведя автоматы...
   -- Кто здесь мент? -- требовали признаться, найдя в одной из квартир милицейскую форму, сапоги и, наконец, услышали:
   -- Это китель Ефименко. Он, пенсионер, уехал с семьей в отпуск.
   Собранную группу людей, покрикивая, согнали в колонну из 500 человек и, вливая людей по дороге, со свистом и песнями погнали кизлярцев в больницу.
   Среди бандитов, конвоирующих заложников, бросались в глаза четыре женщины: две чеченки, одна русская, a на другую подумали, что литовка. Злющие, орали, подгоняя, хуже мужиков. А один чеченец, идя рядом с напряженными, испуганными детьми, вынув финку, водил острием по ладони и громко говорил:
   -- Ах, какой острый нож! Здорово уши режет, как масло...
   Идя в колонне, заложники скоро стали догадываться, что боевики в масках -- это земляки-кизлярцы. Чеченцы не скрывали лиц, носили шапки-ушанки, высокие армейские ботинки, а изменники в масках -- в резиновых сапогах, по погоде. Январь в Кизляре часто бывает таким: то дождь, то мокрый снег.
   В доме по улице Свердлова преподаватель Аркадий Н. проснулся от частой, близкой автоматной стрельбы... Прислушался... Теперь стреляли во дворе. Он выскочил на кухню, вгляделся в темноту: возле скамейки -- наискосок от подъезда -- шевелился, рос в размерах клубок людей... Вот их резко подсветил стреляющий автомат. Его владелец, высокий, бородатый чечен с ожесточенным лицом стрелял в воздух, и на кончике ствола, как привязанный бился язычок пламени. Кто-то из вооруженных, одетых по-походному, чеченцев -- Аркадий их сразу узнал -- громогласно крикнул:
   -- Дом заминирован! Выходите!
   Первые мысли Аркадия были о детях: младшему сыну десять месяцев, старшему ребенку 13 лет, еще двоим -- 11 и 8 лет. Подумав о детях с тоской, он вспомнил Буденновск, и что-то заставило его резко пригнуться, а над головой преподавателя колледжа с гадким шипением лопнула пуля: штукатурка обсыпала Аркадию всю голову, и он мысленно сказал себе: "Надо сделать все, чтобы семья не попала в заложники, осталась дома".
   Он вышел на улицу сам, пройдя невредимым, без пинков и толчков, среди чеченцев. Подошел к отдающему приказы полевому командиру и сказал:
   -- Я с тобой хоть на край света пойду... Только семью отпусти.
   В том, что он произнес, отсутствовал страх за себя, только вера, что перед ним человек, может быть, тоже отец...
   Семья Аркадия Н. осталась дома, а сам он, утратив свободу, шел среди соседей по дому и, как все, чувствовал себя оскорбленным: главу семьи, как котенка вели в неизвестность, не считаясь с его достоинством и авторитетом -- было от чего заскрипеть зубами.
   Мимо конвоируемых заложников, забрызгав их грязью, пронеслись три, без единого стекла, "Рафика": автоматы и пулеметы, торчащие из окон машин, делали их похожими на дикобразов. Головной "Рафик" столкнул на обочину чей-то старенький, припаркованный с вечера "москвич", и охрана заложников, ликуя, закричала "Аллах Акбар!".
  
   С первыми выстрелами стрелок кизлярского ВОХРа Владислав Кисилев быстро оделся и выбежал из дома, решив во что бы то ни стало пробиться к железнодорожному вокзалу. В ВОХРе можно было получить оружие. Возле вокзала у родственников ночевала жена Элла. Он собирался укрыть ее в здании ВОХРа и пойти в бой.
   Перестрелка в городе нарастала, и Владислав бежал, почти не скрываясь. В вохровской форме он был хорошо виден на открытых, освещенных местах. Он выскочил из-за бетонного забора и остановился, пораженный. Такое он видел только в фильмах про фашистские концентрационные лагеря. Бородатые, обвешанные оружием чеченцы гнали полураздетых плачущих женщин, детей, стариков, угрожая им автоматами.
   Один из них, увидев Влада и рассчитывая на безропотное подчинение, качнул автоматным стволом.
   Влад резко отпрянул. Пули не попали в него -- забор защитил, только запорошило лицо и одежду бетонное крошево...
   Мама Влада Кисилева -- Нина Николаевна -- как-то сказала:
   -- Если на тебя нападут, убеги! Укройся в лесу!
   -- Что ты, мама! Как можно так говорить?! -- вспылил Владислав.
   -- Теперь, как ты, больше никто не думает, -- потерянно сказала она.
   -- Чтобы я бежал от чеченцев, а они стреляли мне в спину?! Такого не будет!
  
   На входе в больницу заложникам--мусульманам предложили отделиться от русских. Никто не пошел на это...
   Всех лежачих больных чеченцы перевели на четвертый этаж. В других палатах, на этажах ниже, приказали разобрать кровати, складировать их вдоль стен и натолкали в помещения заложников -- по 35-40, где по сто человек в палату -- места прилечь не найти...
   Загоняя в больничный корпус, мужчин обыскивали, женщин унизительной процедуре не подвергали.
   В палату на третьем этаже, где среди десятков женщин оказалось только восемь мужчин, зашел боевик:
   -- О, ваши войска уже здесь, -- серьезно сказал. -- Быстро ваши войска пришли. Вся больница окружена. Давайте -- Радуев приказал -- машите тряпками, простынями, кричите: "Здесь дети! Не стреляйте!"
   Боевики вели огонь из окон со всех этажей. По больнице огрызались огнем со стороны базара. Женщины, лежа на полу, потеряв надежду на спасение, плакали. Матери закрывали телами грудных детей.
   Перестрелка кончилась. В холле третьего этажа вдруг поставили телевизор, потом унесли.
   Чеченские боевики стали активно распространять информацию, что войскам дали разрешение на штурм больницы.
   -- Теперь от вас зависит, -- говорили заложникам боевики, -- Жить вам или нет. Давайте снова к окнам, кричите: "Не стреляйте!" звоните своему начальству на предприятия.
  
   6
   В эту ночь сна у Ромащенко Анны Ивановны долго не было. Всю свою жизнь, все заботы осмыслила, обсудила она за это время сама с собой. И только под утро уснула, как под лед провалилась. Во сне тоже не хватало воздуха, а потом в нем совсем не стало нужды, потому что из глубины сна появилось видение: сыночек Паша лежит на кровати, раздетый до плавок, а к нему спящему подходит вся в черном, склоняется над ним его давно умершая бабушка, строго--горестная: то ли хочет прикрыть собой, то ли обнять. Вот ее руки обняли внука, стали приподнимать невесомого и уже скелетированного... Анна Ивановна в ужасе закричала: "Зачем ты хочешь забрать Пашу? Не отдам сына!" И мама сержанта Ромащенко проснулась от грохота и осветившей комнату вспышки. Как заколдованная, каждый шаг давался с трудом, подошла к окну: на аэродромном поле, всегда таком далеком, а сейчас необыкновенно близком -- можно рукой дотянуться -- горел боевой вертолет, и от гудения клубящегося над ним огня оконное стекло не спасало -- жгло ей глаза, лизало руки и грудь. Особенно больно было под сердцем.
   -- Паши больше нет, -- сказала себе правду Анна Ивановна и только потом услышала грохот перестрелки в районе аэродрома. Короткие, частые звуки выстрелов, похожие на морзянку, все теснее охватывали Кизляр. Вспышки эти, то исчезающие, то загорающиеся вновь, долго поблескивающие, были похожи на глаза гонящих добычу волков.
   "Чеченцы пришли", -- поняла наконец Анна Ивановна и, содрогнувшись, повторила вслух:
   -- Паши больше нет.
   Потом она металась по квартире: в дальней комнате укладывала на пол младших детей и внуков. Разлетались от пуль и осколков оконные стекла: Анна Ивановна удивлялась, что сон, так ее испугавший, все никак не кончается. Она верила и не верила, что это сон, но не смолкающий огненно-пулеметный грохот, идущий со стороны аэродрома и жилого района Черемушки, все отрезвлял и отрезвлял ее, не оставляя никаких надежд, что Павел вернется домой живым.
  
   Над взлетным полем все больше набирал силу вой сирены -- это городу дали сигнал тревоги сторожа Горгаза.
   В свете безумствующего пожара защитники аэродрома снова увидели идущую скорым шагом молчаливую, уже поредевшую цепь боевиков. Остальных своих людей полевой командир, сознательно распылив силы, бросил в тыл активно сопротивляющихся солдат, но и там чеченцев встретил прицельный огонь.
   Пятерка боевых друзей: Юра, Олег, Валера, Андрей, Сергей, держа оборону на главном рубеже, вели огонь экономно. Олег Терентьев, девятнадцатилетний воин, ловя в прицел автомата перебегающие молчаливые фигурки боевиков, стрелял только двойками: выпустит очередь из двух патронов, наметит цель и еще две пули пошлет. На весь бой военное счастье отпустило Олегу всего четыре рожка патронов, и надо было изжить это страшное время с большим смыслом.
   Он знал, что в первую минуту боя осколок вражеской гранаты поразил часового, что перебило ноги знакомому парню-водителю. Потом Олег увидел, как с блоков горящего вертолета сошли нурсы и череда их разрывов -- неожиданных помощников -- осыпала боевиков осколками, снизила темп их наступления.
   Рядовой внутренних войск Олег Терентьев скоро понял, что ичкерийцы орут свое "Аллаху Акбар", когда удача на их стороне, а при первых потерях затихают и радовался, что экипажи двух вертолетов и офицеры управления полетов ночевали в заводском профилактории "Терек", а то бы тоже сейчас, ведя стрельбу, бегали по окопам и, не дай Бог, пострадали.
  
   Глава III
   1
   Начальник ГОУ ГУОШ МВД РФ полковник Григорьев ночевал в профилактории завода КЭМЗ -- трехэтажном кирпичном здании. Аэродром был неподалеку. Первые выстрелы разбудили чутко спавшего офицера. Мгновенно собравшись, Григорьев со своим замом и личным водителем, которых он взял с собой в Кизляр из Мари Эл, умчались на "шестерке" за минуты до подхода боевиков. Капитан милиции москвич Александр Золотов хотел четвертым запрыгнуть в машину, но полковник Григорьев отдал приказ:
   -- Остаешься. Я в штаб ГОУ. Поднимай людей.
   Чеченцы блокировали профилакторий "Терек", где в ночь с 8-го на 9-е января 1996 года находились восемь человек из ГОУ и двенадцать офицеров летного состава. Начальник ГОУ выскользнул из чеченского окружения. Единоначалие в Кизляре потеряно не было, и боевики это скоро почувствовали.
  
   Капитана Золотова командировала в Кизляр Главная инспекция Штаба МВД России. Самый молодой инспектор, он поехал на север Дагестана охотно. Остроумный, находчивый капитан по-московски легко, даже дерзко преодолел первые трудности, зациклиться на которых не позволила обстановка.
   ГОУ ГУОШ МВД России (Главное оперативное Управление Главных оперативных штабов) контролировало 570 километров административной границы с Чечней. Еще в конце декабря Григорьев отдал приказ о переводе своей службы на усиленный вариант, а райотдел, горотдел милиции перевел на казарменное положение.
   У российских офицеров, занявших оборону в профилактории, из оружия было три автомата 5,45, да двадцать пистолетов. Кто-то из командированных москвичей-гаишников привез с собой цинк автоматных патронов, который не сдал еще с предыдущей командировки в Ингушетию. В Дагестане этот Богом данный цинк сохранил офицерам жизнь.
   Сначала вертолетчики заняли позицию в кабинетах водолечебницы -- на первом этаже здания. Капитан Золотов с офицерами ГУОШ ушел на второй этаж -- в спортивный зал.
   Когда связались по рации с батальоном ВВ, который в случае ЧП должен был прикрыть город, то услышали:
   - Мы, как и вы, блокированы. Помощь оказать не можем. Справляйтесь сами.
   Под прикрытием темноты чеченцы хитростью хотели войти в здание... Сначала Золотов увидел какие-то тени. "Идут люди -- понял он. -- Двое гражданских, а за ними... Кто непонятно... Еще люди. С оружием".
   Он пригляделся. Что-то знакомое в фигуре, в походке... Первым к входу в профилакторий гнали начальника 6-го отдела Гаджи Магомедовича Магомедова, следом незнакомого мужика. Их подгоняли двое вооруженных автоматами чеченцев, дальше еще трое боевиков.
   Когда подошли ближе, капитан Золотов крикнул:
   - Первые двое ко мне, остальные на месте! -- и, открыв огонь из автомата поверх голов приближающихся людей, сумел отсечь от боевиков плененных кизлярцев. Пригнувшись, Гаджи Магомедов и Петр Арутюнян добежали до входа в профилакторий. Чеченцы уползали под плотным огнем.
   Боевики, готовясь к атаке, накапливались, ползая по длинной канаве за чугунным забором здания.
   Капитан Золотов стрелял по ним одиночными и поразил неосторожно приподнявшегося араба.
   - Там у них снайпер сидит, -- сказал Гаджи Магомедов и, сняв с головы Арутюняна зимнюю мохнатую шапку, выставил ее в окно.
   Снайпер-чеченец метким выстрелом выбил ее из рук начальника шестого отдела.
   Александр Золотов и его товарищи контролировали пространство с торца профилактория, со стороны дома Ахматова и главного входа в здание. Их атаковали три раза. Активно били с гранатометов и пулеметов. Защитников профилактория уберегли липы, принявшие на себя гранатометные выстрелы. То хвостатая, белоголовая граната в дерево попадет, от толстой ветки отрекошетит, то боком о стенку стукнется... Один-единственный заряд попал в окно, из которого вели огонь Золотов с боевым другом из ГАИ Татарстана. Их спасло двухсантиметровой толщины перекрестье металлической решетки: по ту сторону высокого окна осталась вся осколочная сила взрыва. Детонация опрокинула и отбросила Золотова метров на семь, капитан ГАИ отлетел дальше.
   - Ты жив? -- придя в себя, спросил Золотов.
   - Жив.
   До этого момента они стреляли со ступенек, что вели вверх к зрительским местам за баскетбольный щит.
   После контузии течение времени в сознании Золотова дало сбой. Порядок пережитых мгновений нарушился. Он уже не помнил, когда они: два вертолетчика и он автоматным огнем рассеяли боевиков, гнавших к больнице толпу полураздетых гражданских людей. После этого боестолкновения кто-то из освобожденных принес им в профилакторий четвертый автомат, отнятый им у раненого чеченца, и рассказал, что когда началась позиционная перестрелка, в самой ее активной фазе, когда заложники лежали вперемежку с боевиками, нарисовался крепко выпивший кизлярец в черной шубе, белых штанах и синей шляпе. Ему кричали:
   - Ложись!
   - Что? Я ложись? Зачем? -- недоумевал ночной кавалер.
   - Да война!
   - Какая на... война?! Вы что, б.., кино снимаете? Да пошли вы!
   Его тянули за рукав шубы в канаву, но он ушел возмущенный и невредимый.
   "Господь хранит пьяных и влюбленных", -- подумал Золотов.
   Радиоэфир с первых минут боя был выведен боевиками из строя. Они часто включали специализированный генератор, и эфир заполняло сплошное гудение. Защитники профилактория дважды дозвонились в ГОУ, а из кабинета главного врача Гаджи Магомедов позвонил своему руководству в Махачкалу.
   Когда рация еще работала, Александр Золотов сообщил Григорьеву, что в профилактории есть раненые. Сколько? Помня о боевиках, Золотов не сказал. Григорьев ответил сдержанно:
   -- Держитесь. Люди работают. Вам будет оказана помощь.
  
   2
   Первым решением начальника ГОУ ГУОШ МВД РФ полковника Григорьева было выслать разведку, установить взаимодействие с горотделом, райотделом, линейным отделом милиции, подтянуть резервы с границы, закрыть город, осуществить деблокаду атакованных боевиками объектов, защитить жизненно важные центры города.
   Личный резерв ГОУ, размешенный в совхозе "Кизлярский", вызывать не пришлось. Под руководством калининградца -- полковника милиции Леонида Рогожкина резерв калининградских омоновцев примчался сам. Прибыли пензенцы, милиционеры ГАИ Татарстана, Москвы. Информация, что боевики захватили больницу и сгоняют в нее людей из Черемушек, ужаснула Григорьева. Стало ясно, что события в Кизляре -- второй Буденновск и мера ответственности за происходящее распяла душу начальника ГОУ, но через минуту, другую, взяв себя в руки, немногословный Григорьев Василий Андропович распорядился разбить резерв на три отряда и ввести в дело, как группы подавления.
   Во второй фазе общего боя эфир в Кизляре стал свободнее и его все больше и больше наполнял собой уверенный, спокойный голос начальника ГОУ ГУОШ полковника Григорьева. Василий Андропович отдавал приказы одного порядка: "Подойти... Уничтожить". Его штурмовые группы с позывными "400, 401, 402" искали боевиков и убивали их.
   Эти лаконичные, четкие приказы поднимали дух осажденных. Золотов думал, что ему радостно слышать своего командира.
   Когда Радуев пытался выйти на связь с ГОУ и представился полевым командиром, его на полуслове оборвал старший лейтенант милиции -- связист ГОУ:
   - Какой ты полевой командир Радуев. Теперь ты половой командир. Поэтому заткнись и не мешай работать.
  
   Еще в предутренней темноте, когда обнаружилась острая нехватка оружия, защитники профилактория решили вырваться за ним в ГОУ ГУОШ.
   - Кто поедет?
   Вызвался Кондаков Владимир -- старший офицер ГАИ:
   - За ГАИ отвечаю я, -- сказал. -- Поеду вместе с ребятами.
   За руль сел Петр Харламов, командированный в Кизляр из Подмосковного спецбатальона ГАИ. Легковая машина, как ракета пронеслась по мертвому городу. Мелькали перед глазами коробки пустоглазых частных домов.
   Их машину обстреляли на улице Победы возле моста через Терек. В глаза бросился исковерканный пулями Уазик, убитый милиционер возле него...
   Петр Харламов удачно, на скорости развернув машину, вышел из-под обстрела. На обратной дороге стало ясно, что пробит масляный фильтр -- масло вытекло. Застонал всегда сдержанный Кондаков. Чеченская пуля прошла через обе его ступни.
   До профилактория домчались на пробитых скатах. Защитники здания, стоя у окон, увидели, что первым, крича во всю силу, бежит Кондаков:
   - Врача! Врача мне!
   - Кому врача? -- недоумевали в здании. -- Бежит же...
   -- Мне врача! -- упав в кресло, простонал Кондаков, поднял ноги, и все увидели, как из высоких ботинок хлынула кровь.
   За Кондакова взялись сразу два доктора -- вертолетчиков и ГОУ ГУОШ. Сняли с Владимира берцы, обработали раны, перевязали. Петр Иванович, подполковник из Иваново, худой, жилистый, участник первого штурма Грозного, уверенно сказал:
   -- Володя, не бойся, Если до трех дня все будет так же хреново, и нас не разблокируют, я тебе прямо здесь операцию сделаю.
   Врач вертолетчиков Игорь, капитан медицинской службы, сказал, что поможет.
   Батарейки рации "Радий М" сели еще в восемь утра. Из четырех раций в профилактории сумели подготовить к работе одну. И время от времени прослушивали эфир. Боевики: снайпер, пулеметчик и автоматчики оседлали крышу девятиэтажного дома по улице Островского, 36. Чеченцев обнаружили в школе N7.
   И снова в эфире был окающий говор начальника ГОУ полковника Григорьева. Он выводил на цели сводные группы старших офицеров Рогожкина и Тарасюка. Их главной задачей было разблокировать окруженный чеченцами батальон ВВ, который к обеду наконец-то вышел на связь.
   То, что сообщили, подняло настроение. В профилакторий отправлена группа людей с боеприпасами, средствами связи. Сказали - встречайте...
  
   3
   Над городом низко кружил вертолет Ми-8. Боль покинула тело капитана Александра Золотова. На смену боевому спокойствию стало приходить радостное возбуждение, что все живы: командир эскадрильи Олег из Питера, начальник паспортного стола, который без устали снаряжал автоматные магазины, заместитель начальника ГАИ Татарстана не выпускал из рук кинокамеру и отснял самые напряженные эпизоды боя. Целы и невредимы два вертолетных экипажа -- они били по врагу из автоматов и пистолетов.
   Возле профилактория валялись неубранные трупы чеченских боевиков и наемников.
   Открытый эфир принес информацию, что в ходе боестолкновения возле больницы погиб заместитель начальника райотдела Владимир Иванович Богачев, ранен начальник штаба ГОУ Олег Иванов, командированный в Кизляр из Республики Мари Эл. Уже потом Золотов узнал, что Богачева, идущего скрытно возле высокого забора больницы, выдала рация. Кто-то вышел в эфир, обозначился позывным, и боевик через забор бросил на звук гранату. Несколько человек из группы Богачева ушли от осколков, но командира истерзал взрыв.
   У профилактория боевики не стали засиживаться. Получив отпор, радуевцы оставили возле профилактория несколько моджахедов для ведения беспокоящего огня, и пошли на запасные цели -- надо было уничтожать кизлярских милиционеров, пробирающихся к месту постоянной дислокации: в горотдел, в райотдел... Их надлежало перехватывать, убивать из засад.
  
   4
   После сорокапятиминутного боя, не взяв аэродром, чеченцы полевого командира Абалаева отошли к уже захваченной боевиками больнице. В райотдел милиции из главного больничного корпуса сумел дозвониться один из захваченных в заложники милиционеров и сообщил, что больных держат возле окон, здание минируется по всему периметру, людей гонят по улице Победы голыми, босыми, в случае сопротивления расстреливают. В больнице через главный вход их загоняют сотнями.
   Чеченцы хозяйничали на правом берегу Терека. В этой части города мелькание легковых машин, из которых боевики вели прицельный огонь, создавало впечатление, что они вездесущи. Целью чеченцев были люди в милицейской и военной форме. Тех из гражданских, кто не подчинялся приказам: впустить в дом, открыть двери в заводском общежитии, спуститься с верхнего этажа на улицу -- убивали.
   С высотки, оседланной чеченцами, гранатометчик выстрелил в окно общежития завода КЭМЗ, и в здании начался пожар.
   Активно разбойничали пособники из местных, накопившие информацию об адресах проживания сотрудников милиции, прокуратуры. Теперь пособники вместе с боевиками реализовывали эту информацию.
   Сотрудники правоохранительных органов, застигнутые бедой на квартирах, переодевались в гражданскую одежду, прятали форму в сумки и, делая все возможное, чтобы пробиться к месту службы, смело вступали в бой, стреляли из пистолетов. На весь горотдел милиции было только 37 автоматов, а чеченский боевик нес на себе: автомат, пулемет или гранатомет, в разгрузке два сдвоенных пулеметных рожка по 45 патронов, 8 рожков к автомату и столько же патронов россыпью, 3-4 гранаты РГД-5 или Ф-1.
   Обученные диверсионной, партизанской тактике боевики действовали жестко и слаженно.
   Сначала у общежития завода КЭМЗ появился чеченец в черном, длинном полушубке, черной вязаной шапочке, перепоясанный крест-накрест пулеметными лентами, с гранатометом на правом плече. Он кричал:
   - Выходите! Все!
   Заводчане -- парни и девушки, заспанные, с удивлением выглядывали из окон. А чеченец, осклабившись, призывно махал левой рукой, словно звал на праздник. Выходить на холод никому не хотелось. Но все нарастающая стрельба настораживала, взвинчивала нервы -- все начинало казаться дурным розыгрышем... Кто-то даже сказал:
   - Да это кино про войну снимают.
   А потом заводчане, как с ума сошли -- кинулись кто в чем из общежития на полянку за зданием общежития -- там тоже стреляют. Люди стали метаться, а чеченские боевики вырастали перед ними, как из-под земли. Один, бородатый лет сорока, шевеля губами, словно ел на ходу, вел огонь над головами кизлярцев и женские протяжные крики заглушали стрекотню его автомата. То же происходило возле соседних домов и на улицах.
   Седая чистенькая старушка подошла к двери и на грубые окрики: "Открывай! Выходи!", -- промолчала. Она испытала немецкую оккупацию и решила новым нацистам не подчиняться. Боевик полоснул по двери из автомата, и старый человек умер, проклиная чеченцев.
  
   Милицейская форма была ненавистна боевикам, как и российский флаг. На улицах Кизляра по человеку в форме огонь из автоматов чеченцы открывали незамедлительно.
   Рядовой Александр Детистов умел носить милицейскую форму. Высокому стройному парню она была к лицу. Окровавленный, несломленный болью, придя в сознание, он стоял в вестибюле больницы в окружении боевиков, возвышался над ними.
   - На колени! -- кричали ему.
   Боевикам снова хотелось унизить Сашу. Поклонники восточных единоборств, чеченцы ударами ног пытались обрушить Детистова на пол. Но он стоял, как терзаемый стаей сохатый. "Волки" висли на нем, тянули вниз. Александр не падал.
   Тогда боевики раздробили ему ноги прикладами автоматов. На третий этаж по приказу чеченцев Сашу несли русские пленные. Заложников в больнице было уже так много, что, пропуская скорбную группу, кизлярцы теснились друг к другу, давая дорогу приговоренному земляку.
   - Саша! Как же это? -- закричала Детистову одноклассница. Преодолевая боль, он ответил:
   - Значит, так суждено.
   Его занесли в массажный кабинет, где содержались тесно сидящие милиционеры. Потом снова выволокли. Сам Радуев требовал снять милицейскую форму, обещал:
   - Снимешь, оставим в живых.
   Александру вырвали ногти на пальцах рук, били прикладами по сломанным ногам... Форму Детистов не снял. Его расстреляли из автоматов.
  
   5
   Стажер-милиционер Алексей Сикачев очнулся, когда боевики волокли его вверх по больничной лестнице. Двое тянули за руки: боль в изломанном теле колыхнула сознание и, услышав звуки близкого боя, Алексей подумал, что в городе есть кому ответить боевикам. Это он понял по горячей скороговорке боевиков, их суетливой беготне с этажа на этаж. "Как крысы мечутся", -- думал он о чеченцах. Те занесли его в массажный кабинет, набитый сидящими на полу заложниками и бросили на пол с нарочитой жестокостью.
   В комнате, где содержались милиционеры, опознали в смертельно избитом парне стажера горотдела милиции, спросили:
   -- Как ты?
   -- Нормально, -- прошептал Алексей.
   Зубы у него были выбиты, изо рта, пульсируя, лилась кровь. Где Паша Ромащенко и Саша Детистов он не знал, но сумел выговорить, что Павел подстрелил заместителя командира группы боевиков, другого духа убил. И если зам. командира умрет, то весь милицейский наряд расстреляют.
   Что Павел Ромащенко горел заживо и погиб, а Сашу Детистова расстреляли, Алексею не стали рассказывать: хотели сберечь парню последние силы.
   -- Здание заминировано, -- сообщил Алексей Сикачев и снова потерял сознание: боль в нем нарастающе клокотала.
   Милиционеров держали отдельно, потому что верили в их способность к сопротивлению. Все помещения 2-го, 3-го, 4-го этажей больницы были плотно забиты людьми. Чеченцы, охранявшие милиционеров, горделиво над ними подшучивали:
   -- Три тысячи ваших баб здесь держим. Такого гарема у Чингиз-хана не было, -- провоцировали на взрыв.
   Две тысячи кизлярцев, находящиеся под контролем автоматчиков, сидящие плечом к плечу в больничных палатах и коридорах, стоящие по приказу боевиков у окон, чувствовали себя брошенными, одинокими, разобщенными.
   Алексей Сикачев знал, что умрет. Происходящему в Кизляре не было оправдания. "Так, как вели себя духи, могли поступать только выродки, -- думал он о врагах. -- Они отвергли все правила, воевали, как каннибалы". Он где-то читал, что в первобытно-племенном сознании было запечатлено: люди другого племени уже не люди, с ними можно было поступать, как с идущими в пищу животными или камнями.
   Жизнь уходила из молодого, израненного тела, оставляя Алексею доселе неподвластные чувства. Боль вдруг отступила перед заполнившим его радостным знанием -- у него будет сын. Когда он познал, что в Ирине завязалось светлое зернышко, то решил: если родится девочка, назовут Ирочкой, а мальчик станет Алешей.
   Алексей Сикачев, изломанный ударами ичкерийцев, почти гуттаперчевый, неспособный пошевелиться, вдруг ясно увидел своего малыша уже двухлетним. Сыночек, как из белого тумана или материнского молока выступил и Алексею Сикачеву словно кто шепнул, что его Алешка в двухлетнем возрасте будет лежать в кизлярской железнодорожной больнице, и Ирина, находясь вместе с ним, будет беспокоиться, что в больничке к ней с сыном относятся очень прохладно -- лекарства приходится покупать. Из окружающего пронзительного эха Алексей вдруг услышал, что за сына переживать не надо, все образуется. Еще он понял, что Ира -- его радость -- с которой они поженились в сентябре 1995 года -- снова станет учиться, уже на медсестру, потому что после окончания электромеханического колледжа работы по специальности не найдет.
   Потом Алексей еще раз отчетливо увидел, что его сынишку, играющего с только что подаренной игрушкой, в холле той же больницы фотографирует какой-то незнакомый человек в камуфляже, который потом что-то резкое выговаривал оправдывающейся женщине-врачу. Все это мелькнуло в сознании молнией. А вот лицо сынишки -- маленького Алешки Сикачева, его продолжения, еще долго стояло перед глазами милиционера-бойца.
   Алексей боялся моргнуть, чтобы дорогое, большеглазое лицо сына не растаяло во все наступающем и наступающем красном мареве.
   Когда боевик, раненый сержантом Ромащенко, умер, в помещение, где содержался Алексей Сикачев, зашли трое бесстрастных чеченцев. Они выволокли Алексея в коридор, пронесли для устрашения среди испуганных, сжавшихся в комок, людей, выкинули его с третьего этажа и полоснули по нему автоматной очередью.....
  
   Кизлярские казаки прознали о возможном нападении на город еще в середине декабря 1995 года. Информация пришла из-за Терека -- от гребенцов. Знавшие чеченский язык, еще не все расстрелянные боевиками гребенские казаки сообщили, что враг планирует нанести удар по Кизляру 7-го, 8-го января.
   Во властных структурах казачью информацию приняли, вооружать казаков не стали: в оборонном плане их действия не предусматривались. В сейфе казачьей управы хранился список: двумястами казаков, прошедшими армию, располагал Кизляр. Были среди них и те, кто имел опыт боевых действий в Приднестровье.
   ...Заместитель атамана Виктор Иванович Ильин, как и все кизлярцы, проснулся от канонады. Стрельба из автоматического оружия подступала все ближе. Вот чей-то автомат, захлебываясь, ударил совсем близко -- на мосту через Терек. Через окно Ильин увидел, как боевик добивает лежащего возле Уазика милиционера, ужаснулся и пожалел, что казакам не раздали оружие. Ведь он мог скосить палача и стоящих за ним двух чеченцев одной очередью.
   Ильин достал из чехла ружье 12-го калибра. Семнадцатилетний сын Алексей, тоже вооруженный ружьем, выскользнул за ним на улицу. Отец не стал препятствовать сыну, у которого сегодня начиналась взрослая жизнь. Перед выходом из дома Ильин позвонил в горотдел милиции и попросил перекрыть подходы к мосту на улице Победы.
   На мосту, уткнувшись друг в друга, стояло несколько подбитых и брошенных машин. Виктор Ильин и его сын не пустили на чеченские автоматы еще пару автомобилей -- развернули в обратную сторону.
   А потом чуть не застрелили милиционера, который вдруг появился на углу дома. Все говорило, что перед ними чеченец -- бородатый, в грязной камуфлированной одежде, в черной шапочке-боевке. Сын взял его на мушку, но отцу словно кто шепнул -- не надо спешить. Будто повязка упала с глаз и отец с сыном отчетливо разглядели милиционера. Это один из командированных в Кизляр, старший офицер, выполняя приказ начальника ГОУ, вел за собой группу подавления... Поняв, что мост на улице Победы простреливается чеченцами, он пошел вдоль Терека, и переправился через реку по другому мосту возле мечети, а потом ударил по боевикам с фланга: выбил их из кафе "Терек" и ушел в сторону блокированного батальона.
   Боевики больше не выходили на прямой выстрел и Ильин, побывав в горотделе милиции и казачьей управе, бросился к матери: ее телефон в частном секторе упорно молчал.
   Его мать Екатерина Матвеевна, фронтовичка, в годы Великой Отечественной войны служила на зенитной батарее -- прикрывала огнем аэродромы. Храбрости ей было не занимать. Когда к ней по темноте постучались и крикнули:
   -- Бабка, на выход! -- Екатерина Матвеевна не открыла, догадалась, что боевики знают, что она мать заместителя казачьего атамана.
   Женщина стояла в глубине комнаты -- напротив окна и три пули из чеченского автомата пронзили ее легкое.
   Поняв, что боевики, постреляв по окнам, уходят, она, думая о сыне, нашла в себе силы открыть калитку в дом, вернулась в комнату и упала.
   Первым в ее доме появился сосед Магомед, Он думал вынести ее, как пришел Виктор Иванович. Истекающую кровью Екатерину Матвеевну вывезли на "Москвиче" Магомеда.
   Раненых кизлярцев принимала железнодорожная больница. В первый день она оказала помощь десяткам раненых. Пока мать оперировали, у Виктора Ивановича Ильина было время осмыслить происходящее.
  
   Город, не сдавшись боевикам, отчаянно сопротивлялся. На лицах людей, привозивших в больницу раненых и убитых, Ильин не видел растерянности -- только желание рассчитаться с врагами. И мука за близких. Принесли мальчика--дагестанца с разорванной в клочья ногой. Мучаясь, он кричал так, что Ильин запомнил этот крик на всю жизнь.
   Теперь, когда уже несколько часов в городе шли бои, можно было свести воедино информацию о нашествии. Сегодня Ильин понимал, как много было за то, что приход боевиков неминуем. А вчерашние разговоры, что районную больницу покидают больные. Кто обратил на это внимание? Даже из кизлярцев никто. Это российские военные считали Кизляр глубоким тылом. Прилетая из Чечни, они наслаждались внешним отсутствием напряжения. Но пограничный Кизляр терские казаки считали прифронтовым. Руководство казачества искало контактов с военными. Но словно кто заинструктировал их, что казаков надо обходить стороной. Ветры активного недоверия казакам дули из Москвы. Ельцин не мог простить казачеству участия в войне за самостоятельность Приднестровья. В 1992 году казаки России нанесли молдавским националистам сокрушительный урон в живой силе, и в администрации российского Президента приняли решение не развивать казачество, держать его подальше от оружия и самостоятельности.
   Казаки в Кизляре стреляли по чеченским боевикам из охотничьих ружей. Проводниками вели милицейские группы по городу, оказывали помощь раненым, делились с милицией добытой информацией.
   Крик раненного ребенка, как на магнитофоне записанный, не уходил из памяти, терзал совесть и сердце Ильина.
   Мост через Терек возле дома Ильиных был обильно полит кровью милиции и гражданских людей. Расстрелянные боевиками машины, осиротевшие, с пробитыми стеклами, молчаливые свидетели ичкерийского нападения, были сразу нанесены на карту полковника Григорьева, руководившего сопротивлением... Оседлавшие высотный дом по улице Островского, 36 боевики мешали продвигаться к больнице.
   Группы подавления, усиленные работниками горотдела, райотдела, действовали пятерками.
   В частном секторе на правом берегу Терека радуевцы, опасаясь, не задержались; выгнали, кого смогли, из домов и поспешили уйти. По ним стреляли из охотничьих ружей потомки терских линейных казаков -- вечных врагов чеченских абреков. Из небогатого дома на берегу Терека шел особенно прицельный огонь: первым же выстрелом был убит боевик-автоматчик и лишь кинжальный огонь из двух пулеметов заставил неизвестного героя-кизлярца сменить позицию.
  
   7
   В райотделе был развернут пункт по приему раненых. Квалифицированную помощь оказывал милицейский врач из Калининграда Михаил Залманов, выпускник Смоленского мединститута, активно помогала медсестра районной больницы Косунова Надежда Михайловна. С массивным кровотечением в медпункт пришел Сулейманов Ибадулла Курбаналиевич. Инвалид без ноги, он вытащил из-под огня тяжело раненного сержанта райотдела милиции Юсупова.
   Перестрелка в правой части города не затихала. В штаб Григорьева поступила информация, которая добавила напряжения. Под угрозой обстрела мог оказаться железнодорожный вокзал и линейный отдел милиции. Активное сопротивление боевикам по всему городу оказывали стрелки военизированной железнодорожной охраны.
  
   Потомственный терский казак Юрий Николаевич Колесников знал цену националистам. В Приднестровье Юрий воевал в казачьем развед-диверсионном подразделении. Срочную службу прошел в Германии -- в артиллерийской разведке. И опыт, накопленный за два года в армии, определил его дальнейшую судьбу.
   Никакая партия его в Приднестровье не посылала.
   Кинули клич казакам: гибнут мирные люди, которых мордуют националисты, и в 1992 году уехал Юрий с Васей Наумочкиным и другими казаками в горящее Приднестровье. Бился с румынами на Днестре, резался ножами с их разведгруппами, хоронил павших товарищей, пил за победу обжигающий горло коньяк "Белый Аист". А потом вернулся в Кизляр никому не известным героем. Но до сих пор старушки в Бендерах молятся за него, Васю Наумочкина, за "Деда" - Владимира Колонтаева, которому Господь уже тогда намерил путь заступничества и мести.
   В ночь с 8-го на 9-е, 9-го и 10-го января старший оперативный стрелок ВОХР Юрий Колесников не расставался с автоматом. Российские средства массовой информации в первых новостях поспешили сообщить, что чеченские боевики пытаются захватить железнодорожный вокзал, но боевики даже не рискнули на это, зная, что личный состав ВОХР на семьдесят процентов из казаков, что на вооружении у них автоматы 7,62 и гранаты,
   Начальник ВОХР, побывав на совещании в городской администрации 6-го января, со всей серьезностью отнесся к информации о возможном нападении боевиков. Личный состав из 157 вохровцев перевели на особое положение, цинки с патронами вскрыли. Люди выходили на службу с дополнительным боекомплектом. Все важные объекты были закрыты усиленными караулами. Железнодорожную больницу стали охранять автоматчики.
   Начальнику команды Лызлову Александру Михайловичу, едущему на своем красном "Москвиче" с двумя подчиненными в ВОХР, боевики дали возможность въехать на мост через Терек. Увидев расстрелянный милицейский УАЗИК, убитого сотрудника горотдела, Лызлов взял рацию, передал информацию своему руководству и оказался под перекрестным огнем. Тяжело раненный, с помощью своих товарищей Лызлов с трудом переместился под мост. Понимая, что чеченцы могут в любую минуту добить, безоружные вохровцы сумели найти укрытие на правом берегу Терека. Ткнулись в один частный дом, во второй -- никто не откликнулся... Открыла дверь пожилая женщина, провела в спальню, разобрала постель, велела уложить раненого на белую простынь, которую сразу же залила кровь.
   Хозяйка дома привела медсестру-соседку. Перевязав Лызлова, та сказала:
   - Товарища срочно в больницу. Иначе в короткий срок погибнет от потери крови.
   По рации удалось выйти на штаб. Там, посовещавшись, отдали приказ на эвакуацию. Рискнули поехать Юрий Колесников, стрелок Павел Перимов, за рулем Виталий Туманов.
   На правом берегу Терека 36-й дом по Островского был по-прежнему оседлан боевиками. На подходе к мосту через Терек "Волгу" с вооруженными вохровцами остановили бойцы ОМОНа.
   Стрелки ВОХР были в тяжелых бронежилетах и сферах.
   - Дальше дороги нет,-- жестко сказали им. -- Попадете под огонь снайперов и чеченского пулемета.
   -- Наш командир истекает кровью.
   На правом берегу Терека возле кафе стоял бэтээр -- башенный пулемет развернут на высотный дом по Островского. В переговорах с милицией решение нашли быстро.
   "Волга" со стрелками ВОХР вырвалась на мост под прикрытием тяжелого пулемета. Бэтээр крепко обработал крышу высотки.
   Начальника команды Лызлова вовремя доставили к хирургам железнодорожной больницы, даже его красный "москвич" спасли -- вытащили с моста под прикрытием все того же омоновского бэтээра.
   Казак Юрий Колесников сутки не знал -- жива ли его семья. Он жил в доме рядом с профилакторием завода КЭМЗ, возле которого с раннего утра не утихала стрельба.
   Жена Татьяна и двое маленьких детей Юрия вместе с соседями прятались в погребе, потом сумели эвакуироваться за город. В многонациональном Кизляре добрососедство выдержало проверку войной.
   Совершенно незнакомые люди открывали двери своих простеньких, небогатых машин и бесплатно вывозили людей из огненного мешка. В селах Кизлярского и Тарумовского районов беженцев принимали с открытым сердцем, делились, чем Бог одарил, укладывали женщин и детей на чистые простыни, сами ложились на полу. На Северном Кавказе гость в дом -- это святое.
   Глава IV
   1
   За несколько дней до событий 9-го января руководство Кизлярского райотдела милиции тоже перешло на казарменное положение. Трое суток подполковник Яхья Закиряев, руководитель службы криминальной милиции, ночевал в райотделе. В ночь с 8-го на 9-е января 1996 года его вызвал начальник, сказал:
   - Поезжай домой. Отдохни. А я здесь останусь.
   Яхья Закиряевич уехал. Он жил на другой стороне города. Где-то в пять утра Яхья проснулся в тревоге, вышел на улицу, покурил в темноте. Вернулся. Прилег и услышал по рации, постоянно включенной, переговоры, что предположительно в районе аэропорта боестолкновение. Сразу связался с дежурным по райотделу, услышал в ответ:
   - Никакой информации...
   Встал, закурил сигарету, снова вышел во двор и тут услышал громкий хлопок и сразу ударил по барабанным перепонкам взрыв. Как он потом понял -- это взорвался вертолет. Подполковник Закиряев опять связался с отделом, дежурный нервно ответил:
   -- Что-то происходит в районе аэропорта. Возможно, напали боевики. Но точной информации нет.
   За семь-восемь минут подполковник Закиряев домчался на личной машине до разбуженного и гудящего, как пчелиный улей, кизлярского райотдела милиции. Начальник уже поднял "в ружье" резерв, который спешно вооружался. Яхья спросил:
   - Что случилось?
   И услышал, что связи с постами нет. Применив какой-то генератор, чеченцы заблокировали связь.
   - Я поеду, подниму людей, - сказал Яхья начальнику райотдела.
   Он поднял по тревоге Гаджикурбанова, Амрахова, Осипова и еще троих оперативных сотрудников своей службы. На это ушло не больше пятнадцати драгоценных минут. Когда вернулся, информация об обстановке в городе и районе только начала поступать. Пальба в городе не стихала. На часах было около шести утра. Начальник райотдела майор Валентин Иванов отдал приказ:
   - Яхья Закиряевич, поезжайте в 4-ю оперативную зону. С ней прервана связь. Попроси помощи...
   В 4-й оперативной зоне -- в совхозе Кизлярский -- размещался сводный отряд Калининградского УВД.
   Побывав у полковника Рогожкина, который уже загружал личный состав в машины, обменявшись информацией, заручившись поддержкой: командир сводного отряда обещал прислать в райотдел на "Урале" двадцать калининградских милиционеров, Яхья Закиряев вернулся в отдел. И сразу вызвался уточнить обстановку на правом берегу Терека. Получив "добро", он взял с собой своих оперов Гаджикурбанова, Амрахова, начальника уголовного розыска Мазукаева. Яхья был вооружен пистолетом, его сотрудники автоматами, пистолетами.
   Подполковник Закиряев сам сел за руль, приказав водителю -- молодому парню остаться в расположении.
   ...Выехал на улицу Багратиона. Ни взрывов, ни стрельбы... Подозрительное затишье.
   2
   Проехав мост через Терек, Яхья смог связаться по рации с райотделом -- генератор, глушитель радиосвязи, боевики то включали, то выключали и сообщил:
   - Еду по улице Багратиона. Движения людей и транспорта нет. Пусто. В ответ услышал:
   - Будь осторожен.
   Перед выездом на разведку подполковник Закиряев получил информацию от дежурного майора милиции Гаджиалиева Магомеда, что тот чудом дозвонился до своей жены, и та прокричала в трубку, что во дворе их дома по улице Свердлова, 32, какие-то непонятные люди в камуфляжах, слышны разрывы гранат.
   Подполковник продолжил движение. Выехал на улицу Победы - чисто, и тут же громко забилось сердце: недалеко от больницы стоял милицейский Уаз. Все двери открыты. Издалека были видны, свисающие из машины, ноги в милицейских берцах.
   Яхья притормозил машину, обернулся к своим сотрудникам:
   - Что-то непонятное. Как бы в огневой мешок не попасть. Давайте улицу Свердлова посмотрим.
   Свернув на нее, Яхья медленно проехал вперед. Никакой стрельбы. Хорошо просматривался пятиэтажный жилой дом и первый подъезд другой пятиэтажки, возле которой толпилось больше трех десятков кизлярцев. Подполковник Закиряев увидел знакомые лица, решил подъехать, расспросить, что происходит. Обогнул дом, еще несколько метров проехал, и глаза порезала яркая вспышка выстрелов. Перед тем, как пригнуться, он четко увидел стреляющих боевиков. Они раскрошили ему лобовое стекло, потом еще попадания в корпус машины... Случайность, что никого из милиционеров не ранили. Машина остановилась. Боевики, обращаясь к Яхье, крикнули:
   - Иди сюда!
   Их было около сорока человек: бородатых, вооруженных автоматами, пулеметами, гранатометами.
   Включив заднюю скорость, подполковник Закиряев попытался уйти. Опять шквал огня в его сторону. Все в машине пригнулись. Задний скат пробили. Машина уперлась в стену дома, в движении прочесала ее, оставив на стене глубокие борозды. Яхья успел переключить скорость, сдал еще три метра назад. Двигатель заглох. Свободной для выхода осталась одна дверь, другая оказалась зажата стеной. Машину с кизлярскими милиционерами, наставив автоматы, окружили боевики. Трое из них были в масках, остальные с открытыми лицами, экипированные, как спецназовцы, с зелеными ленточками на черных вязаных шапочках.
   Выйдя из машины Яхья, жестко обыскиваемый, огляделся и понял, что его движение на машине контролировалось с крыши девятиэтажного дома: их давно держали в прицеле, просто вели, сообщив по рации время подхода... Он не сомневался, что окрестные дома тоже контролировались чеченцами и досадовал, что попался в засадный мешок.
   Оружие и удостоверения у милиционеров изъяли. Узнав, что захвачен заместитель начальника райотдела, начальник службы криминальной милиции, боевики даже закричали: "Ура". Яхья горько усмехнулся этому восторгу чеченцев. Прошедшие Советскую армию, обученные там всему, что умели, ненавистники всего русского, радуевцы не смогли выразить свои чувства иначе, нежели этим знаменитым криком русской воли к победе.
   Захваченных в плен милиционеров подтащили к подъезду и на глазах взятых в заложники гражданских людей поставили у кирпичной стены под окна жилого дома.
   - Расстрелять ментов! -- отдал команду боевик лет сорока, бородатый, в черной шубе, подбитой цигейкой. С ним заспорил чеченец равного с ним возраста. Говорили по-чеченски, напористо, грубо. Скоро стало ясно, что боевик в черной шубе, судя по всему авторитетный, берет в споре верх. Тот, кто сопротивлялся расстрелу пленных, разочарованно махнул рукой и "черная шуба" торжествующе клацнул автоматным затвором:
   - Повернитесь лицом к стене! -- крикнул.
   Но милиционеры команде не подчинились. Все разворачивалось на глазах десятков мирных людей, и офицеры решили достойно уйти из жизни.
   Оперуполномоченный ОУР Гаджи Гаджикурбанов бросил в лицо боевику:
   - Если ты мужчина, расстреляй, глядя нам в лицо!
   В этот момент двое чеченцев вытолкнули из подъезда старушку и женщину с грудным ребенком. Выйдя следом, боевик без маски решительно остановил казнь. Яхья его не узнал. Боевик, в прошлом работник Шелковской ГАИ, опознав Закиряева, что-то зло прокричал по-чеченски, а потом совершенно спокойно сказал по-русски:
   - Это же самый главный мент.
   Милиционеров поставили шагов на десять позади готовой к движению толпы, взятых в заложники кизлярцев и под конвоем погнали к больнице.
   Загнав людей в главный больничный корпус, их попытались сортировать: христиан в одну сторону, мусульман в другую - из этого ничего не вышло. Скоро все коридоры, палаты и кабинеты оказались так плотно набиты людьми, что любое движение среди стоящих, лежащих, сидящих, кричащих, плачущих или тревожно молчащих людей стало практически невозможным.
  
