Не мое это.

В расположение отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, входившего в состав одного из укрепрайонов Волховского фронта, прибыло пополнение. Комбат в окружении офицеров батальона молча наблюдал, как уставшие от многокилометрового марша новички выстраивались в неровную шеренгу на лесной поляне неподалеку от командного пункта. Обильно заляпанные грязью, тяжело дышащие бойцы усталыми взглядами скользили по сторонам. Среди них выделялся верзила, на голову выше других. Комбат, крупный мужик средних лет спортивного телосложения дольше всего задерживал на нем свой взгляд. Все остальные тоже с любопытством глазели на него.

- Равняйсь, смирно! гулко раздалось в установившейся тишине. Равнение на середину!

Отчетливо послышались шлепки сапог по грязи.

- Товарищ майор.

- Вольно! Опуская руку от виска, комбат зычным голосом прервал доклад юного лейтенанта, который от неожиданности продолжал стоять навытяжку с открытым ртом и растерянно хлопать глазами.

- Вольно! Спустя несколько секунд по-мальчишески звонкий голос продублировал поступившую команду.

Комбат не любил долгих и пафосных речей, был всегда по-военному лаконичен. В своем небольшом выступлении перед вновь прибывшим пополнением кратко охарактеризовал диспозицию батальона и обстановку в полосе его обороны.

- Формирование батальона завершается. Сейчас вас распределят по подразделениям, и я, надеюсь, вы будете достойным пополнением нашего батальона.

Комбат замолчал, продолжая изучающим взглядом скользить по лицам новичков. Потом он перевел его на клонящееся к закату ярко-красное солнце, слегка улыбнулся и как-то совсем по-домашнему закончил: Кроме фрицев забот нам добавила и весна.

Вступил в свои права апрель 1942 года. Он стремительно ворвался в привычный зимний быт. Март в этом году почему-то не торопился уходить из цепких объятий зимы, изредка делая лишь робкие попытки вырваться из-под ее опеки. Зима по-прежнему продолжала царствовать на земле, невзирая на то, что отмерянное ей природой время уже закончилось. Она упорно сопротивлялась, не хотела уходить, нагоняя морозы и метели. И все-таки в неравной схватке с весной-красной, огрызаясь из последних сил, вынуждена была уступить свой трон. Во второй половине апреля весна в одночасье обрушилась с небес, стремительной, уверенной поступью, на полном скаку ворвалась в земные просторы, принося с собой из бездонной синевы неба потоки весеннего тепла, которые нарастающими волнами накатывали и накатывали на уставшую их ждать землю, черными пятнами обнажая проталины, расплескивая вокруг сверкающие на солнце блюдца луж. Толстое белое зимнее покрывало потемнело, начало быстро худеть, снег становился ноздреватым, а потом и вовсе превращался в глыбы льда, изрезанного многочисленными ручьями с бурлящими потоками талой воды.

Она, талая вода, и была сейчас головной болью бойцов батальона. Вместе с подпочвенными водами оттаявшей болотистой новгородской земли заливала окопы и ходы сообщения между дзотами. Находясь по колено в воде, им приходилось денно и нощно вычерпывать ее оттуда котелками. Размывались и нарощенные брустверы окопов, их нужно было постоянно обновлять. И делать это требовалось с соблюдением строжайших мер безопасности, не засвечивая себя перед противником, от которого можно разом словить пулю.

Уставшие, промокшие бойцы поочередно выползали из окопов в безопасное место и, скрутив цигарки, с упоением дымили, отдавая себя во власть ласкового весеннего солнца.

А вокруг все трепетало, дышало весной, откровенно радовалось ее приходу. Птицы без утайки, наперебой, восторгались обновляющейся природой, их многоголосье сливалось в один звонко журчащий поток. Курящие невольно замирали, словно растворялись в этом волшебном потоке чарующих звуков. Закончив курить, бойцы возвращались мыслями к суровым солдатским будням, к этим изнурительным водным хлопотам. Кряхтя и матерясь, снова вползали в опостылевшие окопы, чтобы продолжить нескончаемые мелиоративные работы.

