Представьте-ка себе окончание именинного вечера в средней с достатком даже некоторым, квартире. Hет, еще не в ту скверную минуту, когда горы грязной посуды властно призовут именинницу к раковине и испортят ей окончательно настроение, нет. Hо очарование праздника уже неминуемо таяло подобно струйке дыма от потухшей только сигареты и гости, вдоволь ублажившие свое чрево шедеврами кулинарного искусства хозяйки и московского треста ресторанов, нехотя елозили теперь взглядом по верхнему краю сочных обоев словно надеясь - таки, а вдруг встретится там что-нибудь безумно любопытное и с интрижкою. Они уже вволю и выпили и поговорили, досыта, до некоторой легкой отрыжки даже, нафлиртовались привычными парами, традиционными от того, что компания была давно уж знакома меж собою и все точки над i давно были расставлены.
Тела утомились от однообразия поз, и утомление это не снималось теперь ленивым топтанием под интимный шепоток колонок магнитофона; в висках чуть ломило от музыки и сигарет, и нехотя каждый проникался мыслью о ненужности своей в этом доме и ненадобности этого окружения для себя. Впрочем, народ был все весьма солидный, и как-то сразу, но не броско гости потянулись в прихожую.
Провожал визитеров хозяин, Андрей Михайлович Львов, моложавый, но внушительного вида мужчина лет сорока, ну, скажем, с небольшим. Хозяйка же, Маргарита Алексеевна откровенничала в кухне с ближайшей своей подругой Танечкой.
Танечке было чуть-чуть за тридцать, а Маргарита Алексеевна и вовсе лишь нынче отметила этот рубеж, были они подругами с давних пор и служили вместе, но лет пять назад Маргариту Алексеевну вдруг все в учреждении, от начальника и до уборщиц стали величать по имени - отчеству и она резко пошла в гору, а Танечка, пожалуй, и через десять лет останется для окружающих просто Танечкой, не смотря на намечающуюся солидность в телесах.
Обсуждали они, как и следовало ждать, очередного, как всегда весьма призрачного, соискателя Танечкиной руки, в физиологических качествах которого, впрочем, Танечка уже успела разведать весьма подробно. Танечка, по привычке, была чуть "слишком" восторжена, а ее матерая подруга лишь иронически усмехалась изредка, да лениво вставляла словцо - другое.
- Так-так, значит красавец, могучий как бык, да еще и без ума от тебя? Не слишком ли хорош? Смотри, не обжечься бы, как тогда, милочка! - будто бы и слегка встревожено говорила Маргарита Алексеевна.
- Что ты, что ты, Риточка, - даже замахала руками от такой перспективы Танечка. В минуты интимные ей, в числе немногих, позволялось звать именинницу по имени, - ведь Бабак - он подлец, законченный подлец! Не все же такие. Ну, пусть Валентин Михайлович чуть-чуть меркантилен, пусть...
- Пожалуй, не чуть-чуть, а основательно, Танюша,- поправила Маргарита Алексеевна.
- А где ты видела теперь рыцарей?! - взвилась было Танечка, но тут же осела и, прихлебнув кофеек из чашечки, повторила, - ну, где?
- Нет - так надо заставить, чтоб стал, поучала Маргарита Алексеевна.
- Да-а, хорошо тебе, с твоими данными. А мне?.. Ведь я даже не замужем, - пыталась поплакаться Танечка.
- Велика беда - "не замужем". Я-то ведь тоже не семи пядей во лбу родилась, - тут именинница чуть повернулась, приглашая полюбоваться собой нынешней. - Из меня тоже когда-то веревки вили.
- Из тебя-а ? - у Танечки аж губка оттопырилась и она вовсе позабыла про кофеек.
- Да. Был десять лет назад такой паренек - Сережа, - голос Маргариты Алексеевны стал как-то глубже. - Только не очень-то он хотел вить.
- Как это? - Танечка явно не представляла, как может получиться, чтобы из Маргариты Алексеевны удалось веревки вить, и уж вовсе не понимала, как можно этого не желать.