   3
   Подполковника Яхью Закиряева подвели к чеченцу, который выделялся гордой командирской осанкой. Выше среднего роста, худощавый, он в одной руке держал рацию, в другой было его, Закиряева, милицейское удостоверение. Чеченец с живыми, выразительными глазами, аккуратно подстриженной бородкой, одетый в камуфлированный бушлат, с зеленой повязкой на лыжной обыкновенной шапочке, сверил фотографию на удостоверении Закиряева с оригиналом и, картинно вытянувшись, отдал честь.
   Приветствие чеченского полевого командира было привычно четким и неожиданным.
   - Командующий Юго-Западным фронтом,-- представился он,-- полковник армии Дудаева Хункар-Паша Исрапилов. Имею честь Вас пленить!
   "Враг, -- подумал Яхья, -- умный, опасный враг". Советское, офицерское приветствие Исрапилова на фоне загнанных в больницу, как скот, отчаявшихся, перепуганных людей, выглядело нелепо.
   Тыча в спину стволами автоматов, Закиряева и его товарищей подняли на третий этаж -- в массажный три на четыре метра кабинет, где собрали только милиционеров: из семнадцати человек, захваченных в заложники, двое сотрудников горотдела были ранены. Подполковник знал их всех. Милиционеры были схвачены при попытках скрытного передвижения к месту дислокации своих подразделений.
  
   Заместитель командира батальона ППС Кизлярского ГОВД Павел Денисенко был взят боевиками в частном секторе на улице Лермонтова. Он тяжело переживал гибель Павла Ромащенко и других милиционеров.
   Стало особенно горько, когда один из заложников -- гражданский человек -- выслуживаясь перед боевиками, показал на него, идущего под конвоем, и крикнул:
   -- Вот командир мента, которого вы сожгли! Убейте его!
   Но майора Павла Денисенко не расстреляли, а вместе с другими кизлярцами периодически подгоняли к окнам, заставляя кричать:
   -- Не стреляйте!
   В недалеком прошлом офицеру Советской Армии, два года воевавшему в Афганистане, было больно видеть себя безоружным, лишенным свободы. Он старательно запоминал лица чеченцев. "Мир тесен, -- думал. -- Еще пересекутся наши дорожки..."
   Боевики не любили, когда им смотрели в глаза. Замахивались прикладами, угрожали, начальнику СО Кирзлярского ГОВД подполковнику Алиеву З.Г. разбили голову. Но на самосуд не решались.
  
   4
   Полевые командиры Салман Радуев и Хункар-Паша Исрапилов неоднократно вызывали подполковника Закиряева, совали рацию, требовали сообщить в райотдел, что в случае атаки больницы, будет расстреляно сто человек, а его, Яхью, расстреляют первым. К своему участию в переговорах он отнесся со всей серьезностью. Любая правдивая информация из больницы -- он знал -- для его товарищей была на вес золота.
   Яхья говорил по существу. Спокойный по характеру, при передаче информации, диктуемой боевиками, он находил в себе силы быть еще более сдержанным... Подполковник--умница искусно уходил от навязанного текста, сообщая то, что расширяло представление о происходящем в больнице.
   На первом этапе радиопереговоров, в которых Яхью задействовали, требования Радуева в главном сводилось к выводу российских войск из Чечни.
   Штаб ГОУ ГУОШ, возглавляемый полковником Григорьевым Василием Андроповичем, в переговорах с Радуевым не участвовал. Радуев еще раз попытался выйти на Григорьева, но радист, молодой милиционер лет 23-х, узнав, с кем наладил контакт, ответил:
   -- Не мешай работать, дурак.
   Возвращаясь после очередного вызова к Исрапилову, Яхья с удивлением обнаружил, что его конвоир потерялся в толпе -- отвлекся на лестнице для разговора. Первой мыслью Закиряева было: "Вот возможность уйти"... Но скоро понял: "Боевики отыграются на милиционерах, пустят в ход оружие, начнут избиения". И Яхья, прося расступиться -- дать дорогу, пошел коридором в сторону массажного кабинета. Из сидящих на корточках мужчин один поднялся, это был Магомед, давний знакомый из Буйнакска.
   -- Салам Алейкум, Яхья. Ты что здесь делаешь?
   -- Да вот, Магомед, порядок навожу, -- пошутил подполковник.
   -- Слушай, Яхья. Выведи меня отсюда. Ты же знаешь, я из Буйнакска. Я в Кизляр в гости приехал.
   Магомед набожный человек, моложе Яхьи лет на семь, в высокой каракулевой папахе, кожаном пальто выглядел старше.
   -- Вот что, -- улыбаясь, сказал Яхья, -- Ты очень солидно выглядишь. Скоро к Радуеву придут депутаты. Помаячь возле них, а когда, закончат переговоры, и депутаты пойдут к выходу, уйди вместе с ними.
   В ЦРБ среди боевиков Яхья Закиряев быстро стал знаменитостью. Сначала его раздражало, что чеченцы по двое, по трое заглядывали в массажный кабинет, где содержались милиционеры и, показывая на него пальцем, цокали языками или смеялись. Им льстило, что захвачен начальник криминальной милиции. Такой восторг по поводу его ареста могли выражать только судимые люди -- понимал он.
   Костяк банды, захватившей заложников, составляли чеченцы из Наурского батальона -- это Закиряев выяснил нехитрым разведопросом. В батальон при его создании вошли освобожденные приказом Дудаева сидельцы Наурской тюрьмы: триста закоренелых преступников -- это был криминальный опыт, помноженный на уголовную наглость. В ходе войны Наурский батальон нес потери. В январе 1996 года в его составе несли службу молодые чеченцы, но традиции батальона свято хранились...
   Двое чеченцев лет двадцати пяти вывели Яхью Закиряева из массажного кабинета и повели наверх. В палатах больницы, кабинетах и коридорах, наполненных кизлярцами, уже не кричали, не плакали. В глазах заложников читался страх, равнодушие, усталость. Подполковник Закиряев и его надсмотрщики с трудом протискивались среди людей...
   Чеченцы загнали начальника криминальной милиции на чердак и, помолчав, велели отдать им кожаную черную куртку.
   Закиряев сказал:
   -- Как же так... Идейные борцы за свободу Ичкерии и вдруг примитивный грабеж. Что скажет Радуев? Ему это понравится?
   Сначала чеченцы молчали. Потом тот, что пошире в плечах, выговорил:
   -- Мы пристрелим тебя за попытку к бегству. Скажем, догнали на чердаке.
   Закиряев, опытный милиционер, понял, что этот разговор не игра и, получив удар прикладом по пояснице, снял куртку. Она не стоила жизни. Хотя было неприятно слышать злорадный, торжествующий смешок грабителей.
   Подполковник Закиряев вернулся молча. За время его отсутствия с милиционеров сняли часы и берцы... Время содержания под стражей тянулось трагически медленно. В комнате были раненые и у больничной медсестры был предлог заглядывать к милиционерам почаще. Несколько боевиков прооперировали, и чеченцы не препятствовали медикам в оказании помощи заложникам. У Радуева теперь был повод говорить, что, если бы не тяжелые ранения моджахедов, он бы никогда не захватил больницу. Закиряев знал, что Радуев лжет во спасение своей репутации правоверного.
   С медсестрами удалось передать несколько записок на волю. Майор Денисенко чудом дозвонился до своего руководства и рассказал, что чеченские боевики создали в больнице два рубежа минных заграждений. Первый -- это 125 миллиметровые танковые снаряды, уложенные вдоль фасада зданий и управляемые по проводам. Второй рубеж -- противопехотные мины нажимного действия в подъездах зданий, под листами фанеры, жести и еще Бог знает где...
   В массажный кабинет заглянула незнакомая, бородатая личность, уставилась на подполковника Закиряева:
   -- Ты начальник? -- деловито спросил боевик.
   -- Начальник, -- равнодушно ответил Яхья.
   -- Сейчас посмотрим, какой ты начальник... -- Боевик в зрелых годах, борода с проседью, вытащил из нагрудного кармана бушлата гранату, выдернул чеку, бросил РГД--5 возле ног Яхьи Закиряева и пулей вылетел из медицинского кабинета. Все, кто видели, оцепенели. Только один из милиционеров ласточкой метнулся под противоположную стену.
   Закиряев схватил гранату, сжал в руке и лег на нее. Четыре секунды, а взрыва нет. "Не взорвется", -- мелькнуло в сознании. В проеме двери появилась широко усмехающаяся, знакомая физиономия. Чеченец, применив муляж РГД-5, смеялся, по-детски всхлипывая. Рядом веселились его товарищи. А в массажном кабинете операционная тишина...
  
   Глава V
   1
   Начальник райотдела майор Валентин Иванов рисковал получить пулю от своих и от боевиков. Сидя за рулем белой "Нивы", развозя боеприпасы и людей на выполнение новых задач, он в бешеном темпе перемещался по городу.
   Григорьеву было доложено, что по Кизляру, сея панику, продолжают метаться девятки, шестерки боевиков и... белая "Нива". Начальник ГОУ отдал приказ -- уничтожить чеченские легковушки и Валентину Иванову, кизлярскому дяде Степе, известному всему городу милиционеру гигантского роста, повезло не погибнуть. Добрых дел при защите города он сделал немало. Грамотный офицер, Валентин Игоревич Иванов вел разведку в зоне активных столкновений с боевиками, координировал действия, направлял бойцов и офицеров, согласно распоряжениям Григорьева, ободрял людей словом и личным примером, вывозил раненных. И подчиненные не подвели его. Отбил нападение боевиков КМП "Таловский мост". Встреченные автоматным огнем, чеченцы ушли. Там, где на вооружении часовых было автоматическое оружие, боевики отступали.
   Григорьеву, Иванову, Ганшке и другим командирам после докладов работавшей по всему городу милицейской разведки, было известно, что боевики прошли в город лесным массивом возле канала Дельта, где были обнаружены многочисленные следы пеших людей. Оставленные чеченцами следы говорили, что они шли, тяжело нагруженные, и потом разделились на группы: одна ушла в сторону аэродрома, другая к батальону, третья приступила к самому главному -- захвату больницы.
  
   На первом этапе боя наибольшие потери понесла патрульно-постовая служба Кизлярского городского отдела милиции -- убитыми, ранеными, захваченными в заложники. Начальник ГОУ ГУОШ МВД России полковник Григорьев теперь знал, что главной ошибкой всех, кто отвечал за безопасность города, было отсутствие должного внимания к больнице. На ее прикрытие поставили только троих милиционеров, и судьба этих молодых людей тоже была на совести Григорьева. Но терзать себя этим в горячке боя он не имел никакого права. Надо было биться, не дать распространиться заразе на левый берег Терека, надо было стягивать кольцо вокруг отряда Радуева, который постоянно выходил в эфир с требованиями к Президенту России и Правительству признать декабрьские 1995 года выборы в Чечне недействительными, вывести все федеральные силы с территории Чеченской Республики. Радуев угрожал, что вот-вот приступит к расстрелу заложников в больнице, куда, по его словам, было согнано около трех тысяч кизлярцев.
   Григорьев верил, что удавка на шее Радуева затянется: в Кизляр из Махачкалы на двух бэтээрах и другой технике прибыли дагестанский СОБР и ОМОН, из Ханкалы летела вертушка со спецназом внутренних войск. Но то, что половина города сейчас, 9-го января, во власти боевиков, и они творят все, что доступно их преступной фантазии, мучило воспаленную душу Григорьева.
  
   Для Василия Андроповича Григорьева это был 29-й день его командировки на границу Дагестана и Чечни. До милиции он служил в Кишиневском полку ВВ. Прошедший Приднестровье, столкновения в Сумгаите, Баку, он возлагал особые надежды на резерв ГУОШ, который специально держал за чертой города, зная по прежнему опыту, что первым ударом боевики возможно, попытаются блокировать батальон ВВ, дислоцированный в городе, и надо будет срочно выручать его ударом извне. Обладая здравым умом, повидавший немало Григорьев откровенно недоумевал: "Зачем чеченцам нападать на Кизляр? Дагестанцы не простят им, если прольется кровь".
   В ружье на помощь атакованному Кизляру поднялись прикомандированные милицейские силы, соседние райотделы милиции. Информация о начавшемся нападении на Кизляр рано утром ушла в Москву. Потом кизлярская АТС села, не выдержав напряжения. Ведь в городе подняли телефоны все. Радиосвязь периодически забивалась излучателем глушения, которым располагали боевики. В эфире звучали их песни, молитвы на арабском и голос Радуева с заявлениями, что все сторонники российской власти, оказывающие сопротивление, будут уничтожены.
   Рядом с Григорьевым, командированным в Кизляр из Республики Мари-Эл, постоянно находился заместитель начальника Оперативного штаба МВД РД "Север" майор милиции Егор Микиров. Житель Кизляра, он и другие дагестанцы -- сотрудники ОШ "Север" с первых минут боя оказывали ГОУ ГУОШ неоценимую помощь. Они знали о своем городе все, и на командирской карте Григорьева, быстро овладевшего обстановкой, замысел боевиков-ичкерийцев был расшифрован без особой задержки. Главным в преступном плане Радуева был захват больницы, все остальные действия просто камуфлировали политический рэкет дудаевцев.
   В ГОУ к Григорьеву, в райотдел милиции -- к майору Иванову, в горотдел -- к подполковнику Ганшке с задержкой по времени, но поступала оперативная информация. В журналах боевых действий фиксировалось все происходящее в городе:
   Журнал дежурств ГОУ ГУОШ.
   5.30. Брянск -- Заре. Со стороны Терека был слышен крик и автоматная очередь. Приказ усилить наблюдение. 5.35. Дежурный ВОГ сообщил, что со стороны аэропорта слышны выстрелы. ВОГ выслал туда наряд.
   5.40. Город сообщил, что слышит звуки перестрелки. Приказ усилить наблюдение.
   5.45. Город провел опрос постов -- сообщение 2222. 5.50. Город -- Заре. В районе Черемушки производится захват мирных жителей, которых отправляют в больницу...
  
   В кизлярском райотделе милиции дежурный вел свою летопись.
   5.55. Личным составом РОВД перекрываются подступы и въезды--выезды из города.
   6.25. Звонок Богачева о том, что в районе ЦРБ стрельба из автоматического оружия.
   6.30. Звонок Н., что ему ломают дверь неизвестные.
   6.31. Ломают двери по улице Свердлова.
   7.00. Ограблен магазин в Черемушках.
   7.30. Звонок из Махачкалы: доложите обстановку.
   7.40. Связь прерывается, по общему каналу звонят боевики с угрозами.
   9.04. Стреляют в работников милиции.
   9.08. Есть раненые, погибшие экипажи.
  
   2
   Командир кизлярского батальона ВВ майор Виктор Ванюшкин с радостным волнением обнаружил, что трусов в его подразделении нет.
   Первые раненые появились у него при занятии позиций по тревоге. Легкораненые, получив перевязку, вернулись в строй. Тяжело раненого, истекающего кровью лейтенанта Орлова, попытался вынести из под огня солдат... И граната вражеского РПГ, пройдя между его ног, воткнулась в бордюр и, взорвавшись за спиной солдата, осыпала его осколками.
   Отлично проявил себя майор Владимир Козырев -- офицер ВОГ. Обстрелянный в горячих точках, хорошо знающий тактику, помог не только организовать оборону, он еще метко разил ичкерийцев из пулемета, не давал им продвинуться.
   Двенадцать своих, только что принявших присягу солдат, Ванюшкин не ввел в бой, приказав лечь на пол казармы. В бой пошли только "дедушки". С оружием в руках погиб хороший парень -- демобилизованный сержант, который мог уехать домой тремя днями раньше, но остался на принятие присяги бойцов, которых лично готовил к службе.
   Отбившие атаку на аэродром бойцы саратовского милицейского батальона и два казака, предупредившие о чеченской атаке, всего двадцать восемь штыков, держали постоянную радиосвязь с заводским профилакторием...
  
   ...Маячить у окон в этом здании было нельзя: оставленное чеченцами прикрытие держало профилакторий под прицелом. Один из летчиков попытался глянуть в окно: что там на улице... и чудом не получил ранение.
   Защитники профилактория завода КЭМЗ стреляли только короткими очередями и одиночными. Все жалели об отсутствии большого количества гранат и, стараясь не оставаться один на один с мыслями, говорили:
   -- Наверняка уже спецназы подтягивают.
   -- Дагестан такой подляны не ожидал.
   -- Неужели кто--то верил, что чечены придут в Кизляр?
   -- Я верил.
   -- Не уберегли город.
   -- Это проблемы больших звезд.
   -- Люди гибнут.
   Стрельба о стороны расположения батальона ВВ не стихала.
   -- Внимание! -- крикнул стоящий на коленях возле окна милиционер.
   Припав к окнам, офицеры увидели, что на улице возле здания появились невооруженные люди: кое-как одетые женщины, кто в тапочках, босые, глядя себе под ноги, шли, как рабы, опустошенные горем. Обочиной дороги, подгоняя кизлярцев автоматными стволами, их конвоировали боевики. Эйфория, что город во власти радуевцев, начала проходить. На лицах чеченцев была настороженность, они с опаской вглядывались в дома, особенно пристально в окна с выбитыми стеклами. Ичкерийцев некому было предупредить об опасности: боевики, контролировавшие пространство возле профилактория, ушли.
   Три коротких очереди сразили двух конвоиров-чеченцев. Один упал ничком, другой закричал от мучительной боли. Трое других боевиков, упав на землю, озирались. Сначала, застывшие в оцепенении, женщины бросились врассыпную, оставшиеся в живых чеченцы, мелькнув среди них, тоже пропали из вида. Боевой результат был налицо, о чем из профилактория по войсковой рации сообщили на аэродром, откуда информация ушла к Григорьеву, на карте которого было помечено еще одно соприкосновение с группой противника.
  
   Полковник Григорьев знал, что на заводе КЭМЗ была короткая стычка с боевиками. Пробившиеся в ГУОШ милиционеры докладывали, что видели в бою сотрудников шестого отдела, с пистолетом в руке воевал начальник Оперативного штаба "Север".
   ...Боевиков снова заметили возле школы N 7. Прибывшие из Тарумовки сотрудники ОВД накапливались возле Дома Учителей. Снайперскую дуэль с вооруженным СВД боевиком и гранатометчиком, засевшими на крыше высотки по улице Островского, вел штатный снайпер из Татарстана. По всему Кизляру не стихала стрельба.
   Информация об обстрелах кизлярского железнодорожного вокзала и линейного отдела милиции не подтвердилась. Радуевцы на левом берегу Терека не появились, что начальника ГОУ ГУОШ порадовало.
  
   3
   Начальник ГОУ полковник Григорьев торопил подчиненных с информацией от милицейских групп подавления, которые вели бои в городе. В поступающих сведениях говорилось, что из кафе "Терек" боевики выбиты, над городом барражирует вертолет "Ми-8", прилетевший из Ханкалы. На его борту спецназовцы 8-го отряда ВВ. С крыши дома на Островского, 36 по вертушке ведется пулеметный огонь, три раза по ней стреляли из РПГ-7. Вертолет, совершая облет города, заметил эту активность и ответил боевикам из своих пулеметов. По приказу Григорьева вертолетчики перестали ходить над девятиэтажкой и сели на аэродроме, где бой уже кончился.
   Когда в Кизляр на технике вошли ОМОН и СОБР из Махачкалы, один бэтээр был передан спецназовцам 8-го отряда и те сразу убыли на разведку, а дагестанский СОБР нацелили на зачистку завода КЭМЗ.
   Прибывший в Кизляр первый заместитель Министра МВД Дагестана полковник Валерий Евгеньевич Беев сразу включился в работу. Ему надо было срочно решать задачу со страшным названием "Заложники".
   При подавлении боевиков отличились калининградец подполковник Тарасюк Анатолий Михайлович, заместитель начальника кизлярского райотдела майор Богачев Владимир Иванович, начальник штаба ГОУ Иванов Олег Александрович.
   Выбить боевиков из дома по Островского, 36 помог удар вертушки и дагестанский ОМОН, особенно отличился омоновец-капитан с опытом боевых действий в Афганистане. В этом бою проявили себя командир взвода ППС кизлярского ГОВД Николай Рузанкин и штатный снайпер из Татарстана.
   Группа подавления под руководством калининградца полковника милиции Рогожкина Леонида Федоровича, майора Хмельнина Сергея Петровича, нанеся удар в спину боевикам, обстреливающим батальон внутренних войск, сумела его деблокировать...
  
   Группе подавления недоставало гранат. Держа под прицелом входы в подвальные помещения четырехэтажного дома напротив КПП батальона и скрытно от радуевцев проникнув на его территорию, специально посланные милиционеры сумели довооружиться немалым количеством гранат. Применив РГД-5, группа подавления выбила чеченских боевиков, стрелявших по батальону из удобных для ведения огня подвальных окошек. Смятые этими ударами радуевцы отошли от батальона к больнице.
   Возле расположения батальона осталось стоять расстрелянное кинжальным огнем белое "Жигули": в луже кипящей воды на спине лежало притопленное тело чеченца, еще двое умерли в салоне автомобиля. Эта уничтоженная еще утром машина, как акула-убийца безнаказанно носилась по городу, сея смерть, панику и в эйфории вседозволенности вылетела на пулеметы офицеров ВОГ -- майора и прапорщика, которые как стальными прутами хлестанули по ней с крепостной стены...
   Испуганные первой смертью в своем экипаже, в страстном порыве спастись, боевики успели открыть двери по правому борту машины: первым выпрыгнул самый тренированный, без единой жиринки, высокий, костистый -- изогнулся, да тяжелая, набитая боеприпасами, разгрузка замедлила прыжок из машины, и пробитый из ПК молодой, с мужественным лицом чечен через секунду уже тонул в кипящей воде, натекшей из расстрелянных труб теплоцентрали.
   Майор, который вел бойцов на зачистку с дальнейшей задачей -- блокировать Центральную районную больницу, остановился возле уничтоженных им чеченцев, с мрачной удовлетворенностью задержал на них взгляд и дал команду подобрать трофейное оружие: на троих у боевиков оказалось пять стволов, и скорым шагом повел солдат в бронежилетах и сферах дальше, напомнив им, что надо держать дистанцию -- не жаться друг к другу.
   Группы подавления в составе командированных в Кизляр милиционеров Калининграда, Пензы, Татарстана, Подмосковья, сотрудников городского и районных отделов Кизляра, Тарумовки, из Ногайских степей, омоновцы и собровцы Дагестана, сломив очаговое сопротивление боевиков, блокировали больницу к полудню.
  
   4
   Радуев, выходя в эфир, требовал переговоров с российским правительством, грозил, что вот-вот приступит к расстрелу заложников и что в его власти три тысячи кизлярцев. Он сообщал, что будет говорить только с руководством федерального и республиканского уровня, что его приход в Дагестан -- это не личная воля Салмана Радуева, а воля Аллаха.
   Заместитель Министра МВД Дагестана полковник Беев, волевой, требовательный, умный, сумел правильно поставить себя в разговоре и скоро Радуев научился слушать его.
   Полевой командир Атгериев с позывным "Филин", наглый, имеющий опыт партизанской войны, недовольный, как складываются переговоры, дерзил Радуеву:
   -- Ты должен говорить не как доктор наук, а как террорист!
   Пришлось вмешаться полковнику армии Ичкерии Хункар-Паше Исрапилову. Выпускник Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища, бывший капитан Советской армии, умел остепенить земляков. И оппонент Радуева ушел, злобно шепча:
   - Здесь нет главных. Мы здесь все главные.
   Атгериев, в прошлом милиционер 2-й роты ГАИ г. Грозного, высокий, сильный, не снимавший маску, требовал немедленных расстрелов, считая, что смерть русских жителей Кизляра -- надежный товар. "Филин" был ошеломлен количеством дагестанцев, оказавшихся в заложниках. Когда готовилась операция, разведка боевиков заверяла, что Кизляр -- казачий город, что дагестанцев только тридцать процентов. Но аварцев, даргинцев, лезгин, лакцев, даже чеченцев в заложниках оказалось без счета, что давило на нервы полевым командирам.
   Телевизор в кабинете главврача гинекологии, который занимал Радуев, не выключался. Боевикам было известно, что в Махачкале -- столице Дагестана на площади перед Домом Правительства и на предприятиях города идут митинги и дагестанцы грозятся изгнать всех чеченцев, живущих в республике: люди просили оружие, чтобы самим освободить родственников и земляков, ставших заложниками.
   Когда милицейские снайперы, стреляя через больничные окна, ранили несколько боевиков, Исрапилов дал команду подогнать к окнам еще больше заложников:
   - Пусть снимут с подушек наволочки, разорвут простыни, машут ими и воют!
   Наблюдатели -- чеченцы, прячась за спинами женщин, не оставляли без внимания околобольничное пространство, остро реагировали на каждое движение в секторах.
   Получив информацию о ранении своих людей, Радуев попытался усилить давление на переговорщика -- полковника Беева, пообещав в случае штурма, подорвать здания больничного комплекса.
   - В Кизляр прибыли депутаты Госсовета Дагестана, здесь член Госсовета Имампаша Черзизбиев, руководитель чеченской диаспоры в Дагестане Башир Дадаев. Они скажут свое слово, -- сказал Беев.
   - Прекратите огонь по больнице! -- требовал Радуев.
   - Ответного огня по больнице больше не будет, -- обещал Беев.
   - Я требую участия в переговорах Президента России Бориса Ельцина, российских министров. В противном случае мы начнем расстрелы заложников. - И Радуев прекратил выходить в эфир.
   Российское телевидение из часа в час сообщало:
   - Правительство России принимает все необходимые меры по разрешению ситуации в Кизляре, -- заявил сегодня в беседе с журналистами первый вице-премьер Российского правительства Олег Сосковец...
   -- Президент Борис Николаевич Ельцин дал резкую оценку событиям,-- отметил Олег Сосковец, беседуя с журналистами. -- Те, кому положено заниматься организацией порядка в обществе, надеюсь, делают для преодоления кризиса все от них зависящее.
   Генеральная прокуратура России, -- говорилось в другом сообщении, -- возбудила сегодня уголовное дело по признакам преступлений, предусматривающих ответственность по четырем статьям Уголовного кодекса -- за бандитизм, терроризм, захват заложников и за действия, повлекшие гибель людей. Уголовное дело принято к производству объединенной следственной группой Генпрокуратуры РФ и прокуратурой Республики Дагестан.
  
   5
   Ворвавшись в Кизляр, Радуев сознательно не выходил на связь с Дудаевым. Разворот событий был не тот, который он обещал Президенту.
   Радуев считал дагестанскую милицию небоеспособной, заверял, что она разбежится после первых выстрелов. "Вооружения никакого. На 157 сотрудников горотдела всего 37 автоматов и ни одного пулемета. На 149 работников РОВД - 16 автоматов, из них 10 автоматчиков в Хасавюрте - в командировке. Один автомат в Крайновке у участкового. Итого в райотделе всего 5 автоматов. На связь я выйду только в крайнем случае, -- прощаясь с президентом Дудаевым, сказал Радуев. -- Все подробности узнаешь из средств массовой информации России. Воронье быстро слетится на падаль".
   Плану Радуева совершить карательный рейд в Дагестан Джохар Дудаев сначала сопротивлялся. Сдерживать Салмана Радуева в начале 1996 года больше не имело смысла. Завгаев провел в Чечне выборы, которые не удалось сорвать. Надо было показать миру недееспособность российской власти на Северном Кавказе. И с первых часов нападения на Кизляр, хорошие новости посыпались на Дудаева, как из рога изобилия...
   Когда Ельцин первый раз мелькнул на телеэкране, то выглядел абсолютно беспомощным: громы и молнии, которые он метал в силовых министров, показали его полную неосведомленность, даже неадекватность. За прорыв Радуева в Дагестан он громил пограничников, а министр Куликов молчал... "Был бы джигит, сказал бы своему Президенту, что МВД России берет вину на себя", -- думал Джохар Дудаев, отсматривая видеоматериалы, подготовленные для него Департаментом Государственной безопасности Ичкерии и спецпропагандистом Удуговым.
   То, что на Дагестан пошел походом Радуев, было верным решением. Салману надо было реабилитироваться... За ним тянулся, не отпускал грязный слушок, что, будучи префектом Гудермесского района, он прикарманил шесть миллионов рублей, отпущенных Дудаевым на нужды школ и зарплату учителям. Предпринятое официальное расследование результатов не принесло.
   Выбор Радуевым позывного "Одинокий волк" тоже был неслучаен. Салман на длительный срок самоизолировался, замкнулся, старался казаться обиженным на незаслуженное подозрение. Этот парень был гордецом, недооцененным людьми.
   У Салмана был опыт грабежей российских железнодорожных составов, идущих через Чечню, но рядового бандита, озабоченного только поисками криминальной добычи, он никогда не напоминал. Салман-Говорун умел доходчиво, ярко объяснить свои поступки, их политический смысл. Поэтому Дудаев с нетерпением ждал, когда вездесущие российские журналисты предоставят Салману телевизионный экран.
   Радуев был политическим лидером рейда. На военное руководство Дудаев назначил Хункар-Пашу Исрапилова -- тоже давнего сторонника распространения войны на все пространство России.
  
   Сидя перед телевизором, анализируя первые российские отклики на события в Дагестане, Джохар Дудаев думал, что был неправ, сдерживая полевых командиров от массированных диверсионных актов. Еще в марте 1995 года Салман Радуев писал в одной из листовок: "С попустительства правительства Дагестана и других республик Кавказа свыше 30 российских дивизий вторглись в независимую Чечню... За каждого убитого чеченского воина мы убьем тысячу российских солдат... Опомнись, молодежь Кавказа! Встань в ряды Кавказской освободительной армии. Каждый российский солдат на земле Кавказа должен получить смерть!"
   Этот текст тогда, в марте, Дудаев считал преждевременным. В глазах мирового сообщества он хотел выглядеть миротворцем, называл российских солдат жертвами ельцинского режима, приказал не трогать солдатских матерей, искавших на территории Чечни пропавших без вести сыновей. Но его надежды на активную помощь Запада, руководителей российских республик и автономий с преобладанием мусульманского населения, не оправдались. Правительства северокавказских республик, по мнению Президента Ичкерии, вели соглашательскую политику, держали грубый нейтралитет, ничего не сделав для московского сдерживания, для переговоров в пользу Ичкерии. Пришла пора наказать их за это, повязать кровью бездействующее дагестанское подполье, которое, находясь на содержании чеченского ДГБ, принимало деньги с охотой, но на военные действия не решалось.
  
   6
   Салман Радуев умел тронуть ожесточенное сердце Джохара. И президент Ичкерии улыбнулся, вспомнив слова зятя: "Мы возродим Чечню. Мы построим тебе, президенту, новый дворец всего за сорок дней. Я сам возглавлю проект. У нас будет прекрасная свободная страна!"
   План нападения на Кизляр представили Дудаеву во всех подробностях. По общему замыслу несколько дней отряд Салмана Радуева сосредотачивался в Гребенской. В его состав вошли моджахеддины из Наурского, Шелковского районов: из селений Гордали, Центорой, Ведено, 3андак, Урус-Мартан, города Гудермеса, в том числе семь арабов и шесть женщин-чеченок.
   Концентрация отряда прошла без проблем. Из Гребенской казаки были в подавляющем большинстве изгнаны, а ногайцы умели держать язык за зубами. Бывшие казачьи станицы за Тереком, Дудаев знал, среди федеральных сил считались зоной отдыха чеченских боевиков, где их активность была незначительной. А, соответственно, бдительность российских спецслужб не такой высокой.
   Потом план операции предполагал передислокацию Радуева на шести автобусах и двух грузовых машин в район села Бороздиновского. Тайной дороги, о которой бы не знали русские, через Бороздиновский лес -- кавказские джунгли -- не было, и боевикам порядочный срок пришлось идти пешим порядком. То, что засад федералов в Бороздиновском лесу не ожидается -- знали все. Бороздиновский смешанный лес считался лежбищем сатаны. На психику людей давили могучие, в два обхвата, закрывающие небо тополя, режущая слух, как отточенный клинок сабли, могильная тишина. Здесь боялись бывать местные жители, милиция и боевики. Воевать в этом лесу считалось бессмысленным: ни у кого бы не было перевеса.
   Отряд Радуева, пройдя джунглями, появился возле Копайского гидроузла: захватил в заложники рабочего, обслуживающего шлюзы и, используя его, как проводника, беспрепятственно вошел в город.
   Разделившись на шесть групп, отряд приступил к реализации боевой части плана. Радуеву надо было потрясти Россию успехом акции и умело объяснить ичкерийскую жестокость легковерной западной цивилизации, наивным обывателям, познающим жизнь только с помощью телевидения.
   "Наша непримиримость -- адекватный ответ на жестокость российских Вооруженных Сил и милиции", -- эту формулу впервые обнародовал в Буденновской больнице Шамиль Басаев, что журналисты оперативно растиражировали на весь свет. Такого же внимательного отношения к себе ожидал Радуев. Он ждал, что журналисты будут выходить на него по космической связи, что они, как осы, заклубятся возле кизлярской больницы, жаждущие информации из первых рук, и полковник Салман Радуев был готов на монолог ко всем народам планеты.
   Журналисты, которых ожидал худенький, остроносый, похожий на молодого грифа, Радуев, были гяурами. Им можно было говорить, что заблагорассудится. Аллах не покарает за обман иноверцев, да и российские журналисты -- сплошь атеисты. Казалось, всех их родила и воспитала одна и та же женщина -- самоуверенная, беспринципная, падкая на деньги.
  
   Никто из журналистов, с которыми встречался Радуев, не знал его настоящего. За умение быть скрытным, наводить тень на плетень его ценил Дудаев. При рождении маленькому чеченцу давали два имени: одно для паспорта, другое для жизни, чтобы стрелы черной магии, пущенные врагами, всегда пролетали мимо. Истинные чувства полагалось таить, как и боль, какая бы ни была.
  
   7
   Приход к власти Дудаева, Радуев воспринял, как космическую удачу. Все, что стало происходить в Чечне, Салман называл революцией и с головой окунулся в темный омут происходящего. Он не раз говорил: "Кем бы я стал при советской власти? Мелким экономистом, живущим на одну зарплату. А теперь я командующий северо-восточным фронтом, за мной идут тысячи. Год назад его охранял Хабибулла, приехавший в Чечню афганец, которого Радуев специально представлял журналистам, как исламского партизана, воюющего за всемирный исламский Халифат. Хабибулла, недовольный тем, что дагестанцы все, как один, не поднялись против русских, говорил, что молитвы мусульман--дагестанцев не принимает Аллах. "За то, что сестру Пророка Фатиму они называют Патимат -- Аллах никогда не услышит их", -- любил напоминать Хабибулла.
   "Чеченцам надо расширить жизненное пространство, для этого надо освободить нашу землю от русских, русскоязычных", -- думал Радуев, а говорил, что Чечня, выйдя из состава России, станет землей, свободной от угнетения и насилия, где все народы будут жить в равенстве, братстве.
   В юности Салман мечтал стать офицером Советской Армии, на срочной службе дела шли хорошо: он был комсомольским боссом соединения, но потом кто-то неизвестный стал тормозить его продвижение, ставить палки в колеса. Салман Радуев решил, что это вездесущий КГБ мешает его комсомольской карьере и стал таиться, раздваиваться еще больше.
   Природную лживость Салмана вовремя распознал отец: прямой, жесткий, живущий по совести чеченец.
   Когда дудаевская криминальная революция привела Салмана во власть, когда его хищничество, жажда обогащения любым способом, вплоть до преступного, оказались востребованными, отец строго предупредил сына, что тот встал на опасный путь. Но Салман лишь с горечью усмехнулся.
   Когда за ним потянулся кровавый след разбоев и грабежей, отец в сердцах сказал, что сын опозорил род Радуевых и объявил, что того, кто убьет Салмана, он не назовет кровником.
   Все это Салман Радуев считал издержками революции и старался не принимать всерьез. Он вообще был легким на чувства, неспособным на длительные переживания. Его подлинным наставником в этот период жизни стал Джохар Дудаев, который отдал за Радуева племянницу и получил взамен преданного мюрида.
  
   К мысли, что Чечня может стать самостоятельным государством, что освобождение от России принесет ей благо, Дудаев подходил трудно, с мучительными размышлениями, даже с опаской, а Салман Радуев с присущим ему романтизмом говорил об этом, как о деле решенном: "Если бы сегодня мы отделились, -- публично заявлял он, -- уже завтра стали бы жить лучше России. Мы, чеченцы, очень предприимчивый народ -- из своей земли все достанем, из собственных ресурсов произведем все, что нам надо. Мы уже жили до войны в прямой экономической блокаде, и даже тогда жили на десять порядков лучше, чем Россия". "Больше всего на свете, -- говорил Салман, -- я мечтаю превратить Чечню во второй Кувейт, засадить ее садами, украсить фонтанами, дворцами и нефтяными вышками. Но сейчас реализация моей мечты отодвинута. Сейчас война. Нас загоняют в угол, и если так будет и дальше, мы перекинем войну на территорию России".
   Сидя в кабинете заведующего гинекологическим отделением кизлярской больницы, Салман Радуев неожиданно поймал себя на мысли, что ждет журналистов, как Наполеон на Поклонной горе в Москве ждал прихода купцов с ключами от города.
   Рация "Кенвуд" в его руке призывно заговорила... На связь снова вышел полковник милиции Беев и сообщил, что в здание больницы на переговоры хотят войти дагестанские депутаты.
  
   Первым из правительства Дагестана в Кизляр прибыл министр по делам национальностей и внешним связям Магомедсалих Гусаев. На этом посту с первых дней он видел свою задачу в умиротворении людей. Магомедсалих считал: в ходе горбачевской перестройки, нового государственного строительства, культурный уровень на Северном Кавказе резко упал, клановые интересы в ущерб республике возобладали, страсти и страстишки потеснили выдержку и здравый смысл. Соседство с воюющей Чечней не сулило Дагестану ничего хорошего. Руководство республики старательно подчеркивало свой нейтралитет, хотя он не был даже удовлетворительным: в больницах Хасавюртовского района оказывали помощь чеченцам, раненным в боевых действиях, сепаратистских отрядах Дудаева проходили обкатку дагестанские националисты, успешные операции моджахедов заинтересованно обсуждались на рынках. Народ раздражало, что московское Центральное телевидение с пиететом тиражирует роскошную жизнь звезд эстрады, бесстыдное накопительство, междоусобицы политиков, а культурная жизнь национальных республик на телеэкранах отсутствует. Ночное время российские телеканалы отдавали сексу, обнаженному женскому телу, убийствам, торжеству сильного над слабым. Республики Северного Кавказа все больше чувствовали себя окраиной и исламские фундаменталисты не имели проблем при вербовке в свои ряды.
   Выезжая в осажденный боевиками Кизляр, Магомедсалих Гусаев готовился к серьезной, гуманитарной схватке с Радуевым, зная, что он речист, начитан и большой патриот Дудаева.
   Министр по делам национальностей считал главным -- спасение заложников - и на первом этапе переговоров потребовал их освобождения немедленно. Но Радуев оказался не таким словоохотливым, каким Гусаев себе представлял. В теплом кабинете, не расстегнув армейский бушлат, высоким певческим голосом, вскинув голову в лыжной шапочке с зеленой шелковой лентой, глядя поверх Гусаева, он продекларировал: в обмен на жизнь заложников -- вывести федеральные войска с территории Чеченской республики, Дагестана и всего Северного Кавказа, организовать встречу Бориса Ельцина с Джохаром Дудаевым -- с обязательным признанием Дудаева президентом Чеченской республики Ичкерия!
   Потом Салман Радуев и Хункар-Паша Исрапилов потребовали экстренной встречи с журналистами. Радуев возбужденно констатировал, что электронные средства массовой информации неверно отражают ход событий в Кизляре. Он заявил Гусаеву, что в его распоряжении не 50-60 моджахедов, а гораздо больше -- около пятисот. И "если с территории Чечни и Дагестана не выведут федеральные силы, то он, Радуев, превратит Кизляр в ад и пепел, а за Кизляром последуют другие Кизляры"...
   В ответ Магомедсалих Гусаев передал полевым командирам тексты обращений и заявлений общественных организаций Дагестана, кизлярских национальных движений, выражавших крайнее возмущение чеченским терактом.
   В одиннадцатом часу дня в Кизляре приступили к работе Председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов и Председатель правительства Республики Абдуразак Мирзабеков. Обсудив требования чеченских полевых командиров, Магомедали Магомедов вышел на прямой разговор с Президентом России и только потом Радуев получил ответ:
   -- Требования чеченской стороны Федеральными властями ни под каким видом выполняться не будут, -- твердо сказал Магомедали Магомедов. -- Федеральные войска ваши условия не примут. И вы будете уничтожены. Будут наказаны и ваши семьи, родные, но уже дагестанцами, которые никогда не простят вам подобной акции...
   И Радуев поверил, что президент Дагестана не блефует, говоря, что находится на прямой связи с Москвой, и с волнением осознал, что постоянно декларируемое им, Салманом Радуевым, заявление "Мы -- смертники Дудаева" -- горькая правда.
   Радуеву дали время подумать. Заканчивая разговор, Председатель Госсовета Дагестана еще раз предложил чеченским боевикам немедленно освободить заложников, а в качестве веского аргумента повторил, что вопиющее преступление в Кизляре вызвало среди дагестанцев глубокое возмущение и люди готовы освободить заложников с оружием в руках.
   Чеченские полевые командиры долго не выходили в эфир, и в здании Городского отдела милиции высшим руководителям Дагестана обстоятельно -- хватило времени на детали -- доложили хронику событий:
   ...Участковый инспектор ГОВД Магомед-Шарип Шахбанов поразил из автомата радуевского снайпера, который стрелял по кизлярцам с балкона роддома. Подполковник райотдела милиции Василий Бодолан автоматным огнем отсекал боевиков от моста через Терек. В этом бою с ним был сын 23-летний старшина Владимир Бодолан...
   Президент России Борис Ельцин и Премьер-министр Черномырдин выходили на разговор с Магомедали Магомедовым ежечасно. Нахождение между молотом и наковальней начинало психологически изнурять Председателя Госсовета. Свидетелям своих переговоров с Кремлем и Радуевым, он был вынужден сообщить:
   -- Нам сказали и довольно убедительно, что есть высшие интересы, которые требуют наказания террористов.
   Самым большим желанием вкрадчивого, осторожного Магомедали было, во избежание кровопролития, предложить Радуеву со всей его бандитской шайкой коридор, чтобы он скорее убрался туда, откуда пришел.
   Пожилой, конструктивно мыслящий, хорошо знающий свой народ Председатель Госсовета пуще огня опасался чумы межнациональной розни. При резком падении культуры, нравственности, во все времена национализм становился флагом грубых, самовлюбленных, опустошенных людей. Развести по разные стороны баррикад готовых истреблять друг друга националистов, способных разрушить республику, ее хрупкое единство, мог только сам Дагестан. Москва давно прекратила здоровую, гуманитарную работу в республиках, была не в состоянии позиционировать свои культурно--нравственные достижения, разучилась защищаться идеологически, и Председатель Госсовета не хотел ввергать республику в пучину коварных разборок с Чечней. Соседям по административной границе, единоверцам воевать не имело смысла.
   Магомедали Магомедов дал добро на допуск к Радуеву журналистов и командующий юго-восточным фронтом предстал перед ними таким, каким виделся Гусаеву по пути в Кизляр.
   Радуев принимал журналистов в кабинете заведующего гинекологическим отделением и не представлял, как нелепо выглядит на фоне портрета Дудаева и закрытого простыней, но узнаваемого гинекологического кресла. Радуеву же казалось, что каждое его слово принадлежит истории.
   - Люди Дагестана, которые здесь, в больнице, теперь испытывают такие лишения и тяготы -- эти люди зарабатывают себе большой плюс перед Аллахом, - внушал корреспондентам полевой командир. - Они вносят тем самым вклад в дело независимости Чечни. Они стали участниками Газавата -- душой ли, телом ли, разговором. Каждый истинный мусульманин должен заслужить перед Аллахом пощаду и дорогу в рай, и мы готовы на любой компромисс, если это позволит сохранить жизнь людей. Нас ведь сделали непримиримыми -- мы никогда не были ими. А ведь мы очень трудолюбивый народ и вполне можем обойтись без России.
   Когда Радуеву задали вопрос: "Какой конкретно компромисс возможен в ситуации, сложившейся на этот час?", -- он ответил:
   -- Ко мне приходили представители духовенства из Кизляра, Махачкалы, Хасавюрта, говорили, хочешь, мы потребуем от твоего имени вывода Федеральных войск из Дагестана. И я поддержал это требование.
   -- Каковы ваши собственные требования?
   - Мы требуем вернуться к переговорам на высшем уровне, признать Дудаева законным президентом. Но мы пока договорились о временном моратории на боевые действия без указания определенного срока...
   Радуев даже как-то радостно отвечал на вопросы...
   -- Кто устроил бы вас в качестве партнера по переговорам с российской стороны?
   -- Нас устроили бы и Ковалев, и Гайдар, и Явлинский, и Грачев, и Лебедь. Мы готовы даже подчиняться им.
   -- Вот как. Даже подчиняться,-- сказал корреспондент дагестанской газеты "Новое дело".
   -- Да. Таким, как Громов или Лебедь. Какая бы мощная была у России армия. У нее был бы хороший, сильный сосед на Кавказе. Зачем ей было поворачивать нас против себя.
   -- Каковы будут последствия в случае силового решения в Кизляре?
   -- У меня, как у командующего войсками направления, свыше 2000 тысяч боевиков, и лишь около 600 из них находится сейчас со мной. Остальные в случае моей смерти способны нанести удары возмездия. И тогда уже через неделю весь мир узнает, на что они способны, и они уже не будут разборчивы в средствах. Мы способны превратить любой объект на территории России в ад и пепел.
   "Ад и пепел -- домашняя заготовка", -- подумал Гусаев, отсматривая вместе со всеми видеоматериалы интервью. Информации не доставало, и ее черпали из всех источников.
  
   Кизлярцы шли и шли на правый берег Терека. Милиции стоило больших усилий не пускать их туда. На все предупреждения, что в Центральной районной больнице чеченские бандиты, что в Черемушках бои, кизлярцы с возмущением отвечали:
   -- У нас в больнице родные! Жены, дети, отцы, матери!...
   Младший лейтенант Андрей Курбанов освобождал с российскими милиционерами мост через Терек, участвовал в перестрелках с чеченцами, задерживал польского журналиста, неизвестно откуда появившегося в Кизляре. А по городу ползли слухи, что еще 8-го января в город приехали иностранные журналисты, оставили телеаппаратуру в военкомате и рассредоточились, объясняя свое присутствие тем, что завтра может произойти нечто важное.
   Командир взвода ППС сильно переживал за своих пропавших без вести ребят. К милиционерам на улицах подходили гражданские люди, просили выдать оружие... Были и такие, кто отдавал сотрудникам свои припрятанные на крайний случай автоматы, приносили даже одноразовые гранатометы. Отдавая их в надежные руки, говорили:
   -- Мы знаем, таких у вас нет! Защитите город!
  
   8
   Две группы специального назначения 8-го отряда, поднятые по тревоге в Ханкале, летели в Кизляр двумя вертушками. Первую группу возглавлял старший лейтенант Валерий Чумаков, другую старший лейтенант Максим Чуркин. Воюющий с чеченскими боевиками Кизляр ждал помощи, и в вертолетах не было новичков. Спецназовцам-срочникам до дембеля оставалось полгода. В Чечне они приобрели немалый боевой опыт, в схватках с чеченцами вели себя дерзко-результативно. Многие из них в 1995 году охраняли Командующего группировкой Анатолия Романова, любили его и за тяжелое ранение генерала, гибель друзей имели к боевикам свой счет.
   На подходе к Кизляру, вертушки, опасаясь ПЗРК, снизились. Вторая ГСН сразу пошла на посадку, первая начала облет города, и сержант Андрей Запорожцев увидел, как в тридцати метрах от хвоста уходящей в сторону больницы вертушки белой молнией сверкнула граната -- это из ручного противотанкового гранатомета по русскому вертолету Ми-8 с крыши девятиэтажки пальнул боевик...
   Кизляр напомнил Запорожцеву кузнечный двор: казалось, десятки сильных мужиков молотят по наковальням... Ничего, кроме пулеметно-автоматной стрельбы в незнакомом городе Андрей не услышал.
   Первая группа специального назначения в составе двенадцати человек на бэтээре Северо-Кавказского округа Внутренних войск выехала на рекогносцировку, остальные легли цепью, усилив охрану командного пункта на аэродроме.
   По безлюдному дагестанскому городу ехали без проводника и больницу увидели неожиданно быстро... Чеченцы первыми открыли огонь из РПГ и крупнокалиберных пулеметов. Стреляли с крыши и окон верхнего этажа. Наводчик, прикрывая раненых спецназовцев, открыл огонь из башенного КПВТ.
   Полковник разведки Олег Собокарь, получив ранения, несовместимые с жизнью, успел отдать приказ на отход.
   Бэтээр стоял, уткнувшись в ствол белолиствицы. Водитель, парализованный ранением в позвоночник, лежал на руле. Помогая друг другу, бойцы 8-го отряда -- только двоих не зацепило -- с трудом вернулись в машину.
   Броню вывел из-под огня Александр Рассадкин. Раненный в обе руки, он совершил подвиг: доехал до аэродрома на спецназовском характере.
   Окровавленных друзей вынимала из бэтээра вторая группа специального назначения. Тихо стонал полковник Олег Собокарь.
   -- Не шевелите меня, -- попросил он. Носилок не было. И чтобы больше не мучить, офицера--разведчика положили на землю возле собачьей будки.
   - Подложите мне что-нибудь под бок, -- сказал он. И подполковник-сапер сунул ему под спину валявшуюся рядом алюминиевую пустую миску.
   - Хорошо, -- выдохнул умирающий.
   Из Ханкалы прилетел транспортный богатырь "Ми-26". Вышли на поле командированные в Кизляр омоновцы, следом выкатился родной бэтээр 8-го отряда. На сердце у заместителя командира взвода сержанта Андрея Запорожцева стало полегче. Ми-26-й, грозно ревя, подняв в небо раненых, взял курс на Чечню -- в военный госпиталь, что стоял в аэропорту Северный.
   Ночью, оставшиеся в Кизляре девять бойцов и два офицера 8-го отряда специального назначения ВВ несли охрану аэродрома. Они знали, что в городе генерал Трошев, что в одиннадцатом часу вечера на автобусах приехали краснодарские собровцы, уиновский спецназ и на подходе батальон мотострелковой бригады.
   Небо над больницей, окруженной бойцами внутренних войск и милицией, периодически высвечивалось осветительными ракетами. Чеченцы нервничали, опасаясь штурма, простреливали периметр.
   То, что председатель Госсовета Дагестана Магомед Али Магомедов ведет переговоры с Радуевым, 8-му отряду не доводили. Слыша тугое гудение пулеметов, парни с настроем на бой не расставались: готовность в любую минуту применить оружие была высокой.
   Первый день командировки спецназовцев сложился неудачно: десять раненых на рекогносцировке -- такого еще не случалось. Спецназовцы переживали, жалели прикомандированного водителя бэтээра. Он рисковал на всю жизнь остаться калекой. Слыша о чем говорят в цепи, старший лейтенант Чумаков радовался негромкой сердечности своих бойцов. Риск, грязь, кровь, холод, недосыпание, долгая оторванность от дома не ожесточили их, выработали братское отношение к общности судьбы.
  