Новичка верзилу Игната Афанасьева - распределили во второе отделение второго пулеметного взвода второй пулеметно-артиллерийской роты вторым номером пулеметчика, накануне убитого немецким снайпером. Во как получается, аккурат четыре двойки кряду, - невольно усмехнулся он набежавшей мысли.

Игнат из сибирских староверов. Правда, он уже не так фанатично, как его предки, верил в Бога и истово молился. Идеология новой власти делала свое дело, да и отец у него не отличался особой набожностью. Мать вышла за него замуж против родительской воли. С рождением Игната они почти смирились с тем, что их единственная дочь связалась с этим непутявым желтопупым чалдоном. Себя они считали людьми истинной веры, а чалдонов наполовину язычниками, пренебрежительно относились к ним. Игнат пошел в первый класс, когда его родители разбежались к великой радости бабушки и дедушки. Он стал главным предметом их обожания, и основные заботы по его пропитанию и воспитанию достались им. Игнат в детстве был непоседливым ребенком, отличался ершистым характером. Спокойный, уравновешенный и рассудительный дед иногда не выдерживал сатанинских проявлений отца в поведении внука и, перекрестившись, прибегал к услугам ремня. К совершеннолетию все сатанинское до конца выбить из него все-таки не получилось, однако парень вырос, со слов деда, в целом добрым мужиком - совестливым, работящим, надежным.

Командир отделения представил Игната первому номеру пулеметчика, кряжистому, не высокого роста мужику средних лет.

- Все остальное тебе объяснит младший сержант Аникеев.

Командир отделения ушел, а первый номер не торопился заводить разговор. Он не спеша достал из кармана кисет, скрутил козью ножку, под завязку набил ее махоркой и потянулся за коробком спичек. Раскурив самокрутку, оценивающим взглядом смерил своего напарника.

- Садись, в ногах правды нет, - выдохнул вместе с сизым облаком табачного дыма.

Игнат брезгливо поморщился, отошел на пару шагов от курящего, присел.

- Вижу, не из курящих, - полетело с очередным облаком дыма.

- Но, - согласно кивнул Игнат.

- Ну, терпи уж меня.

Разговор начал постепенно налаживаться. Последовали традиционные расспросы: кто, откуда родом, семейное положение, когда призван и где проходил сборы, чему учили и прочее.

- Ну вот, будем считать, что земляки, - на лице младшего сержанта обозначилась легкая улыбка. От Урала до Сибири, как говорится, рукой подать.

Он вновь потянулся за кисетом, смастерил очередную самокрутку, прикурил.

- Не могу обходиться без этого зелья, сызмальства приучен, - последовал не громкий кашель. Ежели день не покурю, уши пухнут.

Наступила пауза. Собеседники погрузились в свои раздумья.

- Завтра наш черед заступать на дежурство, - нарушил Аникеев затянувшееся молчание. Все на месте расскажу, покажу, научу управляться с американцем, то бишь пулеметом. Зимой на морозе он, зараза, капризный. Сейчас вот дождались тепла, вроде справно работает.

- Немец здесь частенько рыпается? Игнат вопросительно уставился на своего напарника.

- Бывает, в основном разведка боем. Дадим сдачу, опять помалкивает.

Младший сержант Аникеев внимательно посмотрел на Игната, чему-то усмехнулся.

- Угораздило же тебя вымахать с версту. Смотри, по аккуратней здесь. Придется тебе в три погибели сгинаться, чтоб немец на мушку не поймал. У них снайперы ох как лютуют. Мой прежний напарник, царствие ему небесное, зазевался чуток, вот и поплатился.

Потянулась череда однообразных солдатских будней. Игнат оказался на редкость сообразительным парнем, на лету схватывал все фронтовые премудрости, которым учил его младший сержант Аникеев.

- Андрей Иванович, - обращался к нему благодарный ученик, можно я еще поковыряюсь с пулеметом?