- Любила я. Сама в постель его уложила. Прямо колотило всю, когда он меня касался. Я чуть с ума не сошла.
- А он, он-то что? - Танечка, само участие, аж подалась вся вперед. - Так и не "клюнул"?
Ее подруга даже покривилась от вульгарного словца.
- Да нет, потом привязался. К свадьбе шло да сорвалось, к счастью. А то бы... Ох, и намучилась бы я, - задумчиво проговорила Маргарита Алексеевна.
- Ну и черт с ним. Отгорели костры, головешки остыли, - пропев душещипательно Танечка вспомнила про кофеек и отхлебнула глоточек. - Зато у тебя теперь Андрей Михайлович.
- Да. Андрей... Только,- Маргарита Алексеевна усмехнулась как-то изнутри, - головешки-то не остыли.
- Что, до сих пор любишь? - у Танечки неестественно округлились глаза.
- Я-то нет, а вот он, - на сей раз Маргарита Алексеевна усмехнулась победительно, - до сих пор стихи шлет. Он ведь поэтом себя мнил, Сережка, и даже рифмовал что-то прилично.
- Какие стихи? Как это "до сих пор"? Ты хочешь сказать, что "твой" это терпит?
- Танечка, милая моя, - поучающим тоном молвила именинница, - Андрей Михайлович лишь первый год позволял себе чего-то не терпеть, а теперь у него и мысли такой быть не может. И рычит мой домашний "тигр", лишь когда ему позволяют. Да и то вежливо, в меру.
- Это ты умеешь, - выдала Танечка явно дежурную лесть, - А тот? Все шлет поэмы, да?
- Какие там поэмы. Так, четыре строчки телеграммой ко дню рождению. А я их читаю и рву, - улыбнулась Маргарита Алексеевна свободно и чуть мстительно.
- Жаль, - Танечка посмотрела недоверчиво в кофеек, - я давно не читала любительских стихов, - она на миг замерла от собственной дерзости и тут же забормотала, тушуясь, - понимаешь, мне стихов никто никогда не писал, никогда, понимаешь, и никто...
Маргарита Алексеевна отреагировала, тем не менее, мгновенно.
- Можешь познакомиться завтра, если не сочтешь за труд прокатиться со мною в Речной Вокзал, - уверенно произнесла она, - Он знает лишь старый адрес, а я договорилась с нынешними жильцами, и они получают телеграммы для меня.
- А ты не против? - Танечка лихорадочно оправдывалась в своей оплошности.
Маргарита Алексеевна понимающе усмехнулась.
- Ну, почему же?
- Ой, Ритик, тогда я - за! - Танечка от восторга, вернее всего настоящего, едва не поперхнулась кофейком. - И что ты так и не встречалась с ним ни разу?
- Ну что ты! Телеграммы идут откуда-то с Сибири. Ужель я попру туда лобзать свою древнюю страсть? Боюсь, едва ли он нынче того стоит...Он ведь каким-то неприспособленным был, шипастым, везде цеплялся. Да еще и не устроен, наверное, он абсолютно не умеет устраивать материальные дела для себя. И, пожалуй, полезет с сантиментами, начнет напрягать... А это уж вовсе некстати. Нет, ни к чему, - решительно заключила она.
- А написать, написать не хотела?
- У меня и адреса нет, - отмахнулась Маргарита Алексеевна.
- Может он сам к тебе явится?
- Ну, не-ет. Больно решительно распрощались, - Маргарита Алексеевна аж поморщилась, словно от зубов, - Впрочем, хватит об этом, пора за посуду браться.
Танечка с готовностью вызвалась помогать, и вскоре, как-то так само получилось, вовсю шуровала у крана, болтая без умолку, а Маргарита Алексеевна милостиво подавала тарелки и вытирала чистое, да порой изрекала что-нибудь наставительное.
Затем они вновь уселись за кофе с сигаретами и засиделись, и Танечка, тоже как-то само-собой, заночевала у подруги на диване в большой комнате.