   Глава VI
   1
   Утром девятого января 1996 года, приехав в отдел, заместитель командира СОБРа ГУОП МВД России полковник Леонид Константинович Петров сразу понял, что подразделение готовится к выезду на крупную операцию. Офицеры меняли черную форму на пятнистые камуфляжи, перетряхивали содержимое объемистых сумок, где хранили все необходимое для командировок, крепили к автоматам подствольники и почти не разговаривали.
   Сначала Леонид Петров поймал себя на мысли, что смотрит на все, как-то отстраненно: документы на его увольнение по выслуге лет начальником Главка по организованной преступности уже подписаны, годы службы кадровиками подсчитаны, дело за малым -- начислят пенсию, и вот она... гражданская жизнь -- пока нелюбимая.
   Все последние дни Леонид Константинович приезжал на службу с ностальгическим настроением, словно начинал прощаться с отрядом. Но 9-го января 1996 года отстраненность, которую он почувствовал, придя в СОБР, канула в лету, как только он увидел идущего по коридору исполняющего обязанности командира подполковника Крестьянинова, в глазах которого читался вопрос лично к нему -- Петрову:
   - В Дагестане захват заложников. Второй Буденновск. Летите с нами? -- сказал Андрей Владимирович Крестьянинов, крепко пожав руку своему заместителю.
   На спецназовском рефлексе -- иначе быть не могло - Петров ответил:
   - Конечно, лечу.
   Подготовка к вылету была спешной. К построению собрали всех, кого нашли в Москве. Людей поднимали по телефону, с помощью пейджеров. Бывшие далеко за городом, даже в отпусках собровцы, узнав о случившемся по радио, телевизору, бросали все и на предельных скоростях гнали машины в СОБР. Остаться в тылу, когда Специальный отдел быстрого реагирования -- министерский СОБР улетает на операцию в Кизляр - казалось немыслимым...
   С собой брали все имеющееся тяжелое вооружение: гранатометы, пулеметы ПК, одноразовые "Мухи", огнеметы "Шмель", большой запас боеприпасов. Российское телевидение озвучивало пока непроверенную информацию, но собровцы, готовящиеся к вылету, на считанные минуты собирались у телевизоров, чтобы узнать хоть что-нибудь новое.
   В Кизляре шли бои. Фамилия Радуев была известна собровцам по декабрьским событиям в Гудермесе, где погиб майор СОБРа ГУОП Владимир Ласточкин ... наступил час спросить с Радуева за смерть боевого друга...
   Половина отряда, уходящего на Кизляр, прошла через Буденновск, и офицеры не таили друг от друга мысли, ставшие привычными: "Вдруг боевиков снова отпустят?" Позор Буденновска не уходил из памяти.
   После тех трагических дней, в отряд попала трофейная видеокассета триумфального возвращения басаевцев в Чечню. Потрясали не их самодовольные лица, не приветственные плакаты, развернутые жителями... Поражало, с каким трепетом и восторгом детишки села Зандак принимали патроны из автоматного рожка полноватой, пышущей здоровьем басаевки. Восторженно смеясь, она раздавала патроны, как амулеты. Чеченские пацаны и девочки брали в руки остроносые, смертоносные пули с видимым душевным волнением, не веря счастью, какое на них свалилось.
   Жалость к чеченским детям щемила душу. Детям -- жертвам войны некому было сказать, что остальные патроны боевичка расстреляла в таких же, как они, красивых, беззаботных ребят, женщин и стариков.
   Года не прошло и вот случилось, о чем говорили, когда из Буденновска летели в Москву, раздавленные, что басаевцы ушли безнаказанными.
   - Открыли духам шлагбаум -- кричали в самолете собровцы. -- Теперь захваты пойдут один за одним. Разве с террористами так разговаривают: "Доброе утро, Шамиль Басаев"...
  
   2
   Утром 9-го, когда Крестьянинову позвонили из Главка и сообщили, что вылет в Кизляр -- дело решенное, подполковник даже не вспомнил, в каком состоянии после Буденновска возвращался в Москву. Андрей Владимирович Крестьянинов верил, что наверху сделали выводы, что опыт противодействия террористам, вынесенный из трагедии, осмыслен: лично он, офицер спецназа МВД, не один вечер просидел за столом перед схемами и планами -- своей расшифровкой буденновской операции.
   Готовя отряд к вылету в Дагестан, подполковник Крестьянинов был внимателен не только к оружию, экипировке: отслеживался настрой людей. Присмотревшись, Андрей Владимирович оставил на хозяйстве офицера, у которого болела дочь. Тот пробовал сопротивляться решению командира, но Крестьянинов знал, что сказать:
   - Операция в Кизляре не первая -- не последняя. Твоей жене нелегко. Если с тобой что случится, я себе не прощу. Ну а что со мной, ты моей семье помогай...
   Обязанности командира Крестьянинов исполнял заслуженно. В нем была неброская душевность, позволявшая руководить без занудных наставлений и окриков. Не осознавая символичности "погоняла", между собой офицеры звали Андрея Владимировича - "Крестом". Если Крест приказал, все исполнялось безукоризненно точно.
   Крестьянинов стал командиром-другом, в разговоре с которым дистанция не нарушалась. Дистанция максимального уважения, любви к командиру мобилизовывала.
   СОБР ГУОП МВД России подготовился к вылету в короткий срок. Крестьянинов ждал команды Главка на выдвижение. Он знал, что в операции примут участие "Витязь", "Альфа" и "Вега" -- бывший "Вымпел".
   ...Крайний видеоряд по НТВ, как всегда отличался нейтральностью подхода к событию. Никакой эмоциональной окраски, полное отсутствие личного мнения, только несколько фактов, переданных с эксклюзивной интонацией.
   Удивило выступление Президента России. Находясь среди силовых министров, он в основном разносил начальника пограничной службы. Ельцин тяжело смотрел в сторону Николаева, сверлил смущенного генерала мутным, похмельным взглядом: "Проморгали!"...
   "Причем тут пограничники? -- сочувствовал тезке Крестьянинов, -- Между Чечней и Дагестаном граница административная".
   Было видно, что события в Кизляре захватили Президента врасплох. Чувствовалось, он обижен и возмущен и, в своем смущении и горе Ельцин на экране телевизора, как ни странно казался самым живым... Лица генералов и телекомментаторов кизлярской акции на пределе своей бесстрастности выглядели посмертными масками.
   Крестьянинов не удивлялся позиции российских СМИ -- ничему не сопереживать. Ребята в погонах, дескать, это ваше дело участвовать, а наше святое правило: хранить толерантность -- главную духовную ценность новой России.
   Последние пятнадцать лет Андрей Крестьянинов видел много людского горя: сначала на окраинах СССР, теперь в России. Все эти годы правда о событиях, в которых он участвовал, прорывалась на экраны фрагментами. Андрей сочувствовал телеоператорам: инициативные парни, приезжая в подразделения, как правило, просились на выполнение специальных задач, рискуя, снимали боевые эпизоды, радовались сильным кадрам, на скорости отсылали отснятое в московские редакции, а в эфире материалы, где спецназовцы действовали с успехом, не появлялись или подавались с такими мутными комментариями, что операторам неловко было показаться на глаза тем, кто помогал снимать в горах, на спецоперациях против людокрадов, главарей бандформирований.
   Собираясь, собровцы не теряли время у телевизоров: с места событий видеоматериалы быстро поступить не могли, говорящие головы рассказывали одно и тоже, но мысль: "А вдруг что-то новое, до этой минуты неизвестное, вырвется на экран -- какая-нибудь подробность о боевиках", -- заставляла подходить к ящику.
   От руководства ГУОП Андрей знал, что в Кизляре сопротивление боевикам Радуева оказано, что в воздух поднимаются самолеты с собровцами из Краснодара, Волгограда, Ставрополя.
   Взвинчивало нервы, что нападение допустили... Хотя для подполковника Крестьянинова не составляло тайны, что любой северокавказский город для террористического удара открыт. Леса в тех местах -- джунгли: в трех шагах не увидишь цели. В горах, неприступных, коварных, по противнику могли результативно действовать только горно-стрелковые части, сокращенные после Афганской войны, реки -- быстрые, ледяного холода внушали ужас неподготовленным людям...
   Ликвидацией банд собровцы занимались и до войны в Чечне. Но на улицах российских городов прокуратурой поощрялось не уничтожение, а задержание вооруженных преступников. За каждый выстрел в цель приходилось отписываться, и в отделах быстрого реагирования не все сначала были готовы применить оружие на поражение.
  
   3
   Специальный отдел (отряд) быстрого реагирования Главного Управления по организованной преступности, созданный в 1992 году, был детищем первого заместителя Министра МВД, генерал-лейтенанта Михаила Егорова и Секретаря Совета безопасности Юрия Скокова.
   Эти двое продвигали в высшее руководство страны идею организации в России Федерального Бюро расследования, самодостаточной, апробированной в США, системы. Но российское руководство, озабоченное созданием класса богатых людей, не решилось на это... И тщательно отобранных и подготовленных к войне с криминальной мафией офицеров СОБР -- Специальных отделов быстрого реагирования Управлений по организованной преступности -- перенацелили на боевые действия против дудаевских вооруженных формирований.
   Генерал-лейтенант Михаил Константинович Егоров не раз благодарил судьбу, что МВД России, воюя в Чечне, этими подразделениями располагало. "Как бы мы без них справлялись", -- получая информацию об успешных операциях собровцев, говорил он... Когда первый командир СОБРа ГУОП Александр Иванович Зырянов, полковник, ветеран Афганистана, в начале января 1995 года со сводным СОБРом прибыл на штурм Грозного, генерал Рохлин спросил:
   - Сколько в Вашем отряде армейских офицеров?
   - Около трехсот.
   - О, с Вами можно работать! -- и с тех пор Рохлин полагался на собровцев МВД так же, как на испытанных грушников и спецназ ВДВ.
   Егоров М.К. учил своих людей применять оружие в рамках Закона, но ругал, когда они больше положенного задумывались: стрелять -- не стрелять?
   - Вы куплены дорогой ценой, -- говорил он, цитируя Евангелие, -- Не делайтесь рабами человеков. По вам открыт огонь -- отвечайте немедленно.
   Эта выучка дала результаты на полях сражений в Чечне. То, что война на Северном Кавказе не за горами, руководство СОБРа ГУОП осознало еще в конце 1992 года. Афганец, заместитель командира, полковник Сергей Силеверстов вышел на руководство МВД с документом, где потребовал вооружить собровцев огнеметами "Шмель", автоматами с подствольником, пулеметами "Утес", снайперскими винтовками, наступательными гранатами...
   Последовал гневный ответ: "Вы с кем и где собрались воевать таким смертоносным оружием?" Заявку не удовлетворили.
   После операции в Буденновске, когда генерал Егоров послал на три буквы главного переговорщика Черномырдина, духовитого генерала отправили в отставку, но Егорьевский, победный дух уже пустил в СОБРе крепкие корни.
   Участвуя в боевых операциях на Кавказе, собровцы знали: их долгое отсутствие в столице, республиканских центрах, крупных городах России способствует укреплению организованной преступности, росту и сплоченности уголовных банд, которые боялись и одновременно уважали собровцев, на нарукавных шевронах которых святой Егорий -- Победоносец на вздыбленном коне закалывал змия.
   Организованная преступность, как мифический, гадкий змей душила Россию в кольцевых объятиях, заползала во все уголки страны, диктовала свою волю даже искусству и культуре: с пользой для себя криминализировала.
  
   В привычной лихорадке сборов прощальный звонок жене полковник Петров позволил себе, когда подготовился к выезду. Галина знала о захвате заложников в Кизляре и как воспитанная офицерская жена не выдала волнения в разговоре, не напомнила, что документы на твое, Леня, увольнение уже подписаны. Зная, что обсуждать такое бессмысленно, Галя как можно спокойнее пожелала мужу успешной работы.
   -- Буду тебя очень, очень ждать, -- сказала.
   И Леонид Константинович Петров, попрощавшись, задержал в руке телефонную трубку дольше обычного...
   Говоря своим родным "до свидания", Андрей Владимирович Крестьянинов попросил жену Любаню наказать детям, чтобы не проговорились бабушке, которая, узнав о Кизляре, позвонит не раз. Всем ответственным, кто оставался в отряде, командир сказал: "Выйдет на связь мама -- никаких подробностей. Сообщите -- на полигоне. Когда вернется -- не знаем".
   В Ставропольском крае мать, зная, что СОБР под командой Андрея не могут не ввести в дело, уже молилась Богу о спасении сына.
   В автобус загрузились с рекордной скоростью. Начав движение, Крестьянинов встал рядом с водителем и довел до собровцев информацию Главка:
   -- В Кизляре около трехсот чеченских боевиков, в районной больнице ими удерживается до двух тысяч заложников. Боестолкновения в городе не стихают. Будем освобождать заложников или зачищать город -- не знаю. Задачу получим на месте. Чтобы ее выполнить, у нас есть все. Будет, кого защищать и к кому вернуться.
  
   4
   Отряд специального назначения "Витязь" Отдельной дивизии оперативного назначения ВВ МВД России (в недавнем прошлом дивизии имени Ф. Э. Дзержинского) вернулся из Чечни в место постоянного базирования пятого декабря 1995 года. Пятнадцатимесячная командировка в стреляющую республику осталась позади. Личный состав отряда, пройдя через горнило боев с хитроумным, жестоким противником, не знал поражений, хотя воевал на территории, идеальной для партизанских действий: в лесах, горах, предгорьях, городах, сельских населенных пунктах. Ичкерийские боевики были хорошо обучены, крепки духом. Их полевые командиры нередко имели дипломы советских военных училищ и обладали преимуществом: знанием местности, повстанческим подпольем, снабжавшим боевиков добротными разведданными, боеприпасами, продовольствием, медикаментами.
   На одном из участков командиру "Витязя" полковнику Александру Николаевичу Никишину противостоял однокашник-чеченец. В радиоэфире они себе не позволяли беседовать, воевали друг с другом беспощадно, с толком используя знания, полученные в стенах Академии имени Фрунзе. Потом чеченский полевой командир из эфира исчез, а "Бурав -- 16" -- позывной командира "Витязя" продолжал резать слух чеченским боевикам. Там, где "Бурав -- 16" обозначался, моджахеды несли потери в живой силе и технике, получали ощутимые удары с флангов и с тыла, скатывались с высот, бежали.
   Со спецназом внутренних войск, как и со спецназами других родов войск, чеченские боевики в открытом бою предпочитали не воевать. Они использовали тактику абреков, реанимированную генералом Дудаевым. Одиннадцатого декабря 1994 года в первый день, когда Российская группировка начала движение моторизованных колонн в Чечню, он выступил по радио "Свобода": "Мы будем использовать тактику наших предков: наскок-отход", -- не просто сказал, а приказал Дудаев. И этот опробованный столетиями тактический партизанский прием давал результаты: горели в чеченских засадах ЗИЛы и Уралы федеральных сил, бэтээры и уазики милиции, уничтожались дудаевцами верные России чеченцы -- старейшины и административные работники. В ответ отряд "Витязь" громил бандформирования, поднимал схроны с оружием, работал из засад, наводил страх на полевых командиров. Бойцы "Витязя", призванные на действительную службу из небольших городов центральной России, Урала и Сибири, неприхотливые рабоче-крестьянские парни, специально обученные, воевали по законам спецназа, радуя командиров бесстрашием и высокой психологической выносливостью. Дерзкие, полные сил и молодого азарта отличиться перед командирами, товарищами по службе, спецназовцы "Витязя" стали в Чечне мощным оружием МВД России. В день, когда Шамиль Басаев терзал ставропольский город Буденновск, два бойца "Витязя" -- сержанты Рыгун и Сулимин подняли над Ножай-Юртом -- вотчиной Басаева российский флаг, и отряд, активно участвовавший в этой операции федеральных сил, отсалютовал разгрому противника победоносным "Ура".
   Вернувшись из командировки, полковник Никишин А. Н. отпустил людей в законный отпуск, остальные продолжили службу, применяя в боевой учебе опыт, приобретенный в Чечне.
  
   Сигнал тревоги поступил ровно в 10 утра 9-го января 1996 года. В назначенное время отряд в количестве 130 человек был готов к отправке в Кизляр. С собой брали два бэтээра и кошеэмку.
   Лично для командира "Витязя" этот день был трагически неудачен. У ребенка температура за тридцать девять, жена больна. И полковник Никишин сначала доложил руководству, что бойцов "Витязя" и двадцать человек из роты разведки 1-го полка ОД0Н, прикомандированных на время операции, возглавит не он, а начальник штаба отряда Сергей Адамчук. Тут же приехал начштаба дивизии полковник Ракитин, натянуто поздоровался, помедлил, а потом рубанул с плеча:
   - Что, командир, струсил?
   Полковник Никишин побледнел, но чувствам воли не дал. Ответил сдержанно:
   - Зачем же так? Я отработал в Чечне двести двадцать суток, больше меня пробыли в командировке только медики отряда: Олег Шелест с помощником -- у них на каждого 260 суток.
   У Никишина, как и у большинства офицеров отряда, была уверенность, что в Кизляре трагический повтор Буденновска в конце концов выльется в рядовой переговорный процесс, а затем боевиков с революционно развивающимися знаменами непризнанного государства Ичкерия отпустят домой. И все будет зря: дорогостоящие вылеты с Чкаловского, слезы жен и детей, каждый раз провожающих родных не куда-нибудь, а на смертоносный рубеж. Но этого командир "Витязя" начальнику штаба дивизии не сказал.
   Полковник Ракитин молчал. За дефицитом времени он применил самый запрещенный в офицерской среде прием. Но там, наверху, никто бы не принял к сведению, что у полковника Никишина больна семья. В Главкомате мыслили и решали на других скоростях: там отчитывались перед Министром МВД, Кремлем и такую глобальную задачу, как освобождение заложников из Кизлярской больницы, должны были решать лучшие, неоднократно проверенные делом офицеры.
   -- Я лечу, -- твердо доложил начальнику штаба дивизии командир "Витязя".
   В два часа дня в аэропорту "Чкаловский" поднялись в небо и взяли курс на Моздок два военных борта. Особенно тяжело далась погрузка бэтээров и командно-штабной машины. Девятого января в Подмосковье резко упала температура, техника скользила, грозя сорваться...
   Когда рампа закрылась, полковник Никишин облегченно вздохнул. Бойцы "Витязя" по стародавней солдатской привычке -- черпать силы во сне -- быстро уснули, а Александр Николаевич думал о жене и сыне, переживал, что они снова одни, верил, что друзья помогут.
  
   Могучие транспортники ИЛ-76, поднявшие в воздух Специальные отделы быстрого реагирования, отряд специального назначения "Витязь" МВД России, "Альфу" Краснодара и Москвы, "Вегу", спецназ СПБ и ГУИН, взяли курс на Моздок и Махачкалу в первой половине дня. Опытные летные экипажи выжимали из самолетов по-максимуму, и у пилотов язык не поворачивался назвать пассажиров, как это было в начале чеченской компании, "мясом". Да и летели не в Чечню, куда с декабря 1994 года военно-транспортная авиация перевезла тысячи необстрелянных солдат и офицеров армии и ВВ, у которых впереди была закономерная перспектива в скором времени поделиться на двухсотых, трехсотых. Случалось, прапорщики, лейтенанты, капитаны, да и старшие офицеры, начинали пить горькую сразу после закрытия рампы, а в Моздоке, после ее открытия, скатывались по рампе вниз, оглушенные горячим, упругим воздухом и страхом.
   На этот раз в бортах сидели строгие, невозмутимые, с большим чувством юмора военные люди, которые, пока техника набирала высоту, шутили, а потом быстро уснули, как засыпают только безгрешные мужики и дети.
   В Москве, Подмосковье, Краснодаре, Ставрополе, Волгограде продолжали мирную жизнь их семьи, а собровцы, спецназовцы "Витязя", Альфовцы, спецы ГУИН, Веги, офицеры Службы безопасности президента России летели на боевое задание, о котором было известно одно: чеченские террористы терзали российский город, удерживали заложников, но спецназовцам снова могли не разрешить довести работу до логического конца.
   Летевшие на освобождение заложников, лично никого из этих несчастных не знали. Но назначенные участвовать в операции четко представляли внутреннее состояние взятых на смерть людей. Спецназовцы знали далеко идущие планы ичкерийцев, заявлявших, что Ростов-на-Дону, Ставрополь, Краснодар -- это их земля, и летели на Северный Кавказ с большим желанием -- наказать виновных.
  
   5
   В ночь с 8-го на 9-е января 1996 года старший лейтенант СОБРа ГУОП Александр Щукин видел во сне, что убит и лежит в гробу в милицейской форме.
   ...Засыпал он с трудом, потому что к ночи боль в ноге нарастала. Разрыв связки коленного сустава -- результат автомобильной аварии -- мучил его всю последнюю неделю, но на больничный Александр не ушел. Собираясь на службу, он ударился ногой об стол: боль, как пилой резанула.
   За ним заехал старший лейтенант Михаил Рябко и всю дорогу смешил. Александр рассказал про сон.
   - К чему бы это? -- встревожился, потеряв хорошее расположение духа, Рябко.
   На службу они опоздали. Во дворе стоял автобус. Вооруженные по-тяжелому собровцы спешно грузились.
   - Что я говорил? -- сказал лейтенант Щукин.
   - Тебе лететь не надо, -- рассудил Рябко, когда узнали в чем дело.
   - Как это не надо...
   Командир 4-го боевого отделения Владислав Саянов, друг Щукина, уже давно заметил, как только серьезный выезд, его подразделение "на сутках". Поэтому все самые ответственные командировки они со Щукиным отработали с Крестьяниновым. Раньше командовал отделением Крест. Уходя на должность начальника Специального отдела быстрого реагирования, Крестьянинов передал 4-е Владу и не ошибся. В Саянове удивительно сочетались ум, сила мастера спорта по самбо и дзюдо, мужская красота, благородство и порядочность. Все то лучшее, что его дворянская фамилия за столетия наработала, воплотилось в этом голубоглазом, интеллигентном двадцатипятилетнем офицере. Один его прадед служил в лейб-гвардии гусарском полку, другой -- морской офицер -- воевал с японцами при Цусиме. Бабушка -- ведущий хирург военного госпиталя, родив маму Влада 22 июня 1941 года, закончила войну в Берлине. и мама Влада Саянова подрастала во фронтовом, полевом госпитале, своим пребыванием там спасая души тоскующих по родным детям фронтовиков. Ее отец, дед Влада, командир Красной Армии, погиб в 1941 году, сражаясь с немцами в Подмосковье. Вот такой потенциал магнитной плавкой вылился во Влада Саянова. Имея в активе пятьдесят прыжков с парашютом, он с охотой пошел служить в спецназ ВДВ: воевал в Карабахе и, разъединяя враждующие стороны, сполна познал жестокость национализма, нравственное сумасшествие постсоветских межнациональных войн. На его молодость выпало время, когда жизнь человека перестала считаться главной ценностью. Он и его товарищи по службе в СОБРе сражались с организованной преступностью с такой же самоотдачей, как их деды воевали с внешним врагом -- фашизмом. Умные, артистичные, принципиальные, смелые офицеры первого набора в СОБР ГУОП МВД РФ, казалось, родились для этой новой службы.
   6
   Приказом Министра МВД в феврале 1992 года СОБР (сначала он именовался "Отделом тактических операций") стал силовой структурой ГУОП, и кандидатов на службу в отряд на последнем этапе рассматривала комиссия из руководства Главка по организованной во главе с начальником ГУОП генерал-майором милиции Егоровым. Он верил в СОБР, как в коллектив своих единомышленников и создавал новый милицейский спецназ только из офицеров, имеющих высокий уровень интеллекта, высшее образование, отлично развитых физически. Рассмотрению подлежали кандидатуры тех, кто отслужил в МВД или Вооруженных Силах не меньше трех лет.
   Генерал хотел, чтобы в СОБРе служили универсалы, способные к силовой и оперативной работе. Поэтому в феврале 1992 года в один строй встали разведчики седьмого управления МВД, бывшие спецназовцы внутренних войск, офицеры армейских спецподразделений, моряки, разведчики, десантники.
   Собеседование с генералом Егоровым открывало двери в СОБР или закрывало дорогу в спецподразделение. Задачей генерала было отобрать профессионалов, способных на самопожертвование. В новых экономических условиях в смысле денежного вознаграждения государство не могло предложить ничего сверхъестественного и в команду требовалось набрать фанатов спецназа, для которых любовь к стране, готовность отдать жизнь за ее интересы должны были стать делом само собой разумеющимся. Специально готовить людей к этому уже не было времени. России угрожала новая медуза Горгона: организованная преступность рекрутировала в свои ряды, дала идеологию насыщения тысячам молодых людей, физически сильным, но духовно опустошенным, которые хотели получить от жизни все и сразу -- за счет других. В боевики оргпреступности шла невостребованная большим спортом молодежь, выброшенные на обочину жизни, обиженные на государство офицеры, даже спецназовцы, прошедшие горячие точки. Они принесли с собой в преступные сообщества проверенные войной золотые принципы боевого товарищества, взаимовыручки, даже самопожертвования.
   Россия в девяностые годы двадцатого века была королевством кривых зеркал. В сложные годы государственных перемен выстояли, не сломались самые сильные, с молоком матери впитавшие в себя жизнеутверждающие принципы -- не убий, не укради, не пожелай жены ближнего своего.
   На собеседовании с начальником ГУОП МВД РФ главным условием была искренность. Многоопытного Егорова и его коллег, знающих жизнь, невозможно было обмануть, выдать желаемое за действительность, проявить скрытность.
   Старшему лейтенанту Владимиру Викторову, отлично сдавшему тесты, генерал сказал:
   - А теперь последний вопрос. Правду скажешь, станешь собровцем. Подрабатываешь?
   И Владимир честно ответил:
   - Да. -- Хотя подработка офицерам внутренних войск была строго запрещена.
   Генерал похвалил офицера за честность, отчитал за нарушение дисциплины. Кандидат на службу имел заметную биографию: бежал из плена, угнав вражеский бэтээр...
   ...Собровцы должны были: оказывать помощь следственным группам при проведении специальных мероприятий, задерживать лидеров вооруженных преступных формирований, захватывать и в случаях огневого сопротивления уничтожать бандитские группировки, охранять судей, следователей по особо важным делам, свидетелей и их семьи. Эти назначенные государством обязанности стали смыслом жизни большого количества людей.
   Самыми нелюбимыми операциями СОБРа ГУОП были выезды на задержания и обыски крупных государственных чиновников, запустивших руки в карман государства. Видеть крупнотоннажные особняки воротил беловоротничковой преступности, парням, защищающим страну, было неприятно физически. Собровцы брезговали такой породой людей, но в ходе операций оставались отменно вежливыми. Но если оказано сопротивление или надо "принять" вооруженных бандитов, собровцы становились карающим оружием. Их действия, безупречно жесткие, ошеломляли преступников, безвольно падающих на пол после команды:
   - Лицом вниз, руки за голову!
   Преступники четко осознавали, что задача государства -- защита граждан от уголовного беспредела. И эту задачу на Руси всегда было кому исполнять. Как бы не вооружалась преступность, как бы себя не усиливала, каких бы боевиков не рекрутировала, на этих волков в России всегда были охотники, профессионально подготовленные государством.
   "Преступнику везде неуютно, государеву человеку повсюду комфортно, -- говорил своему отделению Саянов. -- У мафиозного преступника нет Отечества. Есть только место рождения. Преступно насиловать Родину, истязать ее детей физически, грабить, убивать, становиться рабовладельцами".
   Высший смысл жизни во имя защиты России в собровской среде с годами не истончился. "Да, преступник умен, коварен, -- размышлял в самолете Саянов. -- В нем, как в первобытном человеке работает опознаватель "свой-чужой". В бандитской среде имеющими право на жизнь признаются только члены преступных сообществ, все остальные, по их разумению, должны стать рабами уголовного мира". С первого дня своего создания СОБР ГУОП участвовал в нескончаемой схватке Бога и Сатаны.
  
   7
   В 1994 году перед командировкой в Грозный, генерал Егоров в Моздоке сказал собровцам:
   - Впереди тяжелая работа. Очень тяжелая.
   В Грозном, приехав на Молочный завод в январе 1995 года, генерал спросил лейтенанта Щукина:
   - Ну как, ребята?
   - Да п....ц! Вы съездите на передовую, сами посмотрите.
   Первый заместитель Министра МВД выехал на улицу Госпитальную и вернулся с мертвыми, пустыми глазами...
   - Я вас понимаю,-- сказал. -- Скоро будет замена.
   За плечами собровцев, летевших в Кизляр, был штурм Грозного, освобождение заложников в Ставропольском крае и Чечне, спецоперация в Буденновске...
   ...Июнь 1995 года. Жара в Москве, а в самолете, который тогда тоже взлетал с Чкаловского, по-королевски прохладно. Прилетели в Буденновск. Открывается рампа военно-транспортного борта... Жара 45 градусов, и все заполняющий собой терпкий, густой, останавливающий дыхание запах полыни. В памяти Влада Саянова запечатлелся не трупный смрад, а полынный, степной дух войны. Чечены вывезли тогда два рефрижератора трупов своих моджахедов...
  
   Мучаясь от боли в ноге, старший лейтенант Щукин, сидя рядом с Саяновым, вспомнил... Мокрые от пота, в черных, расстегнутых, спецназовских робах, после боя безбашенные, раскаленной от ненависти толпой, собровцы идут к себе в расположение. Им попадается чеченский полевой командир в сопровождении генерала Егорова -- с переговоров...
   Увидев чеченца, собровцы оглушительно, по-разбойничьи засвистели, угрожающе заматерились, кто-то провел ребром ладони по горлу, обещая духу страшную смерть.
   Щукин что-то тоже воспаленно кричал, и такая волна нерастраченной силы обрушилась на чеченца, что тот в ужасе спросил генерала:
   - Кто это?
   - Новое спецподразделение. Из одних сирот, -- с гордостью пошутил Егоров.
  
   8
   Ил-76-й, умиротворенно гудя, держал курс на юг. "На войну", -- думал Саянов. Тем, кто летел в Дагестан, на войну не надо было долго настраиваться. Состояние постоянной готовности, привычное напряжение души -- эти мощные составляющие спецназа МВД цементировали собровское единство.
   ....При первой обкатке в 1992 году Влад немного недотянул... В рукопашном бою такие асы, как Михаил Молчанов и Алексей Жаринов -- матерые боксеры -- укачали бы чемпиона любого уровня.
   Четыре боя по три минуты -- все тесты, полагающиеся при приеме на службу -- Саянов повторил через месяц. В прошлый раз ему так и сказали -- интеллигентно и уважительно:
   -- Нам ты понравился. Хорошо держался. Физически подготовлен. Думаем, повторная сдача нормативов пройдет с положительным результатом.
   Он снова бежал три километра, подтягивался, отжимался, выпрыгивал: требовалось уложиться по времени.
   Тестирование уравнивало в правах, чистило наждаком волю. Беседуя с кандидатами, генерал Егоров мог огорошить неожиданным вопросом:
   - Ради дела надо будет прыгнуть в дерьмо... Прыгнешь?
   -- Прыгну. Ради дела прыгну, -- ответил десантник Алексей Д. "Откуда Егоров в 1992 году мог знать, -- удивлялись Михаилу Константиновичу собровцы, -- что чеченские боевики и их командиры заимеют привычку прятаться во время зачисток именно в туалетах?" В дерьмо за ними, конечно, не ныряли, но немало моджахедов вытащили из одиноких сельских скворечников.
   ...Снова пункт назначения -- Моздок. Из этого осетинского города -- главной тыловой базы российской группировки в Чечне, можно легко переместиться в любую точку Северного Кавказа. Моздок... Об этом городе каждый, кто летел 9-го января 1996 года, помнил и знал свое. Для Саянова, Щукина, Крестьянинова, Моздок 1994 года стал воротами в преисподнюю.
   ....От Моздока до Грозного в декабре 1994-го колонна, в которой находилась штурмовая группа СОБРа ГУОП, шла сутки.
   В Чечне работали вместе с "Вегой" -- бывшим "Вымпелом". Но сначала охраняли на переговорах Батурина -- заместителя начальника ГУОП, генерала Воробьева -- командующего милицейской группировкой.
   - Не делите нашу миску с нами! -- кричали Батурину и Воробьеву чеченки в Ищерской, -- Кто Вас звал? Какого лешего к нам пришли с ружьями?
   -- Мы с голыми руками, а Вы с автоматами! -- вторили женам чеченцы. Сотни людей, выходящие встречать российские воинские колонны, старались выглядеть оскорбленными, безгрешными знатоками истины.
   Десятилетиями марксизм--ленинизм диктовал, что народ всегда прав, что народ способен изрекать только правду. В несправедливости этого утверждения Влад Саянов убедился еще солдатом спецназа.
   Горделивость зачарованных Дудаевым простых людей, их агрессивность, ненависть к России, привитые в короткий срок, поражали воображение.
   Выдержка российских переговорщиков Батурина, Воробьева была подлинно генеральской. Беседы с возбужденными толпами могли в любой час переродиться в столкновения. Хотя пока говорили старики, а в толпе стояли женщины, бегали дети, за жизнь генералов можно было не опасаться
   Во время долгих разговоров никто из чеченцев не согласился, что территория Чечни при Дудаеве стала уголовным отстойником, что ответственность перед законом отсутствовала.
   Капитан Саянов никогда не забывал двенадцатилетнюю русскую девочку, похищенную чеченцами в казачьей станице Ассиновской -- сексуальную рабыню семерых бандитов. Он даже помнил фамилию одного из насильников -- Хатыев и не расставался с надеждой выйти на него в Чечне. Во имя одного этого поруганного ребенка надо было вводить войска в живущую злом дудаевскую республику-хищницу. Саянов никогда не забывал глаза девочки, смертельно обиженной на жизнь. С такой же укоризной и болью с великорусских икон глядела на мир Божия Матерь.
  
   9
   Собровцы, летящие в Дагестан, знали с каким жестоким врагом предстоит встретиться. В Буденновске чеченцы, выставляя в окнах больных женщин, стреляли с их рук и плеч, поднимали девчонок на подоконники и вели огонь между их лодыжек.
   Память тоже может ранить, как осколки подствольной гранаты... ...Молоденькая медсестра спускается по свернутой простыне со второго этажа, пытаясь спастись, бежит в сторону собровцев и, убитая басаевским снайпером, падает на руки офицера, а приказа на ответный огонь нет.
   ...Старик, отбитый у боевиков, умирает на глазах собровцев. Введя ему промедол, лейтенант Щукин несколько раз просил по рации "Скорую помощь". Ответ у буденновских врачей один:
   - Не можем проехать!
   Световой день. Простреливаемое пространство. На руках буденновского старца не вынести. Он просил:
   - Ребятушки, выручайте. Спасите. -- От потери крови старик умер.
  
   ....Горит БМП. Андрей Крестьянинов и Андрей Медведев вытаскивают майора внутренних войск из командирского люка. Тушат горящее тело... Рука майора дернулась и застыла: до дембеля -- окончания командировки -- ему оставалось несколько дней. В этот раз ехать к больнице майор не хотел, как чувствовал. Генерал Егоров уговорил. Дух, как черт с того света, выскочил на дорогу с гранатометом... Собровцы не успели застрелить чеченца.
   У штурмующих буденновскую больницу альфовцев, бойцов "Веги" и собровцев сводного отряда было две задачи: обезвредить взрывные устройства, которыми басаевцы закрыли подступы к зданиям, входы на первый этаж, и своим натиском, дерзостью принудить террористов к переговорам, на которые боевики не торопились идти.
   Через полгода в Москве собровцы задержали чеченца -- участника захвата заложников в Буденновске. На допросе он показал, что с началом штурма больницы, чеченцы испытали шок -- не ожидали такой смелости от спецназа.
   Плавили асфальт крупнокалиберные пулеметы -- это с крыши главного корпуса стреляли чеченские ДШК и "Утесы". Под огнем противника Крестьянинов вынес тяжело раненного альфовца.
   Боевики первыми применили оружие, им ответили российские снайперы. К несчастию, начало штурма руководство операции затянуло на час. Спецназ вышел на рубеж с рассветом. То же произошло с 10-го на 11-е декабря 1994 года -- с началом ввода войск на территорию Чечни, когда начало операции сместили на более позднее время. И колонны открыли движение, когда мирное население Дагестана и Ингушетии пробудилось и, как заведено в воскресный день, отправилось на базары.
  
   10
   Шмелиное гудение военно-транспортного самолета убаюкало многих. На борту Ил-76 собровцы проживали последние часы мира с маленькой, да пользой. Подполковник Андрей Владимирович Крестьянинов тоже по-солдатски мирно дремал. В памяти Саянова отозвалось... Собровцы на бэтээре мчатся в Грозном на Госпитальную... Крестьянинов наверху -- над водителем Горячевым, прижав ступни ног в берцах к его плечам, обозначая каблуками: "Вперед. Стоп. Влево. Вправо!" По бэтээру стреляют с гранатометов и РПО. Подбит идущий впереди Танк Т-80. Вдруг Крестьянинов кричит:
   -- Разворачиваемся! Кажется, "Вымпел" попал!
   Это из сплошного дыма не выскочил, задержался по времени идущий следом бэтээр спецназовцев "Веги".
   Бэтээр собровцев развернулся, и на счастье живые из плотного порохового тумана на своей броне выскочила "Beга" полковника Круглова. А вот идущую следом БМП армейцев сожгли.
   Через пару месяцев собровцам ГУОП попали в руки трофейные чеченские видеозаписи. В одном из сюжетов моджахеды со второго этажа здания, стреляя из одноразовых гранатометов, безрезультатно ловили в прицелы их бэтээр.
   Водитель капитан Горячев носился по Грозному со скоростью 80 километров в час. Собровцы выводили из-под огня заблудившиеся колонны, уничтожали кочующие чеченские минометы, снайперские группы. Проводником командированных в Грозный офицеров ГУОП был Александр Карагодин, военный летчик, ставший офицером Ставропольского СОБРа. Крестьянинов и Карагодин понимали друг друга с полуслова, как близнецы, чувствовали опасность, как экстрасенсы. Знание родного города Карагодиным, помноженное на тактический опыт Крестьянинова, на их беззаветную храбрость и мужество, на каждодневных выездах приносили удачу.
   Там, где ждала верная смерть, первыми шли крестьяниновцы. В хаосе начала января 1995 года в столице Чечни могли выжить и победить только люди, рожденные для войны. Таких оказалось немного. Немало тех, кто носил большие звезды, могли бы себя найти в мирной жизни куда с большим успехом.
   Не раз собровцы и офицеры "Веги" попадали под огонь своих... Три параллельных дороги в центр Грозного: по одной выдвигается танковый полк, по другой мотострелковая часть, крестьяниновцы волею судьбы посредине. Чеченские боевики с крыши высотки обстреляют танкистов, потом мотострелков... И те с полной отдачей сил начинали лупить друг друга. Попытки собровцев прекратить взаимоуничтожение порой заканчивалось тем, что приходилось на бешеной скорости уносить ноги -- уходить от погони танкистов с молитвой.
   Когда собровцы Александр Карагодин и Валера Орлов первый раз спустились в подвал к Рохлину: в масках, исцелованные грязью, обвешанные оружием, у генерала выпала из руки телефонная трубка:
   - Все, -- произнес он, решив, что штаб подвергся нападению моджахедов.
   - Это мои, -- сказал Рохлину генерал милиции Воробьев.
   - Выглядят жутковато, -- пошутил Рохлин. С этого момента он выпускал сводный СОБР и Вегу, как древнерусский князь соколов, на свободную охоту: захват полевых командиров, поиск корректировщиков.
   Несколько январских дней собровцы ГУОП вывозили на Уралах и КАМАЗах погибших российских солдат. Их поднимали на улицах Грозного, отнимали у развалин, вытаскивали из реки - убитых снайперами, осколками РПГ, мин и снарядов, расстрелянных, изрезанных ножами, изувеченных чеченскими пытками. Солдаты российской армии и внутренних войск искали своих товарищей - жертв новогоднего штурма, клали окровавленных на дно кузовов, а собровцы, охраняя тела, везли их в Толстой-Юрт.
   Седьмого января погиб проводник Александр Карагодин. В районе Нефте-Хима собровцев, державших под контролем высотку светлым днем, сменил чей-то ОМОН. Крестьянинов попросил омоновцев прикрыть их, но те позаботились только о себе, и собровцы уходили из здания под огнем боевиков. В Карагодина попало две пули...
   На молочный завод, как всегда, пришли на двух бэтээрах. На собровском лицом вверх грузом "200" лежал старший лейтенант Карагодин.
   - А Сашка где? - приветствуя друзей, кричал "Птица" - старший лейтенант Валерка Орлов.
   - Погиб, -- мертвенно--бледный, приняв объятия Орлова, ответил Андрей Крестьянинов.
   -- Как погиб?!
   -- Молча.
   Карагодина снимали с брони самые высокие офицеры. В хвост бэтээра пошел Виктор Собков -- на правом рукаве белая, опознавательная марлевая повязка... Поднял руки... В крестообразном свете спецназовских фонарей принял рукоятки носилок.
   - Голова цела, -- сказал осмотревший Карагодина доктор и с видимым усилием закрыл глаза Саши.
   -- Накрой лицо капюшоном, -- сказали доктору.
   Опознавательный жетон на шее Карагодина был армейский. Офицеров Вооруженных Сил в Специальных отрядах быстрого реагирования МВД, штурмующих Грозный, было до семидесяти процентов.
   Патронная лента воспоминаний быстро оторвала капитана Саянова от московских забот. В мыслях он давно подробно не возвращался в 1995 год. В самолете то прожитое ярко восстановилось, стало еще роднее. Казалось, он покидал Северный Кавказ всего на неделю. Ничего не забылось.
  
   11
   Капитан Саянов не боялся смерти. Волнение, что в ходе операции могут погибнуть друзья, утаивал.
   Он видел, что сидящий рядом Щукин мучается от боли в ноге, никак не найдет ей удобного положения. Сдерживаясь, не стонет... "Надо было оставить его на базе", -- думал Саянов и понимал, что не взять друга с собой не имел права -- сроднились.
   Обрадовало, что в командировку летит заместитель командира Леонид Константинович Петров: подготовленный, ответственный умница. В прошлом заместитель командира полка ОДОН, отличник Академии Фрунзе, полковник сорока одного года. Без пяти минут пенсионер. Документы на пенсион подготовлены. Если бы Петров остался в расположении, никто бы не осудил...
   Все знали, что, полетев в Дагестан, полковник Петров нарушил неписаный закон войны: дембелям и отпускникам на боевые операции дороги нет. Не надо испытывать судьбу. Если документы оформлены, отпускной на руках -- отложи подвиги на потом....
   Однофамильца Леонида Константиновича, капитана внутренних войск Вадима Петрова, товарищи доставили на бэтээре в Ханкалу, а вертушку на Моздок отложили до вечера.
   - Вадим, -- сказали однополчане, -- вернемся в бригаду. Посидим трошки. Никуда твой отпуск не денется. Мы тебя в Ханкалу снова сопроводим.
   -- Нет, браты, -- ответил капитан. -- Закон нарушать нельзя.
   На обратной дороге бэтээр попал под фугас: два офицера и пять солдат -- насмерть.
   Капитан Саянов вспомнил рассказ Юры Семенова... Петров сменил Крестьянинова в Грозном. Воевал на должности заместителя командира сводного отряда спецназа МВД. Как и Крестьянинов, летал по столице Ичкерии на бэтээре с бешеной скоростью. По дороге на операцию заметил сожженную чеченцами БМП, на броне серыми бесформенными кулями погибшие воины, а уже февраль 1995 года. В ста шагах от места трагедии российский блокпост. В Грозном никто прежней дорогой не возвращался, но Петров вернулся старым маршрутом, остановил бэтээр возле блокпоста, вызвал старшего. Выполз на свет равнодушный ко всему прапорщик внутренних войск.
   -- Сто метров отсюда на БМП двое неподобранных. Пошлите людей, пусть заберут.
   -- Это не мои, -- с вызовом ответил старший на блок посту.
   И тут все, кто был в команде Петрова, за время службы в СОБРе впервые услышали, как кричит Константиныч -- всегда ровный, доброжелательный, интеллигентный -- в эту командировку смертельно усталый, такой же, как все, простуженный, бородатый, черный от пороховой гари и пережитого.
   - Как это не твои? -- хрипел полковник, обращаясь к прапорщику и его людям. -- Здесь все наши! И я -- твой, а ты -- мой!
   То, что Петров в самолете, поднимало собровцам дух. Даже с поврежденной ногой старший лейтенант Щукин был тоже необходим. "Без меня народ неполный", - сказавший это писатель Андрей Платонов, не служил в спецназе, но как фронтовик со снайперской точностью выразил духовное единство вывевавших русских людей.
   12
   СОБР летел в Дагестан обуздывать зло. Разнузданность чеченских боевиков снова превзошла все пределы. Дудаев позволял своим людям все, что позволено только там, где люди друг другу все позволили -- эта истина в полной мере отражала трагедию Чечни.
   Ее вооруженный сепаратизм представлял смертельную угрозу России. Освобожденную мятущуюся похоть боевиков, их одержимость, злобу и беззаконие можно было остановить только силовым принуждением. И государевых людей командировали на войну. Они не числили себя выше других, верили, что ради дела, которому служат, стоит умереть, не входили в когорту праведников. Просто выпала участь сразиться с теми, кто не уставал злодействовать.
   Встав на путь насилия, найдя опору в среде сентиментальных моралистов, московских демократов-интеллектуалов, осудивших ввод российской группировки в Чечню, дудаевская Ичкерия заставила взяться за меч лучших российских людей, знающих, что за принуждение к миру придется заплатить жизнями, нездоровьем, неурядицами в личной жизни. Это зло войны могли вынести только лучшие, способные к нравственной схватке.
   Спецназовцы ГУОП МВД России не разрешали себе ненавидеть. Ненависть слепа. А в бою нужны беспристрастность, выдержанность, душевное равновесие, не мстительность, а справедливость, волевая выдержка, личная храбрость, чем собровцы обладали.
   Скоро им предстояло покинуть тепло самолета. Январь в Дагестане -- это низкая облачность, дождь, снег и, как в Чечне, вязкая труднопреодолимая грязь. В девяносто пятом году -- Саянов помнил -- она выматывала душу. Но никто из четвертого отделения СОБРа в Грозном не паниковал, не ностальгировал по Москве. Об идейной стороне боевых действий в Чечне у ночных костров тоже не говорили. Тысячи неубранных трупов на улицах и сожженная техника вывели тогда многие вопросы в резерв. В российских боевых порядках преобладала не ненависть, а обида. "Штурм Грозного был взаимоистреблением", -- думал в самолете Саянов. На Терском перевале он встретил тогда знакомого медика.
   -- Ну, как? - спросил тот.
   -- Пока без потерь, -- ответил Влад.
   -- А я уже пять девочек потерял, -- с тоской сказал военврач.
   В командировках на Северный Кавказ существовала опасность заболеть жестокостью боевиков, как холерой, привыкнуть видеть всюду врагов. Пресечь изуверства, защитить зараженных ненавистью от самих себя, спасти жертвы боевиков -- это назначение СОБРа отвечало смыслу всей жизни, нравственным устремлениям Леонида Петрова, Крестьянинова, Саянова, Щукина, Кондратова, Жаринова, Грибанкова, Ведрова, Миронова, Щенникова, Шахова, Щепеткова -- всех тридцати семи офицеров, летевших на юг.
   13
   Военно-транспортные самолеты приземлялись в Каспийске -- под Махачкалой и в Моздоке. Борты, совершившие посадку в Дагестане, оперативно разгружались. Офицеры спецназа ФСБ и МВД без особой задержки садились в автобусы и уезжали на север республики.
   СОБР ГУОП МВД РФ, прибыв в Моздок, выйдя из самолета, еще четыре часа простоял на летном, продуваемом поле и чтобы сохранить тепло собровцы иногда боролись, толкались. Потом офицеров разместили в плацкартном вагоне на станции...
   Отряд "Витязь" после долгостояния на аэродроме, устроился на ночевку в бывшей летной столовой, где отопление оказалось почти на нуле.
   Черным траурным осетинским платком на веселый тыловой Моздок опустилась тьма.
   Командир "Витязя" смотрел, как жизнерадостно-деловито, не обращая внимания на холод, бойцы устраиваются на ночлег, и думал, что его бойцам, отвоевавшим в Чечне больше года, выпало новое и, наверное, куда более жестокое испытание. Чеченские террористы, битые отрядом в зеленке, горах, снова прятали разбойничьи головы за спины больных и рожениц. По последней информации боестолкновение в дагестанском Кизляре продолжалось, хотя и начался переговорный процесс. Полковник Никишин не любил доводить до подчиненных непроверенную информацию. Поэтому известными ему подробностями не беспокоил людей. Спецназовцам надо было выспаться, набраться сил. Что готовил грядущий день, командиру при всем его опыте, интуиции, было сложно предположить: визитная карточка чеченских полевых командиров -- непредсказуемость.
   Бойцы "Витязя", уравновешенные, натренированные, верящие в свое бессмертие, заснули, как и на борту самолета, быстро.
  