- Валяй!

Аникеев, как всегда, весь в облаках табачного дыма внимательно наблюдал за действиями напарника.

- Все верно, - с удовлетворением подводил он итог.

Докурив самокрутку, младший сержант обратился к довольному ученику: Что ты так официально величаешь меня? Не дожидаясь ответа, продолжил. Андрей Иваныч. Андрей Иваныч. Давай как-то попроще. Ну, Иваныч что лиТак привычнее мне.

На том и порешили.

Исполнительность и дисциплинированность Игната трудно было не заметить. Толковый, надежный парень, - отмечал про себя Иваныч. Приглянулся он и командиру отделения сержанту Агафонову. Беспокоило его только одно: бесхитростность, прямолинейность и почти детская открытость и непосредственность Игната. Да, с такой распахнутой душой и доверчивостью тяжело тебе, парень, придется в наше не простое времячко, - думал битый жизнью сержант.

В трудный для страны 1942 год солдатский паек был скудным, не хватало его, особенно здоровым мужикам. Постоянно хотелось есть. Паек кроме съестного включал еще махорку и сто грамм фронтовых. Игнат не курил и не притрагивался к спиртному. Положенные ему табак и водку великодушно предложил своему наставнику.

- Нет, Игнат, так не пойдет.

-Да почему, Иваныч?

- А потому, что для таких, как у тебя комплекция, по-хорошему, должна быть двойная пайка. Отощаешь совсем, какой из тебя солдат тогда.

- Да я уж как-то свыкся.

После небольшой паузы разговор продолжился.

- В общем, сделаем так: за махорку я тебе отдаю половину своей пайки хлеба, а водки мне и своей хватит. Найдем охотников до нее, договоримся на обмен.

- Да я ж от чистого сердца, Иваныч.

- Все, заметано. И сердце твое останется чистым, и тело крепким.

Быстро нашли охочего до лишних ста грамм фронтовых, готового заполучить их также за половину хлебной пайки. Игнат был безмерно благодарен своему наставнику за отеческую заботу о нем. Хлебный довесок к скудному рациону пошел ему впрок: вскоре уже не так бросались в глаза впалость его щек и излишняя бледность лица.

В июне месяце в пулеметных взводах батальона решили провести стрельбы на предмет выявления наиболее метких стрелков, из которых предполагалось сформировать команды охотников. Ими называли тех, кто в свободное от боевого дежурства время брал пристрелянные трехлинейки, некоторые даже с оптическим прицелом, и скрытно выдвигался на передний край обороны для охоты за немцами, нечто вроде снайперов.

Стрельбы проводили на лесной поляне. Командир взвода поставил на пенек спичечный коробок, отмерял двадцать шагов. В этом месте оборудовали огневой рубеж. Стрелок должен был из положения лежа произвести по цели три выстрела из малокалиберной винтовки. Всех, кто хотя бы один раз попадал в коробок, комвзвода вносил в список охотников. Игнат оказался единственным во взводе, кто трижды поразил цель.

- Молодец! Командир взвода лейтенант Богомолов крепко пожал ему руку. Стреляешь метко. Теперь учись искусной маскировке, спрятать твои габариты будет не просто. Он под смешок присутствующих демонстративно смерил его с ног до головы. Впрочем, это не самое главное, - и махнул рукой.

На нейтральной полосе обороны располагался колодец. В нем была чистейшая и отличная на вкус питьевая вода, резко отличавшаяся от мутной болотной жидкости, которую в летнюю жару приходилось потреблять после процеживания и кипячения. По молчаливому согласию воду из колодца брали немцы и наши бойцы. Мирное сосуществование продлилось недолго. Первыми негласную договоренность нарушили фашисты. В один из жарких дней, когда уже начало смеркаться, вечернюю тишину разорвали винтовочные выстрелы. В воздух взлетело несколько осветительных ракет и вновь установилась тишина. Она была какой-то напряженной, во всем угадывалась необъяснимая тревога. Ближе к полуночи комвзвода отправил несколько бойцов к колодцу. Вскоре они вернулись с двумя убитыми товарищами, накануне ушедшими за водой.