На следующий день, после позднего завтрака, подруги вместе покатили на другой конец Москвы, в Речной Вокзал.
Маргарите Алексеевне уже вовсе не улыбалось, что Танечка едет с ней и будет читать эту, глубоко ее личную телеграмму. Однако и допустить теперь, чтоб Танечка восприняла эту историю, как пустое хвастовство и фантазии не хотелось тем более. "Начнутся ахи и восторги, потом еще чего доброго примется расспрашивать об Этом, - с досадой думала Маргарита Алексеевна, - полезет донимать своими самочьими советами, как надо было. Как будто я теперь сама не знаю. И все это как раз, когда так хочется побыть одной, повспоминать..."
Танечка, вопреки ожиданиям, вела себя прекрасно. Не болтала без умолку, а тихонько рассказывала что-то необременительное и, порой, даже забавное. Привычная суета столичной подземки вставляла солидные паузы в ее рассказ и вполне оставляла время подумать о своем.
Затем они пересели в автобус и вскоре добрались до места.
Квартира, в которую они попали, была обычною, даже и несколько тесноватой малогабариткой в точечном доме. Открыла им хозяйка, сразу же просто и радушно предложившая попить чайку, как-то мимолетно поздравив Маргариту Алексеевну с днем рождения. Та же, извинившись, что пожаловала не одна, отшутилась в том роде, что они все нынче добрались до того возраста, когда подобные праздники скорее печалят, чем радуют. Хозяйка, а она была годами прилично старше подруг, польщенно рассмеялась такому уравниванию возрастов и проводила гостей в комнату. Маргарита Алексеевна представила женщин друг другу и после нескольких банальных фраз Галина Сергеевна усадила подруг, снабдила хилой стопкой довольно пожилых модных журналов, а сама принялась неспешно суетиться с чайком.
Чувствовалось, что в этом доме Маргариту Алексеевну принимают запросто и с удовольствием, в чем, может, служило немалою причиной то, что она никогда не приходила с пустыми руками, а, может, просто из открытости и гостеприимства, сквозившего и в облике хозяйки и в обстановке квартиры. Последняя, на Танечкин взгляд, была весьма обыкновенной, и уж и вовсе без претензий, однако более проницательная Маргарита Алексеевна легко подмечала чуть слышный мотив уютного покоя. Она не раз уже размышляла, что именно его создает: старомодная ли вешалка в коридоре или большие фотографические портреты обеих дочек хозяйки, висящие на видных местах, прекрасно выполненные, но черно-белые и в простых очень рамках, или, может, стоящее в углу вместо обычного телевизора пианино, покрытое вышитой и с кружевами полотняной полоской.
Скорее всего, это был просто дух семьи Галины Сергеевны и всякая вещь, которая попадала в квартиру, подчинялись ему и спустя немного времени, сама начинала звучать в унисон главному тону обстановки.
Между тем Галина Сергеевна отыскала телеграмму и подала ее Маргарите Алексеевне, присоединив и от себя какую-то милую безделушку. Танечка немедленно стала проявлять признаки живейшего интереса, однако "новорожденная" не слишком торопилась удовлетворить ее любопытство.
Вскоре поспел и чай. Женщины расположились у журнального столика, и тут Танечка с удивлением отметила, что ее подруга здесь ведет себя много проще и естественней, чем обычно. С полчаса они премило беседовали о разных пустячках, потом их темы понемногу стали чахнуть и, уловив подходящий момент, гостьи принялись прощаться.
На улице Танечка конечно же немедленно взялась тормошить Маргариту Алексеевну, но та не торопилась уступать, словно бы специально мучая подругу и подогревая ее любопытство. Наконец она сдалась, и Танечка получила в руки вожделенный бланк. В нем был пропечатан сухим и тревожным телеграфным шрифтом весьма необычный текст: "ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ВАШ ДЕНЬ ВОССЛАВИТЬ ЗПТ ВАМ ПОЖЕЛАТЬ ВСЕГО ТИРЕ ВСЕГО ЗПТ ВАМ СЧАСТЬЯ КОЛЕСТНИЦЕЙ ПРАВИТЬ ТЧК ПУСТЬ ГОРЬКИХ ДНЕЙ НИ ОДНОГО ВСКЛ".