   В железнодорожном вагоне на рельсах вокзального тупика, где готовились к ночевке собровцы Главного управления по организованной преступности, обстановка оставалась студенческой. Подгоняя снаряжение, офицеры подначивали друг друга, вспоминали только веселое. Подполковник Крестьянинов знал: в коллективе формируется настрой на предстоящий бой. Чувствуя его неотвратимость, он не мешал людям осваиваться. Сегодняшний вечер принадлежал им.
   Крестьянинов ценил способность офицеров проживать свободные часы с юмором. О семьях: женах и детях, родителях они начнут думать, когда останутся один на один с собой. С момента приземления в Моздоке СОБР ГУОП напоминал стрелу на натянутой тетиве.
   Крестьянинов был доволен, что с ним в командировке оба его заместителя: Леонид Петров и Николай Миронов.
   Петров, по характеру выдержанный, в сложных ситуациях не терялся, был способен на яркое командирское решение, умел мыслить на поле боя.
   Миронов, много лет отдавший милицейской разведке, в этом деле считался незаменимым.
   СОБР вылетел на операцию в Кизляр не в полном составе: в Москве, где январь -- время вирусных эпидемий, остались больные гриппом и те, кого не сумели оповестить. Представляя их переживания, Крестьянинов искренно сочувствовал офицерам. СОБР был крепкой командой, мастерство которой росло от операции к операции. В собровской среде пропустить боевой выезд считалось несчастием, в личном росте шагом назад.
   Ичкерийский беспредел в Кизляре полоснул по чувствам "министерского" СОБРа ножом. Всем хотелось помочь Дагестану, отбить одинокому волку лапы, отомстить за Буденновск и Гудермес.
   14
   На подходе к Кизляру в одиннадцатом часу вечера 9-го января краснодарские собровцы на двух автобусах обогнали идущий тем же маршрутом батальон мотострелков. При виде БМП, Шилок, мощных Уралов с пехотой, краснодарцы, оживленно переговаривающиеся, замолчали. Кто-то включил на полную громкость портативный радиоприемник, и в автобусе зазвучал бесстрастный голос диктора:
   - Полевой командир Хункар-Паша Исрапилов угрожает взорвать ядерные боеголовки, если требования боевиков не будут выполнены.
   - Вот урод! -- прокомментировали новость в темном салоне.
   -- Гонит. Нет у них ядерных зарядов. Образования на такое не хватит.
   В радиокомментарии говорилось, что в больнице Кизляра расстреляны три милиционера, на улицах лежат убитые мирные жители.
   Сергею П., офицеру-оперативнику Краснодарского СОБРа, вспомнились проводы в Краснодарском аэропорту...
   ...В салоне самолета смех, здоровый запах тренированных тел. Собровцы занимали, узковатые для богатырей кресла, шутили:
   - Демченко, на связь. У тебя нет жевательной резинки?
   - Интересно, здесь черные ящики нормальные?
   - А тебе какая разница?
   - Если станем падать, главное быть технично пристегнутым.
   То, что фамилия пилота Крамаров -- он вышел в салон поздороваться -- вызвало бурю восторга.
   - Я один такой в авиации, -- улыбнулся летчик.
   Обрадовало, что летая в Афгане на Ми-8, он сделал 696 боевых вылетов. Это посчитали добрым предзнаменованием.
   Улетая в Дагестан, тяжелое вооружение краснодарцы загрузили в грузовые отсеки. ...Начальник Краевого управления по организованной преступности, провожая собровцев, обнял каждого. Но долго не взлетали: кому-то понадобилась бумага с печатью.
   Капитану Сергею П. почему-то вспомнилось, как в хвосте самолета переодевались в камуфляж двое журналистов газеты "Щит и меч" МВД России. Сейчас они ехали с собровцами в одном автобусе.
   В Кизляре фотокор пропал из вида, а пишущий корреспондент просил начальника СОБРа оставить его в отряде, но командир отказал:
   -- Не хочется тебя хоронить...
   На городской окраине автобусы с собровцами впервые остановила милиция, сообщила, что чеченцы блокированы в больнице, в самом городе тихо, объяснили, как доехать до горотдела милиции:
   - ГУОШ рядышком с горотделом.
   Рассказали, что у кизлярской милиции семь убитых, семнадцать сотрудников в плену.
   - Насчет того, что в больнице три тысячи заложников -- сомневаюсь, -- сказал кизлярский гаишник. -- Столько людей в здание не набить. А что больше тысячи -- точно. Они там, как сельди в бочке. Неужели будете здание штурмовать? Не надо этого делать, -- увидев экипировку собровцев, милиционер догадался, что приехал спецназ.
  
   Глава VII
   1
   Девятого января, в первые полтора часа налета на город, Радуев в больнице не появлялся. Он со своим штабом находился вблизи райотдела милиции, обученный иностранными спецами пережидать опасность вблизи объектов противника, которые не рискнут подвергнуть уничтожению с воздуха.
   Другой причиной, по которой он не торопился в больничное здание, был апробированный в Буденновске прием: следовало войти в главный корпус вместе с тяжело раненными, нуждающимися в операции, боевиками, чтобы потом легко оправдаться: почему пришлось захватить больницу...
   Террористическая война для полевого командира Абдуллы (Радуева) была спектаклем, где зрителям под угрозой расстрела предлагалось поверить в театральное действие, как в реальность.
   Салман Радуев сам звонил в крупнейшие мировые агентства, особенно легко общаясь с корреспондентами РЕЙТЕР, СИ-ЭН-ЭН, БИ-БИ-СИ. Эти подготовленные люди работали с огоньком, все ловили на полуслове. Техническая вооруженность позволяла им озвучивать и тиражировать информацию на весь мир.
   Легковерие иностранных информационных агентств, погоня за сенсацией позволяли их использовать втемную. Радуев продиктовал им тексты, отредактированные Дудаевым еще в Чечне, что город захвачен, вертолетная база и воинская часть уничтожены. Один из приемов психологической войны -- выдать желаемое за действительность -- ичкерийцы использовали регулярно.
   Когда Радуев давал интервью журналистам, он веером складывал генштабовскую трофейную карту, и корреспондентам бросалось в глаза, что в кабинете перед ним карта, вверху которой на полях читалось "Прохладный".
   На русской секретной военной карте 1986 года, с системой координат 1942 года, правая ее часть воспроизводила Кизлярский и Хасавюртовский районы, по центру -- Чечня, в левой ее части была закартирована Северная Осетия. Ее-то Радуев и открывал для обзора.
   В больнице его снимали только на фоне развернутого флага Ичкерии и портрета Дудаева, размещенного на стене. Здесь Радуев принимал переговорщиков, говорил по телефону с Магомедали Магомедовым -- "Дедом" -- так уважительно народ Дагестана называл председателя Госсовета.
   2
   Когда в кабинете, где находился штаб боевиков, снова зазвонил телефон, трубку поднял Хункар-Паша Исрапилов. Чудом дозвонилось радио "России"... Исрапилов представился и сразу сделал заявление:
   - Мы знаем, что дана команда на штурм больницы. Если штурм начнется, я начну расстреливать милиционеров. А остальных заложников вы вместе с нами уничтожите. Предупреждаю, больница заминирована и будет взорвана. В Кизляре многие объекты находятся под моим прицелом. Я буду взрывать их.
   Полевые командиры организовали несколько звонков заложников директорам предприятий. Под контролем чеченцев люди сообщали одно: "Это неправда, что боевиков 100 человек, а заложников 70. Здесь, в больнице, все битком набито. Заложников несколько тысяч человек. Нельзя допустить штурма". И слышали в ответ: "Мы этим занимаемся. Штурма мы не допустим".
   В разговоре с радио России, Хункар-Паша Исрапилов дал понять, что военная составляющая операции под его командой. Он ни на шаг не отступил от легенды, с которой боевики направлялись в Кизляр:
   - Наша задача была уничтожить аэродром, откуда по Ичкерии наносят удары и воинскую часть. Мы эту задачу выполнили. Но у меня появились убитые и раненые. Мне сообщили, что я заблокирован и выхода обратно нет. Поэтому мне дали команду взять заложников и сесть в больнице...
   То, что на аэродроме чеченцы потеряли больше двадцати человек убитыми, а часть внутренних войск не уничтожена, Хункар-Паша, как и Радуев, огласке не предавали. Они твердо держались рекомендаций психологов турецкой диверсионной школы, где с 1991 года регулярно обучались чеченские полевые командиры. Никто, кроме высших чинов Ичкерии, не имел права на правду.
   Давая информацию российской и иностранной прессе, Радуев и Исрапилов не говорили друг о друге сознательно. Между ними, как будто шло состязание, со стороны Радуева даже соперничество. Дудаев, обеспечивая Салману карьерный рост, поставил рядом с ним надежного человека, а рекомендаций -- нужна ли дистанция между командующими фронтами, не дал. Отправив Радуева в рейд, Дудаев хотел, чтобы Исрапилов и Атгериев обновили Радуеву кровь, сделали из него матерого воина. Они должны были заставить Радуева сменить кожу, но оказалось -- это по силам только рептилиям.
   В Кизляре радуевцы побывали почти на двух десятках объектов: в школах, детсадах, магазинах, жилых домах, и оставили там взрывоопасные сюрпризы. В одной из школ мину обнаружили в цветной, привлекательной для детей, красочной упаковке, а в хлебном магазине чеченцы замаскировали "растяжку".
   3
   В реанимационном отделении, на третьем этаже, люди оказались близки к панике. Стрельба с обеих сторон обострила чувство заброшенности. Кто-то не вовремя вспомнил Буденновскую трагедию, жертвы среди заложников и женщины заволновались: одна в ужасе закричала, дети ответили плачем, и астраханка Прасковья Ивановна в страхе подумала: "Чем, ожидая смерть, бессмысленно страдать, лучше выброситься из окна". Сто пятьдесят человек, чужой волей собранные в реанимации, истязая друг друга отчаянием, постепенно становились чужими, как вдруг, не боясь стрельбы за окном, встала с пола женщина в белом халате и заговорила, стараясь, чтобы ее услышали:
   - Мы не обречены! О нас помнят, заботятся. Все образуется. В Кизляр приехал Председатель правительства Мирзабеков, ведутся переговоры. Надо надеяться!...
   Женщина в белом халате приковала к себе внимание. Особенно отрезвили ее слова:
   - Давайте я вас перепишу -- это может пригодиться после нашего освобождения.
   И безысходность, мучившая людей, начала отступать. Переломить обстановку удалось Раисе Ахмедовой. Вместе с ней в заложниках находились ее муж, работник коньячного завода, дочка...
   Осмысленные волевые действия женщины, украинки, для которой Дагестан стал родным, вернули заложников в сознание.
   Раиса Ахмедова, переписав людей, взялась на наведение чистоты. Найдя веник, стала подметать пол, привела в порядок санузел, даже побранила людей за неряшливость, прикрикнула на паникующего мужчину:
   - Возьмите себя в руки!
   Когда стрельба прекратилась, люди твердо поверили, что все будет так, как говорила Рая. И она уже не одна стала наводить чистоту в помещении. Люди наконец-то вгляделись друг в друга, начали успокаивать детей, отвлекать от страхов. Раиса принесла хлеба, консервы, пакеты с сухим молоком. И без ее разрешения никто не посмел коснуться продуктов. Чайной ложечкой Рая разделила сливочное масло между детьми, больными и стариками.
   Чтобы стабилизировать психику детей, Раиса Ахмедова провела среди них конкурс на лучшее чтение новогодних стихов. Детям аплодировали, на их лицах появились улыбки. Взрослым было радостно видеть, как малыши тянут ручонки, чтобы тетя Рая заметила и разрешила прочитать стишок про Деда Мороза и елочку...
   4
   Председатель Госсовета Дагестана и Председатель Правительства республики Абдуразак Мирзабеков сначала интуитивно, а потом воочию убедились, что Радуев "закачался". Доверяясь Дудаеву, он плохо взвесил груз обрушившейся на него ответственности за посягательство на добрососедство Дагестана и Чечни, и национально-религиозное сознание взяло вверх над политикой... Сначала Радуев в запале потребовал от председателя Госсовета самому стать заложником, но окружение Магомедова воспротивилось, заявив, что это очередное грубое оскорбление дагестанского народа.
   Долго камуфлируя свое внутреннее смятение, Радуев после 3-х часов ночи запросил у руководителя Дагестана автобусы на 500 мест, два КАМАЗа и пять машин "Скорой помощи".
   Договорились, что Радуева с его диверсионным отрядом смертников беспрепятственно выпустят из больницы, и он пойдет по взаимоустановленному маршруту без заложников. Сопровождать боевиков, как гаранты безопасности поедут крупные чиновники из руководства республики, депутаты.
   Магомедали Магомедов подписал документ, дающий гарантии, а Радуев заверил, что отпустит гарантов на границе с Чечней.
   Из-за опасности столкновения с перевозбужденным дагестанским населением в проезде через Хасавюрт чеченцам было отказано.
   5
   Радуев боялся признаться себе, что покидает больницу, опасаясь дагестанского мятежа, стихийного народного гнева. Забаррикадировавшись в больнице, он не исключал, что ФСБ, с его точки зрения самая коварная спецслужба в мире, может сознательно разорвать кольцо окружения ЦРБ, чтобы дать митингующим волю. Тогда ичкерийская идейная база нападения на Кизляр окажется растоптанной. Дагестанцы пошли бы на ичкерийские пулеметы в полный рост и не с пустыми руками.
   Радуев испытал огромное облегчение, когда узнал из московского радио, что Ельцин поручил переговоры с ним высшим дагестанским руководителям. Сам Президент России, устроив головомойку министрам, улетел на похороны Миттерана, словно хотел подчеркнуть, что в российском государстве есть дела поважнее, чем захват нескольких улиц пограничного с Чечней города.
   Прожив большую часть жизни в азиатской части России, Ельцин при броской простодушности, был очень хитер -- так полагал Радуев -- и с его точки зрения Е.Б.Н., уехав в Париж, снова хотел проверить -- кто чего стоит и не спешил разделить ответственность за Дагестан с людьми в погонах. Ельцин, не сомневался Радуев, сам был объектом для завоевания и ждал от лидеров, стремившихся в его ближайшее окружение, максимальной отдачи сил. Опытный царедворец Ельцин взвешенно относился к риску.
  
   В четвертом часу утра 10 января 1996 года в кизлярскую службу Скорой помощи поступил вызов из ЦРБ с просьбой помочь раненым, и через считанные минуты "Скорая помощь" с экипажем въехала во двор больницы. Боевики распахнули задние двери машины и стали заносить своего раненого. Он был очень плох. Доктор Камалутдин Амаев сказал об этом вслух, и один из чеченцев, подняв автомат, угрожающе крикнул:
   -- Мы поедем в Чечню!
   Когда водитель сказал, что до Чечни не хватит бензина, боевик рассвирепел и чуть не ударил его прикладом по голове.
   Боевики стали выносить из больницы к машинам "Скорой помощи" медикаменты, раненых, некоторые лежали под капельницами, и приказали сопровождать их трем кизлярским врачам.
   Принятая обеими сторонами договоренность определяла, что гарантами боевиков станут депутаты, ответственные работники и заложники-добровольцы.
   В хаосе сборов противостоять насильственному увозу людей не удалось.
   Ичкерийцы безжалостно затолкнули в автобус одну из рожениц, заболевшую тяжелой формой плеврита.
   Заложницы не спали всю ночь: под силовым контролем боевиков махали белыми простынями, кричали: "He стреляйте!"
   Когда, уводили добровольцев из пятой палаты, кизлярец Виктор Казаков ушел одним из первых -- не мог допустить, чтобы вместо него захватили женщину. Чеченец навел автомат на парня, сидящего в углу, сказал с издевкой:
   - Ты что -- не мужчина?!
   Так набирали добровольцев. Сверх оговоренного списка, боевики увезли с собой свыше ста, насильственно похищенных.
   Под утро в одну из палат зашел полевой командир Хункар-Паша Исрапилов, извинился за причиненные неудобства, вежливо попрощался. Зашел другой боевик, спросил:
   - Есть добровольцы в заложники? Долго я буду ждать? Разве здесь мужиков нет?
   Когда те, кто снова рискнул на мучения, вышли из помещения, их сразу взяли под автоматы. Один из заложников забыл взять воду, хотел вернуться в палату -- не пустили...
   Из палаты, где содержался, Аркадий Н. ушел первым, за ним еще трое. Покидая больницу, заложник Аюб Аюбов, житель Тляротинского района, протянул больной женщине кусочек хлеба. Тридцатидвухлетний аварец испытывал душевные муки. Былые представления о жизни рушились. Оказалось, никакого мусульманского братства нет. Чеченцы вошли в Святая Святых -- родильный дом. У молодых, испуганных женщин, лежавших на сохранении, произошли выкидыши. Аюб увидел дагестанку-роженицу с двойней на руках: в легком халатике, в тапочках, она, отвернувшись к стене, лежала в проходном коридоре, и ее образ, символ оскорбленной республики, запечатлелся в его душе.
   Чувствуя, как время уходит, боевики стали хватать людей без разбора. Жалея мужа, пожилая дагестанка села на него, закрытого одеялом, и спасла...
  
   Когда колонна из автобусов и двух КАМАЗов с убитыми в Кизляре боевиками, оружием и боеприпасами выстраивалась, председатель Госсовета Дагестана, с трудом уговоривший Ельцина и силовых министров не уничтожать радуевцев в Кизляре, решил лично сопровождать чеченцев. Стоило больших усилий, чтобы он не занял место в первом Икарусе. Ельцин еще раньше строго наказал следить за Магомедали Магомедовым, не позволять ему рисковать жизнью. При всей солидности облика, ясности ума, внутренней дисциплине, "Дед" -- сын своего народа -- мог решиться на поступок, продиктованный дагестанским темпераментом, кавказским своеволием.
  
   Обещая Магомедали Магомедову освободить всех заложников, Радуев знал, что обманет.
   Салман заверил подчиненных полевых командиров, что в целях безопасности изменит маршрут движения. Все это укладывалось в рамки ичкерийского поведения на войне.
   Когда кизлярский журналист Камиль Омаров, помогавший вести переговоры, сообщил из больницы, что заложники, особенно дети, нуждаются в продуктах, воде, молоке, и дагестанцы все быстро доставили, боевики, раздавая питание, говорили, что это подарки от Дудаева, и заложники искренне благодарили их...
   Стокгольмский синдром ядовитым облаком туманил сознание захваченных в плен людей. С каждым часом находившиеся рядом убийцы становились ближе, понятнее и роднее, а окружившие больницу милиционеры и военнослужащие начинали казаться врагами.
  
   С началом движения колонны из Кизляра, влияние председателя Госсовета Магомедали Магомедова должно было медленно уйти на нет. Главную патриотическую задачу он выполнил: город от разрушения спас. В официальных планах военных штурмовать больницу собирались 10-го января. Протокол о намерениях своевременно довели до Радуева, и этот жизнелюб согласился с предложением Магомедали.
   Военные делали вид, что недовольны уходом боевиков. На самом же деле никому не хотелось, штурмуя больничный комплекс, проливать кровь невинных заложников. В тоже время в истории с их захватом Москва требовала как можно скорее поставить точку. Ельцин не любил, когда мировое сообщество начинало сомневаться в его могуществе -- это мешало притоку инвестиций в страну.
  
   После отъезда каравана от главного больничного здания, инициативой должно было овладеть ФСБ. Хотя Ельцин больше доверял Министерству внутренних дел, ему по душе была внешняя милицейская простота, нарочитая рабоче-крестьянская грубоватость, жесткий профессионализм, что напрочь отсутствовало в сотрудниках ФСБ -- этих дипломатах, вкрадчивых архитекторах нового порядка, который так трудно выстраивал первый президент России.
   6
   Начальника криминальной милиции Кизлярского райотдела милиции подполковника Закиряева, с ним еще шесть милиционеров -- заложников втолкнули в первый автобус готовой к отправке колонны.
   Справа от водителя с рацией в руке сидел первый заместитель Министра МВД РД полковник Беев. Его присутствие успокоило заложников больше, чем находящиеся в салоне Икаруса депутаты -- гаранты неприкосновенности моджахедов.
   Вела колонну милицейская "канарейка" с проблесковыми огнями. Выезжая вперед, она медленно проехала мимо автобуса, и Закиряев увидел в машине знакомые лица кизлярских милиционеров.
   Фантасмагория случившегося давила на психику, но Яхья Закиряев продолжал верить в неотвратимость наказания бандитов. Милицейский опыт, родовая память лезгина не позволяли ему впасть в отчаяние. Яхью мучило чувство вины перед теми, кого он взял с собой на разведвыход в город: Амрахова ждали дома четверо детей, у другого сотрудника две маленькие дочки.
   Сам Яхья женился полтора года назад. Он знал, что в случае обострения обстановки его, как старшего офицера, расстреляют первым и, осмысливая будущее жены-красавицы, неожиданно для себя согласился, чтобы она полтора-два года носила траур, а потом снова вышла замуж...
   Подполковник допускал, что автобусы, где заложники сидели у окон, а боевики внутри, могли штурмануть в любую минуту, и он выстроил алгоритм своих действий: сначала лечь на дно автобуса, а если после первых минут боя он останется жив, Закиряев собирался добыть оружие и стрелять, стрелять, стрелять по бандитам. Он даже мысленно никогда не называл их "муджахеддинами". Этим словом в больнице любил щегольнуть Радуев, когда вызывал к себе Яхью Закиряевича.
   Самого Радуева милицейские и военные радисты всерьез не воспринимали, и он давал эфир заложникам с известными в Кизляре фамилиями...
  
   Радуев быстро понял, что в отличие от Буденновска, на этот раз у Москвы есть позиция.
   Первым распоряжением Ельцин отдал право на переговоры с террористами дагестанскому руководству и этим сразу сузил угол политической атаки Дудаева. Схватка с президентом России все больше напоминала Радуеву бой в горах, где побеждает тот, кто окажется сверху.
   Чем чаще Закиряева вызывали к "Абдулле", тем больше подполковник обнаруживал в нем властолюбца и посредственного актера. Особенно раздражала ложь Радуева, что заложники чуть ли не приветствуют свой захват, что они выражают всяческую поддержку чеченским муджахеддинами, что они понимают, что своим нахождением в осажденное больнице внесли огромный вклад в святое дело освобождения Ичкерии из медвежьих лап Российской Империи...
   -- Клянусь, -- говорил Радуев корреспондентам, -- я никогда и нигде не встречал таких отзывчивых, как кизлярцы, людей!
   Стоя перед Радуевым, заложник Яхья Закиряевич Закиряев ни на минуту не забывал, что этот старающийся выставить себя в лучшем свете, полевой командир виноват в мучительной смерти Павла Ромащенко, в убийствах Саши Детистова и Сикачева Алеши.
   Лидера делает свита, и боевики Радуева вторили ложной метафоричности своего командира:
   -- Мы волки свободного племени! Война -- это веселое дело! -- говорили они журналистам.
   Нарочитая веселость боевиков утомила Закиряева до тошноты.
   Он был уверен, что автобусы пойдут по маршруту, намеченному радуевцами еще в Чечне. Пути отхода боевики продумывали куда тщательнее нападения. Это легковерная журналистская молодежь писала о боевиках, как о партизанской малоорганизованной силе. На самом деле в боевых порядках чеченцев было много военных профессионалов, служивших с полной отдачей сил.
  
   Ехали в тревоге -- без особенных разговоров. На одном из поворотов колонна изогнулась змеей, и Закиряев насчитал девять автобусов, два Камаза в хвосте, пять милицейских машин, "Скорые помощи" и много легкового транспорта. Когда один из дагестанских депутатов сказал, что заложников приблизительно 165 человек, Яхья усомнился. В таком хаосе событий и чувств ни в чем нельзя было быть уверенным. Ехали-то не на Олимпийские игры, какие тут точные списки.
   Рассвело. И на душе Закиряева посветлело. Полковник Валерий Евгеньевич Беев сумрачно смотрел вперед. Властный, напористый заместитель Министра МВД РД был у боевиков в необычайном авторитете. Он счастливо сочетал в себе преданность российским законам, милицейскую отвагу и суровое знание обычаев северо-кавказских народов. Давняя репутация неподкупного человека его особенно выделяла. "Говорить будем только с Беевым", -- звучало в эфире, когда на первом этапе переговоры с дагестанскими властями заходили в тупик. Потом в Кизляр прибыл председатель Госсовета Дагестана, и удовлетворенный высоким статусом этого переговорщика, Радуев перестал срываться.
   Магомедали Магомедов дал переговорам позитивное направление, и Радуев, сломив сопротивление Исрапилова, Атгериева, получив гарантии беспрепятственного прохода в Чечню по согласованному маршруту, покинул Кизляр.
   В журнале боевых действий ВОГ зафиксировали:
   10 января. 6.30 утра. Колонна отправлена от больницы по установленному маршруту. Автобусов -- 9. Грузовых -- 2.
   7.45. В колонне автобусов боевиков 150--200 человек. Заложников 125.
  
   Федеральная служба безопасности России взять инициативу не торопилась. У начальника Антитеррористического Центра был план -- штурмовать караван с боевиками и заложниками по ходу движения. Но Альфа почему-то все время не успевала. Имея задачу висеть на хвосте колонны, шла с отрывом семь -- десять километров.
   Министр МВД России чувствовал, что обстановка снова выдвигает его систему на первый план. Так уже было в 1995 году, когда Ельцин поручил умиротворение Чечни Министерству внутренних дел. В этом конфликте низкой боевой интенсивности, как его охарактеризовали в Администрации Президента России, разрешить военным главенствовать было недопустимо. В мятежной республике чеченцев жило не больше миллиона, и, чтобы не происходило, следовало сохранить народ от уничтожения. После январского штурма Грозного многие генералы, понеся потери, хотели огнем и мечом пройти по Ичкерии. Но применить силу не дали, отдав руководство войной милиции и внутренним войскам, не обладавшим тяжелым вооружением.
   Боевые действия в Чечне приобрели затяжной характер. Афганские боевой опыт, когда после одного выстрела по войсковой колонне, ближайшие кишлаки уничтожались, в Чечне не поощрялся. Генералов, способных на быстрые победы, наладивших взаимодействие родов войск, придерживали. В 1995 году в моде были зачистки населенных пунктов, скупка оружия у населения. Диверсионный, террористический опыт чеченских подразделений тем временем рос, идеологическая база боевиков развивалась, поступление денег Дудаеву и его полевым командирам отлаженно нарастало.
   Сотрудники военных и милицейских пресс-центров на территории Ичкерии объясняли журналистам:
   -- Объединенной группировке выпала уникальная возможность быть военными, дипломатами, сотрудниками МЧС одновременно. Таков главный род деятельности введенных в Чечню подразделений. Мы справляемся, хотя и несем потери.
   Задача вырубить под корень восставшее население не ставилась.
  
   8
   Ранним утром десятого января в Моздоке собровцы ГУОП получили команду грузиться в вертолеты МИ-8.
   Летели на бреющем тремя вертушками. О происходящем в Кизляре перед вылетом никакой информации не нашлось. Накануне, ночевавшие в соседнем вагоне пилоты рассказали, что кизлярские события по уровню чеченского беспредела хуже Буденновска, много жертв и политической демагогии. В действиях боевиков чувствовалась работа по утвержденному плану, но им удался только захват районной больницы, здание которой пока не штурмуют. Идут переговоры, в них участвует Председатель Госсовета Дагестана Магомедали Магомедов.
   То, что ожидает отряд в Кизляре, не обсуждалось. Опыт позволял собровцам вступить в дело любой сложности, переход от мирного пребывания в вертолетах к активным действиям мог начаться в любую минуту. Эту грань уже три года офицеры легко перешагивали.
   Самым тяжелым могло оказаться, что не будет ни войны -- ни мира: вот чего Крестьянинов никак не желал.
   Летя над подмороженной Моздокской степью, он иногда вглядывался в парней. Ловя его взгляд, они отвечали улыбками. По отсутствию напряжения, чужому бы показалось, что это туристическая поездка.
   За круглыми иллюминаторами вертолетов своим порядком жила внешне безлюдная степь. Но Крестьянинов знал: заслышав шум лопастей, люди на снежном просторе инстинктивно жались к земле. В этих местах знали о нападении на Кизляр и не хотели попасть под случайный удар вертушек.
   В биографии Крестьянинова было, что в горах Ингушетии российские вертолетчики, увидев его рейдовую группу, легли на боевой курс, и только вовремя зажженные дымы спасли от смерти.
   Кизляр с птичьего полета показался обгоревшим колесом от КАМАЗа. Вертушки не стали ходить кругами, а сразу присели на аэродром, нырнув с набранной у города высоты. Лопасти еще крутились, когда Крестьянинов без выпускающего сам открыл дверь, и в салон ворвался настоянный запах гари. Рядом с приземлившимся вертолетом обсыпанный серебряным пеплом остов сгоревшего Ми-8. Обломки разорванных взрывом лопастей высились над металлическим хламом православным распятием.
   Десантировались... Идя по низкой, подмороженной траве летного поля, собровцы хватали взглядами окружающее пространство, фиксировали отсутствие по периметру бронетехники, подозрительный бетонный, из плит, забор, а с западной стороны железнодорожную насыпь -- добротное укрытие для противника. Вдалеке высилась удобная для контроля над территорией жилая многоэтажка.
   Собровцы, выставив наблюдателей, сосредоточились возле старого пенала с похожей на минарет башенкой, где размещалось управление полетами. В уютном, давно обветшавшем здании, Крестьянинов пробыл около часа. Вышел недовольный, даже осунувшийся, и когда все сгрудились, сказал:
   -- Боевиков из больницы выпустили... По Буденновскому варианту... Духи ушли в сторону Чечни автобусами под прикрытием дагестанских депутатов и части заложников. Следом за чеченцами на технике идут Альфа и Вымпел. Через десять минут мы вертушками улетаем за колонной боевиков. Возможно освобождение заложников на марше, в поле. Сумки с личными вещами велели оставить на аэродроме, выставив охрану. С собой только боеприпасы.
   Пока командир ходил к руководству, собровцы потолковали с солдатами из охраны аэродрома и узнали, что здесь на летном поле умирал раненный возле больницы старший офицер разведки Олег Собокарь.
   Солдат из Саратова с достоинством воевавшего сообщил, что колонну уходящих из города радуевцев, как и в Буденновске, замыкал тентованный КАМАЗ с телами убитых в Кизляре чеченцев. Несколько тел боевики не смогли отыскать.
   Крестьянинов теперь знал: в больнице Радуев оправдывался, что захват больничных корпусов -- вынужденная мера: "Нам пришлось спасать своих раненных", -- внушал он журналистам. Так же лгал в Буденновской больнице Басаев, заслужив в России прозвище гинеколог. В мусульманском Дагестане Салмана Радуева удостоили той же клички.
   Командир СОБРа понимал ход мыслей Председателя Госсовета Дагестана, воспрепятствовавшего штурму больницы. Многонациональная республика могла полыхнуть огнем междоусобной войны. Обнажив оружие, Дагестан мог запустить на полный ход маховик кровной мести. В центре Махачкалы и Хасавюрте горячие головы при огромном стечении народа требовали выселить чеченцев из Дагестана. Руководство республики стремилось как можно скорее вытеснить банду преступников за пределы административной границы. Осознавая, какому оскорблению подвергся дагестанский народ, оно проявляло невероятную выдержку.
   СОБР ГУОП МВД РФ поднялся в воздух на тех же вертушках. В этот раз вертолеты пронеслись над городом, и заместитель командира Леонид Константинович Петров увидел на его улицах очаговые скопления людей. От командира он знал, что радуевцы убили в Кизляре больше пятидесяти человек -- в основном мусульман...
  
   9
   Находясь в Париже -- на похоронах Президента Франции Миттерана - Борис Николаевич Ельцин в своих мыслях многократно возвращался к нападению боевиков на Кизляр. Получив утреннюю сводку аналитиков ГРУ, он с удивлением узнал, что Запад резко изменил отношение к событиям на Северном Кавказе. Если после захвата Буденновской больницы западные партнеры Ельцина сочувствовали ему, называя Басаева клиническим безумцем, то нападение на Кизляр в правительственных и военных кругах за границей анализировалось, как резкое ослабление президентской власти в России, неспособность ее специальных служб предотвратить случившееся, преподносилось, как паралич власти вообще, даже как саботаж военных, недовольных экономическими переменами в стране, снижением жизненного уровня, утратой своего политического влияния. Мировая пресса открыто издевалась над неспособностью Ельцина отличить государственную границу от административной.
   Но закаленный многолетней партийной работой Ельцин умел концентрироваться и держать удар. Перед очередным телефонным разговором с Министром МВД он еще раз вспомнил, как находясь в ОДОНе -- бывшей дивизии Дзержинского, с удовольствием наблюдал ловкие действия спецназовцев внутренних войск по освобождению заложников из автобуса.
   -- Вы же умеете это делать, -- напомнил Президент и потребовал от Куликова и других руководителей силовых структур решительных действий по наведению порядка. Генералы были в растерянности. Одно - показуха на полигоне, когда действует условный противник. Другое -- заснеженная дагестанская степь, по которой движется девять автобусов с заложниками, депутатами, журналистами российских и мировых агентств, с боевиками, вооруженными пулеметами, гранатометами, способными на самоподрыв... Точными данными по количеству террористов в автобусах российские компетентные органы по-прежнему не располагали. Посадка в автобусы шла в темноте... Оперативники МВД и ФСБ Дагестана полагали, что чеченцев и наемников, выехавших из Кизляра, более трехсот. Проведение операции в чистом поле могло закончиться полным уничтожением заложников, то есть катастрофой глобального масштаба, способной уронить рейтинг Президента до нулевой отметки.
   Тонущий, захлебывающийся человек, вырываясь на поверхность из глубины, судорожно ищет: за что бы на глади вод ухватиться. Перед принятием взвешенного решения требовалась передышка. Надо было выиграть время -- вывести кизлярскую трагедию из цейтнота. Наступательную активность боевиков следовало пресечь, переведя чеченцев в режим ожидания. Даже просто остановить колонну означало бы лишить их способности к маневру...
  
   Немаловажным фактором, подвигнувшим Ельцина на силовое освобождение заложников, был настрой российских спецназовцев. Ему доложили, что антитеррористические подразделения, рвутся в бой. Для Ельцина потеря авторитета в такой среде была нежелательна. Он на всю жизнь оставил зарубку в памяти, что Альфа и Вымпел в октябре 1993 года мучительно долго решали: идти на штурм Белого Дома или нет.
   Президент России помнил, что в ОДОНе его удостоили немыслимой чести, вручив Краповый берет -- "окрашенный кровью" символ мужества спецназа ВВ.
   Ельцин больше не любил обращаться к советникам по Кавказу. Это они ему говорили, что в Чечне с быстрой динамикой идут здоровые демократические процессы, от коммунистического ярма освобождается чеченское эго, что именно чеченцы -- верные рыцари власти новой России... В 1991 году здания ЦК Коммунистической партии Советского Союза, горкома и райкомов партии, помещения Совета Министров захватывали чеченцы.
  
   Глава VIII
   1
   Кизляр после нашествия банды Радуева напоминал выброшенный на берег штормом корабль, экипаж которого хоронил погибших и еще не начинал думать о будущем.
   Оставшиеся в живых относились друг к другу по-братски. Многонациональный народ республики ощущал себя единой нацией... Скорбь об убитых была всеобщей. Мусульмане и православные вместе провожали на кладбища жертв террористов: горе сплотило кизлярцев, укрепило добрососедство, взаимопонимание.
   Трупы ичкерийских боевиков никто не оскорбил. Перед лицом чужой смерти кизлярцы проявили великодушие. На поверженных убийц смотрели с холодным, благородным отчуждением.
   Горожане искренне оплакивали милиционеров, погибших на боевом посту. Имена Павла Ромащенко, Александра Детистова, Алексея Сикачева, Юсупа Майбайкумова, Эрнеста Серкерова, Егора Егорова, Владимира Богачева были на устах у всех. В городе знали, что в ходе боев погибли военнослужащие внутренних войск МВД России полковник Олег Собокарь и рядовой Руслан Филяев.
   Боевики Радуева убили в Кизляре десятки мирных жителей. То, что ичкерийцев из больницы выпустили, кизлярцы считали мудрым решением. Но, покидая город, нарушив договоренность, Радуев взял с собой много заложников. Какова будет их судьба, никто не знал.
   Когда обмывали тело Алексея Сикачева, земляки увидели, что сердце юноши пробито пятью чеченскими пулями, а из его затылка с глухим стуком на кафель выпали еще две.
   Уходя из больницы, радуевцы бросили Александра Детистова на площадке третьего этажа перед лестницей с расчетом, что заложники должны будут перешагивать через тело погибшего. Боевики даже требовали наступать на убитого ими милиционера.
   Когда пожилой аварец, поклонившись Детистову, попытался закрыть ему глаза, ичкерийцы жестоко избили пенсионера.
   Девятого января родители Саши Детистова были эвакуированы из города. Земляк-дагестанец вывез их в село. Мама Александра мучилась неизвестностью. Были предчувствия, но и надежда, что ее умный, золотой Сашка, мечтавший, как и Паша Ромащенко, стать генералом, останется в живых.
   Она нашла сына в гараже, приспособленном под морг, в майке и трусиках, исковерканного чеченскими пытками.
   2
   Движение автобусной колонны от одного населенного пункта к другому открыло подполковнику Закиряеву правду об отношении дагестанцев к захвату заложников в Кизляре. На севере Дагестана большинство народа встречало автобусы, украшенные флагами Ичкерии, портретами Дудаева, с молчаливым, сумрачным холодом, но были и те, кто отвечал на воинственные крики боевиков вздыманием сжатых кулаков и ответным "Аллаху Акбар" -- паролем взаимосимпатий. На эту поддержку боевики реагировали бурно, даже пели. "Агитпоход", -- думал Яхья Закиряев.
  
   Колонна из автобусов и КАМАЗов, сопровождаемая милицией, легковыми машинами с журналистами, родственниками заложников, шла по 5-й оперативной зоне, контролируемой МВД.
   Никто в автобусах: ни Беев, ни депутаты, ни боевики, ни заложники не знали, что попытка остановить колонну, осуществленная внутренними войсками в районе Гребенского моста, могла быть судьбоносной, но ни спецназа ГРУ, ни Альфы на исходной для штурма колонны не оказалось. Нелетная погода в Чечне не позволила спецназу ГРУ вовремя прилететь.
   Полковник Беев, удивленный решительным задержанием колонны на Гребенском мосту, пограничном с Чечней, общался по рации напористо, жестко, и автобусам открыли дорогу. Боевики смеялись, по-клоунски корчили рожи офицерам и бойцам, охранявшим Гребенской блокпост, и шутили, что напишут на Беева представление на звание генерала -- "За боевое содружество". Над колонной барражировали два вертолета МИ-8, давно сопровождая ее, располагая приказом на нанесение огня. Три раза вертушки ложились на боевой курс, и в последний момент получали отбой.
   ...На Гребенском мосту батальон ВВ, пропустив боевиков Радуева, вдруг притормозил идущую следом Альфу, и спецподразделение неожиданно подчинилось, а когда хотело, умело сметать ведомственные барьеры.
   Министр МВД России понимал: Федеральная служба Безопасности выжидает, осторожно отходит в сторону, уступая дорогу Министерству Внутренних дел.
   Задача, поставленная Ельциным перед директором ФСБ Барсуковым, была глобальной сложности. Но успешный комендант Кремля не вписывался в рамки новых для себя обязанностей, и искал поддержки многоопытного Куликова, своего заместителя по руководству кризисным штабом.
   Выехав из Кизляра, боевики дважды нарушили договоренность с председателем Госсовета Магомедали Магомедовым: силой захватили с собой заложников -- среди них женщин и детей. По договору боевиков должны были сопровождать только депутаты и работники госаппарата Дагестана. Во-вторых, чеченцы не только не разминировали больницу, а, уходя, насытили ее минами-ловушками, на одной из которых тут же подорвался кизлярский подросток.
   Утром 10-го января 1996 года МВД России взяло на себя ответственность по пресечению движения колонны с заложниками.
   В журнале дежурств ГОУ ГУОШ в 9.20 утра появилась запись:
   "Заря -- Брянск.
   Колонна прошла Гребенской мост, следует к Акбулат-Юрту.
   Брянск-1.
   10.00. Заре 1--521.
   Информация от Гафарова, колонну остановить на КМП "Первомайское", боевиков отпустить пешим ходом.
   10.05. 521 -- Заре 1.
   Заря 1 просил, чтобы Гафаров связался с Латышевым и все обговорил.
   Заря 1"
  
   3
   Старшеклассник Сергей Н., плененный в Черемушках, ехал в автобусе у окна, впереди девочка с соседней улицы, что нравилась ему с седьмого класса. Сейчас Настя училась в девятом, он в десятом. Они не встречались, как могут себе позволить молодые люди в Москве, Петербурге или Ростове. В многонациональном Кизляре полагалось вести себя сдержанно, соответственно кавказским приличиям. Самым заметным проявлением чувства юноши могли быть проводы девушки домой после школьного вечера. Идти всегда было недалеко, о чем Н. очень жалел. Зимой в Кизляре солнце рано уходило за горизонт. Фонари горели редко и тускло. Рядом Чечня, и, охраняя любимую девушку, Сергей был полон тревоги. В кармане его простеньких джинсов всегда лежал старенький, еще отцовский нож "Лисичка" -- последняя надежда.
   Девятого января с началом канонады Сергей выскочил на улицу в джинсах и свитере, в полукедах и сразу попал в руки вооруженных боевиков. Он пробовал вырваться, чтобы найти любимую. Но понял, что его сразит автоматная очередь. И стал молиться, чтобы Бог спас Настеньку. Юноша знал только две молитвы "Отче наш" и "Богородице Дево, радуйся" и безостановочно проговаривал их.
   Сергей Н. увидел Настю на втором этаже в коридоре больницы среди женщин, сидящую на матрасе, в мужской куртке большого размера. Кто-то сердобольный отдал ей свое, чтобы девушка, вытолкнутая из дома в халатике, спрятала от чеченцев красоту юного тела.
   Найдясь в страшном водовороте, Сергей и Настя больше не расставались. У них не было сил разговаривать. Они старались не смотреть друг на друга. Привлечь к себе внимание было смертельно опасно.
   В автобусе школьники тоже не разговаривали. Низко опустив капюшон куртки на лоб, Настя не смотрела на боевиков. Сергей тоже прятал глаза.
   Для чеченских боевиков это был праздничный день. Покинув Кизляр, ичкерийцы торжествовали. За прошедшие сутки Сергею Н. многое открылось в них. Чеченцы показали себя неплохими актерами. Их окрыленность при виде наведенных телекамер казалась искренней. Боевики любили оружие, бережно к нему относились, беспрекословно исполняли приказы командиров, безмерно их уважали. К дагестанцам чеченцы относились подчеркнуто вежливо, к женщинам-аваркам, даргинкам, кумычкам обращались: "Сестра"... Заложники русской национальности считались существами неодушевленными, не имеющими права даже на воздух.
   Особняком держались арабы. Сергей Н. не увидел в них бойцов. Эти больше молились.
   В автобусе, где выпало быть Сергею и Насте, ехал парень в черной маске, который особенно нервно двигался по салону и показался Сергею давно знакомым, чуть ли не в одной школе учились, но опознать пособника ичкерийцев не получилось.
   Внешне Сергей и Настя были, как соляные столбы -- смертельно усталые, бледные, настороженные, не знающие, что ожидать. Сергей ждал, что боевики, разглядев красоту девушки, набросятся на нее, и тогда он сорвет с разгрузки сидящего рядом чеченца гранату, и автобус, начиненный боеприпасами, превратится в пыль.
   К ним приходили мысли о возможном спасении. Особенно надеялась Настя... Девушка помнила телесюжет о приезде Президента России в московскую воинскую часть, где солдаты на глазах Ельцина освобождали заложников. Она даже шепнула Сергею, что если военные начнут стрелять, надо сразу упасть. А юноша твердо знал, что закроет своим телом девушку и, может быть, спасет ее. Хотя ему не особенно верилось, что военные применят силу. "Мы простые люди, -- думал он, -- никто на нас не потратится".
  
   Автобусы, а за ними вереница легкового транспорта к десяти утра вышли на подступы к селу Первомайское.
   Село лежало впереди, как потерянная в поле монета. Справа вдоль линии горизонта коричнево-синей лентой тянулся лес. "Там Терек", -- знал Яхья Закиряев. Первомайское, как шашечная доска, было тесно заставлено частными хозяйственными постройками, заскирдованным сеном, рассечено заборами. Над селом бессменным часовым высилась мечеть.
   На северной окраине слева от дороги у домов кучно стояли одетые в темное мужчины и молодежь. В глаза Закиряеву бросился парень с автоматом, поднятым на плечо. Явно не милиционер, он стоял открыто, никого не опасаясь, и грозил взглядом боевикам.
   Тесно стоящие в проходах салонов чеченцы, прокричав "Аллаху Акбар", ничего похожего не услышали и, почти не разговаривая, настороженно разглядывали жителей села, высыпавших на северную окраину. Люди, среди них еще и еще вооруженные, с молчаливым сочувствием вглядывались в сидящих у автобусных окон заложников. Сельские женщины в черных с вышивкой платках не скрывали слез.
   Из первого автобуса стал хорошо виден массивный бетонный куб с бойницами для ведения огня, рядом с которым колонне предстояло проехать. На подступах к блокпосту опытным взглядом Яхья Закиряев определил занятые живой силой защитные фортификационные сооружения.
   Если бы блокпост сейчас огрызнулся огнем, то дальнейшее движение чеченцев из-за больших потерь потеряло бы всякий смысл. Подполковник Яхья Закиряев желал этого, но поднять шлагбаум возле блокпоста вышел милиционер без оружия. Он сделал это привычно не торопясь, с достоинством пограничника, открывающего проезд в чужую страну. Рассыпанные по окопам милиционеры, припав к автоматам, внимательно следили за происходящим.
   "Икарус" Яхьи Закиряева проходил рядом с крепостным сооружением медленно, как подводная лодка через минное поле. Главенствовала настороженная тишина.
  