Хоронили их утром. На небольшом лесном взгорке вырыли две могилы, дно которых устлали сосновыми лапами.

- Простите, ребята, - тихо обронил помкомвзвода старший сержант Коростелев. Не до гробов сейчас.

Пришедшие попрощаться с погибшими товарищами стояли в траурной тишине с обнаженными головами. И каждый из них, неоднократно сам ходивший к колодцу за водой, думал в эти скорбные минуты о том, что на их месте мог оказаться и он.

Как подло, не по людски, вот так, из-за угла. Ведь это голимое убийство, - пульсировало в голове Игната. В открытом бою, лицом к лицу с врагом другое дело.

Ему вдруг вспомнилось, как в его селе сходились мужики и парни стенка на стенку в честном кулачном бою, без кастетов, наладонников и прочих бандитских штучек. Лежачего не били. И не дай Бог, если кто нарушал это незыблемое правило. Жестокая кара ждала такого.

Во взводе из метких стрелков сформировали двойки охотников. Напарником Игната оказался невысокий, щупленький паренек, чуть моложе его, тоже сибиряк и из последнего пополнения батальона. Они познакомились еще до прибытия в его расположение.

- Ну, Игнатуха, - осклабился напарник, - покажем фрицам, почем фунт лиха.

- Поживем увидим, - холодный взгляд Игната остановился на грозе фрицев. Не петушись, Петруха, и не говори гоп, пока не перепрыгнул.

Со дня на день Игнат ждал команды идти на охоту, и все это время ходил какой-то задумчивый, погруженный в себя. Произошедшую с ним перемену заметил младший сержант Аникеев.

- Что-то случилось, Игнат?

- Иваныч, как ты думаешь., - начал он и вдруг замолчал.

- Что думаю? Непонимающе уставился на него Иваныч.

- Ну это. Есть ли на войне какие-то правила? Вот, к примеру, раньше в кулачных баталиях, когда шли стенка на стенку, нельзя было трогать лежачего, разрешалось бить до первой крови и прочее. А вот в нынешней войне существуют какие-то правила?

- Почему ты задался этим вопросом? Можно по конкретней?

- Понимаешь, Иваныч. Как бы тебе это объяснить.

- Ну уж как можешь, так и объясни.

- Вот застрелили у колодца двух наших ребят. Небось какой-то фриц теперь ходит, надувает щеки, хвалится, представляет себя героем. А какой он герой, ежели он не в открытом бою, а подло, по-бандитски, убил их.

- Теперь боле или мене понятно. Вон ты в какую мораль ударился.

- А разве на войне не может быть морали?

- Боюсь, не там ты ее ищешь. По мне, так фашистов надо бить везде, мы их к себе не приглашали.

- В общем, так оно, - согласно кивнул Игнат. Однако бить можно по-разному.

Он хотел еще что-то сказать, но промолчал. Несколько минут сидели в полной тишине, погруженные в свои раздумья.

- Пойми, Игнат: война штука жестокая.

- Получается, Иваныч, что она все спишет? Нет, я не против того, что нужно воевать с фашистами, и буду их, гадов, бить. Но вот так. Охотиться друг на друга, как на диких зверей. Трудно мне это принять, не мое это.

Настал день первого выхода на охоту. Командир взвода стоявшим напротив него бойцам определил место ее проведения, поставил задачу.

- Итак, сидите до полной темноты, а затем снимаетесь и восвояси, - завершал он свои наставления. Ты, Афанасьев, старший. Вопросы есть?

- Никак нет, - хором выдохнули бойцы.