Танечка с минуту верно, глядя в бланк кусала губку, чтоб не улыбнуться или, пуще того, не засмеяться изумительным телеграфным сокращениям и дикому несоответствию возвышенного, немного даже высокопарного смысла безалаберно - казенному написанию. Однако, искоса взглянув на Маргариту Алексеевну, она приметила, что та вовсе не расположена разделить легкомысленных ее наблюдений, поняла, что в минуту может потерять ежели не целиком подругу, то уж все привилегии общения с ней наверное, и уже с большей серьезностью уставилась в телеграмму. Она пробежала текст глазами еще раз, прикидывая, какую реакцию ей изобразить и какая будет в самый раз, и вдруг приметила, что отправлена телеграмма из недалекого от столицы и даже, пожалуй, почти подмосковного местечка N., в котором находится подведомственное их министерству предприятие.
Она тут же, и весьма резво, выпалила наблюдение свое Маргарите Алексеевне. Та на минуту призадумалась, а затем значительно произнесла:
- Уж не думаешь ли ты, милочка моя, что я тотчас помчусь в N. сломя голову лобзать предмет своей давешней страсти? Может теперь же и побежать на вокзал за билетом?! Ну, нет, милая, не стоит и надеяться.
Пусть все течет как есть, меня это вполне устраивает.
Тирада получилась убийственной и Маргарита Алексеевна сумела удержаться и не развить ее в монолог, что, наверное, снизило бы эффект.
Про себя же Маргарита Алексеевна составила план, что надобно немедленно устроить небольшой пожар из той незначительной командировки в N, от которой она два дня лениво отмахивалась и готовила дела таким образом, чтоб спровадить туда кого-нибудь из отдела, и при помощи микропожара уже поставить руководство перед необходимостью командировать в N. немедленно именно ее. О, это сулило небольшое приключение, ежели случится встреча с Сергеем... К тому же и интрига с руководством забавна и может пройти не без пользы.
Любая иная женщина на ее месте, конечно же, поделилась бы с подругой своей затеей и обратилась бы к начальнику с предложением поехать в N. Но, могу вас уверить, подобная женщина никогда не приобрела бы такого как Маргарита Алексеевна влияния и веса в нешутейном столичном главке к тридцати-то годам.
Надо отметить, что все задуманное Маргарита Алексеевна с блеском реализовала двумя днями позже, заставив немало потрудиться с уговорами своего шефа и даже вынудив его пообещать некоторые блага в будущем.
Итак, наша героиня приобрела билет и, в среду вечером, покатила с Курского вокзала в романтику, удобно устроившись в купе. Впрочем, нет, неправда. Устроилась она прескверно. Вагон был жесткий и очень пожилой, поэтому, а может и по небрежности проводницы, взбалмошной весьма бабенки неопределенного возраста, по вагону бродили стадами неопрятные запахи, и там, и сям просматривались залежи материковой грязи, титан не разгорался никак и чаю до ночи подано не было. В довершение всему, два соседа Маргариты Алексеевны несколько затянули ужин, обильно сдобренный "поглаточками" из какой-то загадочного вида поместительной бутыли, и под конец перешли уже со всеми "на ты", не взирая на пол, возраст и ранги, а потом и вовсе затеяли извечный мужской диспут, этакие вариации по теме взаимоуважения.
Маргарита Алексеевна стоически терпела их полуночные откровения лежа на своей полке с закрытыми глазами, и терпела потому лишь, что ей ой как не хотелось выбираться из того подобия постели, которое ей удалось создать из отощавшего матраца и сомнительной свежести белья.
На замечания Маргариты Алексеевны собутыльники лишь одобрительно мычали, да предлагали ей "хоть пригубить". Четвертый пассажир, пожилой гражданин лысоватого вида, флиртовские притязания которого были отвергнуты решительно еще проезжая Люблино, теперь посапывал, дипломатично уткнувшись в стенку.