   4
   На блокпосту у села Первомайское Хасавюртовского района стояли милиционеры патрульно-постовой службы из Новосибирской области. До границы с Чечней рукой подать, поэтому блокпост имел неплохое вооружение. Подходы к КМП держал под прицелом бэтээр N 022, из гранатометов новейшей модификации можно было жечь бронетехнику. С началом боевых действий в Кизляре милиционеры, командированные в Дагестан из маленьких сибирских городов и поселков, несли службу по усиленному варианту. Их постоянной задачей являлся паспортный контроль, досмотр автотранспорта. В случае нападения на село, малочисленные новосибирские папээсовцы могли защитить только себя.
   На подходе автоколонны с чеченцами Первомайский блокпост имел приказ пропустить боевиков и заложников, что было неукоснительно выполнено... Новый приказ "остановить колонну на КМП "Первомайский", высадить заложников, боевиков отпустить пешим ходом" до блокпоста довести не сумели...
   Впереди колонны шла машина ГАИ с кизлярскими номерами. За окном автобуса со школьниками Сергеем и Настей проплыла серая бетонная коробка блокпоста. Увидев поднятый шлагбаум и безоружного, потерянного милиционера, Сергей Н. догадался: "Нас увозят в Чечню", -- и ужаснулся дальнейшей судьбе заложников. В воздухе гигантскими рассерженными шмелями гудели вертолеты сопровождения.
   Находящиеся на боевых постах, в окопах и пулеметных гнездах сибирские папээсовцы со смешенным чувством тревоги, удивления и любопытства провожали глазами, ощетинившуюся стволами пулеметов и автоматов, автобусную колонну. Перед стынущими в снегу милиционерами разворачивался яркий, понятный спектакль: телеоператоры, сидящие в автобусах, вели съемку из окон, переводили объективы на чеченских бородачей, а те принимали картинные позы, радостно-возбужденно смеялись, подзадоривали друг друга.
   Имея приказ не препятствовать проезду радуевцев, новосибирские милиционеры старались не мозолить глаза ни чеченцам, ни сопровождающим колонну представителям власти Дагестана. Все, что происходило, было вне компетенции рядовых провинциальных милиционеров.
   Автоколонна миновала блокпост на медленной скорости, как бы с оглядкой. Рев вертолетов над машинами нарастал, удалялся. Снег, выпавший ранним утром, искрился на солнце. Вдруг вертолетный гул стал падать сверху -- валиться на голову, потом словно гигантская змея зашипела, и подполковник Закиряев увидел разрывы нурсов, как будто кусты из-под земли народились, вздыбились метрах в тридцати от дороги справа.
   Полковник Бееев, сидящий в автобусе напротив водителя, ошеломленно дернулся, депутаты в салоне дружно ахнули, заложники инстинктивно закрыли сцепленными ладонями головы, боевики защелкали затворами автоматов.
   Подполковник Закиряев перевел взгляд на идущую впереди милицейскую "Канарейку". Из нее, открыв все четыре двери, выскакивали милиционеры, а на капоте, разбив его, с глухим чмоканьем, словно дракон надкусил, оставила отметины крупнокалиберная пулеметная очередь.
   Икарус остановился, будто наехал на бетонный столб. Курсовой пулемет вертолета продолжал стрелять. Звук небесного оружия был похож на истошный крик дерущихся ишаков.
   Через минуту вертолетный гул стал удаляться, а пехотная атака на колонну не начиналась. Закиряев, как и все в автобусах, ждал огневого натиска, но никто из-под снега не появился.
   Получив приказ на открытие предупредительного огня, как только первая машина достигнет административной границы с Чечней, пилот вздыбил землю перед милицейскими "Жигулями", идущими впереди колонны. Несколько пуль из крупнокалиберного пулемета взрезали капот машины. Экипаж: начальник ГАИ г. Кизляра капитан милиции В. Кубенев, ст. лейтенант, инспектор по розыску Х. Харчиев, ст. лейтенант инспектор ГАИ Д. Мочалов, сержант, участковый инспектор пос. Степной В. Чертец, чудом не раненые, выскочили из машины.
   Находящийся в первом красном Икарусе полковник Беев В. Е., контролируя маршрут, видел свою главную задачу в охране жизни заложников. Отдавший много сил переговорам с Радуевым, после российского удара с воздуха, он понимал, что договоренность с боевиками сорвана, и жизни кизлярцев угрожает опасность... Полковник безуспешно работал по позывным, которые раньше беспрепятственно выходили на связь. В замысле, осуществление которого началось, полковнику Бееву не было места. Но логика происходящего диктовала, что главная задача сейчас -- сдержать натиск возмущенья боевиков и вернуться к разумному диалогу.
   С каменными, оскорбленными лицами чеченцы выбивали окна в автобусах, как рассерженные муравьи бегали вокруг них, целились из гранатометов в вертолеты, которых в небе прибавилось.
   Весь путь от Кизляра до Первомайского Яхья Закиряев, подполковник милиции, проехал в тесном окружении боевиков. Кизлярские милиционеры считались самой ценной добычей. Яхья Закиряевич видел полудетское чеченское ликование, гордыню, что удалось беспрепятственно исчезнуть из города, презирал нервную бандитскую приподнятость, готовность смеяться по пустякам, их бесконечное жевание уворованных сникерсов, сладостное причмокивание, выбрасывание пустых бутылок Кока-Колы из окон.
   Наработанным милицейским чутьем Закиряев давно осознал, что боевики уходят из Дагестана, борясь со страхом. В хвосте колонны шел мрачный, затентованный КАМАЗ, увозивший из Кизляра трупы чеченцев, убитых в городе, о которых в дороге боевики ни разу не говорили. И когда российский вертолет на подходе к мосту через старый Терек применил оружие, страх этот воочию проявился...
   Задрожавшими вдруг руками чеченцы расхватали, в горячке перепутав, где свои, где чужие мешки, боеприпасы, и, толкаясь, одержимо повыскакивали из автобусов, залегли вдоль дороги, ожидая атаки спецназа. Они ждали боя весь путь, веря и не веря, что их отпустят живыми. Кровная месть, дагестанская богиня, неслась за ними на крыльях. Чеченцы, знавшие цену крови, чувствовали ее, идущую вдогон. Каждого из них с детских лет, даже после самой невинной драки, дома ждал один и тот же вопрос:
   -- Кровь была?
   За нее на Северном Кавказе всегда звали к ответу.
  
   5
   Леча, семнадцатилетний чеченский парень, лежал у правого заднего колеса "Икаруса" на мокром снегу и готовился принять смерть. Как она приходит, он знал по рассказам деда, а тому поведал отец -- участник набегов на Гребенские станицы. Угоняя табуны, увозя на седлах казачек, захваченных в поле, абрекам не всегда удавалось уйти от погони. Настигнутые, они связывались поясами, отстреливались до последнего заряда и перед схваткой на шашках кто-то обязательно говорил:
   -- Мы умрем. Великая награда ожидает нас в небесных аулах. Я вижу, как прекрасные гурии открывают окна сакль, смотрят на нас, ожидающих атаки гяуров, и выбирают себе женихов. Каждого они примут с любовью. Умрем!
   Вооруженный автоматом Калашникова калибра 7,62, облаченный в старенькую разгрузку с боеприпасами, с четырьмя гранатами РГД, с "Мухой" за плечами, Леча не раз поднимал глаза, пытаясь увидеть в наседающем на землю хищном небе заоблачный аул, но видел только мрачно смотрящего из окна автобуса подполковника кизлярской милиции Закиряева, которого Хункар-Паша Исрапилов запретил убивать... "Для чего теперь беречь мента?" -- задумался Леча.
   Лежание на снегу затягивалось. Камуфлированные штаны Лечи мокли от снега. Русский спецназ не торопился со штурмом. И семнадцатилетний, нецелованный паренек, начиная подрагивать от морозца, лезущего подмышки, больше не думал о гуриях, а все чаще растерянно крутил непокрытой головой с зеленой повязкой на лбу и ждал спасительной команды:
   -- По автобусам!
   Махая разорванными на куски простынями, боясь барражирующих вертолетов, в автобусах кричали женщины. Настя стояла возле окна, как и другие заложницы, и, похожая на куклу Тутси, махала больничным вафельным полотенцем, но не кричала, а стоящие за женскими спинами боевики командовали:
   -- Кричите, кричите громче! Не стреляйте! Не стреляйте!
  
   Все живое в колонне пребывало в состоянии небывалого напряжения, страха и уверенности, что проданы и преданы все. В автобусах и возле них шла словесная перепалка, поток взаимообвинений не иссякал. Нагнетали обстановку боевые и военно-транспортные вертолеты. Их количество нарастало. Журналисты детскими волчками крутились среди полевых командиров, рядовых боевиков, смотрящих себе под ноги дагестанских депутатов и милиционеров сопровождения.
   ...Подавленно молчавшего Радуева скоро стало неинтересно снимать, и все кинокамеры приковал к себе Хункар-Паша Исрапилов, который быстро изменил облик, и снаряженный по-боевому, в тяжелой разгрузке сновал от автобуса к автобусу, остужая горячие чеченские головы. Колоритный, в зеленом бархатном берете, с автоматом, ствол которого смотрел только в землю, он успевал дать короткое интервью иностранным корреспондентам и работать на рации.
   В том, что никто из боевиков не выстрелил, было понимание, что все, кто оказался в колонне, участники нового поворота событий. Видя, что депутаты и милицейское начальство по факту происходящего в неведении, понимая, что в силу растерянности они российскому командованию не союзники, чувствуя близкое кровопролитие, Исрапилов решил захватить инициативу и дал команду на отход в Первомайское. Хвост колонны находился недалеко от блок поста, и вернуть автобусы под защиту села труда не составило. Бывший капитан Советской Армии Исрапилов биться в чистом поле не собирался.
  
   6
   Для милиционеров патрульно-постовой службы из Новосибирской области силовое воздействие армейского вертолета ничего не значило. "Применение оружия могло произойти и случайно, -- думали на блок посту. -- Ведь наши средства связи молчат". "Другое ведомство работало, не милицейское -- им и отвечать, -- рассудили сотрудники ППС. -- У нас приказ: "Огня не открывать, боевиков через административную границу пропустить".
   Командир сводного отряда капитан Лихачев, поднимавший шлагбаум для проезда радуевцев, знал, что в колонне вместе с чеченцами и заложниками -- старшие офицеры дагестанской милиции, руководство 5-й оперативной зоны, кому КМП непосредственно подчинялся, но начальство при проходе колонны себя никак не проявило...
   Мужики из сибирской глубинки смотрели на возвращающуюся колонну с безрадостным недоумением.
   Как только автобусы встали, радуевцы, имеющие задачу нейтрализовать блокпост, начали активно его заполнять. Возле автобусов шло скопление жителей Первомайского, подъезжали люди из других населенных пунктов... Возбужденный, многоголосый Вавилон опрокинулся на 40 командированных из Новосибирской области, не имеющих боевого опыта, сотрудников ППС вокруг которых боевики -- хитроумные пауки -- мгновенно начали плести паутину правдоподобной лжи.
   В ГОУ ГУОШ МВД РФ поступала информация:
   "10.15. Заре -- Град. Колонна вошла в Первомайское.
   10.20 Заря -- Град. Остановить колонну.
   10.25 Заре -- Град.
   Колонна остановилась... Федеральные войска ведут предупредительный огонь. Колонна стоит за КПП. Ее обстрелял вертолет. Первая машина повреждена.
   В 10.25 дежурный по ВОГ принял сообщение:
   "Колонна боевиков остановлена".
   В журнале ГОУ ГУОШ далее отражено:
   "10.45.Передать Гафарову, чтобы он связался с Куликовым -- ВОГ.
   10.50.Заре -- Град. (через Город).
   Вернувшись, колонна остановилась в 10 метрах от поста. Боевики заложников не отпускают, все требования остаются в силе.
   11.00. Граду -- Заря 1.
   Колонну не пропускать, задержать и занять круговую оборону.
   Заря 1.
   11.17. Град -- Заре (через Город).
   Террористы дали 1 час на принятие решения, иначе они будут расстреливать заложников, эти требования зафиксированы журналистами".
  
   Когда возле милицейской машины с включенной рацией полковник Гончаров -- начальник штаба 5-й оперативной зоны, принял информацию от Зари 1, приказывающую милицейскому блокпосту занять круговую оборону, чеченцы, стоявшие рядом, торжествующе рассмеялись. Коробка блокпоста с помещениями личного состава находилась под их контролем и представляла собой слоеный пирог: вперемешку боевики-чеченцы, милиционеры, журналисты, жители Первомайского, депутаты.
   Реальную опасность для отряда Радуева представляли милиционеры, находящиеся на боевом рубеже: в окопах, скрытых огневых точках, снайперских лежках.
   Проникнув на блокпост сразу после возвращения на северо-западную окраину села, чеченцы психологически наседали, требуя от милиции не допустить кровопролития, общими усилиями сохранить жизнь заложников и предложили сдачу оружия обеими сторонами: "Личный состав КМП снимет оружие, мы сдадим и выставим возле него парный наряд часовых".
   Чеченцы в наглую стали выхватывать из милицейских автоматов рожки, один из бандитов полез в кобуру Лихачева за пистолетом. Видя это, рядовой сотрудник ППС сделал предупредительный выстрел в воздух. Капитан Лихачев отдал приказ:
   -- Не стрелять!
   Милицейское начальство, приехавшее в Первомайское на автобусах, в машинах сопровождения, от принятия решения по блокпосту устранилось. Не было рядом с Евгением Борисовичем Лихачевым, ответственным за жизнь подчиненных, ни Министра МВД Дагестана, ни начальника 5-й оперативной зоны и старший на Контрольном милицейском посту "Первомайский", находясь в диком отрыве от власти, понял, что только ему принимать решение -- жить или умереть его людям. Отдай он приказ на открытие огня и в схватке погибнут десятки заложников, которым запретили выходить из автобусов, и множество селян, вплотную приблизившиеся к колонне. Не желая быть виновником назревающего кровопролития, капитан Лихачев согласился на временное разоружение и взятия под охрану оружия парным постом.
   Чеченцы оставили личное оружие капитану Лихачеву -- командиру сводного отряда новосибирцев, его заместителю старшему лейтенанту Миненко, а от других потребовали:
   -- Сдать автоматы, бронежилеты снять!
   -- Выводи своих людей из укрытий! -- требовал от Лихачева полевой командир Атгериев. Половина сводного милицейского отряда, разоружившись, потерянно бродила по блокпосту, отвечала на вопросы журналистов:
   -- Мы не вояки, мы -- чисто ППС.
   -- Мы сюда воевать не приезжали.
   -- Мы ни на чью сторону не переходили.
   -- Мы жить хотим...
   Им вторили чеченцы:
   -- Свобода и нам и вам!
   -- Нам войны не надо.
   -- Оружие мы вам отдадим.
   -- Не дрожи! Здесь все свои.
   -- В нас не стреляйте, и в вас никто не будет стрелять.
   -- Оружие ваше нам не надо! У нас свое есть!
   Выйдя на боевой рубеж, в изрытое окопами поле, куда боевики еще не смели проникнуть, Лихачев начал говорить с подчиненными: как поступить дальше? Его заместителю старшему лейтенанту Миненко, оставшемуся на блокпосту, в эти минуты было объявлено:
   -- Если твои с позиций не выйдут, ты и кто из ментов здесь находится, будете расстреляны. Потом мы убьем остальных.
   Зная, что помощи ждать неоткуда, Миненко вышел в сектор, доступный обзору капитана Лихачева и призывно махнул рукой. Командир сводного отряда вышел сам и вывел с боевого рубежа остальных. Не сдались только два человека -- пулеметный расчет. Они ушли с ПК в сторону Акбулат-Юрта. Приказ новосибирцам на занятие круговой обороны опоздал, обрекая сотрудников патрульно-постовой службы на плен.
   Богатырского роста милиционер, сын старшего офицера, перед тем, как выйти к боевикам на блокпост, спрятал автомат.
   -- Где оружие твое? -- гневно спросил его Турпал Али Атгериев с ручным пулеметом на плече.
   -- Выкинул!
   -- Куда выкинул? -- растерялся бывший чеченский милиционер.
   -- На землю. Куда... Я с оружием в плен не сдаюсь. Я русский.
   -- Мы тебя не в плен взяли! -- под объективами многочисленных телекамер хитрил полевой командир.
   -- А куда? -- милиционер с презрением махнул в сторону журналистов. -- Смотреть на кино на это?
  
   Старшеклассник Сергей Н., автобус которого застыл возле блокпоста, с первых минут знал, что простоватых на вид милиционеров бессовестно обманывают, и школьнику показалось, что кто-то даже с охотой шел на обман. Сдав оружие, сибиряки с самыми серьезными лицами выставили рядом с чеченцем, который с улыбкой охранял изъятые у милиционеров гранатометы, пулеметы и автоматы, своего часового.
   Видя всю ложь происходящего, казачий терский характер Сергея бунтовал. Будь он среди российских милиционеров, он бы призвал всех уйти с автоматами в степь, лечь на снег и взять в прицел похитителей людей, террористов.
   Подполковник дагестанской милиции Умахан Умаханов, заместитель начальника 5-й оперативной зоны, был в гневе. Приказ Зари-I в адрес блокпоста: занять круговую оборону, пришел по рации с преступной задержкой. Чувствуя себя хозяином Хасавюртовского района, Умахан Умаханов гневно требовал от боевиков освободить новосибирских милиционеров, вернуть им оружие!
   "Филин" -- полевой командир Атгериев ответил:
   -- Ты меня не учи, что мне делать! Я тоже работник милиции, офицер, короче.
   Умаханов выкрикнул:
   -- Милиционеров отпускай! И убери своих людей! Если нужен заложник, то я один с тобой пойду!
   Еще мгновение и Умаханов с Атгериевым сцепились бы в рукопашной схватке. Назревающее остановил Салман Радуев. В жестком, вспыльчивом разговоре договорились, что как только движение колонны в Чечню возобновится, оружие новосибирским милиционерам вернут.
   После нового пересчета стволов, складированных у жилого вагончика, обнаружилось, что одна милицейская снайперская винтовка уже похищена.
   7
   Из села Первомайского уходили люди: природные горные аварцы, до Великой Отечественной войны они жили на границе с Грузией в Цумадинском районе -- в селе Сантлада. В сталинские времена из этого горного селения людей насильственно переселили в Веденский район Чечено-Ингушетии. Потом, не разобравшись, депортировали в Кустанайский район Казахстана и только через полтора года исправили ошибку, вернув аварцев в родовое гнездо -- Сантладу.
   На давно неухоженной, неблагополучной земле жилось очень трудно. И руководство Дагестана, выполняя государственную программу "Горы", выделило горцам под проживание земли на севере Дагестана.
   Миролюбивые, глубоко верующие жители Сантлады, сказав "Иншалла", переехали на плоскость с обильно растущим сорным, неделовым лесом: акациями, тутовником, лиственными деревьями.
   За их новым селом, получившим название Первомайское, протекал рыбный Терек -- большая поддержка в жизни.
   Сорный лес вырубили. Землю очистили под кукурузные поля. Большой проблемой для жителей Первомайского оказались высокие подпочвенные воды. Культурные деревья, любовно взращиваемые, жили только два--три года и погибали.
   Аварцы относились ко всему философски. Из этого села вышло в большую жизнь немало арабистов-ученых. И стар и млад в саманных бедных домах всегда молились, несмотря на былые запреты. Их даже карали за это, а теперь пять раз в сутки на минарет поднимался мулла и звал людей не молитву.
   Возвращение чеченских боевиков застало жителей села врасплох. Утром они слышали по радио о бегстве чеченцев из районной кизлярской больницы, потом в небе по недоброму зарыкали вертолеты. Темно-зелеными ангелами они пронеслись над заснеженными, отдыхающими от летних трудов, полями. Весть, что к Первомайскому спешит колонна автобусов, сопровождаемая милицией, быстро разнеслась по улицам. Кого еще могли сопровождать летящие в небе военные вертолеты? Потом прогремел гром -- это одна из боевых птиц обстреляла милицейскую головную машину. И после этого жители Первомайского перестали что-либо понимать...
   Милиционеры в полковничьих погонах, представительно одетые депутаты, боевики в зеленых и красных налобных повязках закрутились в бешеном танце выяснения отношений: кто кого подставил, кто не сдержал слова. От автобуса к автобусу, бледный от обрушившейся ответственности, ходил известный всем дагестанцам Министр по делам национальностей Магомедсалих Гусаев, пытающийся не допустить пролития крови. Взбешенный, что-то кричал по рации первый заместитель Министра МВД РД Валерий Беев, которого первомайцы тоже знали в лицо.
   Один из аварских старейшин вдумчиво-долго вглядывался в нервную беготню чеченских боевиков, в точно такую же растерянность знакомых новосибирских милиционеров, в молчаливую подавленность депутатов республиканского парламента, в налитые страхом лица махающих белыми тряпками женщин-заложниц и бесстрастно сказал:
   -- Мы все тут заложники -- и чеченцы, и дагестанцы, и военные, что летают над нами.
   Потом карающей правой рукой он поднял в гневе свою помощницу-палку и закричал боевикам:
   -- Душманы! Зачем вы сюда пришли? Кто вас звал? Вы оскорбили нас, весь Дагестан своим вторжением! Аллах да покарает вас!
   Пряча нервные, виноватые улыбки боевики, занимающие село, только косились на старика.
   Свидетели этого противостояния увели старейшину вглубь села к мулле и начали собираться. Народ грузился на трактора, грузовые машины, легковой транспорт, тележки и уходил на юг -- в сторону села Советского. В первую очередь спасали женщин и детей.
   Ни российская власть, представители которой находились в колонне, ни Радуев с полевыми командирами не нашли времени собрать сельских старейшин, что обещало неотвратимость столкновения. Люди знали: в Махачкале, во всех крупных городах республики люди просят у правительства оружие, чтобы самим освободить заложников.
   Те, кто не забыл сталинское выселение, уходили из Первомайского первыми. Мулла, самый уважаемый человек в селе, благословил на исход. Но сам, проявив личное мужество, мечеть не покинул.
   Оккупацией села, рекогносцировкой, переговорами с российскими представителями ведал военный руководитель чеченского отряда Хункар-Паша Исрапилов. Он то снимал берет с государственной эмблемой Ичкерии, оставаясь в зеленой налобной повязке, то снова надевал берет, привычно нося тяжелую, трофейную "разгрузку" русского спецназа ГРУ и сосредоточенно-спокойно руководил действиями подчиненных. Его разведчики быстро прорисовали план села, и Исрапилов грамотно закрывал его, намереваясь сражаться.
   Приняв решение задержать колонну, Москва переоценила возможности северо-кавказской группировки выполнить этот приказ.
  
   Руководство МВД Дагестана оказалось между двух огней: председатель Госсовета Магомедали Магомедов постоянно находился на связи. Самый влиятельный человек в республике, он получал информацию и от конфиденциальных источников. Когда один из генералов в его присутствии выразил намерение начать операцию по уничтожению банды Радуева сразу после остановки колонны в Первомайском, Магомедали Магомедов по-стариковски запальчиво прокричал, что уйдет -- и никто не удержит -- к находящимся в селе заложникам и останется с ними на все время штурма.
   Если бы даже он так поступил, намерение Ельцина наказать Радуева отмене не подлежало. В прошлом спортсмен-волейболист, капитан команды Уральского политехнического института, Ельцин поддерживал в себе юношескую страсть к победе. Он помнил успехи на волейбольном поле, готов был переживать их снова и снова, с неприязнью чувствуя, что на теннисном корте ему подыгрывают, на ежедневных докладах лгут. А тут реальное столкновение, где можно показать зубы, огрызнуться на весь мир, повязать Дагестан кровью, побратать МВД, ФСБ, ГРУ и армию, недовольных друг другом, разучившихся взаимодействовать. Россия рушилась на глазах. Президент знал это и хотел перемен.
   В журнале дежурств ГОУ ГУОШ МВД PФ в 11.50 дня появилось донесение:
   "Командование ВВ, зам. министра, вылетели на Град для решения вопроса об освобождении заложников".
   Над селом Первомайским царил вертолетный гул. Все живое, невидимое глазу в полях: зайцы, дикие козы, лисы, шакалы, испуганные небывалым скоплением людей, бежали на Терек, прятались в прибрежной чаще. Только людям некуда было скрыться. Заложники, стоя у разбитых окон автобусов, глядя в небо, уже не кричали, а хрипели:
   -- Не стреляйте.
   Успокоив с помощью здравомыслящих старейшин села и родственников заложников вооруженных дагестанских парней, приехавших из Хасавюрта, Махачкалы, Кизилюрта и собиравшихся атаковать колонну, радуевцы продолжили захват села.
   Радуев не оставлял надежды, что на переговоры с ним выйдет кто-то из высокоуполномоченных дагестанских руководителей. Исрапилов и Атгериев не прекращали угрозы в адрес заложников, которые сразу озвучивали иностранные теле-радио-корреспонденты, находящиеся в колонне. То, что она блокирована, подтверждали высаживающиеся с вертолетов спецназовцы. На их появление командиры чеченцев реагировали нервозными заявлениями:
   -- Расстреляем новосибирских милиционеров, если спецназ подойдет хотя бы на сто метров.
   На восточной окраине, в полуторакилометровом удалении от села совершали высадку военно-транспортные вертолеты, скоро взмывали и возвращались с новыми грузами и людьми...
  
   8
   В чистом, морозном воздухе над иссеченной арыками, как сабельными шрамами, степью в трех вертушках летели собровцы Главного Управления по организованной преступности, которым предстояло освобождение заложников на марше. В двадцатом веке атакой с хода были расстреляны, сожжены из гранатометов и минометов тысячи войсковых колонн. Глядя в круглое окошко иллюминатора, командир СОБРа подполковник Андрей Владимирович Крестьянинов думал, что для спецназа МВД главное -- сохранить жизнь заложникам... Предстояла операция, не имеющая аналогов... В штурме автобусов примут участие Вега, Альфа, спецназ ГРУ, стянутые в Дагестан собровцы Краснодара, Ставрополя, Волгограда, Московской области, Московского РУБОП. Где они, каким транспортом следуют -- Крестьянинов не знал.
   Вертолеты сменили курс, и пошли вдоль забитой автотранспортом шоссейной дороги. Казалось, весь Дагестан спешит в Первомайское. Название этого скромного аварского села теперь было известно всей стране.
   На подлете к селу Крестьянинов не получил приказа на дальнейшие действия. Его подразделение десантировали на восточной окраине Первомайского. Это на их высадку так нервно отреагировали Исрапилов, Атгериев, Радуев.
   Ошеломленные появлением десанта боевики скоро пришли в себя и занялись переброской на этот рубеж расчетов АГС. Салман Радуев снова вышел в эфир и, обращаясь в никуда, требовал убрать высадившихся с вертушек русских спецназовцев.
   Оглядевшись, собровцы ГУОП МВД России поняли, что волей-неволей осуществляют прикрытие штаба сосредотачивающейся возле Первомайского группировки. Впереди собровцев были только боевики.
   Отдав команду рассредоточиться и вести наблюдение за обстановкой в селе, подполковник Крестьянинов, выйдя в эфир, доложил о прибытии, но конкретной задачи снова не получил. Высокому начальству было не до него.
   Москва отдала приказ -- остановить колонну с боевиками, но под давлением обстоятельств боевое решение отложила.
   Невооруженным глазом собровцам были хорошо видны перебегающие на восточной окраине села чеченцы...
   Крестьянинов отдал приказ -- занять оборону по гребню арыка, наполовину засыпанного снегом: до боевиков не больше пятисот метров.
   Для собровцев ГУОП десятое января 1996 года стало началом их борьбы с холодом, который дал о себе знать сразу, как только миновала горячка высадки. Вокруг была промозглая степь, начинающая активно заполняться военными и бронетехникой, в которой счастливчики могли укрыться от непогоды.
   Снег не падал, но мог обрушиться в любую минуту. Тучи жали к земле рыскающие в небе вертушки.
   Чеченские боевики могли открыть огонь, когда вздумается. Российский спецназовец не имел права преступить закон, боевик же видел в этом особую доблесть.
   В собровских боевых порядках появились, как из-под земли выросли, пехотинцы. Немногословные, они легли рядом на снег, начали зарываться в землю.
   - Мы из 136-й мотострелковой бригады, -- сказали, -- Прибыли из Буйнакска. С полигона сорвали и на Кизляр. Шли колонной, парень на машине заснул, вывалился -- и под колеса...
   Через час подошла артиллерия. Несколько расчетов противотанковых пушек заняли позицию в тылу собровцев. За пушкарями стройными рядами стали выстраиваться кошээмки, левее которых формировался аэродром приема боевых и транспортных вертолетов.
   Те из собровцев, кто окончил артиллерийские училища, потянулись к пушкам.
   -- Сколько снарядов на орудие? -- поторопились узнать.
   -- Восемь.
   -- Только? Что так бедно?
   -- Обещали еще подвести.
   -- Ребята, из пушек-то стреляли?
   -- Три выстрела на полигоне. Дорого стСит, -- сказали, -- снаряды расходовать.
   С пушкарями никого, кроме старшего сержанта, не было. И собровцы, проявив инициативу, стали доучивать молодежь. Проверили установку прицелов, напомнили, что после каждого выстрела их необходимо корректировать.
   С артиллеристами контакт наладился быстро. Скоро на позиции появились дагестанцы-контрактники в чистых, теплых бушлатах, в новеньких берцах. Собровцы обратили внимание, что у прапорщиков-контрактников на обед горячее, в ассортименте мясо, водочка, хлеб, а солдатики открыли по банке кильки, съели по сухарю.
   Офицеры СОБРа сказали прапорщикам, что по этому поводу думают. Те насупились, но дерзить московским спецназовцам не посмели.
   Офицеры спецназа МВД вторые сутки не ели горячего, располагали сухими пайками. Но за солдат было обидно. Штурмовавшие Грозный, собровцы хорошо знали разницу между офицерской и солдатской войной и уважали мотострелков, артиллеристов, танкистов, понимая, какого труда стоит выполнение их боевых задач.
   Собровцам не понравилось, что прапорщики из роты обеспечения: старший механик, водители, мечтая о будущих наградах, считая своим долгом засветиться на передовой, идя к бойцам, подумали только о себе.
  
   9
   Исрапилов с Радуевым пребывали в надежде, что их угрозы о расстреле заложников, если колонну не разблокируют, возымеют действие. Дудаев на срочном сеансе космической связи уверял, что располагает информацией -- силовых мер против отряда не будет.
   Получив доклад, что разоружение милицейского блокпоста проведено без помех, руководитель Ичкерии поблагодарил Радуева, Исрапилова, Атгериева за твердость и мужество. "На вас смотрит весь мусульманский мир", -- чеканя каждое слово, проговорил Дудаев, веря, что перехват доложат Президенту России.
   Хункар-Паша Исрапилов понимал, что проичкерийским силам в Москве не удалось повлиять на Ельцина и видел, что Радуев недоумевает.
   Джохар был далеко, его обещание разблокировать отряд могло быть правдой и блефом одновременно... Зачем тогда Дудаев заканчивает радиообмен словами "готовьтесь к смерти"? Исрапилов считал себя прагматиком и воинскую науку полагал высшей математикой мужского успеха. Хункар-Паша твердо знал советские воинские уставы и собирался действовать в пределах раздела "батальон в обороне".
   "На предмет чеченцев,-- считал Исрапилов, -- в России всегда было много домыслов и сплетен". Он не верил, что к семье Дудаевых с особой теплотой относились в НКВД -- КГБ, не верил, что Джохар стал командиром дивизии стратегических бомбардировщиков, потому что только дикий горец мог обрушить ядерные бомбы на сокровищницу мировой культуры -- Париж. Русский офицер-пилот на это якобы никогда не осмелится.
   В ряды боевиков капитан Советской Армии Хункар-Паша Исрапилов пришел, когда Чечне выпал шанс на создание собственной государственности. Как и в любую войну, погибали лучшие, и его беспокоило, что в Чечню пришла мода на молодежь с мощным инстинктом убивать. А горы нуждались в людях, способных обучать детей истории, физике, химии, математике, языкам, географии. Шел второй год войны, и учителей уже негде было взять. Он не поддерживал Дудаева в его идеях, что мальчикам-чеченцам достаточно четырех классов школы, а девочек образование только портит.
  
   В конце двадцатого столетия мировая закулиса, враждебно настроенная к самостоятельно мыслящим государствам, сделала ставку на мусульманские страны, население которых находилось на пассионарном подъеме. Старых союзников Северная Америка исчерпала и нуждалась в легко управляемой массе новых беспрекословных слуг, готовых порвать любого, на кого укажут. Миллионы социально наивных, постоянно ищущих врага, жадных на понятные лозунги, обманутых снова вернулись к тем, кто снабжал моджахедов "Стингерами" и не жалел средств на самоистребление людей. Независимость мусульманских анклавов всегда оказывалась мнимой.
  
   Как президент, Дудаев не мог не думать о будущем. В первые годы своего правления, начиная вести двойную игру с Москвой, он порой таинственно исчезал... Его президентский лайнер, беспрепятственно пересекавший границы, уносил Джохара Дудаева в арабские страны, которым богатство позволяло политику двойных стандартов. Арабские государственные деятели, шейхи, магнаты, обещавшие Америке пресекать рост исламского агрессивного фундаментализма, с большими ожиданиями следили за ростом антиамериканских, антихристианских настроений, за перспективным мятежом талибов. В планах богатейших людей исламского Востока не было готовности пожертвовать своей могучей инфраструктурой, впечатляющим мусульманским нефтяным раем. В грядущем единоборстве с христианским миром, в новом состязании систем, чтобы научиться беспрекословно умирать, понадобилась жертва -- народ победнее, но беззаветно смелый, внушаемый, по-крестьянски доверчивый. Главное, чтобы народ этот умел держать в руках оружие и стремился к воле. Выбор мировой закулисы пал на чеченцев. Советский генерал Дудаев казался ярким представителем своего народа. Мысли и чувства нового исламского лидера легко читались на его подвижном лице. То, что он утюжил Афганистан ковровым бомбометанием -- чувство вины за этот смертный грех облегчало посвященным работу с ним, делало его сговорчивым на переговорах с тайными вождями мира.
   Чеченцы должны были стать священным хворостом для костра грядущей мировой войны, в которой крестоносцев -- христианские народы ждало рабство и умерщвление.
   Соответственно планам зарубежных вдохновителей Дудаева Северный Кавказ запылал...
   Русские, растерянные всеохватным хаосом, обрушившимся на них в 1991 году, показали свою слабость перед исламским, высокоорганизованным фанатизмом, духовной силой простых людей, но о слабости России и силе муджахеддинов миру надо было напоминать. Каким бы результатом не завершились события в Первомайском, польза от удара по Дагестану была: российские военные допустили, что подзащитный Дагестан легко стал заложником. Требовалось унизить несговорчивое дагестанское руководство, показать возможности ичкерийского влияния на политическую карьеру лидеров республики.
   К своим соседям Дудаев пришел с мечом, чтобы опрокинуть промосковское правительство или сделать его сговорчивее. Была нужна обида дагестанцев на Кремль. Столица России богатела, празднично светилась всеми цветами радуги, а города Северного Кавказа тонули в провинциальном мраке, находились на культурной окраине, варились в собственном соку, прозябали в безвестности.
   Решая военные задачи, Дудаев всегда думал об идеологических результатах операций, размышлял о психологических деталях. Ему доложили, что после ухода Радуева из кизлярской районной больницы, двести или триста жителей города -- дагестанцев, собравшись у ворот воинской части, выражали возмущение тем, что офицеры и солдаты внутренних войск плохо защитили Кизляр. Узнав об этом, президент Ичкерии с удовлетворением улыбнулся.
  
  
   10
   В прицеле телекамеры оказалось два полевых командира, и съемочная группа, попросив включения, вышла в прямой эфир. Журналист начал с рядового вопроса:
   -- Представьтесь, пожалуйста.
   -- Я командующий юго-восточного фронта полковник Исрапилов. Это командующий северо-восточного направления полковник Радуев. -- Не дожидаясь других вопросов, Исрапилов продолжил:
   -- Мы проводили в Кизляре войсковую операцию по уничтожению ракетной, вертолетной базы. У нас не получилось с отходом, и мы взяли больницу. Была договоренность, что во избежание кровопролития, мы покинем больницу. Я выдвигал другие требования. Но все-таки меня уговорили уйти. По большому счету это заслуга Радуева. Я бы смог поставить этого Ельцина на то же место, как и в Буденновске. На подходе к дагестанской границе нас обстреляли. У нас есть возможность сбить российские вертолеты в два счета -- мы располагаем такими средствами. Но мы выполняем договоренность. Заложников мы отпустим, как вернемся домой. Если российская сторона не разблокирует колонну, мы расстреляем милиционеров-заложников.
   Никто из сидящих в автобусах не слышал этого. Что расправа последует, знали многие. Особенно тяжело переживали плен люди среднего возраста. Жизнь на границе смиряла, уверенность в завтрашнем дне отсутствовала. Но попасть во власть чужих людей беззащитным, как ребенок -- это не каждый мужчина мог выдержать, и чеченцы бдительно следили за пленными, ожидая реактивного поведения, даже сопротивления...
   Шел в колонне один автобус, куда боевикам всегда хотелось зайти, где они слышали в свой адрес только хорошее. Корреспондент кизлярского телевидения снял на видеокамеру разговор с пассажирами этого автобуса:
   -- Скажите, только честно, как к вам, заложникам, относились в больнице?
   -- Я... Я отвечу, -- с приподнятым воодушевлением сказал одетый в дубленку лет тридцати дагестанец.-- Вот эти люди, боевики, сами не кушали. Нам кушать давали!
   -- С нами Аллах!
   -- Мы братья!
   В этот автобус с охотой заходили иностранные журналисты, где можно было почерпнуть информацию, подтверждающую нравственную позицию чеченских полевых командиров... Здесь некому было вспомнить замученных в больнице милиционеров, убитого в голову на мосту через Терек парня, кровь которого разлилась православным крестом, раненых горожан, крики которых до спецпропагандистского автобуса не долетели.
   Журналисты, как кочевники, перемещались от машины к машине, копя информацию...
   "Я аварец. Сам с Кизляра. Я никакого страха не чувствую", -- снимали короткие заявления заложников и многословные выступления Турпал Али Атгериева: "Разницы нет: Радуев, я, Исрапилов. Все одинаковы. У нас вооружения и людей больше, чем в Буденновске, в три раза".
   Жизненное пространство заложников боевики сократили до точки сидения. В туалет выводили группами, бдительно охраняя. У новосибирских сотрудников ППС чеченцы отняли теплые вещи, деньги и документы, сняли даже обручальные кольца. Продержав какое-то время в жилых помещениях блокпоста, милиционеров потом увели в село Первомайское.
   Автобусы с кизлярцами передислоцировали в середину села -- на улицу, делящую Первомайское на две равные части.
   Отсутствие прогресса в переговорах, желание Исрапилова и Радуева говорить только с высокоуполномоченным руководством заставило депутатов покинуть колонну, на южную окраину села беспрепятственно вышел полковник Беев.
   Потеряв депутатов из вида, Радуев устроил истерику:
   -- Я хочу посмотреть им в лицо!
  
   ГОУ ГУОШ и ВОГ, дислоцированные в Кизляре, принимали донесения регулярно:
   -- "Боевики контролируют блокпост и предъявляют различные ультиматумы. Заложники остались в автобусах. Боевики заняли круговую оборону.
   -- Уточняем: обстановка прежняя. Боевики ждут решений, стараются вести переговоры.
   -- Если полковник Беев не пребудет на переговоры, то последуют первые жертвы. Радуев сообщает, что полевые командиры выходят из-под контроля, требуют смертей.
   -- Радуев хочет переговорить с Зориным и Беевым.
   -- Беев выезжает на переговоры с Радуевым.
   -- Город-Заре. "Брянск" передает, что собрались корреспонденты, хотят пройти через них.
   -- Заря-Городу: никого не пропускать...
   -- Долина -- Заре передает, что Радуев подтверждает свои действия, потому что мер никто не принимает и через каждые 15 минут боевики начнут убивать по 2-е заложников.
   -- Террористы требуют любого представителя высокого или среднего уровня.
   -- "Роса" передает, что на Град выезжает представитель для переговоров на "Ниве" белого цвета"...
  
   Глава IX
   1
   Полковник Василий Андропович Григорьев не спал вторые сутки, но если бы хоть двадцать минут на сон появилось, он бы все равно не сомкнул глаз. Отъезд банды Радуева из больницы не означал, что начальник ГОУ ГУОШ МВД РФ мог позволить себе отдохнуть. Хасавюртовский район находился в зоне ответственности Григорьева. И пока его не сместили, а Василий Андропович знал, что расследование и наказание неминуемы, надо было трудиться -- служить с полной отдачей. Обстановка в Кизляре, за которую ГОУ ГУОШ нес ответственность, оставалась взрывоопасной. Все факты, на которые в течение дня штаб реагировал, полковник Григорьев цепко держал в памяти...
   В 6.56 утра 10-го января Арка 31 доложила: люди выходят из родильного отделения городской больницы.
   В 7 утра Григорьев приказал Арке 31 группам подавления 400, 402, 403, 405, 406 оцепить здание больницы, здание проверить и доложить. ВОГу взять под контроль школу, тщательно проверить и сообщил, что высылает следственную группу.
   В 7.03. последовал приказ Григорьева: в здание больницы никого не запускать. "Высылаем следственную группу и оперативных работников в городскую больницу".
   И уже в 7.15 402-й сообщил, что на территории больницы в корпусе произошел взрыв и попросил "Скорую помощь".
   Через минуту еще сообщение: просят срочно выслать саперов. В 7.20 в журнале дежурств отметили, что Заря выслала саперов в район больницы. Следом появилась запись: "Арка 32 выдвинулась на улицу Сулеймана Стальского, в детский сад N 1 КЭМЗ -- во дворе КАМАЗ с сеном, под сеном установка ГРАД".
   "Чеченцы не успели или не сумели привести установку в рабочее состояние", -- подумал Григорьев.
   В 8.05 Арка 31 обнаружила КамАЗ с железной будкой -- предположительно, на нем боевики приехали в Кизляр.
   В 9.01 на территории 5-й школы, во дворе обнаружен фугас. Снаряд накрыт пакетами из-под молока.
   Полковник Григорьев не переставал удивляться цинизму радуевцев. Действуя на автомате военного, командирского опыта, владея информацией о противнике в доступных объемах, глубину коварства, военную хитрость, жестокость дудаевцев он, как и многие другие, сначала недооценил.
   Морально стало легче, когда проявил генеральскую волю Министр Внутренних дел России...
   В 9.10 утра в дежурную часть ГОУ ГУОШ поступило донесение: "Распоряжением Куликова колонна остановлена на Федеральном посту (Гребенской мост)...".
   В 9.40 в ГОУ пришла информация: "В военном городке ранена женщина, толпа мужчин 200-300 человек вышла на улицу и требует наказать виновных. Считаем это провокацией". Через десять минут новое сообщение: "Здание ВОГ заблокировано, люди митингуют и бьют стекла. Волна 10 просит, чтобы прибыл представитель ГОВД". В 11.56 Волна снова сообщает Заре: у КПП опять собирается толпа мужчин, просим выставить наряд милиции".
  
   Полковник Григорьев попросил принести в кабинет "Журналы учета телефонограмм" (приходящих и исходящих), выделив себе полчаса, чтобы заново проработать информацию, которую он теперь пробегал глазами с волнением, понимая, как много тревожного, предупреждающего об опасности, осталось непонятым...
   "28 декабря 1995 г., четверг.
   7.00 Штаб--Север.
   По имеющимся оперативным данным боевики Ч. Р. планируют террористические акты в гг. Кизляр, Моздок. Прошу проработать информацию и принять меры противодействия. В случае обострения обстановки информировать МВД.
   Командующий объединенной группировкой генерал-майор
   Рыбаков".
   8.45. Руководителям оперативных зон.
   Боевики планируют террористические акты в гг. Кизляр, Моздок. Прошу принять меры противодействия. Во всех зонах готовить боевые расчеты.
   Рубин I.
   29 декабря.
   15.50. Руководителям оперативных зон.
   Усилить пропускной режим на блокпостах, тщательнее досматривать граждан, автотранспорт. Проверять по спискам разыскиваемых преступников.
   Рубин I.
   21.20. ГОВД-Рубину. Будьте предельно внимательны, возможны террористические акты возле ГОВД г. Кизляра, а также возможно нахождение боевиков в городе.
   Помощник дежурного ГОВД
   29.XII.95 г. Кизляр.
   Руководителю ГУОШ.
   По имеющейся информации группа наемников -- боевиков Ч.Р. с участием арабских государств намереваются совершить нападение в конце Нового года на г. Хасавюрт и селения Новолакского района с целью втягивания Республики Дагестан в боевые действия. Ведется активная переброска оружия, боеприпасов, медикаментов с территории Азербайджана через Дагестан, используя подкупленных сотрудников таможенных пунктов и военнослужащих погранвойск.
   Оборудуются на пограничных реках временные броды из бетонных плит для переправки грузовых машин с грузом. Примите меры предотвращения, повысьте бдительность, усильте наряды, получаемую информацию сообщайте немедленно.
   Начальник смены дежурной части МВД РД
   30 декабря
   19.45 Штаб Север-Рубину
   Напротив села Хамама-Юрт через реку Терек переправилось около 40 боевиков, возможно нападение с тыла на Рыбзавод, Гребенской мост.
   20.10. ФСБ- Рубину
   Напротив села Хамама-Юрт через реку Терек переправилось около 50 боевиков, возможно нападение на Рыбзавод, Гребенской мост.
   2.01.96 г.
   Руководителям оперативных зон. Распоряжением командующего внутренних войск в Чеченской Республике N 10 от 1.01.96 г. срок действия запрета выезда на территорию Чеченской Республики продлен до 10.01.96 г. включительно.
   Рубин I.
   Информация из ВОГ.
   Из Ханкалы N 6710 от 4.01.96 г.
   1. Обстановка в Ч. Р. остается сложной, HBФ активизировали свои действия против ФВ. Основные усилия боевиков сосредотачиваются на обстрелах ПВД и мест несения службы, при этом широко применяются снайпера, а также организация засад на проходящие колонны ФВ. Отмечаются передвижения командиров НВФ, сосредоточение боевиков в н. п. Аргун, Ильинское, Джалка, Старая Сунжа, Мескеты, Аллерое, Центорой, Шелковская. В качестве связных боевики используют женщин.
   2. Задачи ТГ на 501 прежние.
   2.1. Резервы держать в полной готовности, особое внимание обратить на организацию наблюдения в ночное время, готовность дежурных средств к ведению огня.
   2.2. Продолжать дооборудование КПП с целью обеспечения безопасности при несении службы,
   2.3. Усилить охрану Каргалинской плотины. Усилить охрану Гребенского моста через Терек.
   2.4. Ежедневно досматривать все подступы к КПП на предмет обнаружения оружия, боеприпасов, подготовленных огневых средств и позиций НВФ.
   2.5. Все транспортные средства, не имеющие номерных знаков /независимо от их принадлежности/, проходящие через КПП и Заставы, задерживать и ставить на площадку для задержанного транспорта не ближе 150 метров от КПП.
   Из Ханкалы N 85
   4.01.96 г.
   По имеющимся данным бандиты действуют в форме русской армии, в форме милиции.
   Так 2 января у к. п. Шатой на дороге расстрелян автомобиль Российской армии, отставший от колонны, автомобиль остановили бандиты в милицейской форме и хладнокровно расстреляли его, двое убиты, трое ранены.
   Требую:
   1. Ориентировать подразделение и части.
   2. При подобных ситуациях в случае остановки автомобилей, останавливаться в З0-40 метрах, изготовиться к бою, после этого вести переговоры по поводу остановки автомобиля.
   3. Категорически запретить движение одиночных автомобилей, даже на короткие расстояния.
   4. На остановках планируемых и вынужденных личный состав занимает круговую оборону.
   5. В случае поломок автомобилей, ремонт осуществлять на попутных КПП, заставах и пунктах временной дислокации войск.
   Генерал-майор Рыбаков.
   Телефонограмма N 26
   Руководителям оперативных зон
   Активизировать работу на КПП и заставах по досмотру транспорта и гражданских лиц с целью изъятия оружия и боеприпасов, а также проверки ручной клади женщин и подростков, которые широко используются для доставки вооружений боевикам, установки мин на маршрутах движения военной техники.
   При обстреле КПП в ответ открывать массированный огонь. Продолжать дооборудование КПП с целью обеспечения безопасности несения службы.
   Соседи прежние.
   Сигналы управления, оповещения и взаимодействия -- прежние.
   Рыбаков
   Передано 8.01.96 г. в 16.20"
  
   Не было распоряжения, которое бы полковник Григорьев не довел до личного состава оперативных зон, как не было ни одного жителя Дагестана, который до 9-го января 1996 года верил бы в возможность нападения чеченцев на братьев по вере. Предостережения так и остались предупреждениями -- вне мудрости: "предупрежден, значит вооружен". Читая телефонограммы, задним числом Григорьев понимал, что переправившиеся через Терек у Хамама-Юрта боевики шли в Шелковскую к Радуеву. А за исходящую телефонограмму N 21 начальник ГОУ ГУОШ верил: с него особенно спросят...
   Если бы вернуться назад... Его единственной радостью за прошедшие полтора суток было то, что в ночь с 9-го на 10-е января в родильном отделении кизлярской больницы родилось три мальчика.
  