Игнат со снайперской винтовкой выдвигался первым, следом за ним с карабином полз напарник Петруха. Добравшись до указанного рубежа, выбрали удобную позицию, замаскировались. Теперь нужно набраться терпения, замереть и включить на полную все свое внимание. Навыков длительного нахождения в состоянии напряженного ожидания у них еще не было. Время, казалось, остановилось. От долгого пребывания в состоянии обездвиженности затекали руки, ноги, начинало ныть все тело, глаза от напряжения слезиться. Временами хотелось плюнуть на все, встать, пробежаться. Усилием воли подавляли эти минутные слабости, заставляя себя лежать и ждать. Ждать, когда враг допустит оплошность и подставится. Немцы словно вымерли, ни одного шевеления. Иногда с их передовой доносились лишь отдельные, приглушенные звуки.

Ближе к вечеру стало невмоготу контролировать себя, глаза слипались, организм отключался. Боясь заснуть одновременно, бойцы договорились отдыхать поочередно. Эти получасовые отключки оживили, взбодрили их.

Время, хотя и медленно, но все же двигалось вперед. Отыграл свое вечерний закат, надвинулись сумерки, постепенно сгущаясь, превращаясь в сплошную тьму. На темном фоне неба четко обозначились звезды. Перемигиваясь друг с другом, они проливали на землю свой холодный, мерцающий свет.

- Пора возвращаться, - прошептал Игнат. В такой темени и в пяти шагах никого не увидишь.

Первым пополз Петруха, за ним Игнат.

Так прошел их первый выход на охоту. Второй и третий ничем не отличался от первого.

Возвращаясь в расположение батальона, Игнат давал волю своим эмоциям.

- Все это полная бестолковщина. И слово-то какое придумали охота. Ползаем только комаров кормить, вот для них это охота. По мне, дак., - Игнат судорожно пытался подобрать нужные слова и не находил их. Одним словом, не мое это.

Напарник разговор не поддерживал. Остановив свои бегающие глазки на Игнате, внимательно слушал, иногда чему-то ухмыляясь, потом снова изображая из себя благодарного слушателя.

Миновала макушка лета. В июле ясные жаркие дни сменялись дождливыми. Частенько под утро небо затягивало тучами, потом оно озарялось молниями, округу оглашали раскаты грома и с небес на землю устремлялись косые струи дождя, живительные капли которого бриллиантовой россыпью покрывали густую траву. С восходом мощные потоки солнечного света заливали лесные пустоши, и эта щедро усеявшая траву россыпь мгновенно вспыхивала, сверкая и переливаясь мириадами ослепительных блесток, заполняя все пространство волшебной игрой света. Очарованные этой божественной красотой солдаты невольно уносились мыслями в милые сердцу далекие мирные края, забывая на время суровую фронтовую реальность бытия.

Командир отделения сержант Агафонов частенько заявлялся в дзот, когда Аникеев и Афанасьев заступали на боевое дежурство. Он крепко подружился с Иванычем, хотя тот и был старше его. Оба, что называется, тертые по жизни калачи, одинаково воспринимали и оценивали происходящее, по всем вопросам понимали друг друга с полуслова. К тому же еще и заядлые курильщики. Игнат сидел в сторонке у амбразуры с пулеметом, а приятели у входа в дзот. Он с интересом наблюдал, как друзья неспешно сворачивали из полосок газетной бумаги самокрутки, потом также без суеты, смакуя каждое движение желтых от курева пальцев, набивали цигарки махоркой из кисета сержанта Агафонова, степенно раскуривая их и начиная жадно вгонять в себя и пускать в потолок густые клубы табачного дыма. Не успевал он толком рассеяться, как Иваныч щедро распахивал свой кисет, и все закручивалось по новой.

Курение сопровождалось неторопливой беседой.

В последние дни сержант Агафонов ходил расстроенный, что замечалось по его хмурому лицу. Он родился и вырос в Сталинграде, там у него остались родители, младшие братья и сестры. Два года назад был призван на срочную в эти края. Здесь его и застала война.

- Плохи наши дела, Иваныч, на юге, - сокрушенно вздыхал сержант. Немец прет без остановки, уже под Сталинградом. А у меня там все родные. Он вновь тяжело вздыхал, ненадолго замолкал.