Наконец, около часу все стало стихать, и бедняжка лишь чуть пристроилась в блаженный закуточек сна, как вдруг ее рывком выдернул оттуда трубный глас крепко выпившей проводницы: "Чаю не хотите?!!".
Той удалось-таки справиться с норовистым титаном и изготовить мутно-желтый настой, который принято кое-где отчего-то звать чаем. И вот теперь она громогласно оповещала о своей победе над стихиями титана.
Маргарита Алексеевна отыскала еще сил пробормотать чуть слышно: "Нет, милочка, спасибо", а остальные и вовсе промолчали, снизу - устало, а слева - вновь дипломатично. Затем, в течение еще минут десяти был слышен шум отворяемых дверей и удаляющиеся раскаты голоса жрицы вагонного сервиса, которая дело знала крепко, а потому полюбопытствовала "за чаек" не пропустив в служебном рвении ни единого купе.
Через четверть часа все, наконец, успокоилось окончательно. Маргарита Алексеевна промучилась бессонницей еще час или полтора, беспокойно ворочаясь на своем жестком ложе и вслушиваясь в монотонный перестук колес, да в разгневанное рычание храпящего соседа слева.
Наконец, призвав на помощь аутотренинг и гимнастику йогов, нашей путешественнице удалось-таки уснуть.
Поутру, с самой рани, по вагону принялись бродить и, конечно же, разбудили чутко спавшую Маргариту Алексеевну. Она еще пыталась заснуть, даже и дремала порой, но тут прочухивался один из вчерашних гуляк и шаткой походкой отправлялся заливать водою пылающее нутро, выходя, при этом, неимоверно грохал дверью над самым ухом. Или же прошаркивающий мимо астматик разражался возмущенным кашлем, а то мимо шествовала дама из шестого номера, несшая в себе двойной, а может и тройной избыток массы, и надо же, именно против их двери вагон бросало, и дама снежной лавиной обрушивалась на жиденькие стенки купе.
Наконец Маргарита Алексеевна встала. Утро было чудесное, а настроение прескверное. Короткий и весь рваный сон совершенно не освежил, болели намятые жесткой полкой бока, а голова была тяжелой и вязкой. Очередь в туалетную комнату отнюдь не добавила положительных эмоций. Маргарита Алексеевна долго плескалась над умывальником, стараясь не обращать внимания на грязь вокруг.
Прохладная вода ее чуть освежила, затем она с полчаса стоял у приоткрытого окна, подставив лицо энергичному массажу утреннего воздуха, любовалась великолепными видами и думала только о приятном, и почти вернула себе бодрый настрой. А тут, кстати, приключилась история, окончательно развеселившая ее: весьма благонравного вида мальчик лет двенадцати, несший два бокала чаю в конец вагона, тенью проскользнул мимо Маргариты Алексеевны и остановился пред неодолимою преградой - в коридоре стояла гороподобная дама из шестого купе и увлеченно беседовала о чем-то с товаркой. Тут хрупкая юркость парнишки не принесла ему ни малейшего успеха - бегемотистое тело прочно закупоривало проход.
Мальчик вежливо произнес прошение о предоставлении пути и раз, и другой, но дама с высот своих телес не слыхала слабый голос юнца, да и вовсе, пожалуй, не прислушивалась к земным звукам.