   2
   Бойцы "Витязя", отряда специального назначения внутренних войск, находясь в пятнадцати километрах от Первомайского, вели привычный образ жизни: чистили оружие, стояли в караулах, тренировались. Их командир полковник Никишин с удовлетворением отмечал, что люди спокойны: в расположении, понурив голову, никто не ходит. Обреченные лица командиру не попадались. Он знал: какой бы силы враг не стоял в обороне, какая погода не лютовала, его бойцы, пятнадцать месяцев воевавшие в Чечне, штурмовавшие Бамут, Самашки, поднявшие российский флаг над Ножай-Юртом, готовы выполнить приказ любой сложности. В отряде умели выковывать победный наступательный дух...
   Настораживало, что совещания, на которые вызывали Никишина, заканчивались ничем. Общее руководство сосредотачивающейся, нацеленной на село Первомайское группировки, осуществлял начальник Антитеррористического центра ФСБ генерал-полковник Валентин З. При первой встрече он вышел к вызванным командирам в натовском камуфляже, вальяжный, сытно отобедав в генеральском окружении, и глядя мимо стоящих по стойке смирно полковников, недовольно, куда-то в пустоту сказал:
   - Ну что это за обед? Нет даже минеральной воды.
   Сидящие с бойцами на "сухпае" командированные в Дагестан старшие офицеры смотрели в землю... Они шли за задачей, а ушли разочарованными. Замысел операции отсутствовал -- это чувствовалось. На докладах оптимистично звучало:
   - Седьмая десантная тактическая группа к выполнению задачи готова.
   Генералы, участники совещания, воспринимали информацию, как должное. Но полковники -- командиры подразделений -- знали, что так называемые тактические группы по существу отсутствовали. Мерзли в поле тридцать, сорок десантников 7-й Новороссийской дивизии, взвод спецназовцев ГРУ, переброшенный из Ханкалы -- вот и вся 7-я тактическая группа.
   Выслушав, что люди в боевой готовности, генерал-полковник Валентин З. отпускал командиров, которые сразу не расходились... Тревожило, что реально в бой могли пойти не больше трехсот человек. Соотношение сил настораживало. В Первомайском зарывались в землю тоже около трехсот радуевцев, их могло оказаться и больше. В то время как атакующая сторона должна иметь преимущество хотя бы пять к одному.
   Полковник Никишин не спешил доводить до спецназовцев новую информацию. Он не хотел, чтобы бойцы и офицеры перегорели. Неблагодарное дело прогнозировать ход событий. Не желая дергать людей, Никишин отмалчивался. Главное, прилетели... Люди здоровы и готовы к работе.
   В ОСНе "Витязь" служило много краповиков. Никишин особенно берег в памяти сдачу на Краповый берет в Ханкале -- в сентябре 1995 года. Бойцы, получившие берет в Чечне, пройдя через многокилометровый кросс, жесткую рукопашку с краповиками, чувствовали себя счастливыми. Принимая высокий знак отличия, становились на колено и целовали берет, как знамя. Во внутренних войсках берет был символом крови, пролитой за Отечество. Становясь "Краповым беретом", спецназовец переходил в категорию людей высшей ответственности, главной привилегией которых становился допуск к выполнению заданий особой важности.
   В ОСНе "Витязь" путь к победе складывался из молодечества, воли, стремления к боевому совершенству, способности к самопожертвованию.
   Никишин поддерживал в отряде соревновательный дух, умел поощрить бойцов доброй шуткой. Командирская улыбка на боевых выходах дорогого стоит.
   Главная ударная сила отряда -- штурмовые группы, бойцы которых отличались высоким уровнем физической подготовки, специальных знаний. И все же в пункте постоянной дислокации никто из них не имел права подняться на этаж к разведчикам, побывать у них в кубриках. Легкие на шаг, бесстрашные, только разведчики обладали экстротерриториальностью, крепко хранили свои военные тайны.
   Бойцы "Витязя" любили командировки, где отношения между офицерами и подчиненными сразу становились душевнее, проще.
   Принимая во внимание, что часть бойцов, находится в отпусках, к "Витязю" прикрепили спецназовцев 8-го отряда и разведчиков 1-го полка ОДОН. Нужды знакомиться не было. В Ханкале подразделения стояли рядом, воевали вместе.
   Находясь в пятнадцати километрах от Первомайского, Никишин склонялся к мысли, что командование хорошо продумает только ввод подразделений в бой. Дальше бой покажет, пойдет, как пойдет... Потом все приведут к общему знаменателю. Из боевого событийного хаоса в штабе выстроят цельную, абсолютно управляемую картину боя, подадут документ на подпись. И в архив... для истории.
  
   3
   На севере Дагестана темнеет быстро, словно сатана накрывает все живое бронзовым казаном, садится сверху и отдыхает от неправых дел. В минуту все окружающее меняет привычные очертания. Кажется, ты снова на продуваемом летном поле -- не то в Моздоке, не то в Кизляре, который старший лейтенант СОБРа ГУОП Алексей Грибанков не успел разглядеть, как оказался со своим отрядом у села Первомайское, где с севера горизонт закрывала темно-синяя полоса леса, на западе и востоке неровно бугрились крыши сельских домов, а с юга царил, волновался, как море, трехметровый золотистый камыш, скрывающий замысловатые петли ирригационных каналов. И никаких гор. Абсолютная плоскость -- сырая, вязкая, с проплешинами крупнозернистого, словно просыпанная соль, снега.
   Когда три вертушки высадили собровский десант, офицеры ждали, что командир сразу обозначит цели. С неба и в бой не получилось. Весь день прошел в ожидании.
   Подполковник Андрей Владимирович Крестьянинов куда-то уходил, возвращался. По его лицу нельзя было прочесть -- какими сведениями он наполнен. Командир не любил пустых разговоров, считал невозможным делиться непроверенной информацией.
   Крестьянинову не нравилась охватившая руководство нервозность, что на переговоры уповают, как на фактор, способный разрядить обстановку. Дагестан настаивал, чтобы на его территории боевых действий не было, а стягиваемая к Первомайскому живая сила начинала замерзать.
   На старшем лейтенанте Грибанкове было два свитера, камуфляж, зимняя куртка, бронежилет. Теплые камуфлированные штаны с остальными вещами, упакованные в массивную, собровскую сумку, остались на кизлярском аэродроме. Их сторожил там хозяйственный парень Миша Рябко.
   Собровцы ГУОП недобрым словом вспоминали того неизвестного, кто приказал Крестьянинову не обременять вертолеты лишним грузом. В Кизляре разрешили взять с собой только боеприпасы. Время "Ч" -- торопили. А прилетев, офицеры, готовые к бою, попали в атмосферу всеобщей расслабленности. Они еще долго недоумевали -- зачем, для чего их выкинули в чистом поле, словно мальчишка поиграл оловянными солдатиками и оставил на полу неубранными.
   Весь день вокруг собровцев бродили какие-то странные люди -- не то депутаты, не то политологи. Один из них довел информацию, что чеченцами захвачен блокпост не с омоновцами, а с командированными из Новосибирской области сотрудниками патрульно-постовой службы.
   -- Омоновцы бы не сдались,-- сказали в ответ собровцы. -- А ППС своего начальства боится больше, чем боевиков.
   Весь световой день собровцы Главного управления по организованной преступности находились в прицелах снайперских винтовок чеченцев.
   Крестьянинов, вернувшись из штаба группировки, сообщил, что разжигать костры строго запрещено. Ночевать предстояло под открытым небом.
   Тяжелое беззвездное небо давило на голову. Бронежилеты тоже тянули к земле. Хотелось лечь, дать отдохнуть пояснице, ногам в сырых берцах. Собровцы пошли рубить ножами спасительный камыш.
   Боевое охранение выставили, смену часовых назначили, запасы воды и продуктов, у кого сколько есть, учли.
  
   Когда взвинчивающее нервы ожидание боя стало спадать, на Алексея, двадцатипятилетнего собровца, стал наваливаться сон, словно домовой прибежал из села Первомайского и стал нашептывать в уши: "Спи, спи"... Но колкий, январский холод не давал смежить веки. Поверх сырой, отдающей холод, земли, бесприютно летал, как будто искал пристанища, ветерок -- лез за поднятый воротник спецназовской куртки, шнырял в рукавах. Бронежилет -- массивный рыцарский панцирь -- неожиданно по-отечески стал согревать крепкое, но усталое тело.
   Только Грибанков стал засыпать, как с неба посыпалась, больно ударила в лицо снежная, сухая крупа.
   Алексей повернулся на другой бок -- под ним хрустнул камыш. Село Первомайское сияло огнями. Собровцы, лежащие и сидящие рядом, говорили, что начальство вообще ох.......ло -- свет боевикам не вырубили! Или так вымученно заботятся о заложниках?
   В порывистых выбросах снега теплые огни села Первомайского подмигивали, семафорили... Собровец Василий Смирнов, в прошлом офицер военно-морского флота, дремал, и мигание огней расшифровать было некому.
   Старший лейтенант Алексей Грибанков срочную служил в ВДВ. Как и Василий Смирнов, в СОБР он пришел с большим желанием.
   За неделю до вылета в Кизляр на тренировке подвел грудной позвонок -- вылез из гнезда, прибавив болевых ощущений. Позвонок вправил Игорь Горлов, отрядный врач, и силовые занятия запретил.
   На кизлярском аэродроме перед уходом вертушек на Первомайское, исполняющий обязанности командира подполковник Крестьянинов, сколачивая боевые отделения, сказал Грибанкову:
   - Ты в резерве.
   - Командир, разве я провинился? -- в шутку, но с обидой произнес Грибанков.
   - Ведь у тебя спина, -- ответил все помнящий Крестьянинов.
   - Я в полном порядке, -- твердо заявил Алексей.
   - Тогда в четвертое отделение -- к Владу Саянову.
   А вот Сергей К., всегда уверенный в себе капитан милиции, без тени смущения еще в Кизляре сказал:
   - Андрей Владимирович, у меня болит спина.
   - В резерв, -- сухо констатировал Крестьянинов. В бою были нужны здоровые люди.
  
   4
   Когда солнце, как в колодец провалилось, беспокойство командира СОБРа, усилилось. "После ночи в открытом поле, как штурмовать село?" -- думал он.
   На просьбу собровцев разместить их на ночевку в автобусах, Министр МВД Дагестана ответил, что у него нет личных автобусных парков.
   Все, командированные под Первомайское, недоумевали. Мало кто знал, что все внимание руководства Дагестана было обращено на то, чтобы силовая операция не состоялась. Поэтому к людям, готовым к бою, отнеслись с раздражением. На все вопросы командиров из Москвы, Московской области, Краснодара, Волгограда, Ставрополя: "Будет ли горячий чай, хоть какая-то еда, как с подвозом боеприпасов?", следовал ответ: "Почему не привезли с собой?"
   Выслушать, что у собровцев другие, не армейские нормы положенности, никто не хотел.
   Холод терзал, лежащий под ногами снег давал подсветку, и, не включая фонарика, Крестьянинов ходил среди своих, чтобы ободрить офицеров, легко узнавая их в темноте. Знай Крестьянинов всю степень любви к себе, он бы легче переживал волнение за людей.
   На окраинах Первомайского не стреляли. Осветительные ракеты в небе отсутствовали. Первую ночь все, кто оказался в событиях, отдали разведке и отдыху. Собровцы дремали по очереди.
  
   Старший лейтенант Грибанков уснул в порядке своей очередности. Ему снилось, как весной 1995 года в Москве он провожает в командировку на Северный Кавказ уфимских собровцев -- Толю Соколова, Андрея Щекатурова, Диму Дементова, Стаса Вереденко. Проходя подготовку на базе "Веги", они бывали у него дома, и, улетая на другой день в Чечню, выйдя из подъезда, веря в приметы, сговорилась на последней минуте не оглядываться...
   Писем и звонков от них долго не было и тогда Алексей позвонил в Уфу дежурному башкирского СОБРа и, не добившись вразумительного ответа, как там у ребят в Гудермесе, ошеломленный предчувствием, спросил:
   - У вас что -- потери?
   - Да, -- негромко услышал в трубке.
   - Кто?
   - В бою под Аллероем погибли шесть офицеров. Сегодня хоронят Соколова, Щекатурова, Дементова, Ситдикова, Чурина... Вереденко пропал без вести...
   В то утро гражданским бортом Алексей вылетел в Уфу. На похоронах самого близкого из уфимцев Анатолия Соколова его жена с надрывом сказала:
   - Ты Алексей из Москвы? Ну вот, ты жив, а Толика нет...
   Был ли это упрек, Алексей до сих пор не знал. Но во сне на снегу снова остро пережил боль утраты и чувство вины, что убит друг и он, москвич из Министерского СОБРа, когда ребята бились с боевиками Масхадова на высоте, находился в тылу. Теперь судьба отпустила шанс -- освободиться от мутного чувства вины.
   Холод испытывал тело и волю на прочность. Природа была сильнее оружия, политиков, кланов и тейпов, отрядов быстрого реагирования. Под чужим дагестанским небом собровцы бились с ней в одиночку. Медленно, но верно люди уставали от самих себя. Шутки и смех давно сменило молчание. Мысли о доме грели только в первые минуты схватки с морозом. Подслеповато мигающие огни Первомайского быстро вернули в действительность. Сто шестьдесят пять заложников, захваченных боевиками, ждали освобождения. То, что они пока живы, давало силы. "Не сахарные, не растаем", -- думал о себе и товарищах Алексей Грибанков.
   Грело, что командир отряда неотступно рядом. Одетый, как все - ничего навороченного: разве только обувь, которую собровцы ГУОП добывали сами... Когда покупка оказалась удачной, Крестьянинов постарался, чтобы и другие защитили ноги. Беречь их - спецназовская обязанность. Не помешало бы белье с электроподогревом, в каком англичане отвоевывали Фолкленды, но в 1996 году Россия была богатой только на врагов, недоброжелателей и на... своих защитников.
   Особенно страдали от холода те, у кого не оказалось сухой смены белья. Вернувшимся из разведки, вспотевшим на переноске боеприпасов, было вдвойне тяжело. "Костров не разжигать" -- это был не самый умный приказ руководителей группировки. Перспектива потери боеспособности ожидала многих.
  
   5
   Ночь наступала на людей как танки, и командир СОБРа ГУОП МВД России оставил на рубеже секреты, а остальным собровцам разрешил уйти в ближайший арык, где, не опасаясь снайперов и начальства, можно было развести костры. Огонь долго не разгорался. Не каждое дерево в такой степи могло обогреть. Огонь в кострах поддерживали свернутым в полешки, иссохшим на ветру камышом. Он горел, искрясь, веселыми вспышками. Собровцы, набирая тепло, сидели плотно друг к другу. Говорили. Возле костров собрались не только спецназовцы, мотострелки, но и бойцы внутренних войск. Проверив выставленные посты, присел к костру Крестьянинов. Ночь в открытом поле не первая в жизни... Сколько их было, начиная с курсантских лет... Пережитое за последнее десятилетие не позволяло глядеть на эту командировку, как на рядовое событие. Волновали воспоминания о семье. Он думал о жене, как о главном достижении своей жизни. Тревожила душу ее способность домысливать трудности мужа. Люба Крестьянинова считала Андрея человеком без кожи. Все трудности мира он воспринимал, как свои, несчастия простых людей своей волей хотел пресечь, потому и стал офицером спецназа - человеком, десантированным вперед.
   Эта командировка на войну казалась Андрею особой. Не было вещих снов, предсказаний гадалок. Зачем он оставил в своем командирском сейфе конверт с деньгами -- на похороны, а в серванте бутылку водки, на этикетке которой написал "На мои поминки"? Зачем? Он не хотел никому объяснять. Собровская жизнь Крестьянинова была, как азбука Морзе. Вопрос -- ответ. Ничего лишнего. Его внутреннюю, эмоциональную жизнь никто не должен был знать. Таков спецназовский этикет. Крестьянинов умел хранить тайны. Их было множество... в сейфе кровавой памяти...
   ...Собровцы Андрей Крестьянинов и Александр Савкин пошли на "кукурузу" - двенадцатиэтажное здание в центре Грозного во второй группе.
   Идея по захвату здания, господствующего над другими, принадлежала начальнику разведки воздушно-десантных войск России Павлу Поповских, и в первой группе выдвигались только разведчики 45-го полка ВДВ, до войны в Чечне носившие шевроны с изображением разъяренного волка. Этот тотем принадлежал полку задолго до появления главного символа дудаевской власти - лежащей волчицы.
   В ночной схватке победили российские десантники. Разведка наблюдением еще раньше показала, что большая часть чеченских боевиков ночью уходит на отдых и возвращается с рассветом, чем спецназовцы ВДВ с успехом воспользовались.
   Применив ночники, бесшумки и даже арбалеты, "кукурузу" быстро освободили и отдохнувших чеченцев под утро кинжальным огнем встретила уже сводная группа ВДВ и собровцев без знаков различия. Шевроны с головой волка в целях демаскировки тоже остались в Москве...
   В ночном захвате здания участвовал полковник Поповских. В перерывах между утренними атаками боевиков, собровец подмосковного РУБОП Александр Савкин заприметил среднего роста крепкого мужичка в телогрейке, который, что-то изучая, по хозяйски ходил по восьмому этажу "кукурузы".
   - Эй, мужик, ты кто? - неслышно подойдя, взял его за плечо и развернул к себе Савкин. И тут же выпалил:
   - Не узнал! Богатым будешь...
   Профессиональный разведчик Павел Яковлевич Поповских имел выдающуюся способность к маскировке внешности. Рожденный в лесостепной глубинке Шадринского района Курганской области, Поповских носил в себе зоркость охотника, вдумчивость сельского интеллигента, спокойствие лесника.
   В Грозном у него все получалось. Генерал Лев Рохлин держал начальника разведки ВДВ при себе, опирался на его десантников, давал задания особой сложности.
   В диверсионных и контрдиверсионных точечных ударах в Чечне успешно действовали спецназовцы под командованием Валерия Александровича Круглова, собровцы Андрея Владимировича Крестьянинова и десантника Павла Яковлевича Поповских. Так ковалось взаимодействие систем.
   В Древней Руси, Царской и Советской России, любимой игрушкой детишек была деревянная куколка "Ванька-встанька". Как не вали ее, "Ванька-встанька" все равно поднимется. Хоть на бок опрокинь или на спину, игрушка снова будет стоять прямо!
   В России с малолетства в подсознание пацанов закладывалось, что, как бы в драке не опрокинули, встань, - это у "Ваньки-встаньки" всегда получалось, а мы чем хуже!
   Главный пропагандист Дудаева - Удугов на весь мир тиражировал, что российская группировка превосходит чеченские силы по численности. По законам войны соотношение сил наступающей стороны должно было быть 5, даже 7 к одному, но в действительности это чеченская группировка превосходила русскую.
   Грозный загодя готовили к обороне. Информация о планах противоборствующей стороны поступала к Дудаеву от сидящих высоко в Москве - одномоментно.
   Начальник его штаба Аслан Масхадов, грамотный, талантливый артиллерист, обладал всеми необходимыми качествами и знаниями.
   В дудаевской армии было единоначалие. Российская группировка раз за разом меняла командующих. Чеченцы хотели победить. Российские силы не были готовы к боям идеологически, полагая, что будут участвовать только в акциях устрашения. Преобладали расслабленность и непонимание: зачем передислокация на Северный Кавказ, когда бронетехника не готова, отсутствуют боевой опыт и слаженность. И в то же время торжествовала великодержавная, слепая уверенность, что Чечня, этот аппендикс России, сложит оружие еще на подходе мотострелковых колонн к Грозному. Задача покарать, выбить живую силу в сознании российской группировки отсутствовала. Командир 81-го ГВМСП полковник Александр Я. вспоминал: "Что касается боевой задачи, то при ее постановке особое внимание обращалось на недопустимость уничтожения людей, зданий, объектов. Мы имели право открывать только ответный огонь".
   Джохар Дудаев, в окружении которого было немало старших офицеров Советской армии, готовился к войне целенаправленно. Вытащенный из небытия членом Политбюро, главным идеологом перестройки Александром Яковлевым, в первые годы политической карьеры генерал авиации Дудаев был союзником президента России. В нем видели силу, способную противостоять ельцинской оппозиции. Поэтому Чечню вооружили, одели, обули - это были каратели, опробованные в 1991-1993 гг. Каково же было разочарование Ельцина, когда бывший советских генерал Дудаев встал на путь измены.
   Он начал активно действовать в Татарстане, Башкирии и других регионах с преобладанием населения, исповедующего ислам. Дудаев, ярый сепаратист, предлагал руководству богатых нефтью анклавов, создать российскую ОПЕК и диктовать свою волю Кремлю.
   Когда Чечня, где шла переработка нефти в ГСМ, перестала поставлять горюче-смазочные материалы на юг России, президент России решил навести порядок войсками, но в дни начала боевой операции лег в госпиталь, чтобы прооперировать носовую перегородку.
   Двенадцатого декабря 1994 года, давая интервью радио "Свобода", президент Ичкерии Джохар Дудаев торжественно заявил: "Мы применим прадедовскую партизанскую тактику: наскок-отход!" Его вооруженные силы к этому дню обладали техникой, готовой к боям: танками, Градами, артиллерией, минометами, современными средствами связи.
   Дудаеву хотелось показать, что российским военным противостоит все чеченское население. Поэтому западным и дудаевским журналистам запрещалось снимать регулярную армию Ичкерии, ее специальные подразделения. В телеэфире было широко представлено легко вооруженное ополчение. Накачанный западными разведслужбами, вооруженный спецтехникой, фанатичный и одаренный Мовлади Удугов, первая судимость которого была за мошенничество, неудержимо лгал, что маленький, но гордый чеченский народ противостоит российской супер армаде, что русские, войдя в Чечню, используют отравляющие вещества, в то время, как хлор применили дудаевцы, но ветер по Божьей воле развернул облако в сторону чеченских позиций.
   Война в Чечне не имела ни фронта, ни тыла. Неизменной оставалась только духовитость простых россиян, загнанных в лабиринт, из которого не каждому предстояло выйти. Философия тех, кто бился с врагом на дистанции штык-ножа, сводилась к истине: "Добро не умрет, а зло пропадет".
   Правду о геноциде русских в Ичкерии знала только российская объединённая группировка.
   С приходом к власти Дудаева жизнь русских в Чечне не стоила и гроша. Русского могли безнаказанно убить, ограбить, изгнать из жилища, похитить, продать, как скот. Насилия над женщинами происходили повсеместно. Газета "Московский комсомолец" процитировала майора дудаевской армии, недавнего преподавателя иняза Грозненского университета: "Ну сколько можно резать глотки пацанам 18-19 лет. Где ваши хваленые российские спецназы?"
   Тяжесть первых дней штурма приняли на себя юные российские мотострелки. Немногие из них были подготовлены так, как уральские полки, но труса никто не праздновал. На войне в Чечне собровец Андрей Крестьянинов уверовал в историческую память. Если в первом бою российский солдат мог проявить робость, во втором бою в нем оживали навыки и знания, наработанные поколениями его фамилии.
   Немало мотострелков покрестилось в православном храме Архангела Михаила в Грозном, за что чеченские боевики покарали священников: отца Александра Смывина, жестоко избив, хотели сжечь живьем, но он выпрыгнул с балкона второго этажа своей квартиры и его в темноте не нашли. Настоятеля храма, отца Анатолия Чистоусова похитили, истязали в концентрационном лагере ДГБ под Ачхой-Мартаном и расстреляли.
   Тысячи российских солдат, погибших в лабиринтах грозненских улиц, потрясли сознание и душу омоновцев, командированных в Грозный. Пацаны нередко лежали группами, и было понятно, что их, пленных, расстреливали, добивали в упор.
   Вопиющий ичкерийский беспредел перекалил омоновцев, с которыми мечтал сразиться ичкерийский майор, и скоро от дудаевцев посыпались слезные обращения в международные комитеты и комиссии по правам человека.
   Омоновцы изымали склады с оружием, уничтожали лежки снайперов, обезвреживали насильников, наемников, палачей, а в международные организации шли бумаги, что задержаны и содержатся на фильтрах мирные граждане. Лжи было много!
   В официальных документах с первого дня своего президентства Дудаев тиражировал дружбу народов. В реальности на территории Чечни торжествовала смерть.
  
   Саша Карагодин -- собровец из города Ставрополя -- вот кого Крестьянинов с благодарностью вспоминал у костра. При штурме Грозного Сашка был послан министерским собровцам Богом. Уроженец Грозного -- путанного, сложного города с подземной, мощной инфраструктурой -- он безошибочно выводил бэтээры СОБРа ГУОП и "Веги" в нужный квадрат, прятал людей от минометного огня, был Ангелом Xранителем подразделения. С ним, талантливым, дерзким, воевалось легко. Работая в Грозном, на своей малой родине, Карагодин вел себя, как дирижер оркестра. Но автоматная очередь сразила недавнего военного летчика. С любовью к Сашке, Андрей вывез из Грозного его родителей - спас от неминуемой гибели.
   В декабре 1994, январе 1995 года в Грозном царствовал, сводил людей с ума дьявол. Он всю жизнь дышал в затылок спецназовцу Крестьянинову. Сатане не нравилось, что между собой собровцы ГУОП зовут Андрея -- Крестом. Не было ненавистней слова для сатаны.
   Чечня рядом -- за Тереком. Оттуда в любое время могли прийти диверсионные группы дудаевцев. Информация об их намерениях разблокировать Радуева поступила в штаб вечером.
   Безрассудная храбрость чеченцев Крестьянинова удивляла. Ему было жаль, что Дудаев удобряет землю таким сильным народом. То, что сепаратистская война в Чечне в короткий срок стала религиозной, высшее российское руководство отрицало. Те же, кто воевал на передовой, слыша постоянно звенящее "Аллаху Акбар" -- быстро осознали главный смысл чеченского мятежа. На другие задачи Америка, Ближний и Средний Восток денег бы не пожертвовали.
  
   Во всех войнах первыми умирают романтики. Самыми страшными врагами российских воинов были прагматики-наемники -- эти воевали с математической точностью, скрупулезно, как патологоанатомы, цинично и дерзко, как карманные воры. Отставленные от дел некоторые военные специалисты оказались востребованными в удельных княжествах, ставших государствами. Нравственность и мораль даже в литературе и искусстве перестали оплачиваться. В цену вошли снайперы и подрывники без родины... Кизлярскую больницу минировал Юрий Гребенюк -- капитан-лейтенант советского флота. Наемников в банде Радуева оказалось немало.
   Крестьянинову казалось, что вся Чечня сведена с ума. Когда к горлу подкатывала непозволительная для профессионала ненависть, он вспоминал чеченку-грозненку с проспекта Ленина -- из университетского дома. Мать двоих офицеров российской армии, она говорила: "Мы -- перегретый народ". Ее муж, преподаватель госуниверситета, дружил с Анастасом Ивановичем Микояном, старший сын летчик служил на Дальнем Востоке, младший был снайпером ВДВ. Она с болью рассказывала:
   -- Я узнаю снайперов по глазам. В Грозный перед войной пришел пассажирский состав, три вагона снайперов-наемников привезли. Вышли на платформу сухие, тренированные парни с длинными чехлами в руках, на плечах спортивные вещевые мешки. Идут, не торопятся, а глаза у них, как бы отдельно живут.
   На "Минутке" ко мне азербайджанец подходит, радостно открывает ладони: "Вот, мать, смотри -- сегодняшний трофей". В горстях у него три пары ушей. У раненых солдат отрезал. Будь проклят Дудаев! Подонков со всего света собрал!
   Крестьянинов тогда запомнил, что не вся Чечня за Дудаева.
   В штабе до него и других офицеров довели информацию. В Гудермесе, где в декабре 1995 года прошли ожесточенные бои и где погиб Володя Ласточкин, майор СОБРа ГУОП, на митинг собрались местные жители: судили, рядили и, постепенно ожесточаясь, решили идти в Первомайское, чтобы потребовать от Радуева отпустить кизлярцев.
   -- Мы их заменим, -- твердо сказали гудермесские чеченцы. -- Сами станем заложниками. Радуев совсем голову потерял. На Дагестан пошел, который нас поит и кормит.
   Свыше трехсот чеченцев сурово вышли из Гудермеса в сторону Первомайского. Понадобилось немало трудов, чтобы остановить их, убеждая, что жертва жителей Гудермеса бессмысленна, что Радуев по приказу Дудаева выполняет специальную акцию и законы чеченского Адата боевики во внимание не возьмут.
   Дудаев же, выходя на связь с Радуевым, требовал начать расстрелы милиционеров-заложников.
  
   6
   В доме возле мечети, ставшем штабом Радуева, поместили несколько молодых женщин-заложниц. Заинструктированные боевики называли их сестрами и не позволяли ничего лишнего. Полевым командирам везде мерещились разведчики ФСК и, окружая себя заложницами, они верили, что авиация русских, зная о наличии в доме мирных жителей, не решится на точечный удар.
   Мужчины, взятые в заложники, особенно дагестанские милиционеры, оставленные в автобусах, усиленно охранялись. Они могли уйти в бега, привести с собой российский спецназ.
   Радуев не забывал убитый в больнице милицейский наряд. Из его головы не выходил выброшенный с третьего этажа кизлярец, стажер, который не спрятался за спины товарищей, назвался милиционером и умер героем. "За него отомстят", -- думал Радуев. -- Придут ночью и применят ножи". Эта пролитая кровь волновала Радуева. По радио "Свобода" он слышал, что на Первомайское идут с оружием отряды горных аварцев. Беспокойство за сохранность выставленных постов и секретов выгоняло его на улицу. Радуев с тремя телохранителями часто ходил по селу и с охотой возвращался в тепло.
   В толстом свитере он сидел в хорошо натопленном доме на аварском ковре с размеченным листком бумаги в руках. Сидевший напротив, скрестив ноги, Хункар-Паша Исрапилов, полковник дудаевской армии, разъяснял ему собственноручно вычерченный план обороны. Свет в доме ярко горел, что удивляло Радуева, и он благодарил Аллаха, подарившего это благо. Исрапилов уверенно говорил:
   - Основными силами русские ударят с юга. Развернут артиллерию по фронту и завязнут в столкновениях с нашим боевым охранением. Если пустят технику, мы ее кончим. Когда шли на Кизляр мы несли с собой 27 гранатометов, у новосибирцев забрали еще четыре и 20 выстрелов к ним, а так же 60 тысяч патронов калибра 5,45. Десять суток можем стоять.
   Хункар-Паша, бывший капитан Советской Армии, подготовил план обороны населенного пункта батальоном пехоты. Он удачно выставил 16 станковых гранатометов "Пламя", поставил ДШК не только стационарно, но и на машины. "Какая удача, -- думал Радуев, -- что русские нерешительны, мы их встретим"... Теперь он тоже не верил, что ударом извне Дудаев освободит отряд из блокады. Заканчивая разговор по космической связи, Дудаев слишком часто говорил:
   - Будьте шахидами! -- и продолжал требовать расстрела заложников.
   Но Радуев тянул с этим: чем раздражал своего второго заместителя Атгериева. Радуев был злопамятен, его больно ранили слова Атгериева: "Кончай говорить, как профессор. Ты должен говорить, как террорист!" Простому чеченскому парню Атгериеву нравилось устрашать людей, властно возвышаться над обстоятельствами. Такие, как он, составляли в отряде большинство. Сейчас моджахеды трудились на позициях, зарывались в землю, готовя бойницы, пробивали ломами заборы из булыжников и фундаменты домов.
   Снайперы никогда не брали лопаты: их руки-убийцы были настроены на войну, как музыкальные инструменты...
  
   ...У Радуева был повод размышлять о Дудаеве. Он обнаружил в нем сходство с Президентом СССР Горбачевым. Когда Салман так решил, то удивился дерзости этой мысли. То, что Дудаев в первом комментарии на события в Кизляре самоустранился, сделал вид, что Радуев, захватив больницу, проявил непростительную самостоятельность, ошеломило. Так же повел себя после событий в Вильнюсе Горбачев, бросив на произвол судьбы специальные службы и армию. Обвинив их в преступной инициативе, он получил тогда заслуженное презрение офицерского корпуса страны.
   Дудаев же вовремя спохватился и в последующих интервью подчеркивал, что это он послал людей в Кизляр на уничтожение вертолетов. Обижало, что, отправляя родственника в дагестанский рейд, Дудаев не открыл Салману тайного замысла и уверил, что по данным разведки на кизлярском аэродроме 9-го января будут восемь-девять вертушек, и по окончании налета, удара по местной милиции и батальону ВВ, можно улететь на них обратно в Ичкерию.
   -- Я даю тебе людей, умеющих управлять вертолетами. Береги их, -- сказал Дудаев.
   Когда забаррикадировались в больнице, Радуев лично опросил "вертолетчиков" - простых, крестьянских парней - и узнал, что те легендировались по приказу Дудаева. "Зачем это понадобилось? -- Радуев мучился в мыслях. -- Мне эта легенда не прибавила сил. Нет, Джохар не хотел обмана - постепенно успокоился он... Это была, дающая надежду, военная хитрость вождя".
   Дудаев не раз объявлял, что будет воевать до последнего чеченца. Иногда такая необузданность казалась безумием, но даже в этом Радуев решил подражать президенту. Носить маску было удобно. В гневе позволялось оскорбить весь мир. "Нет, Джохар не безумец, -- думал в Первомайском Салман Радуев. -- Он избран Аллахом на страшное дело освобождения от неверных, и надо идти за ним, чтобы не произошло. Дудаева знают и любят те, кто готовит всемирный джихад. И я рядом с ним".
   Радуеву было радостно сознавать, что президент Ичкерии в минуты, после радиосвязи, продолжает думать о нем.
  
   Когда Президент России улетел во Францию -- на похороны Миттерана, Радуев подумал, что Ельцин, тоже скрывается от ответственности. Радуев помнил, что с началом ввода войск в Чечню царь Борис залег в больницу -- оперировать носовую перегородку и относился к этому с презрительным юмором.
   С точки зрения Радуева российские политики были зомбированы. Начиная с Горбачева, бывая в заграничных командировках, за редким исключением они возвращались обратно, непохожие на себя, мягче воска, будто их обработали психотропными средствами: с чувством вины перед цивилизованным западным сообществом, с острой тоской по толерантности.
   Похороны мировых лидеров -- понимал Радуев -- матерая "стрелка", "точилово" межгосударственных интересов... Но, находясь в Первомайском, Радуев, смотря телевизор, никаких положительных изменений в Ельцине не увидел. "Как вас понимать, генералы?!" -- с этого рыка началось, и заднего хода Президент неожиданно не дал.
   Россия стремилась в Совет Европы, но там открывали двери благополучным странам. Никто на Западе не захотел взять на плечи груз чужих кровавых проблем.
   Качнув такой айсберг, как Россия, Радуеву и его людям не оставалось ничего другого, как выполнить приказ "Станьте шахидами!"
   Весь груз военных проблем нес на себе Хункар-Паша Исрапилов, и Радуев располагал временем обдумать происходящее.
   Шахидом становился тот, кто шел на гибель сознательно. Решение идти на Кизляр Радуев теперь считал грубой ошибкой. Цунами оскорбленных чувств дагестанцев обрушилось на него, а не на президента Ичкерии. Историческая память гордых народов всколыхнулась, и в этой воронке смешалось все: XIX век, достославный Шамиль, наказание его матери, когда чеченцы умолили ее попросить для них выхода из войны... Эту историю Ичкерия желала забыть, но последние события в Дагестане обостренно напомнили, что за это ходатайство, по которому чеченцы хотели дезертировать из боевых порядков, Шамиль приговорил свою старую мать к ста ударам плетей: один удар престарелой женщине палач нанес, а остальные принял Шамиль. Чечня, изломанная войной с Россией, утомленная страданиями, невосполнимыми потерями, осталась тогда в войске грозного Шамиля.
   Эту историю о проявленной чеченцами слабости из памяти народов бережно стирали песни Имама Алимсултанова -- любимого ичкерийцами барда. В его песне о Байсангуре Беноевском компенсационно рассказывалось, что теперь уже Шамиль, став на путь греха, решил сдаться врагу и чеченский наиб Байсангур, потерявший глаз, руку и ногу в боях с Россией, угрожал ему за выход из войны кремневым пистолетом. Уходя в русский плен, Шамиль не обернулся и Байсангур не выстрелил. "Чеченцы не стреляют в спину", -- пел Имам Алимсултанов, чеченский Высоцкий, грея душу своего народа. По тексту песни из ста чеченцев пробилось из русского окружения не больше двадцати всадников. "Чеченцы не стреляют в спину, - это была не похвальба, - думал Радуев, - а воспитание чувств"...
   Сказать правду о своем народе могли немногие. Правда часто оскорбительна. Правда разоблачает. В Чечне разоблачение всегда считалось предательством. За правду убивали. Позор на голову, если ты сознался, что видел, как мужчина твоего тейпа совершил преступление. Семья-то, род, тейп -- чем виноваты? Чтобы они выжили, полагалось молчать. "Чеченцы не стреляют в спину!" -- было горькой неправдой. Кто на Кавказе не знал, как дело обстоит в реальности. Но другую правду народ воспринял бы, как национальное оскорбление.
   Христианская Европа, Россия больше других, каялись, били поклоны, под тенью креста вымаливая прощение за грехи. Писатели и поэты нещадно бичевали свой народ, окровавленными хирургами копались в их душах. Нохчи никогда не каялись, твердо держали оборону. Покаяние бы убило Адат. Опыт средневекового выживания регламентировал: лучше перехвалить... Чеченцы стреляют в спину, но пусть об этом знают только покойники.
   Радуев удивлялся переменам своей судьбы: в юности мечтал стать офицером Советской Армии, а сегодня воюет с российскими генералами...
  
   Радуева ранило прозвище "гинеколог", которое он теперь часто слышал в эфире. "Но Басаев с этим живет, воюет. После Буденновска Чечня возвеличила Шамиля Басаева, как национального героя. Поэтому клички, данные врагом, не в счет... "Издержки войны", -- самоуспокаивался Салман. Он знал, что Председатель Госсовета Магомедали Магомедов делает все возможное, чтобы Дагестан и Чечня не вступили в братоубийственный конфликт...
   С первых часов операции по наведению конституционного порядка в Ичкерии -- в декабре 1994 года -- Дудаев пытался оказать на Председателя Госсовета давление. На личную встречу к Магомедову в декабре 1994 г. через Ногайские степи, минуя российские блокпосты, в Махачкалу прорвался Зелимхан Яндарбиев. От имени президента Ичкерии он не просил, а требовал, чтобы Дагестан, сохранив нейтралитет, не стал тыловой базой российских военных и принял активное участие в гуманитарных программах по прекращению боевых действий. Председатель Госсовета Магомедали Магомедов ничего не обещал, но и не хотел стать врагом, понимая, начни он конфронтацию с дудаевским руководством, и боевики истерзают Дагестан разбоями. С Чечней, ставшей пиратской территорией, ему, руководителю с огромным стажем, все было понятно. Поэтому Магомедов открыл республику для беженцев, тем самым снизив напряжение на административной границе. Руку, дающую еду, даже волк не кусает.
   Но генерал Дудаев обещал ближневосточным террористическим центрам поднять на Джихад весь Северный Кавказ. Вслед за Чечней от России должен был отойти Дагестан. Его надо было побольней ударить и сделать виноватыми русских. Принимая в горах российских и зарубежных корреспондентов, Дудаев не уставал повторять, что Радуев пришел на земли бывшего Ставропольского края -- в русский город. Вторя ему, покидая больницу, Радуев сказал:
   -- Это судьба заставила нас идти на Дагестан. Извините...
   Магомедали Магомедов знал, что нападение на Кизляр -- попытка втянуть Дагестан в страшную воронку чеченской войны и продолжал противиться силовой операции, но столкнулся с железной волей Президента России... и уступил...
  
   7
   Салман Радуев, Хункар-Паша Исрапилов и Турпал Али Атгериев собрались в большой светлой комнате. Радуев ждал, когда Атгериев выговорится, отшумит, как обвал на горной тропе, и можно будет спокойно обменяться мнениями.
   В замысле отражения возможного штурма Радуев не обнаружил ничего особенно мудрого. Уставы Советской Армии всегда лежали в РД Исрапилова.
   ...Со всеми минусами, итог операции в Кизляре казался впечатляющим. Ичкерия снова приковала к себе внимание мирового сообщества. На фоне кровопролитных боев: в декабре 1995 года в Гудермесе и в январе 1996 года в Кизляре -- выборы Завгаева президентом Чечни многие политики стали считать сомнительными, а влияние Дудаева на Северном Кавказе неоспоримым.
   В ходе обсуждения Радуев не поделился с Исрапиловым и Атгериевым своей догадкой, что главной задачей Дудаева, ради которой он послал отряд в Дагестан, было то, что Кизляр и Буденновск -- трубопроводные города. Через них шла нитка большого трубопровода, по которому в Западную Европу должна бесперебойно поступать азербайджанская и казахстанская нефть. У трубопровода, обогащающего Россию долларами, были конкуренты-противники: Америка, Турция, Грузия. И нужно было доказать мировым монополиям, что Россия не в состоянии обеспечить безопасность поступления нефти. "Что хорошо для Америки, вдвойне хорошо для Ичкерии", -- думал Радуев и, находясь в больнице, в прицеле телекамер выкрикивал:
   - Вперед на Россию! Поможем Америке уничтожить Россию!
   Хункар-Паша, закончив обсуждение плана обороны, теперь сидел за столом у окна и шутил с готовящими ужин привлекательными заложницами. Ошеломленные мягкостью поведения чеченских полевых командиров, те смело отшучивались. Исрапилов, красивый, с мужественным лицом, мужчина в расцвете сил, хищно усмехаясь, говорил женщинам-дагестанкам, что воодушевленные примером чеченцев, их мужья завтра тоже возьмут оружие и вступят в бой. И единая мусульманская страна от чеченских гор до дагестанского Каспия станет хорошо видна из Кремля.
   - Мы будем диктовать России свою волю, -- говорил Исрапилов. -- Ельцину некуда деваться. У него такие жирные генералы -- на турнике не подтянуться. Мы станем его генералами!
   Женщины нервно смеялись.
   Радуевцы, перевозбужденные вниманием мировой прессы и телевидения, верили, что любимец российских демократов и правозащитников, всесильный Дудаев спасет от карающих мечей спецназа.
   Только Исрапилов понимал неотвратимость возмездия. Капитан Советской Армии, ветеран Афганской войны, которую прошел солдатом в спецназе ГРУ, он знал психологию русского воинства. Россия вполсилы никогда не воевала: "Влез по пояс, полезай и по горло. Влез по горло, лезь и по уши. Окунулся по уши, так и маковку туда же" -- как бы не хотели политики, а русская реальность диктовала свое.
   В ходе операции Хункар-Паша осознал, что степень влияния кремлевских друзей Дудаева ослабла. Президент Ичкерии больше не руководил событиями, а, загнанный в горы, декларировал намерения.
   Второго Буденновска не получилось. Российское руководство проявило строптивость, даже гордыню. Ельцин в первый раз оскорбился и проявил волю.
   Закончив перешутки с заложницами, Исрапилов вспомнил недавний разговор с солдатом, захваченным в Гудермесе.
   - Чему мы, чеченцы, вас, русских, научили за год войны? -- спросил Хункар-Паша и не стал подгонять с ответом.
   Поразмыслив, изможденный парень улыбнулся воспоминаниям и сказал:
   - Вы научили нас уважать старость. Но самое главное -- мы, русские, снова полюбили месть.
   Это арабы-инструкторы придумали снимать на видео казни российских военнослужащих: отрубание голов, снятие кожи с живых, расстрелы, перерезание горла...
   Ужасные видеозаписи, считаясь мощным средством психологическое войны, как результат предполагали ослабление боевого российского потенциала. Видеокассеты подбрасывали к местам постоянной дислокации воинских частей, продавались из-под полы на рынках. Но ближневосточные спецпропагандисты, натасканные на американцев, англичан, западноевропейцев, российских солдат не смогли просчитать. Видеокассеты с казнями, попадая к ним в руки, дали обратный эффект. Ответный ход российских военнослужащих ужаснул Чечню. Наемников стали рвать танками, снайпершам загоняли ломы во влагалища, отрезали головы, выкалывали шомполами глаза... Китайские специалисты по кунг-фу назвали бы это зеркальной защитой.
   Масхадов, Исрапилов, другие бывшие советские командиры требовали от Хаттаба -- Черного Араба -- прекратить тиражирование мучительных истязаний российских военных, сотрудников МВД, ФСБ и летчиков, но Хаттаб, садист по натуре, не унимался. Раскручивая кровавый волчок, он мечтал разжечь пожар чеченской войны до всемирного джихада.
   Выходя в рейд на Кизляр, полевой командир Исрапилов, как и Радуев, думали прежде всего о политических дивидендах. Это Турпал Али Атгериев, простая душа, любил пострелять и в мечтах не раз входил победителем в Кремль. На этот раз Березовский с Дудаевым до глубин души Ельцина не добрались, забыли, что в молодости Президент России слыл отличным спортсменом, а пальцы на левой руке потерял не по пьянке, а от взрыва гранаты.
   Когда Хункар-Паша переживал неприятное, то растягивал уголки губ и на тихом вдохе чуть приоткрывал ровные, крепкие зубы, становясь похожим на горного барса. Оставалось непонятным -- улыбается полевой командир или это гримаса скрываемой боли.
  
   8
   Кизлярских школьников Сергея Н. и Настю, после возвращения колонны в Первомайское, разлучили. Угрожая автоматами, растолкали в разные стороны. Сергей остался в автобусе, а девушку увели в село.
   В саманном добротном доме под охраной трех автоматчиков держали только заложниц. Полеты российских вертолетов над селом поддерживали в Насте веру в освобождение. Женщины, уже рожавшие детей, были настроены мрачно, говорили, что чеченцы фильтровали заложников, как скот, беря во внимание физическую крепость людей и, не боясь охраны, ругали боевиков:
   - Вы что -- не мужчины? Ведь дали слово отпустить заложников на границе с Чечней!
   Чеченец с четырехдневной щетиной на впалых щеках отшучивался:
   - Ваши депутаты тоже слово давали -- стать гарантами нашей безопасности. И растворились, как сахар. Вам, женщинам, надо к нам ближе держаться. Ваши защитники -- мы. Русские выкатили пушки на прямую наводку. Перебьют вас...
   Девушка-старшеклассница не верила словам чеченца.
   Работать на земле женщин не заставляли. Только мужчин -- пока не всех -- выгнали на рытье окопов. Настя видела в окно, как мужчины в милицейской форме ломами пробивали дыры в саманных стенах домов. Ей не нравилось, что эти люди помогают боевикам, и сказала об этом. Хотела порассуждать о предательстве, но пожилая дагестанка оборвала ее:
   - Их дома ждут дети и жены. Кому охота сгинуть в чужих краях?
   - Разве мы им чужие? -- растерянно спросила девушка.
   - Милиционеров на блок посту подставили, -- сказала другая женщина. -- Я видела и слышала... Один их начальник отдал приказ не стрелять, другой долго просил, чтобы им вернули оружие, третий по радио велел оказать сопротивление, когда милиционеров на блокпосту уже повязали.
   Настя чувствовала, что Сергей о ней неотступно думает... Ей было страшно за парня, который мог решиться на ее спасение -- на совместный побег. Настя молилась за всех и только, завершая молитву, осмелилась попросить за себя, чтобы им с Сергеем больше не расставаться.
   Свой захват в заложники она считала высшей несправедливостью. Когда террористы проходили рядом, девушка чувствовала исходящий от них запах серы. По словам бабушки -- так пахло в аду. Свою веру в Бога Настя скрывала, но не стеснялась молиться, и дагестанские женщины относились к ней с уважением.
   - Мы заложников выставим впереди окопов, чтобы русские сами Вас грохнули, -- шутили боевики.
   Еще в больнице Сергей Н. начал искать ответ на вопрос: "Почему в Священном Писании сказано, что врагов надо прощать?"
   Когда Сергея отогнали от девушки ударами прикладов, ему открылось -- Библия говорила о прощении врагов: родственниках, друзьях, близких людях, а не о боевиках. Эти моджахеды не имели права на снисхождение. Простить их можно было только после жестокого наказания или после публичного покаяния.
   9
   Под утро ночующих на земле собровцев ГУОП, Московского РУБОП и Московской области вывели из арыков и разместили в автобусах. Офицеров ГУОП радушно встретил водитель "Икаруса" дагестанец Мухтар.
   В прогретом салоне собровцы с блаженством уснули, только часовые цепко держали под контролем восточный периметр, откуда могли появиться боевики.
   То, что боевики вездесущи и способны на вылазку с любого направления, хорошо знал капитан Владислав Саянов. Ночной выпад снега открыл пространство для глаз, сделал его читаемым. Три автобуса, которые все--таки нашел для собровцев министр МВД Дагестана, спасти от гранатометов могла только бдительность часовых. И Влад Саянов кружил вокруг "Икаруса", всматриваясь в глубину зимнего поля. Он вспомнил свою же шутку, изобретенную на девятый день штурма Грозного: "Почему чеченские снайперы, стреляя по СОБРам, все время промахиваются? Да потому что голодных, недосыпающих собровцев, шатает от усталости..." Шутка запомнилась горькой самоиронией. На самом деле молодость и тренированность помогли преодолеть адову обстановку январского штурма Грозного, где Красная армия билась с боевиками, Красной армией, внутренними войсками, а внутренние войска сражались с боевиками и Красной армией.
   Вернувшись в привычную обстановку личной боевой ответственности, Влад легко вызывал в памяти переживания годичной давности. Горящая российская бронетехника, трагически пылающий город, трупы на разгромленных улицах... Все, что в военном смысле происходило в Грозном, капитан Саянов сравнивал со средневековым сражением, где вооруженные армады рубятся мечами и топорами, наносят страшные раны копьями... Но если на Куликовом поле воины твердо опознавали противника по одежде и снаряжению, то в Грозном российские силы и чеченские боевики внешне ничем не отличались: та же камуфлированная форма и обувь, одинаковое оружие, бородатость и запаленная худоба...
   Собровцев в Чечне не шатало. Первый набор Специальных отрядов (отделов) быстрого реагирования Управлений по организованной преступности собрал под свои знамена немало спецназовцев ГРУ, ВДВ, внутренних войск, армии и флота, которые обогатили боевым опытом новую силовую структуру МВД.
   Девять собровцев ГУОП и спецназовцы "Веги", кочуя на двух бэтээрах по горящему Грозному, выполняя специальные задачи, знали все о происходящем... Уже под вечер - до темноты оставались минуты - встретилась войсковая колонна на БМП. Армейский подполковник вел к Рохлину на улицу Госпитальную тысячу человек.
   -- Вас пожгут в темноте, -- сказали ему Крестьянинов с Саяновым, когда армеец поинтересовался дорогой.
   -- У меня приказ, -- сказал он в ответ и продолжил движение.
   На другой день, возвращаясь с задачи, Саянов увидел этого офицера на том же месте, сидящем на кирпичах, с черным от копоти лицом, сгоревшими волосами, на плечах один, висящий на нитке, погон. Отсутствующий, полубезумный взгляд.
   -- ЗдорСво, -- сказал, подойдя, Саянов.
   Командир полка в обгоревшем обмундировании не отреагировал.
   -- Здравствуйте, -- повторил приветствие Крестьянинов. - До Госпитальной доехали? Где ваши люди?
   - Здесь... Кто выжил...
   От мотострелкового полка, сожженного ночью на марше, осталось всего две машины.
   Главным преимуществом чеченцев было знание города. Действуя малыми группами, отлично вооруженные "чехи", как и все живые люди, тоже попадали в засады, гибли от пуль снайперов, разрывов мин, бомб и снарядов. Но трупы боевиков на улицах в больших количествах не валялись. Чеченцы были обязаны схоронить своих до захода солнца и самоотверженно, даже жертвуя жизнями, исполняли Адат.
   Стоя на посту, осматривая в бинокль восточную окраину Первомайского, Саянов думал, что в банде Радуева наверняка есть боевики из УНА-УНСО. На западенцах было много грехов. На ту же Госпитальную пришли десять танков Т-80... Экипажи коротали ночь возле костров. Подъехали добрые военные люди, рассказали о пережитом в городских боях, угостили танкистов водочкой, поделились продуктами. А когда все уснули, сняли часовых, вырезали танковые экипажи и угнали к чеченцам все десять танков: так отработали украинские националисты-бандеровцы. Военный быт требовал быть на чеку по максимуму, и капитан Саянов, охраняя спящих друзей, был запредельно внимателен к дагестанскому пейзажу.
   Глава X
   1
   Ночь с 9-го на 10-е января 1996 года корреспондент газеты "Щит и меч" МВД России провел в здании горотдела милиции. Он прибыл в Кизляр с собровцами Краснодара, с которыми проделал немалый путь: от столицы Кубани до Каспийска комфортабельным гражданским бортом, а потом в колонне маленьким "Кавзиком" до Кизляра.
   Краснодарский СОБР и спецназ УИН вошли в город в одиннадцатом часу вечера 9-го января и тут пути корреспондента министерской газеты и краснодарских спецназовцев разошлись. Их разместили на ночевку в школе, а корреспондент с фотокором Тутовым нырнули в черную глубину города -- собрать информацию, сделать снимки...
   Журналистская судьба переменчива, как ветер. Ранним утром они прибыли московским поездом в Краснодар, а в начале ночи уже работали на севере Дагестана.
   Потом Юрий Тутов ушел -- нашлись провожатые в батальон ВВ, а корреспондент стал по крупицам восстанавливать прошедший день. Когда, одетый в камуфляж, в теплый, без знаков различия, пятнистый бушлат, он говорил с людьми, ничем не отличаясь в одежде: та же вязаная черная шапочка, на ногах берцы, его и свидетелей чеченского нападения все равно разделяла грань участия и неучастия. Беду нельзя было переступать... Следовало проявлять осторожность в вопросах, не перегибать с сочувствием. Облегчало работу, что у корреспондента был годовой опыт работы в Чечне, и к утру десятого января он успел подготовить для редакции первую расширенную информацию.
   Из Краснодара корреспондент планировал вылет вертушкой в Чечню, а попал в особые обстоятельства. Дома, в Москве, перед выходом на вокзал, он присел на дорожку в глубокое, любимое кресло, и его охватило предчувствие, что командировка будет тяжелой. Жена Вера с двенадцатилетним сыном смотрели по телевизору фильм Чарли Чаплина и смеялись, а он разглядывал дорогих людей, прощаясь. Они не знали, что он снова в Чечню. Конечным пунктом командировки, чтобы не волновать сына, корреспондент назвал Краснодар, а жене, даже если бы она знала, что муж едет в зону боевых действий, было глубоко безразлично -- вернется он или нет. В редакции "Щита и меча" ему платили небольшую зарплату -- поэтому она считала свой брак неудачным. Его выезды сначала в Приднестровье, а потом в Чечню, жена считала бесперспективными, не приносящими никакого дохода, но решиться на развод пока не могла. Размышляла...
   За последние годы такой сложной, кровавой жизни страны, Вера ни разу не поинтересовалась, где муж находился, в чем участвовал, с кем говорил. Сначала он обижался, а когда понял, что его не любят, был благодарен судьбе, что пока он в дороге, есть кому присмотреть за сыном.
   Он был из неперестроившихся: любил людей, знал, что миллионам живется хуже, чем его семье. Жена хотела, чтобы он работал в рекламе, а он писал очерки о войне. И Вера махнула на него рукой, как на дурака, не вписавшегося в жизнь.
   После возвращения из командировок, выспавшись, он садился писать, а потом лежал на диване, тупо глядя в экран телевизора. Ей было невдомек, что, отработав в боевых подразделениях две-три недели, недосыпая, недоедая, отдавая последние силы текстам, чтобы восстановить душу, ему требовалось одиночество. Покидая боевые порядки собровцев, спецназовцев для того, чтобы написать о них -- поддержать словом, рассказывая правду о происходящем в Чечне, корреспондент все равно чувствовал себя предателем. Он покидал зону постоянного риска, ехал к сыну, а герои его очерков оставались среди развалин, в чеченской липкой грязи, под пулями снайперов. И, сдав материалы в газету, побыв с ребенком, он снова возвращался в привычную обстановку грозненского кошмара, где впервые чувствовал себя нужным людям, а жена, которой все происходящее в Чечне было глубоко безразлично, не уставала подчеркивать, что пора браться за ум, найти приличный источник дохода.
   В здании кизлярского горотдела на втором этаже он разговаривал с офицером, жена которого находилась в заложницах у Радуева. В полутора километрах от здания милиции загрохотал пулемет, и корреспондента поразило, что стол, за которым сидели, вдруг, как живой задрожал, и ложечка в пустом граненом стакане зазвенела, как детсадовский колокольчик.
   - Чеченцы стреляют с больницы, -- сказал переживающий за молодую жену капитан кизлярского отдела внутренних дел. -- Они думают, если мы кровь пролили, из них что -- мед потечет?
  