- Думаю, все образуется, Володя, - успокаивал его Иваныч. Не сдадут наши Сталинград, будут держать его, вон, как и Ленинград. Выпустил очередное облако дыма. Как их сдавать? Это же, я бы сказал, символы нашего государства.

- Пока что-то плохо получается. Вот и приказ Верховного Ни шагу назад появился не от хорошей жизни.

- Все будет нормально, Володя.

- Тебе легко так говорить, Иваныч. Твои вон далеко от фронта, в Сибири.

- Зря ты так, Володя. Не сладко им там, живут впроголодь, работают до упаду.

- Прости, Иваныч.

Однажды сержант Агафонов пришел явно встревоженный чем-то. Осмотревшись по сторонам, спросил: Где Игнат?

- Отправил на пункт боепитания.

- Вот и хорошо, поговорим.

Иваныч изумленно уставился на него.

- Короче так. Сегодня меня вызывал к себе комвзвода и сказал, что Игнатом серьезно заинтересовался наш особист. Все выспрашивал про него, как характеризуется, ну и все другое. Взводный ответил ему, что он у нас на хорошем счету, дисциплинированный, исполнительный. Я тоже подтвердил это.

- Но так оно и есть, - невольно вырвалось у Иваныча.

- Я вот что думаю, - сержант Агафонов нахмурил брови. Уж больно он прямолинейный, говорит без тормозов, все, что думает. Того не разумеет парень, что на стукачка может нарваться. И здесь от этих гнид мы не застрахованы. Вот, наверно, и нарвался на такого.

Наступила пауза. Собеседники молча обдумывали случившееся.

- Иваныч, - первым нарушил молчание сержант Агафонов, - пока про особиста ничего не говори. Объясни Игнату по деликатней, чтобы язык держал за зубами, не все выплескивал из себя. Как говорится, не знаешь молчи, знаешь помалкивай.

-Все так, Володя, сделаю. Я уж предупреждал его, чтобы он лишнего не болтал по своей простодушности.

Вскоре Игнат с напарником отправились на очередную охоту. Заканчивался июль, ягодная пора была в разгаре. По пути полакомились лесной земляникой. Брусника еще ждала своего часа.

На рубеже выдвижения, как обычно, выбрали подходящее место, замаскировались. Началось самое неприятное ожидание. Не зря говорят: хуже всего ждать и догонять, - подумалось Игнату.

С приближением вечера комары совсем озверели. Их нескончаемые полчища с еще большим остервенением атаковали охотников. Толстым слоем они облепляли бойцов, лезли в уши, нос. Иногда становилось тяжело дышать. Лишних движений, чтобы отогнать их, не сделаешь, демаскируешь себя. Приходилось терпеть.

Вдруг Игнат ближе к нейтральной полосе от передовой противника заметил подозрительное шевеление. Присмотревшись, увидел, как в надвигавшихся сумерках два немца с котелками ползали в густой траве и собирали землянику, которой здесь было немерено. Переползая от кустика к кустику, с азартом рвали спелые ягоды, одну часть которых отправляли в котелок, а другую в рот. Они так увлеклись этим занятием, что не заметили, как далеко оторвались от своей передовой. Игнат от увиденного непроизвольно открыл рот и изумленно хлопал глазами. Он никак не ожидал увидеть здесь подобную картину. Она мгновенно унесла в детство, в его таежное ягодное царство.

В реальность бытия Игната вернули толчки в бок и торопливый шепот: Почему не стреляешь? Он, растерянный, повернулся к напарнику.

-Что-то в глазах все плывет, наверно, от напряга, - солгал он.

- Ты даже не целился, дай мне винтовку.

Игнат с облегчением передал ее напарнику.

Через несколько секунд раздался выстрел. Один из ползавших ткнулся лицом в котелок и замер, второй, бросив котелок, шустро скатился в ложбинку, поросшую густым кустарником. С секундным опозданием последовал второй выстрел.