Паренек предпринял попытку проскользнуть как-нибудь, но заплутав в многочисленных закоулках даминого тела с позором отступил. Еще с полминуты он стоял, видно собираясь с духом для нового приступа, а затем вдруг выдал звонко, на весь вагон, настырно выставив вперед сочащие маревом стаканы: "Ножки не желаете попарить?!". Гора колыхнулась, голова пришла в движение и узрела, наконец, отчаянного юнца, словно и впрямь готового немедля приступить к процедуре. Видимо даме домашний врач не рекомендовал паровых ванн для ног, ибо глаза ее открылись необычайно широко, как будто захотели выпрыгнуть и побегать по вагону отдельно от лица, рот распахнулся в немом изумлении, а та часть тела, что была к мальчугану ближе всего - обратилась в паническое бегство. Иная половина отреагировала чуть запоздало, а потому дама вдруг как-то сильно сжалась, стала на мгновенье стройной и даже грациозной, с легкостью проскочила в малое пространство, оставленное в проходе ее чуть менее пышной собеседницей, и устремилась в весьма поспешной ретираде к своему купе. Рот ее захлопнулся, а тело вновь приобрело привычные формы, поскольку все его части отступали теперь хотя и без меры торопливо, но отнюдь не беспорядочно, а напротив - в полной гармонии, являя собой образец дисциплины и порядка в столь скверную минуту. Соседка ее, мгновеньем позже разглядев фигурку со стаканами наизготовку, так же почла за благо отступить, но сделала это с большим почетом и почти без паники.
Наконец обе они скрылись в купе, и по свободному проходу победительно прошествовал герой.
Через минуту картина поменялась. Маргарита Алексеевна беззвучно смеялась, позади грохотали полновесным хохотом два ее "уважаемых" соседа, впереди по ходу отец мальчика, со слезами на глазах и весь пунцовый от сдерживаемого из педагогических соображений смеха, отчитывал ангельски улыбавшегося виновника, а в шестом купе булькал, закипая, самовар беспредельного возмущения.
Маргарита Алексеевна ушла к себе, чтоб не смотреть, как отец мальчугана, весьма симпатичный и порядочного вида мужчина, будет, отдуваясь и слабо протестуя, весь в усилиях не смеяться в голос, вкушать крутой кипяток из этого самовара. В купе она то и дело фыркала и тихонько смеялась, припоминая детали происшествия. А тут прибыли оба "уважаемых" и изложили лысоватому соседу все случившееся в красках, с позами, мимикой и едва ли не в лицах, весьма, надо сказать, темпераментно и не забыв добавить кое-что от себя. Смеялись теперь уже все вчетвером, упоенно, до слез, даже до изнеможения. Изредка унимались, но услыхав, как бушует в коридоре вулкан из шестого купе, вновь принимались хохотать.
Через час примерно состав подошел к месту и Маргарита Алексеевна, распрощавшись уже почти по-приятельски с соседями, сошла с поезда. Ее встречали с машиной, номер в единственной гостинице был забронирован, и Маргарита Алексеевна спокойно могла заняться деловыми вопросами. К концу дня она все уже практически порешала, хотя местное руководство поначалу проявляло строптивость чуть больше, чем следовало бы. Виною тому был, вероятно, приезд эмиссара министерства не на машине, а на этом бестолковом поезде, но Маргарита Алексеевна быстро и уверенно вернула их на круги своя, а затем все пошло как по маслу. И вот вечером, вежливо отклонив предложение поужинать в узком кругу, наша героиня направилась наводить справки о телеграмме.
Не без труда и даже с некоторой натугой она узнала у подозрительно глядевшей на нее тетки с ближайшего узла связи номер и адрес почтового отделения, откуда ушла телеграмма. Почта оказалась рядом с гостиницей, и Маргарита Алексеевна решила, что Сергей остановился тут же. Однако в списке проживающих его фамилии не оказалось. Тогда она вернулась на почту и доверительным голосом принялась рассказывать какую-то трогательную байку. Телеграфистка отозвалась немедленно и довольно легко, благо минуло всего-то пять дней, вспомнила и потешную телеграмму и собственно корреспондента. Она описала внешность, и получилось очень похоже на Сергея, а затем, покопавшись в бланках, сказала, что зовут его Неустроев Сергей Владимирович, и что живет он, наверное, в гостинице, потому, что - в командировке должно, потому, что письма и переводы "До востребования" и вообще гостиничных за километр видно - они совсем не такие, как которые на постоянно или, к примеру, отдыхать.