   2
   На сцене, приподнятой над полом, в актовом зале горотдела корреспондент уснул в пятом часу утра, а через полтора часа как от толчка проснулся и вышел из здания, дошел до автовокзала и увидел полураздетую женщину с грудным малышом на руках, потом еще одну. Скоро бредущих по улице женщин в поле зрения появилось больше десятка. Корреспондент знал, что в этой части города не брали заложников и почему они тут -- не понимал. Бросилось в глаза, что полная, с отечным лицом простоволосая седая женщина идет босиком.
   Из здания горотдела, из ГУОШа выбегали вооруженные кто чем милиционеры, и скоро корреспондент знал, что от больницы отъехала колонна автобусов, а это покинувшие ЦРБ заложницы, идущие не домой, куда возвращаться страшно, а к родственникам...
   - Значит, боевиков отпустили? -- спросил он собровца, который оказался рядом.
   - Только флаги развеваются... С шиком в Чечню поехали. Я сам видел.
   То, чего краснодарские спецназовцы по дороге в Кизляр опасались, случилось: боевики снова ушли безнаказанными.
   Возле "Кавзика", на котором корреспондент приехал в Кизляр, согнувшись, стоял собровец. Его рвало. Увидев вопросительный взгляд корреспондента, офицер со стоном сказал:
   - В Каспийске, на аэродроме в буфете жареной рыбы поел. Вот результат.
   Порывшись в нагрудном кармане камуфлированного бушлата, журналист достал угольные таблетки, которые всегда брал с собой в Чечню, и отдал пару пластинок.
   -- Колонну точняк перехватят, -- сказал, поблагодарив, собровец. -- В Кремле тоже не дураки сидят. Если Радуев уйдет безнаказанным, правительство потеряет доверие силовых структур.
   Первым чувством корреспондента было: вернуться в городской отдел милиции, взять вещевой мешок и найти возможность уехать в Чечню -- продолжить командировку. Но журналистский долг обязывал, исходя из случившегося, дополнить и передать в редакцию подготовленный ночью материал, и он пошел в сторону районной больницы.
   Внешне тихий, приземистый город быстро заполнялся людьми. На мосту через Терек -- в начале пешеходной дорожки -- корреспондент увидел натекшую крестом, застывшую алую кровь, а рядом простенькую синеватую лыжную шапочку.
   Зимой городской Терек терял глубину, становясь легко проходимым, безводным. Корреспондент с трудом представил, что весной река наберет силу и станет скоростной, мутной, как все казачьи реки России, с крутящимися, утопливыми воронками.
   Больницу корреспондент сначала почувствовал, а только потом увидел. В пространстве вокруг двух, стоящих буквой "Г" четырехэтажных зданий, как будто гигантские волны ходили: энергии страха, боли и ненависти. Их разбитых окон, крыльями умерших лебедей свисали белые простыни.
   Через милицейское оцепление, стоящее у больничной ограды, легко проходили гражданские люди. Больничный двор был плотно населен сосредоточенными кавказцами, которые вели себя с мрачным достоинством и почти не разговаривали.
   Войти в больницу не представлялось возможным. Тут кизлярские милиционеры тоже стояли насмерть. Но через час корреспондент доподлинно знал, что происходило в стационаре и в родильном доме.
  
   О гибели Павла Ромащенко, Александра Детистова и Алексея Сикачева он рассказал в своей корреспонденции и передал ее из ГУОШа (по телефону) в Москву.
   Полковник Григорьев дал ему интервью, не отказал министерской газете, потом состоялся подробный разговор с заместителем начальника штаба "Север".
   Обида, что чеченцы ушли беспрепятственно, постепенно стала стихать. Когда корреспондент узнал, что колонна с боевиками и заложниками остановлена, он пошел искать Тутова, чтобы вместе улететь в Первомайское.
  
   3
   Полковник Григорьев не выходил из головы. Когда строгий, бледный, суворовского роста небритый офицер вошел в комнату, где корреспондент ждал вызова в кабинет начальника ГОУ, сорокалетний корреспондент вытянул руки по швам. Перед ним с картой Кизляра в руках стоял человек, переживающий самые ответственные дни своей жизни. Не дожидаясь вопросов, с легким акцентом, без всяких эмоций Григорьев, сверяясь с картой, рассказал, как развивались события, какие принимал решения.
   Слыша: "Я поставил задачу уничтожить эту группу боевиков", - корреспондент понимал, что так же бесстрастно полковник, командированный в Дагестан из республики Мари Эл, завтра или уже сегодня будет стоять перед картой и под скуповатыми взглядами московской комиссии докладывать хронологию кизлярских событий. И только одному Богу известно, как сложится судьба полковника, который без всяких подсказок извне, сам справился с бандой Радуева.
   Корреспондент жалел, что в отправленной в редакцию информации не назвал Григорьева, но из аналитического материала можно было понять, что отражением нападения руководил человек, который не дал расползтись заразе по городу, сохранил единоначалие, верно распорядился резервами, вовремя ввел в бой семь групп подавления и нанес боевикам урон в живой силе, разблокировал батальон ВВ, профилакторий, завод КЭМЗ. Но за захват двух тысяч заложников полковнику из Мари Эл предстояло ответить. Корреспондент понимал, что в Москве виноватых долго искать не станут, и искренне переживал за Григорьева, которого через тридцать минут позвали к московскому телефону. Сложив карту, Василий Андропович ушел, не прощаясь, и не вернулся.
  
   В Кизляре у корреспондента не было знакомых людей. Но ему не раз советовали здесь побывать. Когда он улетал из Чечни в сентябре 1995 года, сидящий рядом армейский майор сказал:
   - Съездите теперь в Кизляр -- это глубокий тыл. Попейте казачьего чихиря, поговорите с людьми. Это исторический город, где родился Багратион, бывали Лермонтов и Дюма...
   То, что Кизляр -- город с историей, почувствовать не удалось. В городе шли зачистки. В обстановке всеобщего горя интересоваться чем-то другим, не имело смысла. Ходить в камуфлированной одежде без знаков различия смуглому, темноволосому, не знающему города, человеку, означало навлечь на себя подозрение и вместо села Первомайского можно было попасть в милицейский "клоповник", и никакое корреспондентское удостоверение не спасет... На чеченской войне журналист, даже системы МВД, все равно враг: для чеченцев -- российский разведчик, для нашей группировки -- ичкерийский шпион.
   По дороге в батальон он встретился с терскими казаками Ильиным и Колесниковым, поговорил с лейтенантом роты ППС Андреем Курбановым и тот рассказал, как в июне 1995 года в Хасавюрте чеченцы-аккинцы восторженно встречали автобусы с боевиками и заложниками из Буденновска:
   - Басаева приветствовали транспарантами. Кормили боевиков. Передавали в автобусы печенье, конфеты. У заложников были замученные лица с гримасой безразличия ко всему. Чеченцы везли в рефрижераторе двадцать три трупа своих. Морозилка после часа стояния в Хасавюрте сломалась. Боевик открыл морозильную камеру. От трупов шла сильнейшая вонь, они лежали в ряд. С края женщина-снайпер. Светловолосая. Скорее всего, украинка. Когда я шел в лицо колонны, где выступал Шамиль Басаев, то видел еще двух женщин: одну в "Икарусе", а другая вышла: в камуфлированной форме, закатанные по колено штаны, босиком... Тоже светлая. Речь с молдавским или украинским акцентом... Ей из толпы передали упаковку воды. Женщина, почувствовав пристальный взгляд, развернулась и с таким презрением на меня посмотрела, а, вернувшись в "Икарус", с непонятной улыбкой стала рассматривать бойцов махачкалинского Омона, стоявших в оцеплении. Среди аккинцев, я сам слышал, шли разговоры, что это и есть "белые колготки" -- снайпера. Говорят, в Буденновске их было трое. Одну убили. Потом я видел кассету. Парень -- российский солдат -- кончается, дергается в конвульсиях, а стоящая над ним боевичка говорит в объектив кинокамеры:
   -- Смотрите, вот она русская дискотека!
   4
   Погибших от ичкерийских пуль первыми хоронили мусульмане. Кизляр заливало солнце, но ему никто не радовался. Не было видно детей.
   До батальона корреспондент не дошел. Тутова он увидел идущим в конце погребальной процессии и остановил. Тот понял все с полуслова и сказал, что должен снять трупы лежащих возле батальона боевиков и можно будут выгребать на кизлярский аэродром, чтобы попытаться сесть на вертушку.
   Корреспондент поглядел на Тутова с удивлением. "Что-то случилось, -- подумал корреспондент, -- если Юрка готов направить объектив на убитого". Это был мастер, снимки которого с большой охотой печатали иностранные агентства. Для них он снимал эксклюзивные моменты войны, лица воюющих солдат, страдания мирных жителей, войсковые колонны на марше, но убитых с той и другой стороны -- никогда.
   Тутов привел коллегу к огромному скоплению гражданских людей, которые с настороженным любопытством разглядывали лежащего в луже горячей воды боевика. Из военного снаряжения на нем не было ничего лишнего. В аккуратно подогнанной, песочного цвета разгрузке лежали боеприпасы. Автомат, нож и гранаты уже давно изъяли. Одежда радуевца говорила, что убит профессионал: может, даже наемник... Все, что он носил на себе, сидело, как на модели. Будь он жив, сочувствующие боевикам, любовались бы красотой этого человека, а корреспондент видел перед собой вовремя уничтоженного врага. Что привлекло Тутова в длинноногом чеченце, которого он сфотографировал, почти припав к воде, натекшей из пробитой пулями теплоцентрали, корреспондент не стал интересоваться.
   Им встретился начальник пресс-службы внутренних войск Василий Панченков, который тепло обнял Тутова и предложил улететь в Первомайское вместе. Это гарантировало отлет и два вольнонаемных журналиста "Щита и меча" стали сопровождать полковника: куда он, туда и они. Панченков Василий Васильевич, моложавый, спортивный, известный всем, шел впереди, как ледокол: перед ним открывались все двери.
   Через двадцать минут после встречи корреспондент уже держал в руках оружие, изъятое у боевиков, убитых возле батальона ВВ. Полковник Панченков снял с одного из автоматов плечевой ремень, на котором синими чернилами было каллиграфически выведено: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях" и подписано "Алхазур". Василий Васильевич сказал, что увезет ремень в музей внутренних войск, и никто из батальонного начальства не возразил.
  
   Корреспонденту не нравилось слово "вольнонаемный", к категории которых он и Тутов принадлежали. Они работали в странной редакции, где милицейские офицеры предпочитали отсиживаться в Москве, а в Чечне второй год с успехом работали вольнонаемные гражданские журналисты. Однажды, после очередной командировки корреспондента, седоватый, с ястребиным носом подполковник, в прошлом армейский, теперь милицейский журналист, много лет служившей в газете, прославлявшей тыл группировки войск в Германии, посмел сказать, что очень доволен, что не замарался на этой грязной войне в Чечне. Он вовремя выскользнул из редакционного кабинета, не то ходить бы ему по коридорам Объединенной редакции МВД с битой физиономией.
   - Вот увидишь, -- сказал Юрий Тутов, -- когда начнется выдача удостоверений "Участников боевых действий", все редакционные сидельцы его получат, а нам откажут под предлогом, что мы гражданские.
   Категорию "добровольцев" после гражданской войны 1918-1920 гг. в России лишили права на жизнь. Вольнонаемный военный корреспондент обладал только одним преимуществом -- его не могли заставить написать неправду.
   Когда старший лейтенант Д. вернулся из Буденновска, начальник Объединенной редакции, побывавший на инструктаже в МВД, сразу профилактировал талантливого журналиста.
   - Не было такого в Буденновске..., -- сказал, выслушав инструктаж, очевидец событий.
   - Не забывайте, что вы в погонах. Круго-о-м!
   И в газете вышла кастрированная статья...
   А не носящий звездочек корреспондент при подготовке своих материалов к печати соглашался только с дельными замечаниями. С ним было трудно: ведь он писал о том, что в зоне боевых действий лично видел и пережил.
   Рассматривая оружие и документы боевиков, убитых в Кизляре, он обратил внимание, что самый молодой из чеченецев -- уроженец станицы Наурской, куда корреспондент не раз приезжал. До 1957 года Наур, как и другие станицы по левому берегу Терека, принадлежал Ставропольскому краю. Это Хрущев, щедрый волюнтарист, перекроивший карту России больше, чем кто-нибудь из врагов, передал исконные казачьи земли Чечне и Дагестану и многие семьи, особенно гребенских казаков, ичкерийские нацисты вырезали. Рассказать об этом корреспондент считал своим долгом.
   5
   С началом чеченской войны московская пресса и телевидение образовали два лагеря: тех, кто безоговорочно лег под олигархов и тех, кто не думал, что "патриотизм -- последнее прибежище негодяев". Стойко держались ведомственные средства массовой информации, принадлежавшие силовым министерствам. Их газеты были малотиражными, с жалкими гонорарами, но с вечными для России задачами, где никто из журналистов не смел сказать о Родине -- "эта страна".
   То, что писали о боевых действиях аттестованные журналисты армии и внутренних войск, корреспондент смог прочитать только в Чечне и творческий уровень молодых лейтенантов, капитанов, майоров оставил сильное впечатление. Десятки неизвестных России авторов писали талантливо, с болью за погибших военнослужащих, смело ходили с подразделениями на выполнение задач, радовались победам.
   А выдающимся достижением гражданской журналистики была фотография на первой полосе "Московского Комсомольца" в годовщину ввода российских войск в Чечню: на длинном куске проволоки висел растерзанный, с ошметками, кусок мяса, на который с холодным интересом смотрели чеченские парни. Текст к фотографии гласил: вот что осталось от российского солдата, убитого и порванного собаками в Грозном. Над снимком телетайпной лентой редакция поместила рекламу: "Вы хорошо поработали и можете теперь хорошо отдохнуть".
   Корреспондента не удивляло, что в российских боевых порядках не любят праздных разговоров о боевиках -- их коварстве, жестокости. Было достаточно, что "духи" где-то рядом и активно действуют. Их вероломство презирали -- с таким же презрением в группировке относились к журналистам гражданских изданий и телеканалов. Эти молодые люди были, как газыри на черкеске -- энергичные, циничные всезнайки, одинаковые в поведении.
  
   Стоя на плацу батальона, корреспондент перевел взгляд на четырехэтажное жилое здание напротив КПП, из подвальных окошек которого вчера утром боевики обстреливали воинскую часть, и заметил в окне молодую мусульманку в хиджабе, молящуюся в сторону уходящего солнца. Он видел тонкое движение ее губ, черные огромные глаза, полные просящей надежды. О чем она умоляла? За кого молилась? За боевика, который вторые сутки не снимал маску, находясь в колонне с заложниками или за кизлярского милиционера, кто в эти минуты чистил город от мародеров?
   Время шло, а начальник пресс-службы внутренних войск МВД России полковник Панченков откладывал и откладывал выезд на Первомайское. Все кончилось тем, что решили вылететь утром 11-го января. Предстояла ночь на стульях в ГОУ ГУОШе -- в том самом кабинете, где корреспондент встречался с Григорьевым.
  
   В маленькой, зарешеченной комнатке ГОУ ГУОШа, где Панченков лег на длинном столе и, подтянув к впалому животу колени, сразу уснул, можно было внятно осмыслить кизлярскую трагедию.
   ...Увидев больницу, корреспондент понял, что штурмовать два ее корпуса могли только безумцы. Стало ясно, что тот, кто сумел вывести боевиков из больницы, совершил нравственный подвиг. При массированном захвате заложников, выручить всех -- нереально. Речь могла идти только о сохранении жизни большинства...
   В ГУОШе он слышал разговоры, что колонна задержана у населенного пункта, но куда лучше, если бы боевиков остановили в поле... Но кто-то, пока неизвестный корреспонденту, постоянно думал о заложниках и чтобы предотвратить их массовую гибель, навязал боевикам выгодную заложникам линию поведения.
   Корреспондент без содрогания не мог представить, что наш спецназ атакует колонну автобусов и, встретив сопротивление, ответным огнем валит радуевцев, стреляющих из-за спин заложников. Автобусы с лежащими в них "шмелями", "мухами", зарядами для гранатометов, тогда не просто изрешетят -- они загорятся, взлетят на воздух, станут мясными консервами.
  
   В здании краснодарского УВД корреспондент видел по телевизору реакцию Президента Ельцина на события. В справедливом гневе, но думая о реноме демократа, Президент прямого приказа ликвидировать банду не дал, а поставил задачу по пресечению акции террористов и наведению порядка. Министры все поняли правильно. И, не сторонники скоропалительных решений, начали с психологических атак на боевиков. Председатель Госсовета Дагестана в этом смысле оказался незаменим. Борясь за собственную жизнь, Радуев, хотя и декларировал, что ему все равно, где погибнуть -- в Воронеже или Кизляре и его главная гарантия -- Аллах, потребовал от дагестанского руководителя письменных гарантий безопасности банды, которые получил.
   Не выполнив своих обещаний: больница не разминирована, взяты заложники, Радуев первым вышел из правового поля договоренностей и удостоился того, что заслужил: колонну блокировали.
   Все, что с такими трудностями состоялось, напомнило корреспонденту японский мультипликационный фильм о ядерной войне между Америкой и Советским Союзом: на подземной ракетной базе США полное компьютерное обеспечение, чистота, порядок и ракеты взлетают вертикально, как должно. Советская база -- это землянки с полевыми телефонами, небритые командиры в галифе и буденовках. Ракету, прежде чем запустить, привозят на телеге, ставят на допотопную стальную треногу. Красноармейцы играют в считалки, потом обнимают того, кому, осуществляя запуск, поджигать бикфордов шнур. Солдат поджигает шнур, со всех ног бежит и перед огненным взлетом успевает спрыгнуть в окоп... Кувыркаясь, шарахаясь из стороны в сторону, советская стратегическая ракета уходит в небо. Бородатые командиры и красноармейцы, открыв рот, провожают ее удивленным взглядом -- взлетела!
   В результате: идеальная американская ракета летит мимо цели, а русская самым точным образом поражает Нью-Йорк.
  
   Перед тем, как уснуть, корреспондент помолился. Он знал, что Бог есть. Он даже видел Его и хранил эту тайну...
   ...Шел второй год жизни с Верой. Корреспондент снимал комнату на Астрадамской, трудился на трех работах: писал рецензии для известного журнала, наводил сухое молоко на Останкинском комбинате, тренировал по борьбе самбо студентов. В конце месяца собиралась неплохая денежка, и Вера сказала:
   - Если ты будешь так зарабатывать, мы с тобой будем хорошо жить.
   Ему бы сразу понять, в чем главный смысл их отношений, и по-мирному разойтись, но Вера была женственна, привлекательна, и он прощал ей вопиющую медлительность, отсутствие интереса к его внутренней жизни. Она считала, что русская литература закончилась на Тургеневе и любила скоротать вечер за чтением его повестей.
   Однажды, сидя за книгой, она подняла глаза на корреспондента и задумчиво, даже с горечью произнесла:
   -- Ведь я некрещеная. И если мы сегодня умрем, то на том свете не встретимся.
   Корреспондент встал из-за письменного стола, подошел к жене, легко-шутливо сказал:
   - А вот я тебя сейчас покрещу! - И, играючись, перекрестил Веру, поцеловал ее в щечку, и та снова углубилась в Тургенева.
   Ночью во сне двое в белых одеждах, держа его под локти, вознесли корреспондента в черное небо космоса, и он летел с ними, не чувствуя скорости, в сторону белого круга, который стал золотым, великим, необжигающим Солнцем и могущественный, строгий, родной Голос отчитал корреспондента за преступное легкомыслие. Из всего сказанного Богом он запомнил только: "Что ты себе позволяешь?!" Но и этого было достаточно для смирения, которое в ту ночь приобрела душа.
   6
   За год командировок в Чечню корреспондент избавился от киношного взгляда на военные действия. Просматривая старые, когда-то любимые художественные фильмы, он теперь знал, что в орденах и медалях на передовой не воюют. Корреспондент вспомнил, как в апреле 1995 года на головной БМП с челябинскими собровцами он мчится впереди двух Уралов с мотострелками, выводя их на Терек -- менять заставы. И майор Илаев, ветеран Афганистана, доставив солдат на место, весело кричит им:
   -- Пацаны! Все блестящее снять. Здесь работают снайпера.
   Большинство гражданских журналистов и огромная масса их читателей страдали компьютерным представлением о войне. С революционной дотошностью они требовали от российских военных, ФСБ и милиции идеальных боевых решений и результатов: вытирали в своих статьях ноги о солдат и офицеров, выполняя социальный заказ хозяев с двойным гражданством.
   В малобюджетную газету корреспондент пошел, потому что МВД стало воюющей системой... Сепаратисты разваливали страну, применяя стратегию и тактику, уничтожившие СССР. Глобальность этой катастрофы современники, занятые выживанием, оценить пока не могли, что еще предстояло -- так понимал корреспондент. Когда велеречиво назначили перестройку, он открыл Библию и прочитал: "Если слепой поведет слепого, то оба упадут в яму". Ко всему происходящему в стране корреспондент, удивляясь себе, относился с деловитостью своих предков -- деревенских кузнецов, лесников и солдат. Ему представлялось, что Горбачев, Ельцин, а в Чечне Дудаев общими усилиями разрушили добротный жилой дом, новый к зиме не построили, и жильцы теперь мыкали горе на жутком холоде.
   Находясь в тепле, в охраняемом помещении ГОУ ГУОШ, он думал и молился за тех, кто сейчас лежал на снегу в чеченских горах, стоял у бойниц в Грозном, Аргуне, Гудермесе, разминировал кизлярскую больницу. Он хотел написать о работе саперов, но не пустили, сославшись на то, что разминирование требует максимальной сосредоточенности, а присутствие постороннего может отвлечь людей. На самом же деле никто не хотел отвечать за гражданского, который в любой момент мог смело шагнуть в "двухсотые".
  
   После суточного пребывания в Кизляре, корреспондент чувствовал с его людьми внутреннее родство: казаки, с которыми он говорил, были полны сил и надежд, дагестанцы поразили готовностью к испытаниям, смелостью суждений и острым желанием правды. Никто в разговоре с корреспондентом не вспомнил верховную власть, все жалели погибших, удивлялись вероломству боевиков.
  
   7
   Обстановка вокруг дагестанского села Первомайское отслеживалась мировыми лидерами и спецслужбами. Европейские страны с большим процентом мусульманского населения особенно тщательно анализировали происходящее.
   Захват больницы с двумя тысячами заложников стал вызовом не только России. Публично на этой трагедии западные политики не заостряли внимание, но аналитические материалы спецслужб были полны тревоги. Девятого января 1996 года ичкерийские лидеры показали, что террористические возможности безграничны. В своем поощрении чеченских боевиков Запад переиграл... Самые дальновидные из мировых лидеров поняли, что в борьбе с терроризмом Россия решает задачи, которые им еще предстоят. В 1995 году, поощряя ичкерийское своеволие, западный мир в ущерб себе приоткрыл ящик Пандоры, и националистический экстремистский цинизм начал активно распространяться по свету.
   В оценке России здравый смысл в Европе перестал существовать. На чеченцев, оказывающих сопротивление российской армии и спецслужбам, началась мода. Ее хорошо оплачивали. Российские телевизионщики, снимая сюжеты в Чечне, львиную долю видеоряда перегоняли на Запад. Дудаева и других полевых командиров уверенно и безнаказанно романтизировали.
   Выступая на публике, Джохар Дудаев иногда забывался, и, приоткрывая тайну, называл себя приверженцем тотемизма: языческого поклонения чеченскому тотему -- волку, в духовном подражании которому он и его ближайшие сторонники черпали силы.
   На Северном Кавказе говорили, что ичкерийский флаг с изображенной на нем волчицей - не главный символ ичкерийского кровавого возрождения. Даже в Кизляре шептались, что в январских боях 1995 года, когда чаша весов качнулась в сторону русских, из столицы Чечни по приказу Дудаева была вывезена волчица и укрыта в Ногайских степях - в глубоком тылу российских войск. Никто из простых чеченцев не видел святую волчицу, но говорили, что она была всегда, вскармливаемая посвященными жрецами, умевшими с помощью волчицы видеть и загадывать далеко вперед.
  
   Глава XI
   1
   Майор Виктор Шахов подорвался на мине нажимного действия одиннадцатого января в двенадцатом часу дня. Ушедшие сутки он был поглощен разминированием больницы. Перед уходом радуевцы обещали снять мины, подтвердили это письменным документом, а на самом деле натолкали их еще больше.
   Это Шахов разомкнул электроцепи, и два десятка танковых снарядов теперь не могли сдетонировать.
   Майор был взорван противопехотной миной при открывании двери. Он зачистил первый этаж больницы и наступил на порожек. Смерть подстерегала его в правом крыле больницы -- на запасном выходе.
   Подполковник -- сапер из ВОГа, зачистив чердак, ждал Виктора Шахова во дворе и никогда бы не подумал, что недалекий, громкий хлопок -- это подрыв майора на ПМН.
   Подполковник сразу хотел броситься к месту взрыва, но стоящий рядом сапер, с опытом командировок в Чечню, предостерег:
   -- Подожди, может там обстрел или гранату кинули.
   И увидели, как милиционер, ходивший неподалеку, закинув автомат за спину, со всех ног бежит к запасному выходу. Подполковник с напарником тоже сорвались с места.
   Шахов, командированный в Кизляр из Москвы, истекал кровью. Коварная ПМН лишила его левого глаза, левой стопы и кисти. Он не потерял сознания. Узнав подполковника, майор сказал:
   -- Страшная боль. Поставьте уколы.
   Подполковник вколол Виктору Шахову промедол, оглянулся. На скорости подъезжала медицинская таблетка. Хлопнула ее боковая дверь. Подполковник с уверенностью, что тяжело раненного майора спасут, облегченно вздохнул. Взволнованный врач в развевающемся белом халате стремительно приближался, и подполковник ждал его с чувством признательности. Но вместо того, чтобы действовать, доктор достал из кармана халата фотоаппарат-мыльницу и начал снимать окровавленного сапера.
   Все, кто был возле Шахова, аж застонали. Майор лежал, закрыв от боли глаза, а подполковник яростно кричал:
   -- Ты что, урод, делаешь?!
   ....Врач торопливо и профессионально накладывал жгуты и оправдывался:
   -- Я кандидатскую по минно-взрывным травмам пишу...
   Подполковник, стиснув зубы, глядел в запрокинутое, без кровинки лицо красивого молодого майора и думал про доктора: "Ты, сука, сначала окажи помощь, а потом диссертацией занимайся!"
   Доктор, закрыв левую глазницу давящей повязкой, начал противошоковые мероприятия. Он знал, что до его приезда раненому уже ввели три промедола. И торопился с эвакуацией... Он не мог понять -- есть ли в черепе майора осколок?
   Прощаясь с Шаховым, подполковник на какие-то минуты забыл о докторе. Но как только машина "Скорой помощи" скрылась из вида, он начал сильно переживать за раненого товарища. Раньше с Шаховым они никогда не встречались. Их сроднили проведенные вместе сутки. Подполковник с удивлением узнал, что майор из столицы -- сирота. Это было удивительно. Москвичи, которых он раньше встречал, казались ему разбитными, нагловатыми счастливчиками, а тут сирота, да еще сапер.
   Подполковник знал, что российских саперов в Чечне зовут "одноразовыми", и в этой кличке ничего предосудительного не видел. Он считал саперное дело прерогативой выдающихся мужиков, а в таком позывном видел грубое, толковое солдатское уважение.
   Майор Виктор Шахов участвовал в разминировании второго фугаса, который не взорвался, когда под мостом на "Минутке" сдетонировал заряд, искалечив генерала Анатолия Романова, убив его помощника полковника Заславского, водителя Уазика и бойца 8-го ОСНа Дениса Ябрикова. За это разминирование на "Минутке" майор заслуживал профессионального уважения.
  
   2
   В ночь с 10-го на 11-е января 1996 года боевики ели горячую баранину, сваренную заложницами, благодарно с ними перешучивались, слушали радиопереговоры федералов, смотрели телевизор. Включив видеомагнитофон, чеченцы с гордостью демонстрировали милиционерам-дагестанцам пропагандистские фильмы Удугова. Загробным голосом главный спецпропагандист Дудаева вещал, что в январе 1995 года стотысячная группировка русских с тысячью танков лавиной хлынула на ополченцев -- защитников ичкерийской столицы. Вчерашние пастухи, крестьяне, героически сражаясь, применяя "чеченский атом-гранатомет", сожгли российскую бронетехнику, доказали превосходство духа над лучшими в мире танками. "Аллаху Акбар!" -- кричали с телеэкрана боевики. Радуевцы, охранявшие заложников, сидя у телевизора, вздымая вверх кулаки, с видимым удовольствием откликались, возбужденно по-чеченски переговаривались.
   Яхья Закиряев знал, что российская группировка, введенная в Чечню 11 декабря 1994 года, по количеству живой силы, наоборот, уступала противнику. Боевиков оказалось в три раза больше штурмующей Грозный мотопехоты. Но легковерным, умеющим жить одним днем, радуевцам всегда льстил перебор в цифрах, и Удугов этим активно пользовался.
   Ощущая себя на вершине успеха, радуевцы сегодня откровенно собой любовались. Ичкерийцам нравилось, что эти два дня вокруг них бесподобная суетня журналистов.
   "Подлинно бесы", - думал про захватчиков заложник Аюб Аюбов. Его раздражали глумливые улыбки, готовых по поводу и без повода обнажать зубы, радуевцев. "Они разучились смеяться от души, как это умеют свободные люди, -- размышлял он. -- После стольких убийств Аллах лишил боевиков способности радоваться"... Особенно страшно раздвигал губы в улыбке полевой командир Исрапилов. Сначала Хункар-Паша растягивал в строчку усы, едва показывал острые, белые зубы, но дальше протяжно-щипящего "ха-ха-ха" его веселье не продвигалось.
   Находясь под контролем чеченцев, изучая приемы их поведения, подполковник Закиряев тоже не мог понять: то ли радуевцы заинструктированы, то ли под воздействием наркотиков...
   Этим праздником души и тела никто не руководил, но как только чеченцы попадали в объектив видеокамеры, лица боевиков озарялись детской радостью, даже восторгом. К месту - не к месту, терзая слух заложников, они вопили: "Аллах Акбар!"
   Если журналист задавал вопросы, в ответ следовало настороженное подхихикивание, а потом словесную магму не остановить. Смысл выступлений на камеру оставался примитивно прост: "Мы двести лет кормили Россию.. На нашу землю пришли с оружием -- мы защищаемся". И никакого стремления к покаянию. Яхья с ужасом видел, что боевики и телевизионщики ни разу не вспомнили убитых в больнице милиционеров. Он не понимал, после всего случившегося -- откуда у журналистов нашлись силы интересоваться: "Как к вам, заложникам, относились в больнице?"... Надо ли было говорить об этом с теми, кто живым щитом выставлял в окнах больницы заложниц, жег огнем Пашу Ромащенко, ломал кости Саше Детистову?
   В нетопленном доме подполковник Яхья Закиряев и семнадцатилетний Леча, его охранник, сидели напротив друг друга. Взятые в плен милиционеры спали на полу.
   Яхья привычно не смыкал глаз. Осталось позади терзающее желание встать и, забрав у пацана автомат, уйти в темноту. Мысли, что он подставит под удар сослуживцев, сняли жажду побега...
   Возле милицейского блокпоста в первые часы хаоса Яхья рассчитывал, что к заложникам подойдет специально подготовленный человек и передаст инструкцию на дальнейшие действия. Он и его товарищи ожидали полнокровного внимания к своей участи. Но такое могло произойти только в кино: вот появляется дагестанец-чекист, передает скрытого ношения передатчик, по которому Яхья мог сообщить командованию реальную численность банды, степень вооруженности, раскрыть систему охраны, где штаб чеченцев, а где заложники. Ничего подобного не случилось!
   От общей растерянности чеченцы скоро оправились и по команде Исрапилова приступили к инженерно-фортификационным работам, используя пленных новосибирцев, но и сами работали, как одержимые. Яхья слышал, как один из новосибирцев говорил: "Мы сюда не воевать приехали. Мы -- чисто общественный порядок"... Яхье было неловко за сибирского парня, по-зэковски сидящего на корточках, оправдывающегося перед журналистами, которые резали вопросами, как ножами:
   - Вы добровольно перешли на сторону боевиков?
   - Мы ни на чью сторону не переходили.
   Дом из трех комнат, где содержали кизлярских милиционеров, принадлежал большой семье: фотографии на стенах никто не тронул.
   Беспокойно вел себя брошенный в панике скот. По селу бродили чужие, вооруженные люди, чей запах пугал животных... Ревела недоенная корова.
   Кизлярских милиционеров все время держали отдельно. Под прицелом араба-наемника в комнате рядом сидело еще несколько гражданских...
   Леча и другой молодой боевик, верно неся службу, не спали. Чувствуя на себе недобрый взгляд Яхьи, подросткового вида чеченец ерзал на стуле, нервно оглаживал автомат, трогал горячей ладонью рукоять ножа, закрепленного в разгрузке на уровне сердца.
   Высоко в небе утюжил воздух самолет-разведчик. Его надсадное, торжественное гудение тревожило Яхью. "Чем там занят пилот? -- думал он. -- Ведет инфракрасную фотосъемку, и назавтра у командиров будет подробная карта села? Или на парашютах "крыло" сбросил разведчиков и, приземлившись, "летучие мыши" начнут действовать бесшумным оружием?" С детских лет ночное гудение самолетов поднимало душу Яхьи... В небе летали люди, мечты которых осуществились!
   Слушая песню моторов, Яхья, как в далеком детстве воспринимал ночные полеты над селом -- весточкой вольных, родных людей, как обещание свободы.
   Комната, где содержался Яхья и его товарищи, осветилась извне, словно на праздничной елке зажглись сотни новогодних лампочек -- это самолет развесил в небе люстры: применил спецосвещение, облегчающее контроль местности. И сразу в соседней комнате хлестанула, разбудившая всех, короткая автоматная очередь. Когда раздались выстрелы, двое охранников метнулись не туда, где стреляли, а на улицу, что спасло их, потому что секундой позже в комнату шагнул с автоматом аварец Аюб Аюбов и, наведя ствол на лежащих милиционеров, с отчаянием крикнул:
   - Сколько будем, как бараны ждать своей участи? Идите за мной! -- Но не успел получить ответ.
   Его убили сбежавшиеся чеченцы: стреляли через окна уже четверо, потом Аюба долго пинали, а когда выволокли во двор, тело в ярости покромсали лопатами.
   На другой день ичкерийцы вели себя, как конвойные псы, не давали разговаривать, не кормили, применяли приклады по любому поводу.
   Уроженец Тляротинского района Аюб Аюбов застрелил араба из отнятого у него автомата. Других подробностей Яхье узнать не пришлось: тех гражданских, кто был свидетелем поступка Аюба, развели по разным дворам. Милиционеров взяли в еще более плотное кольцо и вывели на северную окраину Первомайского, загнали в подвальное помещение:
   - Для вашего же блага,-- пояснили. -- Мы знаем, русские готовятся применить авиацию. Может, иншалла, в живых останетесь.
   Заложникам предстояло ждать... Нервозность, с которой чеченцы общались, говорила, что российская сторона не идет на уступки, а может даже готовится к штурму.
  
   3
   В первую ночь трое собровцев ГУОП ушли в ночную разведку. Решили двигаться скрытно -- ползком, но офицер с афганским опытом сказал:
   - Мы рискуем нарваться на таких же, как мы, или на секреты Буйнакской бригады. Пойдем в полный рост, заляжем только в критическом случае.
   Боевой опыт оправдал себя. Собровцев остановили солдаты 696-го батальона 136-й Буйнакской мотострелковой бригады:
   -- Боевики активно зарываются в землю, -- рассказали мотострелки. -- Копают сами и захваченные в плен милиционеры. Сегодня видели, как роющих окопы новосибирцев чеченцы угощали пирожками. Притащили в кастрюле горячие. -- С заметной завистью говорили голодающие солдаты. Как и все, эту ночь они проводили под открытым небом.
   Уйдя дальше российских аванпостов, собровцы слышали разговоры копающих землю заложников, чавкающие удары лома, хриплые, надорванные голоса:
   - Х... наши село возьмут. Земляные работы идут по всему периметру.
   - Не каркай! -- ответили. -- Чеченцы говорят: подошел какой-то спецназ!
   - Что они развернутыми цепями по полю пойдут? Чехи их вмиг положат.
   - Договорятся... С какими рожами мы домой вернемся? Блокпост сдали. Оружие отобрано. Боезапас в руках Радуева.
   - А мы получали приказ на открытие огня? -- начался спор. -- Начни мы стрелять, ни одного из заложников не осталось бы...
   - Чеченцы ведут себя лояльно. Никого из женщин здесь пальцем не тронули.
   - Идейных из себя изображают!
   - Эй, Урус! Кончай хабар! -- долетел до собровцев брезгливый голос ичкерийского часового.
   Вернувшись к буйнакским мотострелкам, собровцы на дне арыка при свете фонарика нанесли на листок блокнота выявленные огневые точки, месторасположение и глубину ирригационных каналов. Находясь в режиме ожидания, так действовали все спецподразделения.
  
   На подступах к Первомайскому СОБР ГУОП вел походную, строгую жизнь. Исправно менялись караулы, регулярно выходили на позиции снайперы. Собровцы сводного отряда обеспечивали охрану переговоров. На деревянный мосток у северо-восточной окраины встречаться с чеченцами приходили ответственные дагестанские лица.
   К конкретному разговору с боевиками приступало двое-трое уполномоченных, которых сопровождали десятки людей. Настороженной, мрачной толпой они стояли далеко от моста, со скрытым волнением ожидая возвращения переговорщиков. Политические авторитеты Дагестана снова и снова пытались донести до боевиков свое слово, остановить неминуемое.
   Из сообщений военных руководство республики знало, что Дудаев требует кровопролития. В радиообмене его штаба и радуевцев говорилось: "Внимание! Никому не паниковать. Ваши требования не выполняют. Делайте все, что посчитаете нужным. Если что-нибудь они понимать не будут, посадите в автобусы женщин и детей, только не всех -- и забросайте гранатами. Покажите, на что вы способны. Ельцин уже испугался. Готовят мирные переговоры. Займите оборону получше. Если что, то мы вас поддержим. А если они начнут вас уничтожать, то мы делов наделаем -- за 10 дней выведут все войска точно. Ментов с блокпоста зря не уничтожили -- это неправильно. Начинайте заполнять автобусы женщинами и детьми. Покажите, что ради нашего народа вы готовы на все. Ельцин задумался, что с вами дальше делать. Ждите нашей команды. Расстреливайте мирных жителей. Погибнуть должно больше женщин, чем мужчин. Проявляйте хладнокровие".
   Собровцы ГУОП МВД России стали свидетелями, как поздним вечером из Первомайского выехала медицинская "таблетка", в которой сидели женщины и дети. К машине бросились журналисты, оттеснять которых не стали, и скоро в эфир ушла информация, что заложники больны стокгольмским синдромом: не все женщины, отпущенные Радуевым, выбрали свободу. Некоторые заявили, что не хотят в ночное время возвращаться в Кизляр, опасаясь атаки российской авиации и что в преддверии штурма они не оставят своих мужей-заложников. Говорили, что чеченцы относятся к ним, как к сестрам. Особенно многоречивой оказалась тридцатилетняя, болезненно бледная, с обесцвеченными волосами, пухлогубая русская. Собровцам показалось, что эта кокетливо стреляющая глазами женщина в малиновом платке и голубой куртке, даже режиссирует ход события.
   В Кизляр уехала мать с грудным ребенком, женщина с двумя детьми, а остальные заложницы-горожанки, выполнив задуманное Радуевым, вернулись в село. Перевозбужденные увиденным журналисты кинулись к своим средствам связи -- информировать агентства, телеканалы.
   Одну из страшных тайн террористической войны -- стокгольмский синдром: когда людокрады после длительного совместного пребывания с похищенными становятся для них ближе, чем те, кто готовится к их освобождению, было тяжело наблюдать в реальности.
   Собровцы не смели обвинить вернувшихся к Радуеву женщин в малодушии. Несчастные, как будто находились под колдовским воздействием: так цепенеют под взглядом удава существа со слабым сердцем и волей.
   В собровцах ГУОП генералами Егоровым, Батуриным, полковником Зыряновым, подполковником Крестьяниновым было воспитано, что жизнь заложника -- высшая ценность, ради которой надо идти на самопожертвование.
   Стреляя по мишеням, на которых преступник прикрывался заложником, собровцы нарабатывали навык стопроцентного попадания в людокрада, обретали уверенность в праве на возмездие.
   Время, проведенное в боевых командировках, закалило уверенность офицеров в том, что хладнокровие на поле боя способствует результату. Ненависть к противнику, ее эмоциональная составляющая -- давно были в прошлом, остался только спокойный расчет на уничтожение или задержание. Чеченский террорист, прячущийся в больнице, прикрывающийся оперированными, немощными больными, беременными женщинами, не стоил ненависти, не подлежал эмоциональной оценке. По террористу полагалось действовать, как по цели, с хирургическим расчетом: оказываешь вооруженное сопротивление -- умри, сдаешься -- на "Фильтр" в руки следствия, на скамью подсудимых.
   Собровцы знали, что имеют дело с натасканным на убийство противником. Когда Радуева отпустили из Кизляра, офицеров ГУОП охватило разочарование. Крестьянинов это остро почувствовал и сказал: "Боевики не уйдут безнаказанными", -- хотя на большие совещания его не звали.
   Подготовку к операции осуществляли: 1-й заместитель директора ФСБ, начальник Антитеррористического Центра генерал-полковник Валентин З. и армейский генерал-полковник Анатолий П.
  
   4
   Сводный отряд собровцев отдали под команду начальника РУБОП Московской области, генерал-майора милиции Кулешова Константина Александровича. Несмотря на мороз, он ходил в черном берете, с биноклем на груди, и сразу получил прозвище "Че Гевара".
   Собровцы Московского РУБОП убедили его совершить воздушную разведку. Генерал решил вопрос с вертолетом. Летая над селом на военно-транспортном Ми-8, Кулешов наблюдал, как чеченские боевики и заложники роют ходы сообщений, окопы полного профиля, оборудуют в домах и промерзших стогах сена огневые точки. Особо, как отдельные узлы сопротивления, укреплялся центр села, плотной сетью траншей опутали школу, мечеть. Чеченцы готовили круговую, глубоко эшелонированную оборону.
   Разведывательный вылет помог внести в план, имеющийся на руках генерала, серьезные коррективы... Подполковник Московского /Шаболовского/ СОБРа Геннадий Голованов вместе с товарищем -- профессиональным десантником, раздобыв план перспективной застройки Первомайского, немало полазали вокруг села: опросили местных жителей, мышкующих в Первомайском журналистов, разведчиков других силовых структур и, летая над селом, Кулешов оценил разведработу московских собровцев.
   Отлетав над селом с офицерами, генерал-майор Кулешов вышел из вертолета подавленным и, ни слова не говоря, уехал в штаб.
   Результатом полета стала отмена штурма Первомайского, назначенная руководством на 12-е января. По плану командования бойцов отряда "Витязь" и собровцев при поддержке танка и двух БМП нацеливали атаковать село с северной, северо-восточной окраины. Задачу отменили, как не имеющую перспективы.
   В системе своей обороны по скромным подсчетам российской стороны радуевцы имели 15 пулеметов ПК, 4 крупнокалиберных пулемета 12,7 и 14,5 мм, несколько минометов 82 мм, 16 единиц АГС-17, несколько самодельных установок залпового огня, у каждого чеченца было по два-три одноразовых гранатомета РПГ-18 и РПГ-22, РПО-А "Шмель". Среди боевиков установили немало снайперов-профессионалов.
   СОБР РУОП г. Москвы, вылетая в Кизляр, имел всего четыре РПГ-18, три пулемета ПК, два РПО-А "Шмель", два РПГ-7 (к каждому по шесть выстрелов), шесть дымовых шашек, при норме положенности на каждого -- одна шашка.
   Каждый из специальных отрядов, оказавшийся в Дагестане, остро ощущал нехватку необходимых средств. Офицеры не без юмора вспоминали, как им, улетающим в спешке, говорили: "Там все дадут"...
  