В небо тотчас устремились осветительные ракеты, сгустившиеся сумерки распороли пучки трассеров. Дежурный пулеметчик стал обильно поливать свинцом кустарник, из которого раздались винтовочные выстрелы. На головы охотников посыпались перебитые ветки, противно засвистели пули. Некоторые из них справа и слева вспарывали землю, вздымая фонтанчики грунта. Постепенно стрельба пошла на убыль, потом все смолкло. Переждав какое-то время, охотники осторожно поползли в расположение батальона.

Их уже поджидали наши. Петруху распирало от радости. Он ежесекундно бахвалился открытым счетом.

- Можно было и двоих положить, да вот Игнатуха что-то замешкался, - добавлял он всякий раз.

Игнат отмалчивался.

Через пару дней его вызвал к себе особист. Низко согнувшись, Игнат шагнул в блиндаж, доложил о прибытии. За столом сидел сравнительно молодой человек в форме лейтенанта.

- Присаживайтесь, рядовой Афанасьев.

Игнат присел на краешек табурета, стоявшего у стола, стянул с головы пилотку, вытер ею обильно выступивший на лбу пот.

- Поясните мне, рядовой Афанасьев, почему вы саботируете задание, которое ставится перед вами при выходе на охоту?

Игнат опешил от услышанного.

- Дак я. Как я. Не саботирую. Я все делаю.

- Правильно, все делаешь, чтобы не стрелять в фашистов, - оборвал его лейтенант.

- Никак нет.

- Ты же честный парень, как утверждают твои командиры, поэтому не юли здесь, говори правду.

- Я и говорю.

- А как понимать твои слова, что охота на фашистов это не твое?

- Я это говорил в том смысле, что., - Игнат осекся, не зная, как убедительней аргументировать свою позицию. Я готов идти в бой. Я говорил в том смысле, что нужно идти в наступление и там бить фашистов по полной.

- Получается, в обороне их нельзя бить?

Можно, но я не об этом.

- Я что-то не пойму тебя, Афанасьев.

- Вы, видно, не верите мне. Да я хоть сейчас готов в первых рядах идти в наступление на них! В горячности Игнат даже не заметил, как перешел почти на крик.

- Тебе представится такая возможность, - усмехнулся лейтенант, размышляя о чем-то. Пока свободен, подумаем с командирами, как быть с тобой.

В августе 1942 года советское командование готовило новую попытку прорвать блокаду Ленинграда в районе Мги. Для этого шло формирование второй Ударной Армии второго состава под командованием генерала Клыкова. Предыдущий состав армии почти в полном составе полег в 1941 году в районе Мясного бора. Армия формировалась заново из бывших окруженцев и прибывающего пополнения, часть которого составляли бойцы укрепрайонов Волховского фронта из числа добровольцев.

В один из августовских дней в батальоне повзводно построили личный состав, свободный от боевого дежурства. Комиссар батальона объявил о наборе добровольцев в формирующуюся вторую Ударную Армию. Последовала команда: Добровольцы, три шага вперед!

Игнат шагнул первым, следом еще около десятка бойцов. Желающих больше не оказалось, и личный состав распустили.

- Зачем ты это сделал? Наседал на него Иваныч. Ты здесь на месте, мы с тобой хорошо сработались.

- Так надо, Иваныч, это мое твердое решение.

- Зря кипятишься, - продолжал отговаривать его Аникеев. Как ты не поймешь, что идешь во вторую Ударную, которая в сорок первом была полностью погублена. Ей поставлена черная метка. Среди солдат ходит такой разговор, что незавидная судьба ждет и всех других, кто будет воевать в такой армии. Это плохая примета, Игнат. Пойми, я по-отечески тебе все это говорю.

- Я не верю в приметы, Иваныч.

- Ну и ну, - покачал головой Аникеев.

После разговора с Игнатом он отыскал командира отделения сержанта Агафонова.

- Володя, уговори взводного, чтобы он через ротного попросил комиссара батальона вычеркнуть Игната из списка добровольцев. Ну, как нужного специалиста или еще как там.