Маргарита Алексеевна поблагодарила словоохотливую связистку и пошла перекусить в ресторане. Не то, чтобы ей очень хотелось есть, но пора было поужинать, да и слегка обдумать информацию. "Значит, Сергей поменял фамилию на Неустроев?! Конечно, Свиридов как-то бледненько для будущего пииты... Любопытно, может ему эту фамилию принесла жена? Сергей запросто может пойти и на такое. А почему ты, подруга, собственно решила, что он - не женат? Ах, телеграммки шлет, ах, помнит? А что, женатому и нельзя? Может самой хотелось, чтобы не женат? Впрочем, что гадать, пойду, и все прояснится сразу".
Но Маргарита Алексеевна продолжала сидеть, лениво ковыряя вилкой в сносном весьма, как ни странно, лангете. Ей доставляло немалое удовольствие строить разные догадки относительно Сергея и это походило слегка на чувство, которое все мы наверное испытали в детстве, не торопясь лизнуть в первый раз вожделенное мороженное, а лишь осматривая его несколько времени со всех сторон и восхищаясь безупречностью прохладного чуда. Маргарита Алексеевна, пустив в ход все свои способности к анализу и интуицию, построила несколько моделей теперешнего Сергея. Они отличались, одна была даже слегка преуспевающая, но все они были в чем-нибудь неладны, обязательно присутствовали неблагополучие и, в соответствии с фамилией, неустроенность какая-то. Наконец ей наскучила эта игра, и она легкой походкой двинулась к финишу этой истории.
В гостинице она узнала номер, в котором остановился Неустроев.
Затем, поправив перед зеркалом прическу и подобрав подобающее выражение вежливого интереса на лице, она прошла, нет, прошествовала церемониальным шагом в гости к Неустроеву. Она мельком даже пожалела, что никто, кроме Сергея, не увидит сцену первой встречи, которую она готовилась вести тонко, глубоко и размерено.
На ее повелевающий стук отозвался голос, вроде бы и даже отдаленно знакомый, чуть усталый и с хрипотцой. Маргарита Алексеевна внутренне усмехнулась тому остренькому и горячему, что чуть шевельнулось внутри и, выдержав значительную паузу, вошла. Вошла, как привыкла заходить к подчиненным, сразу заполняя все пространство собою.
Номер был двухместный, с обычным, "джентельменским" набором казенной мебели. У стола сидел мужчина в тренировочном костюме, примерно одних с нею лет, чуть выше среднего роста, русоватый, а, впрочем, внешности весьма обыкновенной. На появление Маргариты Алексеевны он отреагировал должным образом: вскочил со стула и бросился усаживать, грозясь немедленно устроить чаю. Маргарита Алексеевна даже не отметила безупречности действия своего вторжения - она давно привыкла и иной реакции ждала лишь от Сергея. И потому, не садясь, спросила:
- А Неустроева Сергея Игоревича могу я видеть?
- Да - да, это я, - отвечал незнакомец, - да Вы садитесь, садитесь, Вы, наверное, насчет бумаг? Только почему, собственно, Игоревич, когда отродясь был Владимирович?
Мужик вовсю суетился с кипятильником, собираясь заваривать чай в порожней банке из-под консервированных огурцов, Маргарита Алексеевна все не садилась, лихорадочно соображая про себя: "Сережка - Игоревич! Это я точно помню. Так что же, Неустроев - не он?! Тогда зачем он шлет телеграммы?! Может напутала тетка с почты? Точно - она!
- В Москву, но это неважно, наверное, ошибка. Мне сказали, что посылали Вы. Извините за беспокойство, - Маргарита Алексеевна наладилась выходить и даже двинулась к выходу.
- А что с телеграммой? - встревоженно спросил Неустроев, загораживая ей дорогу, - это я посылал, - и он сказал по памяти прежний адрес и ее девичью фамилию.
- Я - Кринькова, - Маргарита Алексеевна вопросительно уставилась на мужика.