   В окрестностях Первомайского могли появиться как отряды чеченских боевиков, так и отряды дагестанских мстителей-добровольцев, поэтому штаб созданной возле Первомайского Объединенной группировки МО и МВД, дал команду закрыть село по периметру, прекратить доступ в зону ответственности силовых структур журналистов и других гражданских лиц.
   Спецназовцы УИН, ОМОН, милиционеры ППС, стоящие на подходе к Первомайскому, пережили немало неприятного, сдерживая толпы разгоряченных людей, идущих на самостоятельное освобождение заложников. Обстановка стала критической, когда чеченцы из окрестных сел, разогретые дудаевскими эмиссарами, пришли к решению, создав живой коридор, вывести радуевцев из кольца окружения.
   ...Сотни полторы мужчин шли со стороны Акбулат-Юрта с будоражащими душу песнями, воинственными молитвами. Старейшины шли сказать свое слово, развести в стороны боевиков Радуева и российских военных. Их вело особое чутье на пролитие крови. Вперед звала родовая память. Гибель каждого мужчины для маленькой Чечни осознавалась непоправимой трагедией.
   Старики-чеченцы, среди них и недовольные диверсией Радуева в Дагестане, все равно шли рядом с дерзкими, сильными сыновьями, танцующими Зикр. Старикам предстояло спасти попавших в капкан молодых волков и волчат. На редкие цепи уиновского спецназа чеченцы надвигались грозной, молитвенной силой...
   На готовящийся прорыв штаб группировки отреагировал решительно. УиН усилили бронетехникой и резервами. Путь на село закрыли намертво. Представители власти в переговоры втягиваться не стали. Изложили старейшинам законодательную сторону вопроса, объяснили возможные последствия.
   Столкнувшись с железной волей, нацеленных на боевые действия спецназовцев МВД, чеченцы через несколько часов ушли.
  
   5
   Позади еще одна иссиня-черная ночь. Полковник Леонид Петров то два часа дремал в Кавзике, то стоял возле костра и снова возвращался в автобус, где было зябко, тревожно, тихо. Под утро зарядил крупный снег, и 12-го января в день своего рождения Леонид Константинович не узнал место стоянки. Искрится празднично снег, одетая в белые шубы техника - будто игрушки под елкой.
   Когда он умывался снегом, главные мысли были о матери: как она там, под Ленинградом?
   Каждой женщине, родившей сына, хочется, чтобы он мужал рядом. Но мать Леонида Петрова быстро поняла, что в доме подрастает воин: справедливый, совестливый, что означало: парень покинет дом. Леонид любил читать книги о Великой Отечественной войне. Соседка по дому воевала в партизанах, и он гордился этим, копил в себе что-то особенное. Вырос спортивным, дисциплинированным, думающим. Учиться уехал в Орджоникидзевское училище внутренних войск. Однажды училище подняли по тревоге, и Леонид впервые оказался в Грозном, где осознал высший смысл службы. Если бы не внутренние войска, в столице Чечено-Ингушетии погибло бы много людей. Он и товарищи по училищу приняли на себя удар националистической стихии, ненависти, политической истерии и вместе с другими подразделениями отвели беду.
   Другой раз он оказался в Грозном в самое костоломное время, по иному осмыслив ценность чистой воды, тепла, хлеба, любви. Он не растерялся, увидев развалины чеченской столицы.
   В советское время Грозный стал картинкой с выставки "Успехи интернационализма". Все национальные противоречия, нестыковки критике не подлежали. Интеллектуальные сомнения наказывались. Преступления на национальной почве маскировались, виновники уходили от прямой ответственности. Никаких других сценариев, кроме поступательного ленинского развития и слияния наций, в советской природе не существовало.
   Прикрываясь лозунгом: "Куй железо, пока Горбачев", на Северном Кавказе во всю эмиссарили сотрудники иностранных спецслужб, формировались и крепли националистические движения, а у Горбачева и Ельцина не было силы воли, ума, решительности, остановить свое сползание в войну. Заигрывание с националистическими движениями, глобальная некомпетентность, выводы специалистов, что на Кавказе все само утрясется, закончились трагедией -- братоубийственным конфликтом.
  
   В день сорокадвухлетия полковник Леонид Петров подводил итоги своего участия в жизни... Он ушел в СОБР с должности заместителя командира полка дивизии Дзержинского. Москву штормило. "Не все у нас получилось, но мы старались жить по-честному", -- эти слова любил повторять первый командир СОБРа полковник Александр Зырянов. Операции СОБРа по захвату преступников отличались продуманностью и фантазией. Каждый выезд юридически оформлялся, готовился документ: сколько сотрудников участвует, кого задерживают, на каком основании.
   Как заместитель командира, Леонид Петров отвечал за материальное обеспечение. В отряде было лучшее оружие, высокоскоростные машины, автомобили прикрытия. Собровцы имели три экипировочных комплекта: в городе работали в черном, за городом - в камуфляжах. Уровень подготовки впечатлял. Лучшие офицеры стажировались за границей. Находясь в Ирландии, собровцы поразили тамошних спецов высоким уровнем огневой подготовки, еще больше удивил низкий уровень их зарплаты. "Где-то сто долларов", -- ответил на вопрос капитан Кукушкин. "В день?" -- спросили его.
   Офицеры ГУОП воевали за идею. Леонида Константиновича радовала моральная чистота людей.
   В официальных документах СОБР именовался "отделом", но в офицерской среде сразу прижилось слово "отряд" -- оно было мужественнее, тверже и в полной мере отвечало боевым задачам подразделения. СОБРу в любую минуту могли дать команду на выполнение специальной задачи: в этом и заключалась элитность отряда.
   Посвящать жен в то, что при выполнении специальных задач мужья могут погибнуть, пострадать -- в отряде было не принято. На их опасения -- собровцы обыкновенно отшучивались.
   Галина Петрова -- воплощенная деликатность -- никогда не требовала больше, чем одарила судьба. Узнав, что жена собровца посмела сказать мужу, вернувшемуся из командировки: "Мне твоя война неинтересна", Галя ужаснулась и решила, что женщина совершила проступок, за который судьба обязательно спросит.
   Служба в СОБРе, как и во внутренних войсках, требовала воли, порядочности, ответственности, знаний, командирского опыта. В СОБР Леонид Петров ушел, потому что осталось много нерастраченных сил. Русский офицер всегда любил испытать себя. Организованная преступность -- внутренний враг -- отличалась сатанинским умом. Об опасности предстоящих мероприятий не говорили. Зато потом, после успешного выезда, начинались дружеские подначки: кто-то споткнулся, упал, что-то невпопад ляпнул: "Стоять, лежать!" -- все это в юмористических тонах обыгрывалось, могло стать анекдотом...
   О тех, кто с началом войны ушел из отряда, Петров думал: "Правильно, что приняли решение сразу. Не тянули резину. От первой командировки отговорился, а от второй, третьей?"
   Он никогда не забывал спецоперацию по освобождению заложников в Минеральных Водах: взрыв чеченской гранаты, вспыхнувший вертолет, раненых осколками, обожженных товарищей, погибших заложников! Это был черный день СОБРа ГУОП. Пресса муссировала, что террорист успел применить гранату, и ни одного слова осуждения террористов. Виноватили тех, кто не профилактировал взрыв. Из множества операций -- это был единственный случай, когда заложники пострадали.
   В 1994 году чеченские террористы словно с ума посходили: захваты заложников один за другим. Собровцы даже летали к Дудаеву и отняли у бандитов денежный выкуп.
   Петров знал, что жизнь заложников в Первомайском держится на волоске. С первых часов пребывания в Дагестане офицеры ощутили некомпетентность старших начальников. Как можно было отдать приказ на вылет из Кизляра без теплых вещей, налегке, с одним БК? У каждого в вещмешке все необходимое для боя и жизни. Днем на равнине в Дагестане относительно тепло, а к вечеру нулевая температура.
   Намечался перехват каравана, и тут отбой! Уложили людей на землю, полагая, что противник вот-вот откроет огонь. На месте не оказалось ни лопат для рытья окопов, ни сухого пайка, даже воды. В этом сказался непрофессионализм людей, пытавшихся руководить прибывающими силами.
   Каждый из генералов в отдельности являлся специалистом своего профиля, но вместе они отдавали заведомо необоснованные приказы. В тактическом плане, может, и грамотные, но в деталях... Зачем отдавать приказ: "На выполнение двенадцать минут"..., когда командиру от КШМ-ки до своего подразделения пешком десять минут... Люди говорили: "Есть!" -- десять минут шли, час собирались... И им за это ничего не было. При постановке задач цифры брались с потолка, ставились рубежи без учета местности и того, что они находятся в зоне огневого поражения противника.
   Возвращаясь из штаба, Крестьянинов это рассказывал, на все волнения заместителей опустошенно махал рукой, и Петров понимал, что сопротивляться непрофессиональным приказам бессмысленно, что-то доказывать -- тоже. Обсуждать -- тем более. Это вызвало бы раздражение и оргвыводы. Прямая связь с Президентом генералов парализовала.
   Ветер дул от села, принося с собой обрывки молитв дагестанского муллы. Не покинув мечеть, он пять раз в день обращался к Аллаху.
  
   Вновь о своем дне рождении Леонид Петров вспомнил только к вечеру, когда стало ясно, что сигнал на штурм не последует. Петров знал, что командир "Веги" -- милицейского аналога "Вымпела" - генерал Круглов предлагал начальству войти в Первомайское в первую же ночь. В "Веге" несли службу недавние офицеры "Вымпела" -- самого мощного спецподразделения в Советском Союзе. Но начальник Антитеррористического Центра ФСБ, зная, что руководство Дагестана категорически против боевых действий на территории республики, ждал, чем закончится диалог между Махачкалой и Москвой.
   Длительное простаивание отрядов спецназначения негативно отражалось на их боеспособности.
   Находясь в Дагестане, гостеприимном, щедром, офицеры недоумевали: со стороны руководства республики, дагестанского МВД бытовая поддержка оказалась минимальной.
   На третий день пребывания на подступах к Первомайскому СОБР ГУОП от братских щедрот ВВ получил три войсковых термоса с горячим, сладким чаем, что для мерзнущих людей стало подарком небес.
  
   ...В ожидании боя, крестьяне окрестных сел, как и жители Первомайского, покидали родные места. В домах Советского, что от Первомайского в полутора километрах, остались преимущественно мужчины: стеречь имущество, ухаживать за скотиной. Женщины и дети эвакуировались в село Теречное, Хасавюрт. Дагестанские крестьяне говорили спецназовцам: "Накажите радуевцев!" -- а руководство Дагестана в своем отношении к российским подразделениям держало нейтралитет.
   Вместительный Икарус у собровцев ГУОП давно отобрали, выделив маломестный Кавзик, где офицеры ночевали, меняясь через два часа.
   За рулем автобуса теперь сидел водитель из Краснодарского ОМОНа -- боевой парень, который, как и собровцы, нес службу ни на что не жалуясь, молча недоумевая. Он видел, как плевали в автобусы с боевиками жители Первомайского, как приветствовали радуевцев чеченцы-аккинцы.
   В дагестанском руководстве некому было отдать приказ: помочь продовольствием и дровами стынущим на январском ветру под дождем и снегом российским спецназовцам, солдатам 696-го батальона 136-й Буйнакской бригады, полутора взводам десантников 7-й Новороссийской дивизии, спецназовцам 22-й бригады ГРУ, перекрывшим боевикам пути отхода за Терек.
   Ценя возможность отдохнуть в Кавзике, заместители командира СОБРа полковники Петров и Миронов сели на первое, за водителем, сидение, открыли выданную в штабе плохонькую ксерокопию "Плана перспективного развития Первомайского". По карте грубо читалось, что с запада на восток село развернуто на 1 километр 800 метров, с юга на север в глубину -- на 800 метров.
   Читая импровизированную карту, зная обстановку, Петров понимал, что СОБРу предстоит общевойсковой бой. Обученные молниеносным захватам, умеющие штурмовать квартиры, дом, автобус, железнодорожный вагон, самолет, офицерам -- не все в отряде имели опыт взятия Грозного -- теперь предстояло участвовать в наступлении... Штурмующим населенный пункт в обороне, предстояло осуществить подход к полю сражения, занять исходное положение, суметь сблизиться с террористами, ворваться в их расположение и, уничтожив врага, освободить заложников.
   Первомайское было утыкано хоздворами, сараями, сотнями подсобных строений. Усадьбы отделялись друг от друга заборами из камня, сетки-рабицы, преодолевая которые можно было обнаружить себя десятки раз: получить пулю снайпера, попасть под выстрел гранатометчика.
   Возле автобусов, стоящих ниточкой, те из собровцев, кому еще предстояло отдохнуть в тепле, разжигали костры.
   Сидя за планом, обсуждая с Мироновым перспективы боя, Петров так и не вспомнил о своем дне рождения. Давила тяжесть предстоящей задачи... Вдруг стали подходить офицеры, поздравлять, крепко жать руку... Кто-то пытался шутить...
   Когда за серыми окнами автобуса набрал силу мороз, свое взяла тишина: военные люди умеют дорожить недолгим отдыхом. Петров с Мироновым перешли на шепот:
   -- Нормы положенности устарели, -- говорил Миронов. -- Будем строго следить за расходом пайков. Еще сутки-двое, и людей надо менять...
   - Не уверен, что об этом подумают,-- ответил Петров. -- Сбивать боевое охранение, разрубать узлы обороны чеченцев бросят "Витязь" и нас; а добивать боевиков, освобождать заложников поручат Альфе, Веге и спецназу Службы безопасности Президента.
   - Я уже слышал... Байка по автобусам ходит. Якобы "Ашники" говорили: "Пусть собровцы загонят чеченцев в отдельно стоящий дом, а мы его штурманем".
   - Шутка, рожденная на морозе. - Хотел, но не смог улыбнуться Петров.
   Дремавший за спинами старших офицеров собровец негромко вошел в разговор:
   - Мы в Моздоке четыре часа на морозе мерзли. Никто, как всегда, не встретил. А они первые прилетают, первые улетают. Вот увидите, с какими трудностями возвращаться будем.
   Два очередных часа на отдых пролетели. Никто из собровцев ГУОП в автобусе не задержался. Люди просыпались и безропотно уходили на холод.
   Полковник Леонид Петров освободил место возле окна раньше положенного. Бесприютное пространство, черная влажная мгла, вздернув нервы, быстро вернули в реальность.
   Водители, жалея технику, скупились на тепло в автобусах, люди грелись воспоминаниями, забывались в дремоте, а, нырнув в темноту, спешили к кострам, рискуя попасть под чеченские минометы.
  
   Командир СОБРа Крестьянинов Андрей Владимирович еще ни разу не отдохнул в автобусе: неприхотливый, выносливый, урывая время для сна, привычно жертвуя, он разрешал себе подремать только в милицейском Кунге - в черном, холодном ящике.
   Высокий, жилистый, Крестьянинов обладал неуемной энергией. Человек ровного настроения, решение трудных служебных задач он находил быстро, никогда не паниковал. То, что Крестьянинов родился воином, не требовало доказательств. Его назначение командиром было своевременным решением руководства.
   Крестьянинов переживал, что люди вылетели в Дагестан без дополнительных запасов еды, теплых вещей. Идучи на рать, все беспокоились о боевом питании: набивали РД патронами и гранатами. Здесь, в Дагестане, он видел, как зачищали территорию тыловики милицейских подразделений: ухватистые, трезво ориентирующиеся, мужики искали в соседних селах воду, водку, хлеб, мясо. В ближайших к Первомайскому сельских магазинах раскупили все, что казалось съестным.
   То, что собровцев не задействовали на блокпостах, в оцеплении, говорило Крестьянинову, что их обязательно введут в бой. Бросить на боевиков, засевших в окопах и дзотах, девятнадцатилетних пацанов мотострелкового батальона 136-й бригады МО было бы не лучшим выходом. Солдатушек в открытом поле всех бы поубивали...
   Воевавший в Грозном в январе 1995 года Крестьянинов видел на улицах этого страшного города сотни трупов российских юношей в общевойсковой форме, против которых воевали готовые к бойне осатанелые чеченские мужики.
   Некому было жаловаться на время, в которое выпало жить. Систему, где служил Крестьянинов, создавали, чтобы пересилить организованную преступность, но вместо одной срубленной головы дракона, вырастало две. Так было всегда, когда Россия ослабевала.
   Крестьянинов не был романтиком. Романтизмом болели другие, кто не мог с полной выкладкой пробежать двадцатку... Романтизм уходил с потом, пропадал безвозвратно под настильным пулеметным огнем, под вой летящих мин, когда кажется, что ноги у тебя двух метров, а ты поджимаешь их под себя и не то молишься, не то стонешь: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного"...
  
   6
   В пятом часу вечера 13-го января начальник Антитеррористического Центра ФСБ, генерал-полковник З. объявил, что решение на проведение операции принято, что в бой, после того как по радуевцам отработают артиллерия и авиация, с юга и юго-востока пойдут спецназовцы "Витязя" и офицеры сводного СОБРа. Их задача -- взломать боевое охранение чеченцев, уничтожить их оборону, приступить к освобождению заложников. Решающий удар по противнику нанесут спецподразделения ФСБ и милицейская "Вега".
   - Приступить к выполнению задачи немедленно: выступить форсированным маршем и сходу вступить в бой, -- решительно подытожил генерал-полковник З.
   Командир "Витязя" полковник Никишин поднялся и, представившись, сказал:
   - Прошу уточнить, как выдвигаться: на машинах или пешим порядком? Через два часа стемнеет. При подходе к селу на технике, чеченцы могут встретить нас гранатометным огнем. Пеший марш -- это пять километров в час. Мы не успеем до темноты. Система обороны боевиков нам неизвестна. Прежде, чем вгрызаться в нее, надо знать какова она... Нужно время. Мое предложение, с которым согласятся все, кому идти в бой: провести рекогносцировку с утра. Осмотреться. И только тогда атаковать...
   Поразмыслив, генерал-полковник З. принял решение начать операцию с утра 14-го января.
   Теперь командир "Витязя" мог в разумных пределах довести полученную информацию до личного состава отряда, после чего кровь по жилам у всех побежала быстрее.
  
  
   Для Дмитрия Евдокимова, рядового отряда "Витязь" команда "отбой" была отличной возможностью побывать дома. Он долго не позволял себе уснуть -- уйти в неизвестность. Дмитрий мысленно ходил по дому, поправлял подушки и одеяла спящих младших сестер и брата. Дагестан жил по-московскому времени -- значит, с родным селом разница два часа. Дома уже двенадцать ночи.
   Евдокимова волновало, что надо будет штурмовать село с таким родным названием -- Первомайское. На родине он жил и призывался из села Первомайского Мишкинского района Курганской области. И это обстоятельство на него непонятно действовало.
   Когда сердце начинало биться, словно птица рвалась из клетки, Дмитрий молился. Иисусовой молитве научила мать Людмила Васильевна -- смиренная, изробленная сельская женщина. Дмитрий давно не видел ее и тосковал по доброте матери, по ее умению внушить, что завтрашний день будет лучше прошедшего.
   Для того чтобы снова увидеть мать, надо было с боем пройти село Первомайское и освободить заложников -- гражданских людей и милиционеров. Он знал, что в заложниках не партийные боссы, ни богачи, а такие же, как его мама и отчим, труженики, живущие своим трудом, вкалывающие на земле, что в заложниках дети того же возраста, как его сестры и брат.
   То, что он много лет прожил в селе Первомайском, откуда призывался, а теперь готовился штурмовать дагестанский населенный пункт под таким же названием, он скрывал. Хотелось рассказать об этом товарищам по группе спецназначения, но от природы молчун, Дмитрий сохранил свою причастность к Первомайскому в тайне. То, что жители бежали, а в селе хозяйничали чеченцы, он переживал, как свое личное. Ему представилось, что это его мать лишилась крова и мыкает горе на дагестанских дорогах, что это его скотину боевики пускают под нож.
   Радуевцы, разрушив привычный дагестанский уклад, вступили в схватку с главной сущностью души Дмитрия Евдокимова -- справедливостью. И таких, как он, в "Витязе" служило немало. Тем, кто с детства много физически трудился: копал землю, таскал воду, пилил дрова, косил литовкой траву, охотился, бегал на лыжах -- при наборе в отряд отдавали предпочтение. Опытные профессионалы-спецназовцы легко находили их в толпе новобранцев. На сырых, аморфных новичках взгляд "покупателя" не останавливался. Глаза искали жилистых, знающих себе цену, подтянутых парней с уверенным, полным достоинства взглядом. Как правило, те, кого отбирали в отряд, готовились к армейской службе заранее.
   Дмитрий Евдокимов любил отжиматься. Посадит младшего брата на спину, и как считала мама, мучает себя. Она даже ругала его: "Дима, ну зачем ты над собой издеваешься?"
   В семье он был первым ребенком. Его отец умер, когда Дмитрию не исполнилось двух лет. Отчима он сначала не признавал. Называл Сашкой: ни дядей, ни по имени-отчеству... А потом сдружился, полюбил, как родного... Любил с ним ездить на открытие охоты, встречать на рыбалке зорьку.
   Перед уходом в армию с другом Лешей Баюшевым на одном велосипеде они поехали на озеро в восемнадцати километрах от дома и на удочку наловили ведро карасей.
   Дима мечтал съездить в Артек -- увидеть Черное море. Ему казалось, оно звало к себе, как эхо в лесу. Еще он любил горы. Под селом Первомайским в Курганской области были свои невысокие "Косогоры". Он не боялся их: исходил на лыжах, ловко спускался с вершин.
   Когда отряд поднялся "в ружье" и сказали, что впереди Дагестан, он обрадовался, что хоть одна мечта исполнится. Горы манили... Морское пространство и высота скал, он чувствовал, могли стать его будущим. Легкий на дорогу, на бег, Дмитрий Евдокимов знал: предстоит что-то невиданное.
   Дмитрий любил свое Первомайское -- его праздничное название. Первого мая над селом всегда ликовало солнце. Мальчишки и девчонки приходили в старенькую, с высокими потолками, школу в белых рубашках, светлых кофточках. В этот день в Первомайском много пели и танцевали, из открытых окон деревенских домов рвалась на улицу веселая музыка.
   Первого мая 1992 года в шестнадцать лет он вдруг понял, что девичья красота дороже моря и гор, что пятнадцатилетняя девочка так же недоступна, как мечта о прекрасном. Ему стало куда интереснее жить, когда осознал, что помимо красоты леса, есть другие тайны личного становления.
   Он ушел в армию нецелованным, руки любимой его ни разу не приласкали... Только сестра Лена, прощаясь, не выпускала из объятий, глядела и не могла наглядеться на брата -- лучшего человека на свете. Это на нее умную, серьезную, хорошо учившуюся девочку он потратил первые заработанные деньги.
   Он ехал служить в Москву первопрестольную, и не важно, что его часть стояла в Балашихе: от Москвы еще тридцать пять минут на маршрутке. Впереди была целая жизнь, но сначала два года полагалось отдать Родине.
  
   В отряд "Витязь" Евдокимова отобрали из общего потока призванных на службу в ОДОН. Спецназ и разведчики первыми знакомились с молодыми. На Дмитрия, высокого, мускулистого, спокойно ожидавшего внимания "покупателей", быстро обратили внимание. Офицер в краповом берете задал вопрос...
   - Да, бегал на лыжах. Закончил профтехучилище. Жил в селе. Помогал матери по хозяйству, -- уверенно отвечал Дмитрий.
   В его характеристике заинтересованный офицер прочитал: "Трудолюбив, любознателен, спортсмен, организовал в родном селе десятки соревнований". Парень был охотник, рыбак, прекрасно ориентировался в лесу.
   - Вырос в бору, -- сознался офицеру Дмитрий.
   Это при Советской власти в дивизию Дзержинского из Курганской области брали на службу два--три человека. Кандидатов в дивизию предварительно изучали: нет ли в семье судимых, какова психологическая устойчивость парня, есть ли наколки на теле? В дивизии Дзержинского испокон веков служили только славяне Центральной России, Украины и Белоруссии. В постперестроечные годы, когда вошли в возраст "горбачевские дети", набор в элитные части осложнился. В столичных городах здоровых юношей стало немного. С 1991 года ОДОН широко открыл двери для сельских ребят с Урала, Сибири.
   Дмитрий Евдокимов легко сдал тестирование. Отжаться 50-60 раз? Пожалуйста. Упражнения на координацию и растяжки? Выполнил... Четыре боя по три минуты? Это мало кому давалось! Победить в рукопашных схватках краповых беретов не представлялось возможным. Главное требование к кандидатам на место в отряде -- не сдаться, не отказаться от боя. Подняться на ноги, когда тебя сбили ударом -- раз, два... Вставай, хотя перед глазами круги, в ушах звон... и головокружение. Трудно ударить старшего товарища по оружию, еще труднее увидеть в нем во время схватки врага...
   Воинскую спецназовскую науку Евдокимов осваивал успешно. Неразбалованный, уверенно переносил тяготы службы. Отлично бегал кроссы.
   Учась в профтехучилище, он каждый день на автобусе должен был ездить из Первомайского в райцентр Мишкино и обратно. Но деньги на дорогу, которые выдавала мать, Дмитрий любил потратить на сладости сестренкам и брату, а из Первомайского до Мишкино он бежал больше двенадцати километров или шел быстрым шагом -- готовился к службе в армии. Мечтал служить в спецназе, который мог открыть дорогу в большую жизнь.
   Рядовой Дмитрий Евдокимов -- гибкий, по-боксерски длиннорукий, выносливый, цепкий, очень сильный получил от "дедов" прозвище "Обезьяна", но не обижался: в армии "погоняло" дают не чтобы обидеть, как на гражданке, а за качества, отличающие тебя от других.
   Он легко вошел в группу специального назначения. "Подняться на этаж" -- означало стать полноправным бойцом группы, получить свое заслуженное место в кубрике, где солдаты и сержанты жили одной семьей. Из таких штурмовых групп, живущих вместе, как братья одной фамилии, слагалась боевая мощь "Витязя".
   Дмитрий вспоминал мать, отчима, с которым очень дружил, брата, сестренок. Каждый прожитый среди них день казался радостным.
   Уходя в армию, Дмитрий не успел сдать собранный им летом металлолом: рассчитывал на вырученные деньги одеть сестренок и брата в школу.
   В Дагестане он вспомнил об этом и подумал, что, вернувшись домой, в первые же дни вывезет металл, который наверняка подрастет в цене.
   В спецназе его жизнь прекратила движение по течению. Он перестал быть серебряным карасем в тихой, сельской заводи. Отряд "Витязь" имел статус спецподразделения постоянной готовности. Днем и ночью бодрствовали дежурные группы специального назначения. На плацу части под охраной стоял бэтээр, готовый к немедленной боевой работе.
   Жизнь Евдокимова теперь шла против течения. Надо было уметь действовать вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Воевать следовало по заветам: "Жизнь друга дороже собственной!", а выполнение боевого приказа -- святой закон, за неисполнение которого государство могло покарать.
   Границы мира, добра и зла для Дмитрия Евдокимова расширились. Он научился думать о других людях лучше, чем о себе. Узнал о коварстве преступного мира в подробностях, ему поведали, что у врагов Отечества тоже есть сумма идей, за которую они способны пойти на смерть. Враг в Ичкерии желал расширения своих границ, там было модно иметь русских рабов и наложниц.
   В расположении отряда -- на каждом из этажей -- на стенах висели фотографии молодых парней -- бойцов, прапорщиков и офицеров "Витязя", погибших в боестолкновениях, сражениях с новыми врагами России: сепаратистами, террористами, людокрадами, боевиками. Дмитрию открылось, что пока он учился, ходил в лес по грибы и за ягодами, ловил рыбу, на юге России копилась черная хмарь, шли бои. И теперь его очередь биться с ней!
   Дмитрий быстро научился переключаться от внутреннего спокойствия к агрессивной концентрации сил. Успешно пройдя курс молодого бойца, Дмитрий Евдокимов сдал экзамены на право ношения личного жетона. Это не означало, что он уже полнокровный спецназовец внутренних войск. Когда он видел перед собой солдата или офицера в берете цвета крови -- "краповика" - Дмитрий немел от восторга. Рядом с ним служили, набирали высоту люди, прошедшие испытания на право ношения крапового берета -- высшего знака отличия: доказательство того, что ты прошел через ад элитных экзаменов на принадлежность к спецназу. Когда Дмитрий узнал, как сдают на "краповый берет", он, потрясенный, не один день переваривал это.
   Краповикам - носителям победоносного сердца, на всех операциях идущим впереди, ставились самые рискованные, невыполнимые задачи, которые успешно решались.
   Рядовой Евдокимов мечтал войти в это сверхэлитное братство, заслуженно носить краповый берет. Он знал, что из сотни спецназовцев к финишу придут единицы... Следовало по пересеченной местности пробежать двенадцать километров -- в шлеме "Маска-1", в бронежилете, с автоматом. Потом кандидата на краповый берет ждала огненно-штурмовая полоса, осложненная препятствиями, при постоянных разрывах имитационных средств. Затем разрешалось проверить оружие, с которым ты прошел через топкие болота и воду. Десять минут на замену одежды... Следующий этап -- высотная подготовка, когда, используя спусковое роликовое устройство, ты должен переместиться с пятого этажа на 4-й, на уровне 3-го этажа требовалось открыть огонь, в окно второго этажа бросить гранату -- и на все про все пять секунд. Дальше экзамен по акробатике, а на завершающем этапе двенадцать минут рукопашного боя с теми, кто уже носит краповый берет и принимает тебя на Олимп бессмертных. Евдокимов верил, что краповиком надо родиться. Из ста военнослужащих внутренних войск, заявивших о готовности пройти испытания, берет могли получить только семь-восемь-двенадцать спецназовцев. С равной силой готовились все, но выстоять могли только те, кого любит Победа, кому родители передали сохраненную и приумноженную генетическую силу предков.
   Обладателем берета цвета крови, пролитой за Родину, мог стать воин, одаренный необыкновенной силой духа.
   Краповый берет простым смертным даже не разрешали брать в руки. Не дай Бог, проходя по кубрику, случайно сбить плечом берет, висящий на гвоздике в почетном месте...
   Командировка в Дагестан прервала тренировки Дмитрия на сдачу... Судьба давала шанс проверить себя в реальном бою.
  
   В тентованном "Урале", где в спальных мешках ночевали бойцы "Витязя", никто не мерз. Парни лежали по-братски тесно. Солдат грели воспоминания. Крепче, чем у других, был сон тех, кто четвертого декабря 1995 года вернулся из пятнадцатимесячной командировки. Месяц в казарме изрядно утомил их строгостью, уставной дисциплиной. И вот бойцы снова в полевых условиях, задача понятна и возвышает душу.
   Никто не допускал мысли, что могут убить. Вера в собственное бессмертие была мощным преимуществом спецназовцев срочной службы. Молодежь неиссякаемого азарта, засыпая, думала о предстоящем, как о возможности показать себя, отличиться в глазах командира, своих офицеров. Не все участники боевых действий в Чечне побывали в отпуске и рассчитывали после операции в Дагестане съездить домой, погулять с девчонками, пройти по улицам родных городов, сел и поселков с наградами на левой стороне груди, в краповых беретах...
  
   Отряд "Витязь" был гордостью ОДОНа -- Отдельной дивизии оперативного назначения. Эта привилегированная дивизия ВВ МВД десятки лет охраняла комплекс зданий ЦК Коммунистической партии и Правительства. В первые годы после своего создания сражалась с вооруженными бандами по всей огромной стране. Дзержинцы покрыли себя славой в Великую Отечественную войну.
   Время, когда Берия хищным филином парил над Кремлем, в дивизии вспоминать не любили. После войны с фашистами ее подразделения бились с националистами на Западной Украине, в Прибалтике, и выучке дзержинцев завидовали армейцы. Главной привилегий дивизии было -- первой оказаться там, где внутренний враг сконцентрировался и применил оружие.
   Мятежи, революции, гражданские войны безумно кровавы. Недавние мирные граждане уничтожают друг друга с особой жестокостью, возмущенные тем, что против бьются свои, с кем вместе работали, учились, растили хлеб, служили в армии. Дзержинцы всегда знали: в гражданских войнах и мятежах высок процент уголовников. Смута -- любимое время беспредельщиков и насильников... Это воля, о которой мечтают на нарах, а противостоять смуте, бунту, уголовному беспределу могут только подготовленные государством люди.
   В девяностых годах "Витязь" оказался на острие политических конфликтов. Развал СССР спецназовцы МВД пережили острее других. Кровь и страдания турок-месхитинцев, армян и азербайджанцев, осетин и ингушей, абхазцев, жителей Приднестровья российский спецназ пережил вместе с ними и не хотел гражданской войны в стране.
   Оппозиционные силы в России сделали ставку на Хасбулатова и Руцкого, которые не смогли удержать своих сторонников от насилия. Действия лидеров были спонтанны, лишены поддержки широких масс в провинции. Попытка захвата "Останкино" стала доказательством того, что эмоции этих государственных людей бежали впереди здравого смысла.
   Никишин находился в здании телецентра, когда сторонник Верховного Совета произвел выстрел из гранатомета. В эту минуту атакующие, применяя захваченный ЗИЛ, выбивали входные двери. Оперение гранатометного заряда сломало шейные позвонки витязя Ситникова, а в спецназе дороже жизни бойца ничего нет. И если идущие во власть начинают с убийства коренного защитника страны, спецназу ВВ с ними не по дороге. Отряд "Витязь" не мог дать волю гражданской войне, открыть шлюзы для стока крови, в которой бы утонули все.
   События октября 1993 года Никишин вспоминал с болью. "Кто прав, кто виноват" -- рассудить здраво время еще не наступило. Только Суд Божий мог определить правых и виноватых.
   Верхние эшелоны власти -- прямые организаторы политического конфликта в те дни не пострадали. В землю, как всегда на Руси, первыми легли романтики, кто исповедовал истину: "Жить надо так, словно судьба России зависит от тебя". Никишин знал это завещание русского генерала Лавра Корнилова, не раз применял его к себе.
   Не в силах помнить о жертвах конфликтов, политики оставили эту горькую долю спецназу -- дежурному средству спасения государственной власти.
  
   7
   Четырнадцатого января, совершив на технике пятнадцатикилометровый марш, когда дневной свет стал добегать до земли, отряд специального назначения "Витязь" прибыл в район села Первомайского. Ночью подморозило, и туман прятал пространство. Восьмикратный бинокль Никишина выхватывал темные углы частных строений, по всему фронту лезла в глаза изморозь, испятнавшая, как оспа, каменные заборы и сетку-рабицу.
   Никишин все ближе и ближе подступал к селу. Здесь на южной, юго-восточной окраине активное движение войск еще не началось... Отряд "Витязь" ждал своего командира на востоке, у вертолетной площадки...
   Ответственный офицер Александр Николаевич Никишин перед каждой операцией сам выходил на рекогносцировку.
   Чтобы ворваться в село с юго-востока и юга, личному составу предстояло миновать арыки с открытой водой. Это была преграда: вымокшие спецназовцы на морозе могли быстро утратить работоспособность. "Для прохода по дну арыков, -- решил Никишин, -- используем, как подручные средства гранатные или снарядные ящики. Набьем их камнями -- чем не мостки?" Ящики надумали позаимствовать у артиллеристов 136-й бригады. Их пехота в бой не готовилась. Руководство операции решило задействовать только ствольную артиллерию и БМП.
   Под прикрытием нескольких бойцов, Никишин на юго-восточной окраине изучал передний край. Работал с предельным вниманием. Рядом прошли две БМП, бессмысленно покрутились, и одна машина неожиданно потеряла ход. Из командирского люка вылез недовольный молоденький старший лейтенант, крикнул что-то резкое вглубь брони и не спеша закурил.
   Никишин подошел к БМП, поздоровался, завел разговор. Старший лейтенант "парился" возле Первомайского с 10-го января, успев за эти сутки хорошо осмотреться и сделать выводы.
   -- Если бы я атаковал, то не в лоб, -- ища понимания у Никишина, заинтересованно сказал старлей. -- Есть тут засыпанный снегом, ведущий "чехам" во фланг, арык. Пройдя по нему, можно только так снести их боевое охранение.
   -- Где!? Покажи! -- разволновался Никишин. Старший лейтенант охотно покинул машину и скрытно, долго лазал по снегу с командиром "Витязя" и его офицерами.
   Полковник Никишин попрощался с тезкой -- тоже Александром, обнявшись, но, занятые делом, представиться друг другу забыли.
   Когда белым утром ОСН "Витязь" вышел на исходную, его командир знал, как сбить чеченцев с позиций, расплющить их между молотом и наковальней.
  
  
   Переброс людей, которым предстояло штурмовать село с южной окраины, начали еще в темноте. Караван автобусов с собровцами тронулся, как густо населенный пассажирский состав: величаво и настороженно. Поплыла за окнами, отрешенная от всего живого черно-синяя муть. На правом повороте возле блокпоста собровцы увидели хаотичное мелькание ручных фонариков -- это уиновцы удаляли с проезжей части встревоженных журналистов.
   В селе Советском капитан СОБРА ГУОП Сергей Егорычев заметил стоящую у раскрытой калитки дагестанку, пожилую, в стеганой куртке, в низко надвинутом на лоб черном платке. Аскетичная, худая женщина глядела в землю, и капитан почувствовал ее тоску по тем, кому предстояло уничтожать друг друга.
   Покинув автобусы, глотнув колкий, морозный воздух, с первыми искрами рассвета собровцы увидели перед собой размокшее поле, по которому будто морские волны катились: осенью трактора бурунами вздыбили почву.
   Перспектива выдвижения по болоту -- топнуть под огнем противника в грязи и арыках была налицо...
   По фронту на тысячи восьмистах метрах готовились к атаке спецназовцы МВД России. Спецназовцы ФСБ ожидали своего часа во втором эшелоне.
  
   ...СОБР московского РУБОП 13-го января сумел добыть десять одноразовых гранатометов и тридцать ракет белого огня. Особенно не хватало "Шмелей".
   Для наступления москвичам "нарезали" левый фланг. С подготовленной офицерами карты на "План перспективного развития села" командир перенес разведанные с вертолета позиции, огневые точки противника.
   Собровцам Москвы, Волгограда, Краснодара, Ставропольского края требовалось пройти 500--600 метров голым полем. Дальше шел ров -- искусственный канал для подачи воды: шириной 5 метров, глубиной 4 метра. Воды во рву 0,5-0,7 метра, столько же ила. Общая глубина водяного покрытия 1,2-1,5 метра. После рва, чтобы дойти до первых строений Первомайского, требовалось под огнем преодолеть сельское кладбище -- еще 250 метров плоской земли.
   На этом направлении собровцы уже давно зафиксировали сильно укрепленный боевиками хоздвор с бетонным забором, в котором духи выбили ломами бойницы, отрыв за ними ячейки. На расстоянии 20-30 метров от забора, ближе ко рву, офицеры засекли дот, основой которого была вырытая земля и уложенная сверху бетонная плита толщиной 60-70 сантиметров. Сооружение имело три амбразуры: одна -- впереди, две -- по бокам. Справа и слева от дота, на расстоянии 30-50 метров, чеченцы соорудили два дзота. И соединили все три огневые точки ходами сообщения: дзоты прикрывали дот с флангов от нанесения по нему огневого поражения.
   В боевых порядках собровцев ласточкой пролетела весть, что руководство операцией обещает для подавления огневых средств чеченцев артиллерийский огонь по-максимуму и мощную вертолетную поддержку... Кто-то из генералов якобы сказал: "Мы задействуем "Грады". Вам останется пройти по селу, как по лунной поверхности, и добить духов"...
   Собровцы, воспитанные, что жизнь заложника дороже своей, взволнованно обсуждали, что при таком воздействии погибнут невинные.
   О заложниках, их численности, где содержатся, сколько мужчин, женщин, есть ли дети -- точной информации не обнародовали. Сказали, что их около 165.
  
   Количество людей, уходящих в бой, открыло Крестьянинову, что чеченцев недооценивают. Он не верил, что артиллерийский удар будет всесокрушающим. Террористический акт в Кизляре президент Ичкерии замыслил, как политическую акцию. Боевики отчаянно себя пиарили, и скопище иностранных, российских журналистов за оцеплением, говорило, что мировые агентства купились. "Адекватного воздействия по чеченцам не будет, -- думал Андрей Владимирович -- И по лунной поверхности, мы не пройдем, а чтобы подчеркнуть уголовный характер чеченского рейда вся боевая нагрузка ляжет на милицейский спецназ".
   Крестьянинов цепко держал в памяти, что в первой фазе захвата больницы Радуев требовал встречи Бориса Ельцина с Джохаром Дудаевым, признания генерала законным президентом Чеченской Республики. Разговоры, что повстречайся они после ноября 1994 года, и войны бы не было, Крестьянинов считал обывательскими. На переговорах с Министром обороны России Грачевым, генерал Дудаев в минуту откровенности признался, что приступить к мирному диалогу с Россией ему не позволит ближнее окружение: "Не станет меня, придет другой политик. Решают не здесь".
   Крестьянинов видел, что его люди настроились, и с благодарностью вспоминал генерала Бориса Никодимовича Батурина, который в ГУОПе курировал СОБР, отвечал за подбор кадров. Он с генералом Егоровым отобрали офицеров душевного порыва, неравнодушных, переживающих за страну.
   Пройдя первое боевое крещение в январе 1995 года, собровцы открыли в себе безрассудную храбрость. Говорили о боевиках с пониманием: "Если не ты, так он тебя"...
   Убывающим в Чечню в декабре 1994 года собровцам довели информацию, что в Грозном ходят трамваи, кипит мирная жизнь лояльных к России людей, ждущих освобождения от Дудаева. Спецназовцев откровенно дезинформировали. Никто не сказал -- почему?
   В Дагестане кто-то тоже переигрывал с конспирацией. Тайной оказалось авторство плана операции. Говорили: всему голова кто-то из Генерального штаба...
   Когда утром 14-го спецназовцам, стоящим на рубеже, дали отбой, крик разочарования прошел по рядам офицеров.
   Скоро все знали, что по всей линии обороны чеченцы подняли заложников на бруствер окопов.
   Поговорив с Кулешовым, Крестьянинов сообщил собровцам, что из Москвы летят Министр МВД и директор ФСБ, чтобы лично принять участие в операции...
  
   8
   Четырнадцатого января 1996 года поднятый с новосибирскими милиционерами на бруствер окопа подполковник Яхья Закиряев хотел, чтобы атака российского спецназа началась немедленно. Заложники были смертельно утомлены и унижены. Обладатель острого зрения Яхья видел направленные в его сторону, как пики, длинноствольные жерла пушек и ждал... Мысли о свободе, которую собирались вернуть ему и другим заложникам, больше не приходили. Зная, что операция по взятию Первомайского станет кровавой, Яхья готовился умереть.
   Он видел: возле пушек суетятся серые фигурки солдат, что его и новосибирцев рассматривают в бинокли люди в белых подшлемниках и мысленно обращался к ним: "Подшлемники снять!". Так броско демаскирующе они высвечивались.
   Стоя под нацеленным в спину чеченским автоматом, Яхья знал ход мыслей радуевцев. При всей ненависти к русским, они верили в их благородство, в неспособность начать канонаду, когда заложники живым щитом замерли над окопами. Племянники сатаны, лишь бы продлить существование, шли на любую подлость.
   С момента, когда заложник Аюб Аюбов отнял оружие у араба, чеченцы опасались мятежа кизлярцев. Аюбов упорно не участвовал в строительстве укреплений, его наказывали прикладами, черенками лопат. Он сумел защитить свою честь!
   Подполковник Яхья Закиряев и другие милиционеры стояли, будто привязанные к расстрельным столбам. Стоя на бруствере, мало кто из заложников махал белыми тряпками, а между их ног с автоматами и пулеметами, скаля зубы, в окопах стояли боевики.
   Дни и ночи плена Яхья думал о свободе, как о главной ценности жизни. Больше он себе не сочувствовал, посвящая время мыслям о тех, кому предстояло атаковать ичкерийцев, и просил Аллаха помочь русским быть щедрее в артиллерийском и авиационном налетах, чтобы удар по врагу стал сокрушительным, и чуть не зарыдал от горя, когда спецназовцы с исходной ушли.
  
   Оставшийся день переговоры шли только в эфире. Представители Объединенной группировки предлагали отпустить заложников и сдаться, Радуев и Исрапилов заявляли, что в случае штурма, начнут расстрелы. Зная направление главного удара, они снова выгнали на земляные работы заложников-мужчин.
   Штаб операции располагал информацией, что с территории Чечни Радуева инструктирует начальник Главного штаба дудаевских формирований Аслан Масхадов. В радиоперехвате утром 14-го он приказал: "На переговоры не идти".
   Российская внешняя разведка сообщила: "Операцию в Кизляре разработал гражданин Пакистана, чеченец по национальности, Фатх... До прибытия в Ичкерию, он пять лет воевал в Афганистане. Костяк его взвода исламистов - 50 человек, в его составе чеченцы -- граждане Пакистана и Иордании. Взвод имеет название "Ной-берра" -- "Дети Ноя".
   9
   Все эти дни боевики безуспешно требовали, чтобы жители Дагестана организовали живой щит между ними и федеральными силами для безопасного продвижения в Чечню.
   На митинге в Махачкале откровенно говорили: "Чеченцы унизили, оскорбили достоинство дагестанцев. Они посягнули, как и в Буденновске на женщин. Они, чеченцы, не мужчины. Если бы это были мужчины и мусульмане, они бы не стали врываться к роженицам. Это позор, это не по-мужски и не по-мусульмански!"
   В заявлении общества "Маслиат" /Примирение/ подчеркивалось: "Захватить родильный дом и больницу -- это не мужество, а варварство и трусость. Это позорит не только имя чеченца, но и доброе имя мусульманина... Это черная неблагодарность Дагестану и нашим народам"...
   Гневная реакция многонационального Дагестана держала Радуева в напряжении, и он не решался казнить милиционеров. Понимал -- это даст повод России обрушиться всей мощью, а погибших при штурме заложников легко спишут на радуевскую жестокость. Приходилось тянуть время, лавировать.
   На условия сдаться Исрапилов и Радуев не отвечали категорическим отказом еще и потому, что ждали обещанного Масхадовым деблокирующего удара.
   В течение последних суток к радуевцам пытались пробиться чеченские боевые группы, что удалось немногим. Остальных рассеяли российские вертолеты.
  
  
   Когда Радуев переименовал дагестанское Первомайское в Газават-Юрт, Джохар Дудаев понял, что Салману известен смысл его тайных переживаний. Моджахеды умрут в Газавате, и при любом раскладе честь Президента Ичкерии теперь окажется защищенной.
   Но как он не призывал расстрелять милиционеров, Салман словно не слышал. "Это не волк, а камышовый кот, -- думал Дудаев. -- Волки могут жить и побеждать в стае, одинокий волк -- это путь к гибели. Шамиль Басаев -- потомок ермоловского солдата-перебежчика рвался из кожи, доказывая преданность Ичкерии. Учеба в турецкой разведдиверсионной школе, пошла ему на пользу. А Радуев, начав путь моджахеда с торговых - на предмет оружия - контактов с Афганистаном, так и не убил в себе бизнесмена".
  
   В Ханкале заместитель командующего Объединенной группировки по внутренним войскам генерал-лейтенант Игорь Николаевич Рубцов, изучив карту местности, сказал, что прорыв из Первомайского Радуев может осуществить только в сторону Терека, попытавшись уйти через дюкер -- объемную, протянутую через реку, газовую трубу, обустроенную для пешего перехода.
   Это направление было закрыто небольшим количеством десантников и спецназовцев ГРУ. Они заняли оборону, используя, как основу, арычный вал на подступах к западной, северо-западной окраине села.
   Из села Советского в штаб, развернутый на юго-востоке, к большому начальству хотел пройти местный житель, который слышал от беженца из Первомайского, что чеченцы 10 января в его присутствии говорили о возможности прорыва в Чечню через дюкер. Дагестанца выслушали люди, далекие от принятия решений, и вежливо проводили.
   Направление в сторону дюкера -- самого короткого пути в Шелковскую -- не усилили. Спецназовцам ГРУ и десантникам-новороссийцам отдали распоряжение: в час "Ч" осуществить огневое воздействие "Шмелями", гранатометами, нурсами, чтобы ввести Радуева в заблуждение -- где все-таки наносится главный удар?
  
   При выдвижении на исходную в густом, липком тумане командир СОБРа московского РУБОП полковник милиции Ж., оступившись, провалился в арык, вымок и заболел пневмонией.
   Весь оставшийся день командир ОСНа "Витязь" отдал разведке и людям. Никишин довел до них информацию об убийстве милиционеров в Кизляре, рассказал, что старшего наряда, охранявшего больницу, после садистского избиения, облили спиртом и подожгли.
   Бойцы "Витязя" приняли это с молчаливой суровостью. Внешне они остались невозмутимыми, но каждый пожалел, что радуевцам еще дали время пожить.
   Весть о том, что один из кизлярских милиционеров, умирая, горел заживо, пронеслась по всем подразделениям МВД.
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019