- Попробую, Иваныч.

Попытка увенчалась успехом. На следующий день Игнат узнал, что его нет в списке добровольцев и он остается в батальоне.

- Я все равно уйду из батальона, - с обидой заявил он Иванычу.

Перебесишься, - подумал Аникеев, молча воспринимая выпад Игната.

Спустя сутки в батальон прибыл майор представитель штаба укрепрайона. Он бурно высказал свое недовольство проведенным набором, обвинив руководство батальона в неумении вести разъяснительную работу и набор добровольцев.

- Вы мыслите только масштабом своего батальона, а надо исходить из интересов фронта, - упрекал майор командиров.

- Отдадим людей, а кто будет здесь держать оборону, - парировал комбат.

- У вас останется достаточно сил и средств, чтобы выполнять задачу по обороне.

Вновь построили личный состав батальона. Представитель Ура рассказал, в каком бедственном положении находится блокадный Ленинград.

- Товарищи! Мы должны любой ценой прорвать блокаду. На кону тысячи и тысячи жизней ленинградцев. Долг каждого помочь им. Добровольцев прошу выйти из строя.

Как и в прошлый раз, Игнат вышел первым. Остальные пока оставались в раздумьи. Майор быстрым шагом направился к нему.

- Ваша фамилия, боец?

- Рядовой Афанасьев!

- Молодец! пожал ему руку майор. Берите пример с рядового Афанасьева.

Потом он подошел к одному из бойцов батальона и в упор спросил: Фамилия?

- Рядовой Шестопалов!

- Комсомолец?

- Так точно!

- Почему не вышли из строя? Рявкнул майор. Комсомольцы всегда должны быть в первых рядах!

Повисла мертвая тишина.

- Так, слушай мою команду! Загрохотал голос представителя Ура. Комсомольцы, три шага вперед шагом марш!

Два десятка бойцов шагнули вперед.

- Вот теперь с командованием батальона и будем составлять окончательный список добровольцев.

Последовала команда: Разойдись!

На следующий день все, кто попал в окончательный список добровольцев, убывали к новому месту назначения. Игнат на прощание пожал руки сержанту Агафонову и младшему сержанту Аникееву. Постояв немного, шагнул к Аникееву и крепко обнял его.

- Прости, Иваныч, я не мог по-другому. Спасибо за все и не поминай лихом.

Не оборачиваясь, зашагал в сторону строящейся группы бойцов.

- Упертый парень, все-таки настоял на своем, - сержант Агафонов слегка усмехнулся и покачал головой. Ведь уходит туда, где полная непонятка. Жаль, если парень сгинет. Он глубоко затянулся, медленно выпустил из себя облако табачного дыма. Здесь как-то по стабильней, по понятней, целее бы был.

- Может быть., тихо произнес младший сержант Аникеев, прокручивая в голове их последний разговор с Игнатом.

Послесловие. Попытка прорыва блокады Ленинграда в районе Мги началась 19 августа 1942 года с наступления Ленинградского фронта. Однако оно не привело к успеху и имело лишь отвлекающий характер. Основная роль отводилась войскам Волховского фронта, перешедшим в наступление 27 августа. Им также не удалось в полном объеме выполнить стоявшую задачу по деблокированию. Войска продвинулись лишь на половину расстояния, отделявшего их от ленинградцев. Немцы в конце сентября нанесли контрудар с флангов под основание выступа вклинившихся войск Волховского фронта. Врагу к 10 октября удалось восстановить исходное положение.

Вновь сформированная вторая Ударная Армия в составе 16 стрелковых дивизий снова оказалась в котле и в начале октября была уничтожена. Все с точностью, как и в районе Мясного бора в 1941 году, повторилось. Немецкие войска уничтожили 7 стрелковых дивизий, 4 танковые бригады, захватили в плен около 12000 бойцов, а также большое количество техники и вооружения.

Может быть есть доля правды в солдатской молве о приметах на войне?