- Ах, Вы?! Ну, ясно! - и он в свою очередь принялся изучающе вглядываться в Маргариту Алексеевну. Он вдруг словно вырос и уже как будто нависал над нею.
- Ничего не ясно! Зачем Вы посылали телеграмму? Вас Сережа попросил?
- Да, просил, - с какой-то странноватой интонацией отвечал Сергей Владимирович.
- Ну, что ж, расскажите мне о нем, как он теперь? Верно, женился, процветает, и скоро мы услышим о новом Рождественском? - теперь уже Маргарита Алексеевна без приглашения уселась на стул и приготовилась слушать.
- Видите ли, мы с Серегой служили на одной заставе. Призвались вместе, вместе в учебке, потом на одну заставу, на востоке, ну и скорешились крепко, понятное дело. Тем более, что Серега - парень мировой, - начал Сергей Владимирович, садясь на стул напротив. - Он еще стихи писал. Я поначалу смеялся, а он всей заставе ко дню рождения писал: кому - четыре, кому - восемь строчек. Мне - так целые вирши настрочил, на двух листах. Знаете, как приятно! Старшина даже прослезился, когда свое прочитал, а уж на что кремень "кусок" был.
Да и потом, Серега - мужик душевный, а там без этого никак, ну и опять же, призыв - один. Он мне много из своих стихов читал после... Да-а...
А к концу нашей службы тревожно стало на границе. Ну, вы помните наверное, об этом и в газетах писали, - он приостановился, а Маргарита Алексеевна подумала, что сейчас последует какой-нибудь героический эпизод с участием Сережи.
- Да-да, конечно, я прекрасно помню.
- Ну вот, а уж когда оставалось до дембеля, ну до демобилизации значит, совсем всего ничего, он мне как-то и рассказал про Вас, про ваши отношения на гражданке, и как вы расстались несуразно, и как он во всем, ну во всем решительно виноват. И рассказал, что к каждому Вашему дню рождения посылает телеграмму со стихами, по четыре строчки. Одну он послал из учебки, когда в увольнение ходил, другую здесь, из города, когда ездил с капитаном. Про Вас-то он мне и до этого рассказывал, какая Вы красивая и замечательная, только про ссору не говорил, да про телеграммы. А на гражданке, говорит, я ей еще и цветы буду посылать каждый раз - анонимно, в Москве, говорит, такая контора есть, чтоб на адрес к какому надо дню.
- Да-да, я получала пару раз и цветы, - вставила Маргарита Алексеевна, надеясь, что дальше пойдет быстрей, и они к утру успеют добраться до нынешней жизни Сережи.
Но Неустроев продолжал все в прежнем темпе.
- Тогда и показал мне Сергей тетрадку с поздравлениями Вам. Он их тогда уже на тридцать лет вперед написал. И адрес там Ваш на первой странице. А потом и говорит мне Серега: "Знаешь, брат, если что, в общем, ты эту тетрадку возьми и к двадцатому августа посылай каждый раз по четыре строки, обещаешь?" Я, было, хотел все это в шутку свести, но он - никак. У меня чуть слезы не навернулись. Дела-то тогда на границе серьезные заварились. Я пообещал.
А через два дня, ночью, был большой переход, а Серега - как раз на полосу вышел в наряд. Ну и вступил в контакт. И контактировал там с пареньком одним на пару. Ну и до последнего патрона. Их видать много было, как саранчи. Когда мы к ним пробились, паренек этот, что с ним был, уже умирал, а Серега и вовсе того, в смысле - не дышал.
Они его здорово штыками попороли, даже мертвого, видать, ширяли. Вот. Тогда-то я забрал тетрадочку эту и стал посылать телеграммы, как обещал. А уж букетик - то купить всего два раза удалось, уж больно хлопотное это для меня дело - выбираться в Москву. Я ведь живу-то далеко. Да и ни к чему они Вам, я думаю - Вам и так охапками таскают, - закончил Сергей Владимирович свой рассказ.
А Маргарита Алексеевна вдруг расплакалась страшно, от огорчения к себе и от досады на эту дуру Танечку.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
